Счастливый

Пэн – его друг, думает Феликс, до рези в глазах вглядываясь в болезненно-золотой диск заходящего солнца. Морские волны мягко омывают его босые ноги – сегодня штиль, сегодня у Питера хорошее настроение. На берегу Темзы резвятся с десяток мальчишек – собирают мусор. Что-то поприличнее можно продать старьевщику, что-то посъедобнее – принести на ужин. Феликсу десять лет, у него нет отца, а мать презрительно называют шлюхой. Раньше она работала горничной в доме какого-то лорда; мать Феликса красивая даже сейчас, лорд любил красивых женщин, а жена лорда была уродлива и ревнива. Феликс знает, чья кровь течет в его жилах. Феликс и гордится ею, и ненавидит одновременно. Он – другой. Совсем другой. Из суеверия мать назвала его именем, что переводится как «счастливый» – и прогадала. Пэн – его спаситель, считает Феликс, отстраненно бросая в море гладкие белые камушки. Раз-плюх, два-плюх, три-плюх... Феликс представляет себя на месте этих камушков, и улыбается. Вот бы и самому так – на дно и навсегда. Но это слабость. А слабаком Феликс не был никогда. Как могло случиться так, что они встретились здесь – вновь? Геометрически идеальный английский сад – кусты кремовых роз и низкая белая изгородь; Феликс с легкостью перемахивает через нее и идет вглубь, туда, где яблони приникают к земле под весом тяжелых желтоватых яблок. Принесет хоть что-то матери на обед – у них нет ни пенни денег, молочница и мясник даже не здороваются, потому что долг им отдавать нечем. Только идти милостыню просить – но до этого Феликс не опустится. Лучше голодная смерть. Здесь никого – Феликс набирает в холщовый мешок пять-шесть яблок и уже собирается исчезнуть, как вдруг замечает прикорнувшую у корней девочку лет тринадцати, его ровесницу. Юбка белого кружевного платья разметалась по зеленой траве, бледно-золотистые волосы чуть растрепались – во сне девочка чуть улыбается, и уголки алых губ подрагивают, и длинные темные ресницы бросают тень на щеки. Удивительно... милое... лицо. Феликс смотрит на нее и не понимает, почему дрожат его руки и дико колотится, как в пьяном матросском танце, сердце. Феликс не понимает, что творится с его головой и почему ему так жарко. Мир словно стал ярче и светлее – и, отдавая себе отчет в том, что он сходит с ума, Феликс касается ладонью щеки спящей девушки. Огрубевшей, шершавой ладонью. ...Он еле успел сбежать – на крик девушки принеслись слуги, и Феликса спасли лишь его длинные быстрые ноги. Пэн – его брат, понимает Феликс, тяжело опускаясь на песок, и закрывает глаза. Вот она, Венди Дарлинг, поселившаяся под его веками; все та же мечтательная улыбка, все то же замкнуто-прекрасное лицо. Просыпалась ли она с той их встречи? Феликс не знает. Феликс ненавидит Венди, вставшую между ним и его преданностью Пэну. Феликс минуты не проживет без Венди, которой нет до него никакого дела. Ей есть дело до Питера – и об этом знает даже самый маленький и несмышленый Потерянный. Вот она, Венди Дарлинг – теплое воспоминание, колючая печаль, его любовь и его ненависть. Отдать бы душу за ее ласковый взгляд, за прикосновение нежной руки, за щекотание кожи пушистыми волосами, за тихий голос, произносящий его имя – да вот в чем беда: отдавать уже нечего. Его душа уже принадлежит Пэну. – Я Венди, – доверчиво говорит она, и Феликс, тяжело сглатывая тугой комок, поселившийся в горле, молчит-молчит-молчит. – Феликс, – наконец хрипло бросает он, и звучит это грубовато. Тем лучше. Потом будет не так больно. – Значит, счастливый, – она смеется, а Феликсу хочется вскрыть себе горло. Счастливый. Злобные у тебя шуточки, судьба!.. Пэн – его господин, заключает Феликс и идет в лес; туда, в далекий уголок, где на высокой пихте покачивается клетка. Надо принести птичке корма.