Самая большая слабость Датэ Масамунэ

— Вот ты и проиграл, — довольно улыбнулся Масамунэ, протянув Юкимуре руку. — Стало быть, сегодня ты мой, Санада. В такое прекрасное летнее утро лучше доброй драки с возлюбленным врагом могла быть только сладкая, с привкусом азарта и пота победа — и Масамунэ почти счастлив одолеть Санаду Юкимуру в шутливом поединке. Яри Юкимуры ещё подрагивали, глубоко вогнанные в опалённую дотла землю, а сам Юкимура сверлил Масамунэ негодующим взглядом. Губы его, искусанные и обветренные, алым росчерком кривились на лице и невольно притягивали Масамунэ, маня коснуться их если не поцелуем, то кулаком. Не менее пылкое проявление чувств в отношении Тигрёнка из Каи. Особенно пленного. Особенно когда член от одного его вида стоял так крепко, что Масамунэ потряхивало и бросало то в жар, то в холод. — Ну, скажешь хоть что-нибудь в своё оправдание, а? — хмыкнул он, сделав шаг вперёд; Юкимура шумно сглотнул, но не отступил, однако Масамунэ в самый последний момент прошёл мимо и обвил пальцами тёплое упругое древко. То, что ему повезло, и Юкимура на какие-то мгновения замешкался, пропуская удар, казалось щедрым подарком судьбы — и шансом наконец заполучить Юкимуру. Оружие пылающего-от-негодования-мальчика было под стать ему самому: неудобно ложилось в ладонь, оттягивало руки и цеплялось втоками за землю; Масамунэ нахмурил брови, неловко взмахнув рукой. Юкимура наблюдал за его действиями молча, но напрягся всем телом, когда Масамунэ скрестил яри, чиркнув лезвиями друг о друга. — Отдайте, господин Масамунэ, — хмуро произнёс Юкимура наконец и протянул руку. — Не стоит трогать то, что вам не принадлежит. — О, какой ты сердитый, poor boy, — рассмеялся Масамунэ и, когда Юкимура подошёл забрать копья, сжал пальцы на его локте, привлекая к себе, чтобы жарко прошептать: — Но тебя-то мне тронуть можно? — Нет, господин Масамунэ, меня тронуть тоже... нельзя, — прерывисто выдохнул Юкимура, выгнувшись совершенно по-кошачьи в попытке выскользнуть из сильных объятий. — Вы поступаете некрасиво, позволяя себе... такое... поведение! Вырвавшись на свободу, он развернулся на пятках; всклокоченный, вспотевший и покрасневший, Юкимура тяжело дышал — и, казалось бы, совсем не от переживаний за свои нескладные копалки. — So hot, — присвистнул Масамунэ, — Санада. Помочь тебе сбросить напряжение? Покраснев, Юкимура кинул на него совершенно неописуемый взгляд и стремглав покинул двор. Масамунэ довольно откинул влажные волосы со лба: пылающий и распалённый боем мальчишка нравился ему гораздо сильнее, когда смотрел так негодующе. Однако теперь Юкимуру надо было занять чем-то более долгим, чем простая потасовка, и Масамунэ задумался, прикидывая, на что же переключить его внимание. Бесконечный раунд сёги наконец-то завершился ничьей, и Масамунэ расслаблено откинулся назад. С первого взгляда глупенький, Юкимура оказался далеко не таким простаком и смог увлечь Масамунэ занятной и непредсказуемой игрой. Поглядывая на противника сквозь волосы, Масамунэ любовался закушенной губой и сосредоточенным видом Юкимуры; изредка — будто оправдывая своё прозвище — он потягивался и теребил разлохматившийся угол татами, а под конец и вовсе разлёгся, упираясь подбородком в сложенные перед собой руки. Масамунэ покусывал щёку и поглядывал на ползущие по стенам тени, мысленно отсчитывая минуты до того долгожданного мгновения, когда Юкимура окажется в его объятиях. Когда в покои поскреблась служанка, Юкимура растерянно вскинулся и рывком сел; монетки на шее мелодично звякнули, и он придержал их ладонью. — Сколько сейчас времени? — спросил он у Масамунэ, озабоченно привстав. — Посмотри, — великодушно улыбнулся Масамунэ в ответ, зная, что все оговоренные сроки вышли ещё несколько часов назад — и теперь Юкимуре придётся задержаться в резиденции Дракона на ночь. Хотя бы одну. — Сядь. Юкимура переминался с ноги на ногу у сёдзи и кидал тоскливые взгляды на смеркавшееся небо; выкрав юнца из стана Такэды, Масамунэ обещал ему отпустить обратно раньше, чем в лагере хватятся своего генерала, но сдержать свои слова было слишком сложно. — Сядь, Санада, — ещё раз повторил Масамунэ, приникая губами к наполненной пряным сакэ тёко. — Сегодня ты мой пленник, забыл? — За меня будут волноваться, — столь же упрямо сказал Юкимура, но послушно опустился на колени. Лениво развалившись на татами, Масамунэ скользнул заинтересованным взглядом по подвязанным хакама: несмотря на свою обманчивую худобу, Юкимура был силён и ладно сложен. Признаться честно, это привлекало, и Масамунэ подался вперёд, чтобы толкнуть Юкимуру в плечо. — Я же сказал, сядь, — хрипло повторил он, улыбаясь уголками губ. — Выпей со мной. — Наставник не разрешает... — Здесь нет наставника, — сказал Масамунэ и настойчиво прижал к губам свою тёко. — Пей. Захмелевший Юкимура был самым восхитительным и сексуальным любовником, которого только можно пожелать. Масамунэ прижимался к нему, повалив на пол, и целовал шею и раскрасневшееся лицо; Юкимура не был против — и от его податливости в груди полыхал самый настоящий пожар. — Господин Масамунэ, — хрипло стенал он, сжимая волосы у корней нетвёрдой рукой, — господин Масамунэ, что вы... — Shut up, — негромко прорычал Масамунэ, рывком раздвинув его ноги и навалившись всем телом сверху. — Какой же ты горячий, Са-анада. Юкимура тихо всхлипнул, выгибаясь и ёрзая на лопатках, длинные разметавшиеся волосы цеплялись за вшитые в рукава шипы и щитки, и Масамунэ не стал раздевать его. — У тебя хоть кто-нибудь был раньше? — невольно спросил он, смыкая зубы на плече и любуясь ровным и ярким следом, а после притянул к себе ближе, чтобы почти упереться коленом между бёдер. Юкимура вспыхнул и закрыл лицо ладонями: по его искренней и неловкой реакции легко было понять, что никто, кроме, пожалуй, собственной руки не касался его там, где сейчас порхали пальцы Масамунэ. — Oka-ay, это даже лучше, чем я думал, — Масамунэ сжал его сквозь хлопковую ткань хакама и прищурился, с наслаждением слушая прерывистый стон. Член Юкимуры пылал не меньше, чем сам Юкимура, и излился от одного движения. Масамунэ с удивлением посмотрел на испачканные пальцы и расплывавшееся по светлой ткани пятно и хмыкнул, садясь. — Даже так... Не ожидал, Санада. — Простите, господин Масамунэ. Юкимура привстал на локтях и с трудом сфокусировал мутный взгляд на любовнике; кажется, он даже не понял, что кончил так быстро, и сейчас дрожал, дыша тяжело. Воистину, огненный и порывистый мальчик оказался таким же быстрым не только на поле боя, но и в постели, что несколько обескуражило Масамунэ. — Не хочешь помочь, мм-м, мне? — хрипло спросил он, поднося ладонь ко рту и слизывая терпкую и солёную сперму с пальцев. Юкимура смотрел на него настороженно, краснея и сжимая в кулаках хакама, а потом рывком сел — оказываясь слишком быстро к Масамунэ. Пахло от него резко и остро, и Масамунэ с жадностью впился в его губы, сминая их далеко не осторожным поцелуем. Целовался Юкимура в разы лучше, чем ожидал Масамунэ. — Ты... — начал он, но руки, обвившиеся вокруг талии, не дали договорить. Юкимура опрокинул его на татами и уверенной рукой скользнул по бедру. — Мне было неловко сказать вам, господин Масамунэ, — прошептал он, упираясь ладонью над плечом Масамунэ, — но я уже был раньше с мужчиной. Губы вновь обожгло жаркой лаской. Масамунэ не мог понять, о чём говорил Юкимура, — ведь такой невинный и глупый мальчик казался неопытным девственником, но не умелым мужчиной, но его прикосновения доказывали совершенно обратное. Язык, скользнувший по животу, вызвал внутри шквал ощущений; кожа покрылась мурашками. — Не надо, Санада, — испуганно привстал на локте Масамунэ, зарываясь ладонью в волосы, чтобы отодвинуть Юкимуру от себя, но тот обратил на это движение внимания меньше, чем на просьбу. Больше всего на свете Датэ Масамунэ ненавидел щекотку; извиваясь под влажными полизываниями, он хрипло всхлипывал, до боли сильно сжимая в пальцах ткань косодэ. Юкимура раздевал его торопливо и грубо; и каждый раз, когда Масамунэ силился привстать, он проводил ладонями по ногам, изучал с интересом ступню — от этих поглаживаний Масамунэ не знал, куда себя деть, мечась и царапая соломенный пол ногтями. Щекотнее всего были поцелуи — медленные и сухие, клеймящей дорожкой лёгшие от живота к лодыжкам. Его ногам — сильным и рельефным ногам солдата — Юкимура уделил внимания в разы больше, чем ноющей плоти, и сейчас он с восторгом целовал щиколотки, обводя языком выступающие косточки. Когда он скользнул губами по пальцам, Масамунэ выгнулся дугой: от ужаса, сковавшего напряжения и острого удовольствия. Рот Юкимуры был горячим и безмерно влажным; посасывая каждый палец, он изредка смотрел на Масамунэ, и тот не мог не стонать в голос, тщетно прикрывая рот ладонями. — С-санада, — прорычал Масамунэ, вновь дёргаясь, но Юкимура опять не дал ему отстраниться. Требующий разрядки член пульсировал и подрагивал, но сжавшиеся на нём пальцы не принесли облегчения. — Ваша сегодняшняя победа, — внезапно хрипло и спокойно сказал Юкимура, — была чистой случайностью, вы ведь понимаете это? — What? Масамунэ привстал на локте и скользнул взглядом по лицу Юкимуры: он был так серьёзен сейчас, жаждущий-мать-его-справедливости, что Масамунэ закусил щёку изнутри, давя гортанный и протяжный стон. Кончить хотелось до одури. — Ваша победа, — повторил Юкимура, сжимая пальцы ещё крепче. — Случайность, не так ли? Это было нечестно. Его губы прошлись по ступне, заставив Масамунэ без сил рухнуть на пол; дрожь, бьющая его тело, была не только ощутима, но и видна, и, кажется, Юкимура любовался результатом своих поцелуев. — Случайность, — выдохнул Масамунэ, зажмуриваясь. Пальцы прошлись по стволу, сдвинули плоть, закрывая головку, и вновь скользнули вниз. — Вы уверены? Ладонь разжалась, с сожалением отпуская ногу, а сам Юкимура придвинулся ближе; его дыхание опалило член, а губы, мягко накрывшие его, стали последней каплей. Масамунэ прогнулся и вскинул бёдра, толкаясь в рот, и сжал волосы у корней: Юкимура не был против и сам нагнулся ниже, позволив сделать всё так, как хотелось любовнику. Глядя вслед удалявшемуся по дороге коню, Масамунэ подрагивал. Почти севшее солнце алым освещало маленькую фигурку; перед самым уходом Юкимура поклялся ему забыть всё, что произошло между ними, но улыбка его была слишком игривой, чтобы произнесённые слова стали правдой.