Supposititious memories

Куроко понятия не имел, как оказался здесь. Более того, он вряд ли мог объяснить, где это здесь. Голова гудела: он упал с балок, по которым пытался пролезть над одним из отделений лаборатории, и тогда же потерял сознание, провалился в темную пустоту. Он ничего не слышал, будто спал и видел невероятно жуткий сон. Взгляд упирался в низкий потолок из проржавевших металлических пластин немного зеленоватого цвета. Или они просто казались цветными: в помещении — чем бы оно ни было — было невероятно темно. Хоть глаз выколи. Только едва-едва просачивался неяркий свет через решетки под потолком. Воздух был сырой, с неприятным запахом, который Тетсуя не брался — боялся — идентифицировать. Куроко медленно повернул голову влево. Комната была не такая уж и большая. Ее стены, как и потолок, были обиты металлом. Грязным, ржавым и покоцанным, но металлом. Мысли в голове ворочались непозволительно медленно, будто какая-то вязкая жижа. Но в груди бухало сердце. Натужно, противно, беспокойно, будто в преддверии опасности. Куроко привык доверять своим инстинктам, а потому попытался резко подняться. И тут же упал обратно. Его руки были к чему-то привязаны. Тетсуя обнаружил себя в каком-то кресле, имеющем пугающе крепкие ремни на подлокотниках. И до ужаса напоминающем хирургическое. Вместе с осознанием опасности его тело взорвалось ощущениями, звуками, реальностью. Лучше бы это было кошмаром. Руки саднило: их стягивали ремни, впиваясь в кожу даже через рукава черной мантии. Ноги были возмутительно широко разведены в стороны и тоже привязаны. Куроко безнадежно дернул руками, пытаясь вырваться из — скорее всего — смертельных пут. В этом месте ничто не заканчивается хорошо. Тетсуя слышал, как по металлу стен кто-то долбит. Или долбится — неважно. Кто-то пытался попасть в комнату, но не мог. И Куроко был этому даже рад. Он снова осмотрел помещение, насколько позволяли ремни, крепко держащие его руки, не дающие вертеться без боли. Дверей не было. Был только люк в потолке, крышка которого удерживалась достаточно массивной трубой шириной примерно с руку Куроко. Тетсуя попробовал посмотреть назад, выгибаясь и запрокидывая голову. Чьи-то пугающе холодные ладони обхватили его лицо и почти мягко опустили вниз, заставляя лечь. — Ну же, ну же, тише. Они чувствуют твой запах. Твой страх. Успокойся. От этого пугающе приятного голоса хотелось бежать, прятаться. Что угодно, но не успокаиваться. Но руки неизвестного все еще крепко держали голову Тетсуи, и он боялся, что при попытке вырваться или хотя бы дернуться, незнакомец с легкостью повернет его голову до жуткого щелчка. Поэтому Тетсуя позволил себе только медленно сглотнуть и задышать тише, стараясь усмирить беснующееся в груди сердце, набатом бившее по ушам. — Так-то лучше, — незнакомец усмехнулся. Холодные пальцы медленно опустились с головы к напряженным донельзя плечам и принялись надавливать, будто массируя. Безумие. Тетсуя чувствовал, что его глаза широко раскрыты, что он животно пытается собрать как можно больше информации. Он сам чувствовал свой испуг. Что уж говорить об этом непонятном человеке — человеке ли? — который, казалось, пронизывал Куроко внимательным взглядом. Тетсуя повернул голову, зачем-то рассматривая чужие руки. Узкие ладони, длинные сильные пальцы, сжимающие его плечи. Они были непозволительно чистыми для такого места. Непозволительно человеческими. И голос был такой человеческий. Глубокий, уверенный, спокойный, слегка хриплый, будто он привык молчать. А еще он говорил с легким придыханием, как-то слишком тягуче. У Куроко безвольно задрожали губы, и он зажмурился, по коже побежали мурашки. — Тише, мой дорогой, тише. Я не причиню тебя вреда, — неизвестный склонился к уху Тетсуи, зачем-то шепча. — Я постараюсь не причинить тебе вреда. Просто будь хорошим мальчиком, хорошо? Куроко испуганно вздрогнул, когда прохладная кисть снова опустилась на его щеку, чуть поглаживая. — Хорошо, Те-тсу-я? Куроко кожей почувствовал чужую ухмылку, а сердце заходило бешеным ходуном. — Откуда…? — сил хватило только для того, чтобы вымолвить одно несчастное слово. — Ох, мы знаем друг друга так давно. Жаль, что ты не помнишь меня. — Я… я ничего не помню об этом месте, — Куроко все так же жмурился, только теперь в попытке вспомнить. Ладони исчезли с его плеча и щеки. Раздалась пара гулких шагов, будто босые ноги по металлу. Чужие руки сильно уперлись в плечи, вжимая в кресло еще сильнее. Сердце екнуло от страха, глаза широко распахнулись. — Не помнишь? — со злобой будто прошипел парень. Куроко был не в силах ответить. Он, завороженный испугом, смотрел, не мигая, в поразительно яркие ало-золотые глаза напротив. У парня было непозволительно человеческое острое лицо и столь же непозволительно демонические глаза с расширенными зрачками — вертикальными зрачками, — как у змеи или кошки. Хищной кошки. И тело у него было такое же гибкое и сильное. Казалось, он готов сорваться, броситься в любую секунду. И, наверное, убить. Нет. И, без всякого сомнения, убить. Парень был зол: тонкие брови были сведены к переносице, губы — поджаты в тонкую линию, и он слишком часто и шумно дышал. У него была какая-то сероватая, полупрозрачная кожа, в каких-то местах с фиолетовым оттенком, в каких-то — с зеленым. Это кровеносная система проступала под кожным покровом слишком отчетливо. Несмотря на достаточную мышечную массу, он был поразительно худ. Куроко внезапно понял, что этот человек никогда не был на поверхности и не видел солнца. Стоило Тетсуе понять это, как ему почему-то стало спокойнее. Страх понемногу отступал, забирая с собой остатки сил. Куроко продолжал смотреть в разноцветные глазищи напротив, и они уже не казались ему такими чужими. У парня были невероятно яркие алые волосы, растрепанные, они топорщились во все стороны. Челка была коротко обрезана, открывая высокий лоб. Теперь Тетсуе казалось, что он уже видел этого человека: ему были знакомы эти острые скулы, тонкие губы и прямой нос. И глаза, несомненно, он знал эти глаза. В памяти всплыло одно имя. Куроко удивленно проморгался, будто не веря самому себе. — Ты… — он попытался приподнять руку, чтобы коснуться чужой щеки, но ремни жестко пресекли эту попытку. Куроко нахмурился. — Ты же Акаши Сейджуро-кун, да? Чужое лицо будто разгладилось, и вся злость с него сошла. Парень удовлетворенно выдохнул, прикрыв глаза. — Я уже поверил, что ты и вправду забыл меня, — с каким-то облегчением произнес Акаши. Взгляд Куроко заметался по комнате, когда он попытался скрыть испуг. Он ведь правда ничего, кроме имени, не помнил. И смутного ощущения того, что виноват. — Если помнишь, то должен понять, почему я злюсь, — Акаши подцепил пальцами подбородок Куроко, заставляя смотреть на себя. — Понять и простить, Тетсуя. Сейджуро вздохнул будто с сожалением. А потом усмехнулся как-то совсем не по-человечески, и меж бледных пересохших губ скользнул язык. Будто облизнулся перед едой. Он был охотником, поймавшим свою желанную дичь. — Ведь ты предал меня, не так ли? — рука с подбородка сместилась на щеку. Яркие радужки полыхнули безумием. — Ведь ты оставил меня гнить здесь, Тетсуя. Что за ужасный человек… Щеку будто обожгло. От скулы до челюсти безумно закололо. Акаши принялся тереть кожу Куроко, а потом продемонстрировал пальцы, испачканные в крови. — Не волнуйся, все заживет. У нас с тобой все заживет. Сейджуро выпрямился и обвел ладонью свой торс, показывая испачканную в крови кожу. — Видишь? Это моя кровь. Раньше тут была рана, совсем недавно. Так что царапины — это еще ничего. Акаши задумчиво почесал подбородок, оставляя у себя на лице бордовые разводы. — Знаешь, я вот думаю. Убивать я тебя не хочу. Во-первых, это слишком просто и быстро. Потому что если я буду делать это медленно, то ты попросту регенерируешь. Во-вторых, я не хочу этого делать. Он снова подошел ближе и опустил руки на острые колени Тетсуи, еще сильнее разводя тонкие ноги. А взгляд глаза в глаза. Неотрывно. — Причинять боль? Бессмысленно, у тебя и шрамов не останется на память. Ты даже от воспоминаний избавишься. Как избавился от меня в своей голове когда-то. Сильные руки скользнули ниже, по внутренней стороне бедра, надавливая на ноги ощутимо, но совсем не больно. — Лучше я сделаю что-то, что ты не сможешь забыть. Потому что потеряешь себя. Акаши переместил обе руки на ботинки Тетсуи, стянул обувь, и она с грохотом упала на металлический пол. — Наверное, стоило избавиться от этого, — Сейджуро дернул джинсы, вырывая пуговицы с корнем, и без всяких церемоний стянул их вместе с боксерами, — до того, как привязал тебя. Щелкнули пряжки ремней на ногах, но Куроко и не думал пинаться или вырываться. Бессмысленно. Тетсуя оказался безобразно наг. Не потому, что был без штанов, а потому, что Акаши смотрел слишком внимательно. Рассматривал, водя рукой по голым бедрам, щекоча кожу прикосновениям к коротким волоскам. Куроко невольно прогнулся в спине, пытаясь разорвать контакт, но его ногу сильно сжали холодные пальцы. Настолько сильно, что он не сомневался — останутся синяки, которые, в общем, сойдут слишком быстро. Вдоволь насмотревшись и натрогавшись, Акаши вжался бедрами между чужих ног, и Куроко снова начал ерзать: жесткая ткань чужих мешковатых штанов (не)приятно терлась о пах. Сейджуро склонился, как-то безумно неловко целуя Тетсую в губы, но, не встретив никакого ответа, цыкнул и спустился к шее, языком будто разрезая бешено пульсирующую жилку. Акаши сжал узкие бедра, сильно надавливая большими пальцами на выступающие бедренные косточки и начиная их массировать круговыми движениями. Куроко недовольно мычал, не понимая, куда ему деваться. Страха опять не было и в помине, только ощущение того, что сейчас произойдет неизбежное. Но он не был уверен насчет своего отношения к происходящему. Тетсуя попытался бестолково свести ноги, но ожидаемо сжал чужие бедра вместо этого. От Сейджуро пахло подземельем, кровью и потом, но Куроко был более чем уверен, что его собственный запах не особо сильно отличается. У Акаши были острые плечи и слишком проступающие косточки ключиц. Куроко было его жалко, потому что ему должно было быть не меньше семнадцати, а он до сих пор не видел солнца. И никогда никого не целовал. И вряд ли это можно было назвать наказанием за предательство. Скорее, голодом по человеку. По его теплу и присутствию. И Куроко злился. Потому что был виноват. Не знал, в чем, но был, и от этого было жутко гадко. Ни о каком страхе не было и речи. Тетсуя чуть повернул голову, подставляя шею, прикрыл глаза и прижался поцарапанной щекой к волосам Сейджуро. Будто почувствовав перемену, Акаши отстранился и недоуменно посмотрел на Куроко. С неприязнью на лице и испугом в глубине разноцветных глаз. И цыкнул, морщась. Будто ему была противна эта жалость, которую он не понимал, а чувствовал, как животные чувствуют запах — крови или страха, неважно. Потом он слегка мотнул головой, прикрыв глаза, будто сбрасывая наваждение, и охрипшим голосом произнес: — Я понятия не имею, как это делается, так что не обессудь, — он как-то дергано пробежался пальцами по завязкам на своих штанах. — Но, думаю, моих познаний достаточно, чтобы я получил удовольствие. Куроко снова попытался сжать ноги, отчаявшись, зажмурил глаза, беспомощно откидываясь на спинку кресла. Акаши прижался к нему, головкой утыкаясь в неразработанную дырку. Тетсуя попытался отодвинуться, испуганно суча ногами. — Да куда ты собрался… — прошипел Сейджуро, хватая его за бедра и подтягивая к себе. На его лице появился нездоровый румянец, а на губах — не менее нездоровая ухмылка, широко распахнутые глаза снова полыхнули извращенно-довольным блеском. — Да нет же, — Тетсуя попытался согнуть ноги и оттолкнуть Акаши. Не вышло, но он продолжал ерзать. — Подожди. — Зачем же? — Сейджуро издевательски вскинул бровь. — Не делай этого просто так, — Куроко посмотрел Акаши в глаза. И мог поклясться, что его собственные полыхали столь же ярко, как те, что были напротив. Чудовища. Акаши был не единственным монстром здесь. И он это понял и замер, внимательно глядя в ярко-голубые глаза Куроко. — Развяжи меня, — потребовал Тетсуя. Сейджуро на такое заявление саркастически усмехнулся. Куроко нахмурился. — Я не смогу убежать. А если попытаюсь, ты успеешь меня поймать. — Зачем мне это делать? — Пожалуйста, — просто сказал Куроко. Акаши задумчиво сощурился, посмотрел вниз, где он вжимался своим телом в чужое, касаясь членом уже не задницы, а чуть ли не лобка Тетсуи. — Только одну руку, — наконец произнес он. — Этого достаточно, — убедил его Куроко. Акаши ослабил ремень, и Тетсуя вытащил правую руку. Она жутко болела, и Куроко поморщился, хмуря брови. Сейджуро смотрел выжидающе. Чересчур: Куроко чувствовал это нетерпение кожей и плотью. Тетсуя поднял руку к лицу и взял два пальца в рот, начиная посасывать их, глядя Акаши в глаза. Тот выглядел слегка недоуменно, но молчал, внимательно наблюдая. Куроко вытащил мокрые от слюны пальцы и опустил руку к своей заднице, смазывая проход и надавливая на него, чуть погружая пальцы внутрь. Впервые за весь процесс Тетсуя почувствовал, как его щеки — и даже уши — пылали и краснели. Ему не было стыдно, но Сейджуро смотрел слишком пристально, внимательно следил за тем, как тонкие пальцы медленно, миллиметр за миллиметром проникали внутрь чужого тела. Куроко судорожно задышал через рот, начиная двигать рукой туда-обратно и немного — в стороны. Сфинктер начал ощутимо сокращаться, сжимая пальцы. Было слишком горячо. Акаши сначала упер руку в бедро Куроко, отводя ногу, чтобы видеть лучше, а потом, наскоро сунув палец в рот, ввел его внутрь. Тетсуя закусил губу, чуть запрокидывая голову. Своей рукой он больше не двигал, просто широко развел пальцы, раздвигая мышцы. Длинный палец Акаши входил куда глубже, и Сейджуро особо не церемонился: сначала сильно надавливал на стенки, потом начал быстро двигать рукой, — заставляя Куроко бормотать что-то невразумительное и краснеть пуще прежнего. Неожиданно Акаши прекратил терзать Тетсую. Он схватился за ткань его водолазки и дернул ее вверх, задирая, а потом засунул ее Куроко в рот. — Тише, — шепнул Сейджуро. Куроко успел только широко распахнуть глаза и протестующе замычать, как в него вошла головка. Тетсуя заскулил в свою водолазку, зажмурился и схватился за руку Акаши, с силой царапая предплечье. Сейджуро с какой-то отвратительной издевкой посмотрел Куроко в глаза. — Прошу, — Акаши толкнулся внутрь, с наслаждением наблюдая, как Куроко почти подкидывает, — прощения. Тетсуя еще сильнее сжал жилистую руку, до крови впиваясь ногтями в нее. Зад болел жутко. Но вместе с тем осознание того, что внутри пульсирует чужая плоть, било по нервам, заставляя ловить постыдное мазохистское удовольствие. Куроко не девственник уже довольно давно, но почему-то сейчас все как будто в первый раз. Акаши на пробу раскачался в чужом худом теле, вышел полностью и снова загнал наполовину. И опять, опять. Сначала Куроко показалось, что Сейджуро просто не знает, как это делать, но потом понял, что с каждым таким толчком его сильно выгибает и он стискивает ткань в зубах. Все он знал. Неожиданно Акаши вогнал по основание, и их тела стукнулись друг о друга с каким-то безумно громким шлепком. Сейджуро наклонился и почти заботливо провел ладонью по вспотевшему лбу Куроко, убирая прилипшие пряди. Чертов Акаши улыбался. Ухмылялся, щуря глаза и бормоча что-то для его, Тетсуи, успокоения. Куроко не слышал, у него все плыло перед глазами. Акаши плавно и слишком медленно двинул бедрами взад-вперед, и Тетсуя запрокинул голову, все-таки выпуская водолазку из зубов, и тихо долго простонал, в смущении щуря глаза. Сознание — как и комната перед глазами — плыло. Только рубиново-золотые глаза были пугающе четкими. Мыслями он унесся куда-то, оставив свое бренное тело на растерзание Акаши. Весь организм превратился в единый комок нервов, будто кто-то выкрутил чувствительность на максимум. Куроко продолжал держаться за чужую руку, будто это могло удержать его от падения в самую пропасть. Он стонал и не слышал себя. Выгибался и не осознавал этого. Это был он и не он одновременно, будто что-то пошло не так. Тетсуя помнил совершенно другие глаза. Поразительно похожие, но другие. Куроко обхватил шею Акаши рукой, прижимая Сейджуро к себе и пытаясь стонать не настолько оглушительно громко. Между их тел было мокро от смазки. Тетсуя вслепую потянулся за поцелуем, и они совершенно неловко стукнулись зубами, но свое Куроко получил. Он умел целовать. Тот, чьи глаза Куроко помнил. Сознание плыло. Что-то шло не так. Куроко выгнуло в оргазме, и он протяжно застонал, пальцами хватаясь за шею Акаши и сжимая короткие пряди на затылке. Последнее, что он увидел перед тем, как отключиться, — чужая нездоровая ухмылка. — Спи, Тетсуя.