Кристель

I

Тот вечер мало чем отличался от всех остальных: нахлобучив шляпу, я отправился на прогулку, глядя больше под ноги, чем по сторонам. Время было странное, в воздухе витала какая-то напряжённость — ничего хорошего она не сулила, я был уверен. Да и люди уже были не те, словно всех подменили. Я не любил читать газеты. Пройдя пару кварталов, я свернул на бульвар де Курселлес и вскоре в парк — его не закрывали на ночь лишь из-за отсутствия ворот. Я приходил сюда каждый вечер по требованию врача — воздух был удивительно свеж, это помогало моим размышлениям. Я постоянно пребывал в поисках чего-то особенного, но люди были или просто уродливы, или глупы — это зачастую можно было понять по их лицам. Вскоре пошёл дождь, а зонта с собой у меня и не было вовсе. Пришлось свернуть, отправившись коротким путём в сторону дома. Но дойти до него было не суждено. Она сидела на лавочке, рассеянно смотря на свои руки. Мне показалось, что она потеряла что-то важное и, как выяснилось после, я был прав. — Вы не замёрзли? — Нет. — Вы дрожите. — Вам кажется. Я пожал плечами. Спасение утопающего — дело рук самого утопающего, но ей очевидно необходима помощь. Подняв голову, девушка рассмеялась. — Сколько человек может прожить без еды? — Недели две, не знаю. — Выходит, я скоро умру. Она продолжала посмеиваться, но уже нервно, после — грустно, с долей отчаяния. Я поднял воротник плаща и сел рядом. — Почему вы не ели? — У меня нет денег. Она пожала плечами и резко замолчала, словно в этом не было ничего особенного. — Пойдёмте в кафе. — Пойдёмте. Я подал ей руку и повёл в противоположную моему дому сторону. Там находился чудесный круглосуточный ресторанчик, где меня все знали — я мог поужинать в кредит, потому что денег с собой у меня было немного. Мы молчали всю дорогу. Попросив для неё полотенце, я углубился в меню, не решаясь следить за тем, как она вытирает лицо и волосы. Разложив намокшее пальто на стульях, она села напротив. — Я заказал вам коньяк. — Спасибо. Мне нельзя болеть. Тут я всё-таки рискнул взглянуть на неё. В помещении она казалась совершенно иной. Впалые щёки и общая худоба, тщедушность, говорили за себя — она в самом деле долго не ела, но в целом была хороша собой, слишком. — Кристель. — Жан-Луи. Вот и состоялось наше знакомство. Ей было двадцать, мне — тридцать два. Она хотела быть журналистом, лучше — писателем, а может даже актрисой. Я же был театральным антрепренером. Она удивительно изящно держалась, несмотря на усталость и голод. Ничто не могло её заставить ссутулить спину или накинуться на еду, чего я, собственно, и ожидал от голодного человека. Она вообще не была похожа ни на одну знакомую мне женщину, поэтому я желал продолжить общение. — Вот тут я и живу. — Общежитие? Это не место для таких как вы. — У меня нет денег на квартиру. Она приехала из Валосьена, региона Нор-Па-де-Кале, покорять столицу, и была готова отстаивать своё место в университете. Она неплохо училась, что помогало ей не платить огромные суммы за учёбу. Вручив свою визитку, я долго смотрел Кристель вслед. В какой-то момент мне показалось, что она и есть то особенное, что я так давно искал. Дождь занялся снова, и я вернулся домой. Жизнь должна была потечь в ином русле, я знал это наверняка. Как и то, что рано или поздно мир сотрясёт какая-то печаль. Но газеты я по-прежнему игнорировал, красочные журналы — никогда.

II

Всю ночь я провёл в размышлениях. Эта девушка не шла из головы, и я ощущал себя влюблённым школьником. Я был не тем, кто верил в любовь с первого взгляда. Скажем, я вообще в неё не верил — считал, что женщинам нельзя доверять. Предательство вызывало во мне отвращение. Мы не договаривались о встрече, но я знал где её искать, она тоже знала. Я подошёл к Сорбонне в половине третьего с надеждой встретить Кристель. Взглянуть одним глазком и пойти дальше, остаться незамеченным. И чем больше я пытался различить её лицо в толпе, тем больше ощущал себя глупцом. — Что вы тут делаете? Ища её среди других, я и не заметил, как вышел из укрытия, стоя уже почти посередине небольшого парка при университете. — Решил зайти в гости. Ещё долго? — Нет, но мне нужно в библиотеку. — Может, потом? — Можно и потом. Она была удивительно сговорчива, но я знал, что мне ничего не светит. Одновременно с этим она была неприступна, хотя и любила отвечать на все мои вопросы, чего бы они не касались. Оказывается, у неё нет друзей, зато полно завистников и тех, кто по каким-то причинам её невзлюбил. Отец так давно не высылал денег, что ей кажется будто он умер. Я предложил ей съездить домой за мой счёт. Мне не помешало бы развеяться, ей — проведать семью. Выяснилось так же, что мать её умерла семь лет назад. Испытывает ли она что-то по этому поводу? Нет. Мы стали встречаться каждый день. Я ждал её у библиотеки или университета, а после мы шли в тот же ресторан, что и первый раз, и на прогулку уже по ночному городу. Её восхищала Эйфелева башня, она даже родилась 31 марта — день, когда эту самую башню открыли. Была середина января, и я пообещал подарить ей что-нибудь особенное — это её крайней смутило. Прошло уже несколько недель со дня нашего знакомства. Я ждал, когда она закончит с сессией, чтобы отвезти в Валосьен, как и обещал. Невероятным образом ей удалось договориться об отсрочке платежа по кредиту — она отправляется домой, откуда немедленно пришлёт чек. Её это спасло, и через пару дней мы сидели в поезде на Нор-Па-де-Кале. Любые поездки выматывали, особенно если в сидячем положении ехать приходится больше двух часов. Она не спала, смотрела в окно: пейзаж не менялся долгое время, всё демонстрируя бескрайние просторы полей и лесов. В конце концов она заснула, склонив голову к моему плечу. Приобняв её на свой страх и риск, чтобы она не упала и не съехала, я закрыл глаза. Нет ничего приятнее, думал я, этой тяжести на плече. Тут я впервые ощутил её аромат. Сладковатый, с капелькой цитрусовой свежести. Уткнувшись носом в её светлые кудряшки, я всё-таки провалился в сон. В поезде у нас была масса времени на разговоры, но почти всё она проспала, словно раньше страдала от бессонницы. — Жан. — Да? — Я так хочу скорее закончить учёбу. Может, бросить её? — Ещё полтора года, и ты получишь диплом с отличием. Она почему-то мне не поверила, что крайне удивляло. И в этом сомневается та, кто учится на «отлично»? До конца пути оставалось всего полчаса — она не спала, но оставалась лежать на моём плече. Мы больше не говорили.

III

Нас никто не ждал. Я решил, что это лишь сильнее уверило её в смерти последнего члена семьи — перед самым отъездом Кристель получила странную телеграмму. Поймав машину, мы отправились в сторону дома её детства. По пути Кристель немного ожила, рассказав, что провела там лучшие годы своей жизни. Хотя, конечно, случались и неприятные моменты. О них распространяться она не стала — я не решился уточнять. Сама расскажет, когда придёт время. Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее она волновалась. Сад выглядел ухоженным, потрёпанный автомобиль стоял в ограде — всё на этом участке говорило, что он обитаем. Когда я попытался выйти из машины, она схватила меня за руку и усадила назад. Глаза её блестели. — Мне страшно. Пришлось обнять её и успокоить. Возвращаться назад было бы глупо, она это понимала, но ей необходимо было собраться с мыслями. Дверь открыл крепкий пожилой мужчина с абсолютно седыми волосами. Это был её отец, Пьер, ему было около шестидесяти лет. Жил он с молоденькой девицей вызывающего вида, на которую, как шепнула мне Крис за обедом, он и тратит все отложенные на учёбу деньги. Это её крайне расстраивало и обижало, но виду она не подавала. Я представился её другом, хотя за бокальчиком коньяка её отец открыто поинтересовался планами на наше общее будущее. Как хорошо, что Крис ушла в спальню, готовиться ко сну. Я неопределённо пожал плечами и повторил, что мы всего лишь друзья. Но Пьер, вероятно, не поверил ни единому моему слову. Нам выделили одну комнату, и это её нервировало. Пришлось лечь на диване, хотя я и не претендовал на место в постели, рядом с ней. Ей в комнате не было и, судя по голосам, доносившихся снизу, она ругалась с отцом. Вернулась она не скоро — совершенно опустошённая — и сразу забралась под одеяло. Я уже успел задремать, но проснулся, едва скрипнула дверь. — Что стряслось? — Ему теперь никто не нужен, только эта вертихвостка. Она вытрясет из него все деньги и бросит его, я уверяю тебя! — Она мне тоже не понравилась. Давно они вместе? — Уже почти год. Хорошо устроилась! Она окончательно завелась. Мои попытки её успокоить с дистанции между кроватью и диваном не увенчались успехом: она продолжала шипеть, замолчав только когда я залез на кровать и прижал её к себе, коснувшись губ каким-то робким, будто детским поцелуем. — Прекрати. Чего и стоило ожидать. Она, отодвинувшись, улеглась обратно на подушки и отвернулась от меня, по-прежнему оставаясь неприступной. Ей нужен был друг, не любовник. Своим поведением она чётко дала мне это понять. Пожелав ей спокойно ночи, я вернулся обратно на диван. Снова не спалось, её особенный аромат не давал заснуть, казалось, что им был пропитал каждый миллиметр хрупкого тела. В итоге я провалился в сладкую негу — там я обнимал её где-то на пляже Лазурного берега. На следующий день она предложила отправиться на выставку кружев, которыми этот город и славился. Поначалу я даже растерялся, не ожидая такого размаха и обилия воздушной красоты. Деньги от отца она всё-таки получила, но вовсе не на учёбу, а на «карманные расходы», совсем как маленькая девочка. Все эти деньги она и потратила на дамские штучки, которые не очень-то прилично покупать при чужих — а я был чужим — мужчинах. Моё присутствие её не смущало — казалось, она воспринимала меня как подружку, — я помогал ей определиться с выбором, что её невероятно радовало. За ужином она вела себя так же сдержано, вежливо улыбаясь подружке отца. Пьер по-прежнему пытался её расшевелить: его мало интересовали её успехи и проблемы с учёбой, зато личная жизнь — очень. В итоге Крис ушла на кухню, помогать с посудой, а мы с Пьером остались в столовой. Всё повторилось: он налил мне коньяк и стал выпытывать из меня то, что пытался узнать от дочери. Я не знал, что сказать. Правду? Бессмысленно, он всё равно не верил, но меня спасла Крис. — Папа, что ты привязался к человеку? Жан, наверное, устал. Пьер пожал плечами, подмигнул мне и вышел со словами, что хочет сводить свою подружку в кино. Нас тоже пригласили. Крис крайне беспокоило всё это. То, что отец никак не реагирует на призывы отдать деньги за учёбу, ведь ей осталось всего ничего. Я предложил свою помощь, но она наградила меня в ответ тяжёлым взглядом и наотрез отказалась. По её глазам я понял, чего она боится: вдруг я потребую вернуть сумму с процентами или, чего хуже, превращу её в игрушку. Это меня смешило, но настаивать я не стал. Рано или поздно придётся что-то делать со всем этим, а деньги у меня были в любом случае.

IV

Проблемы начались по нашему возвращению в Париж. Кто-то из её группы, заметив нас вместе, стал надоедать ей насмешками, сути которых я не понимал: нет ничего в том, что красивая девушка с кем-то встречается. Пускай и этот кто-то много её старше. Её это раздражало, поэтому я пообещал взять дело в свои руки, если всё зайдёт слишком далеко. В тот вечер я пригласил её к себе, посидеть на балконе и выпить согревающего коньяка. Погода стояла прекрасная, была середина марта. Предложив ей плед, я усадил её на мягкий диванчик и подал бокал. — Отсюда красивый вид. — Я специально выбирал. Сев рядом, я закинул руку на спинку дивана. Вид и в самом деле был изумительный. Хоть я и жил не в центре, но башня видна была как на ладони. Именно поэтому я сам занялся интерьером балкона, предпочитая проводить здесь летние вечера. В одиночестве. Мы были знакомы пару месяцев, но отношения наши с места не сдвинулись. Её это, кажется, вполне устраивало. — Сыграем в шахматы? — Мне казалось, ты никогда не предложишь. Доска стояла на кованом столике, который я придвинул поближе, чтобы ей не пришлось вылезать из-под пледа. — Какими будешь играть? — Белыми. Она принялась расставлять фигурки, а после походила первой. — Знаешь, они мне всегда завидовали. Не могу понять чему. Оценкам? Или хорошему отношению преподавателей? — Может, твоей красоте и природному обаянию? — Вот уж вряд ли. У меня никогда не было поклонников. — Уверена? Она задумалась, рассеянно крутя в руке свою пешку, которой собиралась сделать ход. Поклонники у неё были, я в этом и не сомневался. Она намекала, что многие молодые люди из её университета просто-напросто используют девушек и бросают их, едва переспав, или же хотят большего, чем она может дать. Именно поэтому, как мне показалось, она меня и испытывает. На сколько это затянется я не знал, но был готов ждать. Упустить её недопустимо, даже если мы навсегда останемся друзьями. Она была первой женщиной, которая обыграла меня в шахматы. Быть может, я поддался, не знаю, но победу она восприняла как нечто самой собой разумеющееся, с довольной улыбкой. — Люблю шахматы. С тех пор мы часто играли. Приближался её день рождения, и у меня возникла новая проблема — что ей подарить? Она только отмахивалась, говоря, что ей ничего не нужно. Но я был непреклонен. Тридцать первого марта я пригласил её в ресторан с шикарным видом на башню, что открывался из окон-витрин. Она была изумительна в своём скромном и закрытом красном платье и ниткой жемчуга вокруг шеи — достались от матери, сказала она, тронув бусы пальцами. Мы пили шампанское, первый тост был, безусловно, за неё. Не сказал бы, что я долго собирался с мыслями, но моя речь тронула её, вызвав лёгкий румянец на щеках. Это было прекрасно. Затем я достал большой свёрток и торжественно вручил ей. Она замерла, я тоже. Когда все слои бумаги оказались на полу, Кристель удивлённо охнула. — Но это же целое состояние! Я знал, что она всегда мёрзла, даже летом, поэтому приобрёл ей в подарок меховую накидку. Мягкую, пушистую и, главное, тёплую, из рыжей лисы. Она была в восторге, наградив меня поцелуем в уголок губ. — Ты ненормальный. — Я же обещал. Этот был самый лучший вечер за всё время. Она ни из-за чего не грустила, была весела и открыта, с ней было уютно, будто мы сидели не в ресторане, а дома при свечах. Плащ она отдала мне, накинув подарок на плечи. Сказать, что она была необычайно хороша — не сказать ничего. Небо было чистым, без единого облачка, стояла полная луна: романтика во всём, даже в воздухе — всё цвело и пахло, аромат кружил голову точно как и её духи. — Ты пользуешься какими-то особенными духами? — Это масло. — Цитрус? — Апельсин и гранат. — Восхитительно. Я не лгал. Этот запах преследовал меня по пятам, ничего прекраснее я не встречал. Мы обошли башню кругом, после чего отправились по домам — уже было поздно, а я всегда её провожал до общежития. На прощение она коснулась моих губ более чувственным поцелуем.

V

Беда не приходит одна. Настали времена летней сессии, после которой заканчивалась отсрочка. Теперь, чтобы перейти на последний курс, ей требовалось погасить долги. За это время она всё-таки накопила некоторую сумму, но её всё равно бы не хватило. Однако это, как оказалось позднее, не стало главной её проблемой. Один из новых её преподавателей за что-то её невзлюбил, игнорируя и снижая отметки. Она в один прекрасный день не сдержалась и расплакалась у меня на плече. Я вновь напомнил, что могу пойти и разобраться, но она только покачала головой: чего бы это не стоило, но она своими силами получит зачёт, мозгов хватало. Настал день икс. Несмотря на подробное выступление и блестящие ответы на дополнительные вопросы, месье остался недоволен. Нет и всё. Недостаточно подробно, речь не о том, лезть в иные дебри не нужно. Крис сопротивлялась как могла, но это её не спасло. Месье не особо деликатно намекнул, что у неё есть богатый покровитель, который не бросит свою девочку в беде. Её это взбесило: она и не подозревала, что в университете вообще берут взятки. Пообещав поквитаться, она собиралась уйти, но не тут-то было. — Сядьте, мадемуазель. Я не отпускал вас и не закончил. Есть ещё вариант. — Какой? Ещё более унизительный? — Гораздо приятнее дня обоих и менее затратный. Это было последней каплей. Наградив его пощёчиной, она хлопнула дверью, чтобы вернуться ко мне и снова заплакать на плече. Я больше не стал терпеть. В тот же день я отправился в Сорбонну, устроив скандал в деканате. Позже выяснилось, что многие студенты получали зачёт таким образом: месье выбирал кандидата из числа самых симпатичных и гонял их весь семестр, чтобы насладиться во время экзамена. Преподаватель вскоре был с позором уволен и предстал перед судом, после чего вряд ли бы смог восстановить своё чистое имя, которое окончательно запятнали газетчики, пронюхавшие подробности. Скандал окончательно отсрочил платёж и ректором был принят документ о прощении долга, Крис нужно было заплатить только за последний год учёбы. Я отвёз её в Сан-Тропе, подальше от всего, чтобы она развеялась и пришла в себя. Случай с преподавателем вверг её в депрессию: она никогда бы не отдала себя, чтобы заполучить оценку. Ничего унизительнее не придумать! Я старался всячески отвлечь её от всех этих мыслей прогулками и подарками. Вскоре мне это удалось. Она не знала куда податься после учёбы. Сидеть в душном тесном кабинете какой-нибудь жалкой газетёнки? Только не это. Я предложил её стать актрисой моей труппы. Кажется, её это вдохновило, она тут же начала читать мне Шекспира наизусть, демонстрируя своё актёрское мастерство. Ей аплодировал не только я, мы были на пляже. Раскланявшись, она засмущалась. Мы пробыли на курорте неделю. Вообще, у меня всегда было много работы, но ради неё я был готов пожертвовать этой неделей, хоть двумя. Последняя ночь раскрыла наконец все карты, полностью изменив нашу жизнь. Она, выйдя из своей комнаты, забралась ко мне под одеяло. Стояла жуткая гроза, и её трясло. — Мне страшно. Она сама обняла меня, прижавшись мягким, тёплым, но дрожащим телом, что вызвало у меня тихий вздох. Через минуту я наконец-то узнал вкус её губ и жар хрупкого тела. Я был первым.

VI

Через пару месяцев была премьера, имевшая оглушительный успех, которого даже я не ожидал. Она в один миг стала любимицей театралов и, надо признать, это был лучший дебют на моей памяти. Не знаю, что послужило причиной её ухода из университета: долг или успех в театре, но я никогда не осуждал её выбор, а она никогда не поднимала эту тему. Перебравшись ко мне в дом, она попросила себе комнату, в которой спала лишь в редкие случаи глупых обид. Крис вообще была вспыльчива, я тоже, но серьёзных ссор у нас никогда не возникало. Она по-прежнему была молода, у меня даже складывалось впечатление, что она вообще никогда не состарится, сохранит эту красоту навсегда. Но это замечал не я один. Однажды ко мне приехал мой дальний родственник, какой-то там племянник. Он был молод, красив, звали его Ришар, он же Ричард, приехал он из Америки, хотя родился в Англии. Я не знаю, что привело его во Францию, но он стал своеобразной проблемой для нас. Безусловно, он сразу заметил Крис, она была хороша даже в скромном домашнем одеянии, подавая нам ужин. Она всё время молчала, несмотря даже на расспросы. Его присутствие смущало, точно как и всегда — она была очень стеснительной и румянец появлялся на по-прежнему впалых щеках даже из-за случайного взгляда. К счастью, он остановился у нас всего на неделю, но и за этого время можно поднять всех на уши. Ночью Крис высказала своё недовольство, ей было не по себе от всех этих взглядов, пускай и коротких. В ответ я мог только вздохнуть и обнять её, в конце концов Ричард не был моим противником, гость, который вот-вот уедет. А в Крис я и не сомневался, она была моей единственной отрадой. Следующие дни прошли тихо, без происшествий и конфликтов, хотя я и заметил перемену в тёмных глазах родственника. Крис была скромна как никогда, даже не одевала платья, только брюки, словно это придавало ей уверенности. На прощание он поцеловал ей руку, из-за чего щёки её опять вспыхнули, а взгляд где-то затерялся. Я промолчал, нахмурившись. Ришар уехал и всё будет как всегда.