Малиновое и багряное

Гвендаль ничего не может с собой поделать — волосы Аниссины сводят его с ума. Если начистоту, всегда сводили: яркие, как закат, длинные, как лавовые потоки, упругие и гладкие, как редкий шелк. Он в детстве засыпал, представляя, как перебирает их волосок к волоску: расчесывание этой пламенной копны успокаивало его куда лучше, чем вязание… если бы Аниссина еще позволяла себя расчесывать чаще, чем раз в год, да и то по ошибке! Впервые Гвендаль кончил, когда они сидели вместе над какой-то — нет, он не помнит над какой и не вспомнит даже под пыткой — книгой в библиотеке, и непокорные волосы из пышного высокого хвоста подруги лезли ему в нос, щекотали лицо, липли к одежде. Аниссина ничего не замечала, слишком увлеченная — из этого можно было заключить, что книга, скорее всего, была по механике, или магии, или химии, или справочник по ядам, — а Гвендаль чувствовал, как его бросает жар, тело начинает жить собственной жизнью, и член пытается вырваться из штанов, как делал только во время влажных снов или в ванне. Он так и сидел в ужасе, не смея прервать ее или уйти самому, с мокрыми штанами и щеками, горящими от стыда. Долгое время Аниссина не знала о своей власти, о том, что единственным желанием Гвендаля стало распустить ее хвост, зарыться в него лицом, намотать волосы на кулак, тереться о них членом, обернуть вокруг, кончить, пачкая сияющую массу своим семенем, а потом тереться лицом, слизывать… Где-то на этой стадии фантазии он кончал неизбежно и бурно, захлебываясь стонами. Это было ненормальной, грязной, ужасной тайной и самой сладкой его мечтой долгие годы. Пока однажды он не набрался смелости и после очередной ссоры не пришел в ее спальню посреди ночи. И застал ее обнаженную, сидящую в кровати, сокрытую малиновым сияющим плащом до середины бедер. И если в ее взгляде и был испуг, то очень скоро он сменился веселым изумлением и азартом. Она привязала его к кровати и гладила своими волосами так долго, что он молил о пощаде. Заставляла его вылизывать и обсасывать отдельные пряди, а потом била его ими по лицу. Он кончил, когда Аниссина обернула его шею толстыми, свитыми в жгуты прядями и стянула так, что он практически лишился чувств. С тех пор фантазии Гвендаля стали куда более разнообразными и полными жизни. Впрочем, правильнее было бы сказать: воспоминания и планы. Он так и не смог ничего с собой поделать, волосы Аниссины по-прежнему сводят его с ума. Если начистоту, так он этим совершенно доволен.