~
Опускаясь на холодную землю, Мицунари ищет его взглядом в толпе зевак. Среди круговерти чужих лиц нет того единственного, что он хотел бы увидеть, прежде чем безропотно отдать жизнь во имя нового будущего, и сердце в груди отзывается ноющей болью. До последнего надеясь, что Юкимура смог выжить в этой реке льющейся крови, Мицунари молится за его спасение, всей душой желая в следующей жизни вновь встретить его рядом с собой. За доли секунды до того, как голова падёт, милосердно отсечённая единственным точным ударом, Мицунари жалеет лишь о том, что ничего не ответил Юкимуре на его тихое признание. Он шепчет «береги себя» одними губами, и с резким свистом мир перестаёт существовать. Мицунари невольно касается шеи — на тонкой коже нет ни следа, ни шрама — и прикрывает глаза: небеса исполнили его последнее желание, пусть и ценой новой кровопролитной войны.~
С их последней встречи Юкимура совсем не изменился. Та же гордая выправка, так же сжатые в кулак пальцы свободной руки; он так красив сейчас: молодой тигр, разгоряченный битвой, пьяный от пролитой крови, насытившийся ей. Стоя среди поверженных солдат, Юкимура запрокидывает голову и смотрит на бегущие по небосклону облака: мягкие, словно лебяжий пух, набухшие влагой, грозящей пролиться на истерзанный сражением Наньчжун. Видеть его сейчас, живого и невредимого, но стоящего по ту сторону, оказывается в разы больнее, чем потерять всё, что поставил на кон когда-то. — Я знаю, что вы здесь, — негромко говорит Юкимура. — Дайте мне увидеть вас, господин. Мицунари не решается подойти к нему ближе и замирает у края лагеря. Ему кажется, что судьба надсмехается над ним, кажется, что он просто задремал в дороге, а сделав шаг вперёд — проснётся и увидит вновь не родной сердцу силуэт, а встрёпанную холку мерно бредущего коня. — Пожалуйста, — ещё тише повторяет Юкимура, в голосе его слышится тоска и молящая просьба. Он не оборачивается к Мицунари, но Мицунари знает, что смуглое, по-простому строгое лицо влажно от горячей солёной влаги. Делая шаг вперёд, он крепче сжимает тессен в ладони. Делая шаг вперёд, он думает, как сильно нуждается в его близости. Делая шаг вперёд, он улыбается непослушными губами и понимает, как долго лгал себе. «Какая приятная встреча», — хочет сказать он высокомерно и прохладно, но внутри всё сжимается, подводя в самый последний момент, и вместо того, что должно, Мицунари слышит только свой сдавленный всхлип.~
— Вы стали смыслом моей жизни, — говорит Юкимура в никуда. — Господин Мицунари, мне не за чем будет жить, если вы покинете меня. Мицунари смотрит на него внимательно и с негромким хлопком складывает веер. Почему-то эти неловкие слова друга ложатся камнем на грудь: юный и безропотно послушный, такой пылкий в своих чувствах, Юкимура становится для него больше, чем просто соратником. Больше, чем просто другом, в чьих руках Мицунари чувствует себя защищённее, чем в собственном замке; больше, чем вассалом, чья верность хранится лишь в словах клятвы. Заплутавший и одинокий тигр находит приют подле своенравной лисицы; и хвосты — огненно-красный, золотисто-рыжий — сплетаются в одно целое. — Не говори глупостей, Юкимура, — отвечает он резко. — Я твой господин, но не твой хозяин, и после моей смерти ты волен двигаться дальше... Но Юкимура закрывает лицо руками и, выдыхая беспомощно, говорит по слогам: — Мицунари, я люблю вас так сильно. Я люблю вас. Мицунари кажется, что он никогда ещё не слышал ни от кого настолько искренних слов.~
В Киото Юкимура не отходит от Мицунари и прикрывает собой от окруживших их солдат Токугавы. Это убийство, — думает Мицунари, — мы погибнем. Но они остаются в живых, оставляя разворошённый, как муравейник, город позади. Мицунари впервые видит его настоящего: впервые видит, какими яростными могут быть скупые атаки, как тяжёлое копьё вырывает куски мяса из тел нападающих, как хлещет кровь, утираемая потемневшим рукавом. Юкимура рычит глухо; подобный тигру, он убивает каждого, кто оказывается рядом, а схлестнувшись с Киёмасой, и вовсе превращается в дикого зверя, чьи когти опаснее дыхания Изанами. Мицунари следует за ним и молится лишь о том, чтобы ничто не коснулось Юкимуры; молитвы его возвращаются сторицей, и на теле Юкимуры нет ни царапины. Мицунари проверяет всё сам; и стянуть юкату с усталых плеч оказывается слишком просто. Мицунари прижимается к сухим горячим губам поцелуем, шепчет благодарное «спасибо», клеймя смуглую кожу поцелуями, прижимаясь к разгорячённому телу. Словно вознаграждение, он даёт всего себя в надёжные, нежные руки. Юкимура прижимает его к татами, целует с жадной любовью — так, как не целовал никого больше, Юкимура ласкает с горячечной страстью — так, как никто не может больше. — Я хочу любить тебя, — выдыхает он пьяно; горячая ладонь скользит по животу, проводит по заживающим кровоподтёкам, утешая боль, — я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Внутри всё плавится от желания, накатывающего волнами. Когда подрагивающие пальцы обвивают налитую плоть, Мицунари выгибается и думает только о том, что никто и никогда раньше не касался его так. Юкимура берёт его несдержанно жадно, трахая прямо на татами, присваивая себе, как взятую боем драгоценность. Когда с губ срываются протяжные гортанные стоны, Мицунари понимает, что он никого и никогда не желал так. Пачкая семенем поджарый живот, дрожа в кольце сильных рук, Мицунари в последний момент глотает искренее «люблю». Их первый поцелуй выходит скомканным и сладким от переполняющей нежности. У их последнего первого поцелуя горький привкус соли и тоски по потерянным когда-то чувствам. ~ Волосы Юкимуры серебрит тонкими нитями седина, в уголках губ — едва заметные морщинки, но пахнет он собой — пряно и терпко, кровью и кожей, дымом костров. — Вы изменились, господин Мицунари, — горько вздыхает Юкимура; руки его дрожат, и древко яри тоже подрагивает. — Я... Почему вы здесь? Почему вы здесь сейчас? — Не надо вопросов. Сразись со мной, Юкимура, сразись, и мы разойдёмся, — шепчет Мицунари, отводя в сторону взгляд. Он не может коснуться любимого и пальцем — и тессен не слушается его, заклинивший по воле хозяина; Юкимура не может поднять яри — он клялся душой и сердцем, что не позволит господину пасть, и верен клятве даже сейчас, за тысячи лет и тысячи ри от их настоящего дома. — Твой новый господин отдал тебе приказ, исполняй же его, — произносит Мицунари и ударяет веером по ладони. — Твой прежний господин отдал тебе приказ. Ну же, сражайся, Санада Юкимура! Юкимура молчит: в нём борятся честь и любовь, верность клятве и слову. Мицунари не знает, сколько времени прошло с его казни, он не знает, что сталось с кланом Санад дальше, но глаза Юкимуры, потемневшие и полные тоски, красноречивее всех историй. – Я видел вас мёртвым, – вздыхает горько он. – Видел свою смерть. Яри с тяжёлым стуком падает на землю, когда Юкимура одним широким шагом сокращает расстояние между ними. От него пахнет безумием, солёным, как стынущая кровь на одежде. У их последнего первого поцелуя горький привкус досады. — Я мог бы любить вас, — шепчет Юкимура, касаясь губами мочки уха, — каждую ночь, господин. Мицунари стонет и выгибается навстречу; шепот Юкимуры отзывается горячей волной томного желания, низ живота сладко тянет, а пальцы, настойчиво касающиеся плоти, сжимаются сильнее. Юкимура прижимает его к шершавым прутьям укреплений, прижимается сам, тяжёлый, терпкий от пота. Даже если потом Юкимура исполнит приказ Чжао Юня, Мицунари не останется в проигрыше. Отдавая всего себя, взамен он получает гораздо больше. — Я никогда вам не прощу, — говорит Юкимура, до синяков сжимая бедро Мицунари, трахая его до боли сильно и грубо, — своей смерти, вашей смерти. Я хочу, чтобы вы хотя бы раз почувствовали то, что чувствовал я, когда видел вашу голову. Хотя бы раз, господин Мицунари... Хотя бы раз узнали, что такое терять всё. «Я уже», — хочет ответить ему Мицунари, — «всё потерял.» Но молчит, прикрывая глаза и расслабляясь. Кончая глубоко внутри, Юкимура со всхлипом утыкается в разметавшиеся, спутанные волосы, и шею обжигают горячие горькие слёзы. ~ — Я должен забыть о чести и гордости, чтобы выжить и следовать дальше, — хрипло говорит ему Юкимура и тянется, чтобы отвести от лица Мицунари слипшиеся от пота пряди. — Простите меня, господин. Мицунари касается его расцарапанных пальцев и сжимает осторожно; на ладонь капает первая дождинка, бежит по коже, связывая их руки невесомой прозрачной лентой. Терзающая грудную клетку боль наконец-то сходит на нет, и тогда Мицунари находит в себе силы подняться на ноги; где-то вдали раскатисто шумит гром, и небо, прорванное тяжёлыми дождевыми каплями, опускается ещё ниже. Наклоняясь, чтобы последний раз коснуться губами лба Юкимуры, Мицунари прикрывает глаза и говорит: — И я тебя, Юкимура. Удачи. Война только начинается, и Мицунари точно уверен, что эта встреча для них — далеко не последняя.