you come back to me again

День у Дольми начинался как обычно. Она идёт на работу, где сразу же переступив порог больницы её окружают со всех сторон. Она сама до сих пор не могла поверить в то, что стала настоящим доктором, на которого надеются, в которого верят пациенты и другой мед.персонал. Её ставят в пример интернам, а это уже что-то да значит. Часто когда она кричит на интерна, если тот косячит, в голове невольно всплывает лицо этого несносного Ан Дэгиля. Да, хоть она и терпеть не может его наглость, да и его самого в целом, это вовсе не со зла, она так показывает свое дружелюбие по отношению к нему. Чтобы она там ему не говорила, чтобы он ей не говорил, но все же Дольми скучает по нему. Интерны, которые проходят интернатуру здесь слишком покладистые и послушные, стоит чуть голос повысить, так сразу хвосты подожмут и извиняются, даже если они правы. По идее она не должна жаловаться на это, но все же ей не хватает кого-то похожего на Ан Дэгиля. Хоть здесь и был её дом, но ей часто хотелось бы вернуться в Сеул. Она очень скучала по больнице Мирэ и её персоналу. Все же она пережила с ними со всеми бок обок много страшных вещей. Ей всегда под рукой не хватало медсестры Пак, ведь она для себя решила, что лучшей медсестры она никогда не видела. Она сравнивала директора их больницы и руководящую Кан, которая заняла место директора Пак Гона. Лучшей кандидатуры Дольми никогда бы и не смогла бы представить. Так же каждый раз когда ей плохо она очень хочет пойти и рассказать все доктору Ын Союль. Рассказать ей все, что волнует в душе, что грызёт совесть и прочее. Она очень волновалась о докторе Хане, но после до нее дошло то, что с ним все в порядке и что не о чем беспокоится. Все эти люди. Она безумно скучала по ним. Дольми очень надеялась, что увидит их всех снова, они соберутся все вместе и вспомнят все то, что их объединяет, почему они не сдались, почему держались вместе. Не это ли счастье? Но, об одном человеке Дольми думала больше, чем обо всех остальных. Каждый раз закрывая глаза перед ней было его лицо, улыбающееся для нее, такое родное и светлое. От этого сердце в груди билось, так бешено, что было ощущение того, что девушка бегала кросс очень долгое время. Она помнила каждый момент, который провела с ним. У них почти не было никаких романтичных или милых моментов. Она помнит, что как какая-то дурочка влюбилась и не могла сдерживать улыбки смотря на него. За пару часов до землетрясения, когда они только встретились, те слова о лицензии, которые сказал Хесон глубоко въелись в её сердце и очень долго не хотели уходить. Даже после того, как отношения между ними наладились, они преодолевали трудности все вместе, осадок все ещё был на сердце. Дольми всеми силами пыталась доказать то, что те слова были ошибкой, что сказанное молодым человеком не правда и что она получила лицензию не просто так. И она добилась своего. Когда пришло время прощаться на долгое время, он забрал все свои сказанные слова назад, сказал о том, что видит в ней настоящего врача и что жалеет о сказанном. В тот момент тот осадок испарился, на сердце сразу стало легко, дышать стало проще, она поняла, что не зря пыталась это все доказать. Тогда когда у него были приступы ПТСР, он не мог справиться с ними самостоятельно и Дольми приходила на помощь. Хесон не говорил этого, но она знала, что только она могла помочь ему в тех непростых ситуациях, тогда когда он отчаивался и не мог совладать с собой. Она всегда старалась быть рядом, когда ему плохо, так же как и он пытался ей помочь, если были какие-то трудности. В тот момент когда Хесон отказался оперировать её отца, Дольми возненавидела его противореча сама себе. Она знала, что это неправильно, что нельзя уступать чувствам, но не могла ничего с собой поделать. Она до конца дней будет корить себя за все сказанное Хесону в те дни. Она знала, что ему тогда было тоже не просто, но не хотела этого принимать. Сейчас она бы наплевала на все и поехала бы к нему, крепко обняла бы, вдохнула бы его аромат и никогда бы больше не отпускала. Никогда. Но нельзя забывать о том, что она нужна здесь, что мед.персонал здесь в Пусане не сможет справиться без нее. На Дольми было слишком много ответственности, она не могла просто взять и никого не предупредив уехать. Хотя, отец много раз уговаривал её взять отпуск, съездить в Сеул, проведать старых друзей, и главное, увидеться с «тем длинноногим врачом», так он называл Ли Хесона ещё с их первой встречи. Дольми хотела бы так поступить, но боялась. Она боялась, что Хесон забыл о ней, что друзья тоже спустя долгое время могут не вспомнить её. Эта неизвестность очень её пугала и поэтому в ближайшее время, она бы не хотела никуда ехать, хотя сердце говорило об обратном. Рабочий день заканчивался, персонал больницы начинал расходиться, оставались лишь те, кому предстояло дежурить. Дольми вздохнула с облегчением, так как день выдался по истине трудным. В данный момент она бы хотела поскорее прийти домой, принять горячую ванную и лечь спать. Дольми была вымотана настолько, что сил не хватало даже для того, чтобы нормально идти. Веки тяжелели и тяжелели, как бы доктор Чон не старалась. На улице уже было темно, людей почти не было видно, путь ей освещали только фонари, стоявшие по краям дороги. И все же даже в таком полусонном состоянии она могла сказать, что сейчас на улице было поистине красиво, даже романтично как-то. Вот если бы доктор Ли был здесь. Нет, нельзя лишний раз расстраивать себя, это больно. — Эй, Чон Дольми, ты что без меня совсем себя не бережёшь? — послышался голос, обладатель которого был за спиной у девушки. Дольми резко остановилась. Она хотела сразу же повернуться, но почему-то не смогла. Все тело как будто парализовало, на глазах выступили слезы, но она была не в силах повернуться: — Доктор Чон, нельзя же так встречать старых друзей,— вновь донёсся до её сознания такой знакомый голос. Это не мог быть он. Такого, просто не могло быть. Это бред, плод её дурного воображения, но ни правда, ни реальность: — Ну что ты там встала, как вкопанная,  — к ней стали приближаться шаги. Нет, она ещё не готова увидеть его, если сейчас расплачется перед ним, то он точно посчитает её слабой, нельзя чтобы так было: — Дольми, я скучал, — послышался шёпот рядом с её ухом. И в этот момент она не смогла больше сдерживать себя и развернувшись, уткнулась лицом ему в грудь, при этом слегка колотя по ней же своими кулачками: — Как? Как ты можешь так просто сюда приезжать и говорить мне все это? Ты хоть представляешь, как я скучала? Представляешь, как волновалась за тебя? Хорошо ли ты кушаешь и спишь? Как теперь у тебя дела в больнице? Как вы живете с мамой? — девушка всхлипнула, — Знаешь, как мне было плохо все это время, ведь я даже не знаю твоего номера телефона. Сижу здесь, как дура и гадаю, помнит ли кто в Сеуле о моем существовании. Ненавижу тебя, — девушка слегка ударила его кулачком в грудь последний раз, так как сил на это больше не было. Хесон стоял и не мог сдержать улыбки. Он тоже безумно скучал, тоже ненавидел себя из-за того, что никак не мог выбраться из Сеула, чтобы проведать девушку. Ненавидел то, что никак не мог с ней связаться. Сколько раз хотел попросить руководительницу Кан о том, чтобы та подала прошение о переводе Чон Дольми из Пусана в Сеул, в их больницу, но все никак не мог найти время, то одно, то второе, да и просить об этом было бы как-то неудобно. Но в своём положении он и так считал себя безумцем. Хесон аккуратно и легко поднимает лицо девушки за подбородок. Он смотрит в эти заплаканные, но полные счастья глаза и вновь не может сдержать улыбки. Она слишком милая, чтобы быть реальной. Он медленно начинает опускать голову в сторону лица Дольми. Секунда и их губы соприкасаются. Он скучал, безумно и до потери пульса. Сейчас когда она была совсем рядом, он чувствовал счастье, он понимал, что ни на что её не променяет и любой ценой сделает так, чтобы она был рядом с ним всегда.