В гостях у сказки. Ночь перед Рождеством

      По узкой тропинке между сугробами пробирался мужчина. Тёплый тулуп подметал полами снег, косолапо ступали огромные ноги в валенках, облачко пара вырывалось при дыхании, оседало на длинных усах. В объятиях мужчина бережно держал огромную бутыль с мутной жидкостью. Время от времени ручищи, одетые для тепла в красные вышитые рукавицы, нежно оглаживали пузатые бока. Ясный месяц соревновался со звёздами, выясняя, кто важнее в эту ночь. Лёгкие серые облака, медленно плывущие по небу, изредка закрывали то яркие точки, то узкий серп. Чья-то тень мелькнула между облаками, если присмотреться, она напоминала человека, была там голова, туловище, руки и ноги. Странная тень, однако. Вот непонятная фигура протянула руку, и ясная звёздочка помутнела и погасла. Вот исчезла ещё одна, вторая, третья. Можно было бы решить, что это просто облако прикрыло их, но нет, большой мешок в руках непонятной тени наводил на мысль о злонамеренном похищении. — Вот, Чёрт, снегу-то навалило, не пройти! — бормотал между тем мужчина, высоко поднимая ноги. — Ух, и навалило-то!       Темная фигура наверху склонила голову, будто прислушиваясь, потом махнула рукой и совсем уже полетела дальше, но следующие слова мужчины заставили её передумать. — Я так до кума не дойду, он, поди, заждался уже, и горилка замёрзнет. А там, поди, и сало уже на столе, и порося, поди, кума пожарила…       «Горилка?» — Чёрт, а это был он (рога и хвост тоже имелись в наличии) потёр озябшие лапы. — Да что же это такое-то? Опять сугроб!       «Горилка!» — Чёрт протянул лапу к месяцу, ухватился за него и тут же потряс, ожегшись. Вторая попытка оказалась удачней, и в небе сразу стало темно и пусто, даже звёзды как-то погрустнели. Кум, внезапно очутившийся в почти полной тьме, остановился и начал одной рукой нащупывать путь, второй всё так же нежно прижимая к груди бутыль.       «Святые ангелы!» — ругнулся Чёрт, ожидавший, что человек поставит бутыль, а он улучит момент и украдёт её.       Бухнула рядом дверь и на улицу с визгом и хохотом вывалилась толпа девчат, шумные, весёлые, они накинулись на кума и стали тормошить его. Бедолага отбивался, сначала одной рукой, потом, плюнув, поставил бутыль и подключил вторую. — Ах вы, евино племя, да оставьте же меня, наконец! Да что б вам век конфет не видать! — Дядька Панас, а ты к дьяку никак собрался? — к девчатам присоединились парни, уже углядевшие бутыль. — Не к дьяку, — с достоинством ответил тот, — к кумовьям иду, Рождество встречать.       Кум важно покивал бородой и пошарил руками по снегу, выискивая бутыль. Тщетно! Родная, почти любимая, полуведёрная, купленная на осенней ярмарке, исчезла в неизвестном направлении. Кум шарился и шарился, пока не понял, что утратил свою любимицу. От горя он плюхнулся на снег и завыл, оплакивая пропажу. Горестный вопль подхватили собаки, из леса подвыл одинокий волк, горе было просто невообразимым. Нет, дома стояла ещё одна бутыль, но, во-первых, она была меньше. А, во-вторых, за ней нужно идти, а так и порося без него съедят.       Чёрт между тем, сидел за углом ближайшей хаты и так же любовно оглаживал пузатые бока добычи. Впервые ему досталась такая, большая и полная! Вой волка и перелай собак, были для него просто адской музыкой! Он слушал и слушал, раздумывая, где теперь распить эту прелесссть. Идти к Пузатому Пацюку? Кто к нему по доброй воле пойдёт? К несравненной Солохе? Можно было, конечно, да вот беда, ещё вчера ведьма, провожая неутомимого Чёрта, настоятельно советовала сегодняшнюю ночь провести в другом месте. Чёрт не обижался: Солоха женщина видная, одного мужчины ей мало, даже если он рогатый. Да и сын там уж больно грозен.       Чёрт Вакулу не любил, вернее боялся. Ох, ты! Вот помяни нечистого, то есть кузнеца, он тут как тут! Чёрт, завидев мощную фигуру в тулупе нарастапашку, кинулся искать, куда же ему спрятаться и сам не заметил, как ввалился в самое страшное для себя место — кузницу. А следом влетел и сам Вакула, ой и не в духе он! Вон как дверью-то шваркнул, со всей дури!       Чёрт заметался по кузнице в поисках укрытия. Наковальня? Ой, нет! Печь? Владыка Ада, только не она! Загремел какой-то инструмент, упал, ударил Чёрта по ноге. Завыл рогатый, запрыгал, вот бы подуть, чтобы меньше болело! — Кто тут? — чиркнуло огниво и на Чёрта уставились злые глаза Вакулы. — Ах, черт! — Я не хотел! — пискнул рогатый. — Ах ты, нечисть!       Мощная рука схватила Чёрта за загривок и встряхнула, словно шкодливого кота. Бутыль, которую едва удерживал рогатый, чуть слышно звякнула, и Вакула перевёл взгляд на неё. Взор у него странно изменился, стал хищным и жаждущим. — Таааак, горилка… А в мешке что? Сало есть?       Чёрт, вспомнивший, что брал добрый шмат с собой, торопливо закивал головой. Вакула сунул рогатого в угол и подпёр молотом, чтобы не сбежал. Достал слегка замызганную тряпицу и постелил на наковальню. Чёрт с выпученными от удивления глазами наблюдал, как на ней появляются пара стаканчиков, обкусанная коврига, крупно нарезанное сало и, посредине, бутыль. — Садись, выпьем, — хмуро велел Вакула, щедро наливая горилку в стаканы.       Чёрт робко придвинулся ближе. Свеча в косом подсвечнике осветила живые испуганные глазки, губки бантиком, симпатичный пятачок и аккуратные рожки. В левом ушке болталась маленькая серёжка звёздочкой. — Ну, за Рождество!       Чёрт поперхнулся. — Что не пьёшь? — Пью, — пискнул Чёрт. — Тогда, по второй!       Бутыль уже опустела наполовину, когда стороннему наблюдателю, если бы вдруг кому-то пришло в голову заглянуть в кузницу, предстали бы упитый в люльку Чёрт и немного захмелевший Вакула. — А она: ой, у меня - бровки, ой, у меня — глазки, ой, у меня – губки! И что? У тебя вон тоже есть глазки и бровки.       Чёрт согласно хлопнул ресницами. Вакула проследил, как он это сделал и подумал, что у рогатого тоже глаза красивые. — А потом и говорит, мол, хочу туфли от царицы. И чтоб по последней моде, из самого Парижу. Откуда у меня валюта на туфли? И Париж тот, поди у Чёрта на куличках…       Чёрт помотал головой и ткнул пальцем куда-то на запад, чуть не снеся при этом стаканчик с горилкой. — Осторожней, Чёрт рогатый!       Нечистый пригорюнился, соглашаясь, что — да, рогатый и Чёрт вдобавок. — Выпьем?       Они снова выпили, Вакула подпёр рукой голову и продолжил жаловаться на красавицу Оксану, которой решительно понадобились новые туфли. — Вот зачем ей они? В нашей-то дыре? Ни в церковь одеть, ни по улице пройти… — Шоббуло… — неразборчиво пробурчал Чёрт. — Бабы… — согласился Вакула. — Выпьем?       Они накатили ещё по одной. Чёрт незаметно отлил большую часть — уже не лезло. — А ей всё чего-то нужно, то ленты, то мониста, то юбку новую. А намедни ей душегрея понадобилась, да чтобы чёрного бархату, да с жемчугом и каменьями. Тьфу, она же греть не будет!       Чёрт покивал головой, с опаской наблюдая за новой порцией горилки перекочевавшей в луженую глотку Вакулы. — А еще и отец её, Чуб, чего-то требует. Хочет, чтобы у дочки хата была, алыми цветами расписанная, чтобы перины были пуховые, да чтобы свекрови рядом не было. А ручки у Оксаны нежныыые… — Она и не умеет ничего, — поддакивал Чёрт. — Что, правда? — удивился Вакула. — Правда, — заверил его Чёрт, доподлинно об этом знавший, — только ресницы чернит да щёки румянит, а ни похлёбку сварить, ни скотину обиходить. Ничего не умеет. — Ну и жена из неё будет! Вот достанется счастье-то кому то! — Ты же сватался? Или передумал? — спросил Чёрт. — Передумал! Туфель–то парижских нет. И от царицы – нет, даже из лавки, простых и тех – нет! Выпьем? — Ой, нет! — Чёрт чокнулся стаканчиком, едва не расплескав горилку. — Хорошо вам, чертям, — между тем говорил Вакула. — Никаких баб у вас нет. Не нужны! — Нужны! — возмутился Чёрт, вспомнив телеса несравненной Солохи.       Эх, как сладко было с ней! Чёрт был молоденький, едва выпущенный из академии, насладиться житейскими радостями не успел, а тут такая жаркая женщина! — Да вам-то они зачем? У вас, поди, и причиндалов-то нет?       Чёрт обиделся и собрался уже показать своё хозяйство, но потом вдруг застеснялся и пригорюнился: по сравнению с мощным Вакулой у него там и смотреть-то, поди, не на что. — Вот скажи, зачем вы по Земле ходите, людям пакостите? — Задание такое, — проворчал Чёрт. — Нужно каждый день сдать норму, а то жрать не дадут. — Да… — протянул Вакула. — Трудно, поди? — Ой, трудно! — пригорюнился Чёрт. — Мне чтобы на новую ступень сдать, нужно много потрудиться! Грешники нужны, пакости хорошие. А как работать, если каждый бедного меня, то всуе поминает, приходится дёргаться на зов, то пинает ни за что. Эх…       Вакула притянул к себе рогатую голову непутёвого Чёрта и гладил между рожек. — Ты, это не реви. Что тебе, так уж важно эту ступень получить? — Важно. Меня тогда обижать не станут. Я тогда сам по себе Чёрт буду. Я тогда на земле смогу жить, как человек! — мечтательно проговорил нечистый. — Надо… в Аду жарко, а ещё у меня на серу аллергия. — Чего у тебя на серу? — вытаращился Вакула. — Чешусь я там, — печально пояснил Чёрт. — А что тебе надо, чтобы ступень ту получить? — Соблазнить кого-то. Праведника, например. — Я не подойду? — брякнул Вакула, которому в пьяном угаре и Чёрт показался райской птицей.       Чёрт пожал плечами, оценивающе осмотрел Вакулу и поинтересовался, в каком качестве тот себя предлагает. — Соблазняй меня. — Как? Я не умею! — Не умеешь? Как к моей матери шастать, так умеешь, а как соблазнить кого, так в кусты? — Её и соблазнять не надо! — отбивался Чёрт. — А! Ты назвал мою мать гулящей бабой?       От мощного удара Чёрта снесло к стене. Снова загремел какой-то инструмент, и что-то тяжёлое добавило по темечку. Рогатый закатил глазки и сомлел. Вакула подумал-подумал, закинул Чёрта на плечо и поволок из кузницы, в закуток рядом, где отдыхал при надобности, сгрузил Чёрта на топчан и внимательно осмотрел его. Картина ему понравилась: Чёрт был симпатичным, стройным, в меру мохнатеньким. — Не умеет он, — бормотал Вакула, — всё самому приходится делать!       Кузнец развернул рогатого вверх попой, отвёл в сторону хвост, погладив между делом аккуратно причесанную кисточку и решительно потянулся к завязкам шаровар. ***       На окраине городка стояла белёная хата, расписанная алыми цветами, плетень огораживал аккуратный садик, где одуряющее цвели вишни. Мекала привязанная за рога коза, пока чьи-то проворные пальцы выдаивали бело-жёлтые вкусные струйки молока. В пыли рылись куры. На крыльце грелся большой, угольно-чёрный кот.       Со стороны поля шёл мощный мужчина, нёс на плече мешок, посвистывал, глядя на голубое небо и белые облака. — Ой, ты уже вернулся? А я и не успел ничего! Вакула, ты тут посиди, я сейчас козу подою и молочка тебе дам. — Ты, да не успел? — Вакула уселся на жалобно скрипнувшую скамью. Принял полную кружку тёплого молока, выпил, вытер усы и подтянул к себе худенького паренька. Смачно поцеловал его, не слушая робких возражений, потом пошарился в мешке и достал оттуда коробку. — Глянь-ка, что я купил? Нравится? — Ой! — улыбнулся паренёк. — Конечно, нравится! Мне всё сейчас нравится! "– Утонул! Ей-богу, утонул! Вот чтобы я не сошла с этого места, если не утонул! – лепетала толстая ткачиха, стоя в куче диканьских баб посереди улицы. – Что ж, разве я лгунья какая? Разве я у кого-нибудь корову украла? Разве я сглазила кого, что ко мне не имеют веры? – кричала баба в козацкой свитке, с фиолетовым носом, размахивая руками. – Вот чтобы мне воды не захотелось пить, если старая Переперчиха не видела собственными глазами, как повесился кузнец! – Кузнец повесился? Вот тебе на! – сказал Голова, выходивший от Чуба, остановился и протеснился ближе к разговаривавшим. – Скажи лучше, чтоб тебе водки не захотелось пить, старая пьяница! – отвечала ткачиха. – Нужно быть такой сумасшедшей, как ты, чтобы повеситься! Он утонул! Утонул в проруби! Это я так знаю, как то, что ты была сейчас у шинкарки."

Н.В. Гоголь «Ночь перед Рождеством».