Душа в душе

Когда-то я сломал руку, было так больно, что я плакал. Недавно я сломал свою жизнь – ничего более веселого я еще не делал. Я давно перестал быть оловянным солдатиком и стойко не отказывался от любой возможности навредить себе и своему здоровью, даже если очень хотелось отказаться. Это не значит, что я любил гулять по темным переулкам (да, я любил это делать, но мое самоуничтожение с этим никак не связано), или то, что я искал неприятных приключений, – нет. Я любил более безболезненный вид саморазрушения – моральное разложение и алкоголь, притом последнее больше, а первое дешевле. Но недавно один добрый и бескорыстный человек предложил мне героин, было сложно побороть отчаянно сопротивляющееся самосохранение, нажал F6 и протянул руку помощи своей смерти. Рука ее была холодной, костлявой и сильно трясущейся. Видимо, она даже к молодым приходит не одна, а со своим другом – Паркинсоном. Я смотрел внимательно на свою руку, даже когда игла уже покинула вену. Австрия довольно скучная страна для игл. Я перевел взгляд на небо, согнул руку, чтобы не истечь кровью раньше времени, к которому я должен был вернуться домой из школы. Я ждал и ждал, сосредоточенно глядя на облака, пока не понял, что блюю прямо на себя. Я открыл рюкзак и испортил все тетради своим обедом. Когда я бежал дамой, было безумно стыдно, что я не получил кайфа. Тогда я понял, что продолжу принимать героин, пока не получу от него удовольствие или не умру. Второе предпочтительнее. Прошел месяц, и я понял, что потерял нечто большее, чем самоконтроль, мне не хотелось уже даже саморазрушения, хотелось только новую дозу. И вот школьный праздник в честь нового года, хотя он еще ничего не сделал, чтобы доказать свою честь. Девочка на класс младше танцует со мной, ей кажется, что мои ладони потеют от ее близости. Но она ошибается, они потеют из-за близости ломки. Я иду в туалет, она за мной. Она сидит на полу возле двери в мужской сортир, пока я делаю укол. Конечно, она не в курсе. Мы слоняемся по городу, люди странно смотрят на босого меня в минус десять. Мне не холодно, а она считает, что я забавный. Забавно? Мы идем к ней. На ее лице тонна косметики, и ни грамма ни гордости, ни предубеждений, и я со спокойной душой забываю про них тоже. Пока она в душе, я ухожу. Пока она в душе хороший человек, мне все равно, что она шлюха. Хотя, в общем-то, мне и так бы было все равно. Но хорошего человека трахать приятнее - чувствуешь себя от этого потрясающе мерзко потом. Мои руки снова покрыты потом, кажется, я заболел, но я знаю лучшее лекарство. Прихожу домой и узнаю последние новости: соседская кошка поймала в подъезде мышь, кто-то снова нассал в лифте, а наш отец повесился. Собственно, это не удивительно после трех попыток уйти от нас в другой мир. К своей жене, которая повесилась еще шесть лет назад. Иду и писаю в лифте - дома, при покойнике, как-то неудобно. Последнее время в моче появляется кровь. Это волнует, но я пока не решил, радостно или тревожно. Проходит полтора года. Я не окончил школу. Стал играть в группе, у которой нет ни названия, ни будущего. А у меня нет ни слуха, ни голоса, поэтому я играю на гитаре. Замечали, что все, кто достаточно далек от музыки, становятся гитаристами? Стараюсь не слушать, как это у меня и таких же как я гитарных лицемеров выходит. Ведь мы знаем, откуда выходят подобные фекалии, как эта музыка. Временами денег не хватает даже на дозу. Приходится продать свою часть квартиры. Моя бывшая сестра слишком просто отказывается от всего, что нас связывало, и великодушно позволяет остаться мне без жилья. Странно, обычно она была менее решительной в попытках помочь мне сдохнуть. За мной остается отцовский гараж. Живу в нем. Пока лето, здесь вполне уютно, особенно на старых надутых шинах – личная перина гаражного короля. Не представляю, что буду делать, когда похолодает. Делаю инъекцию и иду слоняться по городу, пока снова не накрыло. Прохожие подозрительно на меня смотрят, шарахаются. Возможно, я упаду слишком низко в их глазах и разобью голову о первый лед, когда придут холода. Вечером играем с группой в переходе. Девочка, которая собирает подачки в шляпу, говорит мне о том, что нужно взять себя в руки. Не уточняет правда в чьи. Обещаю ей сделать это, если она даст. Она громко смеется, но когда к нам пристают менты, и мы бежим, она со мной. Она ласкает меня в какой-то подворотне, но у меня не встает – последнее время я сильно увеличил дозы. Она матерится, орет на меня, бьет по лицу и уходит. Теперь смеюсь я. Снова писаю кровью пропавших почек. Нужно сдать их обратно в магазин, меня явно обманули со сроком их годности. Замыкаюсь внутри себя и гаража. Я лежу на своих шинах – гаражному королю хреново. Денег ноль, секса ноль, но хуже этого - запасы кончились. Я поминутно чихаю от холода и ломки. Пот покрывает все тело, и, кажется, я могу в нем утонуть, захлебнуться, кончиться. Видимо, до сильных холодов мне уже не дотянуть. Ворочаюсь и не могу найти положение, в котором все будет болеть на толику меньше. В дверь невыносимо ломится наш солист. Он принес мне дозу – дружеская забота, она такая. Я открываю, но не открываюсь. Его руки холодные, но взгляд холоднее. Ему все равно, просто интересно. И он протягивает мне пакетик, как стакан воды старику. Порошок непривычно белый, я всегда покупал желтый, как моя моча в лучшие дни. Беру немного больше, чем в последний раз. Мы сидим на полу, он курит и смотрит, а я из последних сил держу ложку над зажигалкой. Меня так ломает, что я не могу понять, о чем говорит мой солист. Мне хорошо. Чувствую, как резко становится еще холоднее, но я уже не чихаю. Сводит левую ногу, и я кричу во все горло. Последний раз я падаю в руки темноты, теряю сознание и…