Сорок секунд

      Канеки уверен в правильности своих действий, но быть абсолютно уверенным в чем-то, когда твой противник Арима Кишо, — невозможно.       — Можно войти?       — Да, Хайсе. — Арима не отрывает взгляда от бумаг перед собой.       Канеки наслышан про Урие: он ловко выставил свою преданность, преклонившись перед человеком, которого называл убийцей своего отца. Больше унижения — больше доверия. Этим он докажет свою непоколебимую преданность к CCG. Гениальная тактика для тех, кому в принципе нечего терять, но есть что получить.       — Про то, что произошло на собрании…       — Сколько процентов следователей из CCG видят в вас гуля?       — Шестьдесят восемь, а после боя с Одноглазой Совой — около восьмидесяти пяти, — мигом ответил Канеки.       — Восемьдесят шести, — едва слышно поправляет Арима.       — Не вы ли этот один процент? — срывается с губ, а Арима отрывается от отчетов, поднимает глаза на него. Канеки думает, хорошо было бы убрать эту мерзкую улыбку с лица, но она будто бы приклеилась.       — Прошу прощения. — Он склоняется в низком поклоне, ещё чуть-чуть — и он дотронется лбом до стола. Нелепая ситуация.       — Моё мнение не стоит одного процента, так как количество следователей больше ста.       Канеки понимает, что Арима не доволен. А тот не изменялся в лице, ни в голосе, но Канеки подсознательно чувствует его шаткое настроение.       — Понимаю. Но ваше мнение весомей.       — Для тебя?       Не найдя слов, чтобы ответить, Хайсе обходит стол и вновь низко склоняется. Ничего страшного, всё идет по плану. Он так и собирался сделать.       — Для меня.        Он чувствует жгучий взгляд на своем теле. Арима разворачивается, внимательно смотрит на эту картину. Канеки с низко опущенной головой плотно прижимает руки к бокам, едва заметно дышит и ждет ответа. Он вращает ручку между пальцами, переводит взгляд и наблюдает, как грани света переливаются на ребристых краях. После минуты раздумий он кладет руку ему на плечо. Канеки на радостях хочет разогнуться, но давление на плечо хорошо ощутимо.       Всё нормально.       Канеки опускается на колени, слишком близко, почти утыкается лицом ему в колено. Арима чувствует горячее дыхание на ноге, скользит взглядом по светлой коже на шее, которую можно увидеть из-за оттопыренного воротника черной рубашки, и ждет.       — Арима-сан? — на выдохе говорит Канеки, а тот разводит ноги шире, так что теперь у него перед лицом крупная пряжка ремня.       Серьезно?       Арима умеет читать мысли. Он сжимает плечо и тянет его на себя. Канеки всё понимает, когда утыкает носом в пряжку. Он сжимает зубы и пытается отодрать собственные руки от тела, чтобы заставить себя прикоснуться.       Всё хорошо.       Он злобно шепчет про себя эти слова и уверенными движениями расстегивает пряжку, ширинку, а дальше ступор. Он всё же надеется, что всё не так понял, но как только поднимает глаза, то понимает — хуже некуда. Арима смотрит на него свысока, хотя разница между ними всего-то какие-то семьдесят сантиметров, но Канеки сейчас намного ниже, где-то в районе подземного перехода, рядом со своей гордостью и вместе со своим дурацким планом.       — Вы уверены в том, что делаете? — В его голосе незнакомые ранее нотки.       — Полностью.        Вы же сами заставили.        Пальцы нервно вздрагивают, но он оттягивает резинку трусов, высвобождает член и утыкается в него взглядом. Канеки ощущает терпкий запах и видит, как он увеличивается в размере. Член, покрытый вздувшимися венками, с крупной головкой, почти прикасается к его губам.       Извращенец.       Он думает что Арима свихнулся, так же как и он. Канеки неуверенно проводит кончиком языка по уздечке и запихивает отвращение глубоко внутрь себя. Обхватывает губами головку, а во рту распространяется неприятный вкус смазки. Постепенно погружая в рот больше плоти, неумело пытаясь взять глубже, но резко отстраняется судорожно откашливаясь. Чтобы исправить свою неумелость, одной рукой берет член у основания, медленно скользит вверх, проводит языком вдоль ствола, обильно смазывая слюной.       Он вновь пытается взять глубже, на глазах выступают слезы, но он терпит, крепко сжимает подлокотник стула. Арима едва заметно подается вперед и гладит по плечу, а его дыхание участилось. Арима дышит часто-часто, губы приоткрыты, а глаза затуманены возбуждением, но следят за каждым движением Канеки.       Канеки кажется, что его вот-вот стошнит от мерзкого вкуса, от пристального взгляда и тишины, которую нарушают лишь тихие вздохи Аримы. Губы приопухли и неприятно саднят, а слюна стекает по подбородку и капает на мраморный пол. Арима отдергивает его и наконец-то кончает ему в рот.       Канеки хочется сбежать, прополоскать рот и чуть-чуть хочется умереть. Он встает с пола, вытаскивает из кармана платок и подносит к лицу, но не успевает протереть губы, как тяжелая рука опускается на плечо. Он хочет обернуться, но чувствует за спиной дыхание, а встретиться взглядом с Богом Смерти он точно не хочет. Ладонь скользит с плеча на спину, гладит лопатки и едва заметно давит вперед. Со стороны всё выглядит довольно невинно, Бог Смерти просто гладит по спине, но давление становится ощутимей вместе с плохим предчувствием. Через несколько секунд ему приходится вытянуть руки вперед и упереться в стол. Канеки быстро понимает, что от него требуется, но просто отказывается верить.       Арима оказывается очень сильным, а Канеки ломается под натиском.       Канеки склоняется вперед, ложится торсом на стол, под щекой — холодная гладь, за спиной — Арима, хуже быть не может. Он самостоятельно расстёгивает его ремень, спускает брюки с бельем, приподнимает длинную рубашку и гладит по бледной коже. Медленно проводит ладонью по ямочкам на пояснице, вниз по ягодницам, изучает каждый сантиметр и ищет отличие Хайсе от Канеки.       Каждый человек хочет почувствовать себя желанным, Канеки не исключение. Но этот маленький пунктик в его голове не будет выполнен сегодня. Лицо Аримы — лицо хирурга во время операции по пересадке сердца. Отстранённость, точность, непоколебимое спокойствие — он не изменился ни на секунду. Получить грозное прозвище Бог Смерти CCG стоит больших трудов, намного больших, чем проучить замешкавшегося малолетнего гуля, мнящего себя гениальным тактиком.       Он берет со стола крем для рук, выдавливает достаточное количество на ладони, не спеша растирает его. Канеки чувствует запах мяты и жгучее чувство омерзения от самого себя, когда раздвигает ноги настолько, насколько позволяют спущенные брюки. Холодные влажные пальцы гладят по сжатому анусу, хорошенько смазывают жирной субстанцией и немного надавливают.       Канеки плотно смыкает зубы — не дай бог издать хоть один звук — и терпит неприятное проникновение внутрь. Один палец входит безболезненно, разминает тугое кольцо. Он вцепляется в край стола и приподнимает бедра, а вставший член трется между животом и холодной поверхностью.       Арима проводит рукой по позвонкам и жалеет, что на Канеки все ещё есть рубашка. Ему хочется коснуться кожи, покрытой десятками шрамов — он видел их, когда ещё не было Хайсе, а был номер двести сорок, его больничный халат часто задирался, выставляя напоказ молодое тело. Тогда ему не хотелось его потрогать: ему не нравится Канеки, ему нравится Хайсе, хотя нравится — малоподходящее слово. Канеки — сбрендивший гуль, Хайсе — следователь, подающий надежды. Осталось узнать, кто сейчас перед ним.       Арима одной рукой сжимает ягодицу до побелевших пятен и медленно вставляет второй палец. Канеки рефлекторно сжимается, дергается вперед и замирает от нахлынувшего потока боли, неизвестной ему ранее.       Ещё чуть-чуть — и он точно сойдет с ума. В голове — стрекочущий звук, ещё немного — и он сможет вырваться. Щёлкнет костяшками и лишится всего в одну секунду. Оттолкнуть Ариму — попрощаться с будущим следователя, а значит, перечеркнуть жизнь маленькой Хинами, что томится в камере по его вине.       Канеки знает, что Арима сейчас совершенно безоружен, и в голову лезут всевозможные идеи.       Если высвободить кагуне, я успею…       Их мысли часто сходятся, равно как и сейчас. Знакомый звук выводит Канеки из раздумий — Арима задел что-то под столом. Во время ходьбы Канеки часто бьется носком ботинка об кейс с куинке, этот звук он узнает из тысячи.       Арима высовывает пальцы и вновь вводит их обратно, из-за скопления жидкости раздается хлюпающий звук. Раз за разом повторяет движения, а Канеки судорожно выдыхает, когда кончики пальцев вскользь проходят по простате. Ариме нравится сочетание пошлых звуков и вида сдавшегося гуля.       — Будет больно сорок секунд.       Канеки не сразу понимает, что это значит. Арима приставляет налившийся кровью член к влажной дырочке и одним толчком вводит головку, а через пару секунд крепко сжимает его плечо и мощным рывком входит до упора и утыкается лбом ему в спину. Кишо издает громкий вздох, почти стон, и блаженно закатывает глаза.       Канеки хорошо понял, что значит сорок секунд. Его губы распахиваются в немом крике, а тело сводит от разрывающей боли изнутри, и оно мигом покрывается влажными холодными каплями. Он бессознательно впивается ногтями в стол, если бы только можно было закричать, он бы орал громче новорождённого ребенка. Перед глазами пляшут искры, по щекам стекают теплые слезы, смешиваются со слюной из приоткрытых губ и падают на темное покрытие стола. Арима не двигается, а Канеки, кажется, забыл как дышать, просто замер с остекленевшим взглядом.       Неожиданно он чувствует прикосновение, такое нежное, успокаивающее, ласковое, не такое, как остальные. Арима гладит его по голове, перебирает черные пряди, а он рушится на части от отвращения. Именно сейчас ему хочется расплакаться от собственной ничтожности. Как же надо жалко выглядеть, чтобы непробиваемый Бог Смерти проявил сочувствие.       Арима гладит его ровно сорок секунд.       Арима выходит из него полностью и вновь одним движением входит на половину, а Канеки выгибается до хруста в позвоночнике. Он пытается дернуться вперед, но Арима держит его за плечо, подается бедрами назад, и колени и локти подгибаются от вспышки удовольствия, которое горячей волной покрыло тело. Канеки утыкается лбом в холодный стол и больше не делает попыток дернуться.       Канеки чувствует себя тупой секретаршей, которую крутой босс часто трахает на работе, когда ему нечем заняться и нужно спустить пар. Вот так дешево отдаться прямо на столе, да ещё откровенно громко стонать, захлебываясь в собственной слюне и самостоятельно насаживаясь на член, может только тупая секретарша, а никак не взрослый мужчина-следователь с громким званием Кандидат в Особый Класс и красивым именем Сасаки Хайсе.       Его член зажат между столом и собственным животом, при каждом движении он трется о темную поверхность, размазывает там полупрозрачную смазку и заставляет Канеки тихо скулить от неимоверного желания кончить. Он приподнимает бедра, дотрагивается до ноющего органа и дрочит себе в такт движениям Аримы.       Канеки мог посчитать происходящее сном, если бы только он не слышал так четко, как шлепает мошонка об его зад, как хрипло дышит Арима над ухом. Это можно было посчитать иллюзией, если бы он так остро не чувствовал в себе крупный член, сильные толчки и как Арима крепко сжимает его плечо. Он изливается с громким стоном, намного громче, чем было позволено, на стол перед собой и на несколько секунд он полностью теряет сознание.       Первое, что он почувствовал, — что расслабленное тело всё так же бесцеремонно имели, а он, собственно, лежит щекой на столе и при каждом толчке больно трется об гладкую поверхность. Арима трахает его резво, наваливаясь всем весом, Канеки приходится приподнять бедра, вцепиться в край стола и сжать до побелевших костяшек, чтобы не разбить об него лицо. Он жадно хватает необходимый ему воздух, насквозь пропитанный запахом пота, спермы и мяты.       Арима выплескивается в него, сваливается сверху, придавливая его всем весом к столу. Канеки чувствует, как бешено бьется его сердце, горячее дыхание жжет через рубашку взмокшую кожу на предплечье, а по собственному телу пробегают мурашки.       — Пожалуйста, встаньте. Мне тяжело.       Канеки слышит, как убого звучит собственный голос со стороны. Арима молча поднимается, достает из полочки в столе салфетку и протирает свой член, а затем стирает стекающую сперму с ног Канеки, а Канеки не хочет благодарить его.       Арима поправляет одежду и опускается в кресло, Канеки неловко сползает, натягивает трусы и брюки. Его член просит разрядки, резинка трусов пережимает головку, но просить об этом Ариму он не будет. Его взгляд утыкается в исцарапанный стол, где посередине растеклась его собственная сперма.       — Я уберу.       Голос Аримы не выражает отвращения, только непоколебимое спокойствие и даже нотки удовлетворённости. За это Канеки тоже не хочет его благодарить.       Канеки берет в руки очки, Арима протягивает за ними руку, но он не спешит их отдать. Он наклоняется к его лицу, чуть склоняет вбок голову, замирает в паре сантиметров от его губ и не мигая смотрит в глаза, до смешного схожие по цвету с его собственными. Он приоткрывает рот и жарко выдыхает в губы, почти соприкасаясь, но его резко одергивает фраза:       — Сначала умойтесь, следователь Сасаки-сан.       Канеки почувствовал каждой клеточкой тела, как его размазали по светлой стене. Запах мяты стал ещё более ощутимым, а взгляд Аримы — уничтожающим. Он горько ухмыляется на прощание и быстрыми шагами направляется на выход.       Канеки идет в туалет, жадно пьет воду из-под крана. Он хочет избавиться от неприятного привкуса, хорошо напоминающего о произошедшем.       Он закрывает за собой дверь кабинки и сползает по стене. От его тела пахнет мятой — он её ненавидит — и Аримой. Он царапает ногтями шею, больше всего желая содрать с себя кожу, что насквозь пропитана чертовым запахом. Из горла вырывается сдавленный хрип, он зажимает рот ладонью и смотрит в белый потолок.        — Ещё бы раз, хочу, чтобы он меня погладил.        Сам не верит в то, что говорит.        — Хотя бы сорок секунд.       Канеки ненавидит этот срок. Чрезмерная боль в совокупности с кардинальным унижением и чем-то невероятно нежным, так ещё никто не трогал его — ласково, с большой долей заботы и приятного тепла. Будто бы он и вправду ему дорог. Внутри всё рвется на части от одной только мысли об этом.       Арима меня трахнул — он меня погладил — мне можно его поцеловать.       Канеки не мигая смотрит вверх, медленно проводит окровавленными пальцами по предплечью, где синяками отпечатались следы от пальцев Аримы — хочется вырвать клок кожи, — но он лишь нежно гладит ногтями контуры фиолетовых разводов, пытается имитировать его прикосновения. Он в спешке расстегивает ремень, высвобождает сочащийся член и быстро скользит по нему рукой. Ему хочется кричать от безысходности, но вместо этого он давится сдавленным стоном из процарапанного горла и изливается на пол перед собой.       Канеки тяжело дышит и размеренно бьется затылком об дверь, а умереть хочется чуть-чуть сильней.       Арима смотрит на поцарапанный стол и думает, что теперь его нужно заменить. А стол ему нравился, как и Хайсе, которого теперь тоже нужно заменить.