Мальчик, который всегда убегал

       «Убегай. Убегай-убегай-убегай». Это дьявол внутри него или хуже кто? Джейсон не знает, но убегает, он только это и умеет. Что ещё остаётся мальчику, и родившемуся-то недоношенным? Он родился, когда научился убегать, иначе бы не родился. Что бывает с мальчиками, не умеющими убегать? Джейсон умеет и убегает: от отца и матери, от взрослых пацанов на улице, от припозднившихся прохожих, растерянно ощупывающих опустевшие карманы, от копов — от кого угодно. Голос в голове кричит пронзительно радостно: «Убегай-убегай-убегай». Джейсон перепрыгивает на бегу через свежие трупы. «Чтоб тебя крысы сожрали, отец». Свежие, свежие трупы. «Мама, мама, за что ты со мной так. За что ты. Это ведь я умер, я, не ты. Ты ушла, но умер твой сын». Он убегает всё дальше, убегает всё лучше, и когда его хватают за капюшон толстовки, Джейсон изумлён так, что останавливается на минутку. Его впервые хватают, и он впервые задумывается, — надо притормозить. Если он не рождён, чтобы убегать? Эти мысли заглушают надоедливый голос. Джейсон умеет убегать, но мог бы научиться догонять. Он очень старается, но как догнать того, кто скользит выше самых высоких облаков? Мальчику, который умеет убегать, не догнать мальчика, который умеет летать. Джейсона тут уже нет. Он убегает, потому что прирождённый спидстер. Спидстеры бегают, Джейсон убегает. Джейсон — мальчик, который от. Убегают всегда от. Ему бы хотелось к или в — к кому-нибудь, к чему-нибудь, в куда-нибудь — но он от. Вслед кричат, но когда убегаешь так быстро — уши закладывает. Джейсон не слышит. Ему хватает голоса в голове, а остальное он не слышит. «Убегай-убегай-убегай». Джейсона опять хватают, хотя на нём давно не толстовка, и от этого не убежишь. «Мама, мама, за что же ты снова со мной так? Мама, я старался. Если ты не умрёшь, не умру и я». У него нет времени удивляться, когда он всё-таки умирает. От этого не убежишь, но Джейсон рождён, чтобы убегать. Ему удаётся. «Убегай-убегай-убегай». Голос вырос, как вырос сам Джейсон. Голос хриплый, тоскливый, шуршит ржавой чешуёй и змеиным шёпотом вплетается в самое нутро. «Теперь я сам не свой», — думает Джейсон. Он и Джейсон, и голос, и шепчущая змея. Сколько всего может поместиться в одного мальчика, который всегда убегает. Сколько всего может вырваться из одного мальчика, который увидит другого, — того, кто всегда догоняет. «Нет, нет, Брюс. Почему же, почему? Если я умер, почему же не умер ты? Если бы умер ты, я бы обязательно умер, я бы перестал убегать». Этот другой мальчик, он не догоняет — перегоняет-загоняет-выгоняет. Тут стало до страшного много мальчиков и девочек, и Джейсон петляет, чтобы убежать. Весь его путь спиралями, зигзагами. «Убегай-убивай-убегай». Голос такой убедительный, а Джейсон стал мальчиком на «у». «У» — это плохо. Убедительно убивай, успевай убегать, и Джейсон убедителен, как его голос, и Джейсон успевает. Убегать он всегда успевает, на большее его никогда не хватало. Он бы мог стать мальчиком на «при», но он мальчик на «у». И снова: «Нет-нет, Брюс». «Нет, нет, Брюс. Почему же, почему? Ты умер, так почему же не умер я? Ты лжецом меня выставил, Брюс». Сколько всего может выплеснуться из мальчика, который лжёт самому себе. Он захлёбывается, а голос внутри орёт и визжит, как же Джейсон ненавидит этот голос. «Чей он? Чей Он?» — спрашивает Джейсон сам себя. — Чей ты? — орёт он тем же самым голосом. — Чей я? Кто я?! «Убивай-убегай-умирай». Джейсона хватают в третий раз, и как много минуло лет-веков-тысячелетий с самого первого — толстовка давно истлела; и со второго тоже — плащ давно сгорел, его (не его) плащ носит другой, ещё один или одна, они все носят его (не его) горелый плащ, гнилой, гнилой, плащ мертвеца, этот плащ разлагается на плечах. Джейсона хватают, и в этот раз не убежать никак. «Умирай-умирай-умирай». — Время пришло. Время пришло. Время пришло. «Хрен вам всем», — думает Джейсон и убегает. Он рождён, чтобы убегать, и убегает — сквозь: пространство и время, то самое, которое пришло. Сквозь самого себя. От самого себя. Как можно дальше, глубже, от, от, от — никогда к. Джейсон знает эту чёрную машину, и почему Джейсон такой маленький? Ему двенадцать что ли? Ему вовеки веков не было двенадцать. Сколько угодно, но не двенадцать. По-честному, ему вообще никогда нисколько не было. Он вообще когда-нибудь был? Он призрак? Душа шепчущей беззубой змеи? Мальчик, который убегал так быстро, что заблудился во времени? Мальчик, который убегал так часто, что потерялся в себе? — Нет, Брюс, не в этот раз. — Хочешь навеки остаться мальчиком, который всегда убегает? — Это твой голос? — на выдохе отвечает изумлённый Джейсон. — Это твой голос? — повторяет Брюс. — Ты не удивлён. — Потому что… — …Потому что, — продолжает Джейсон и обречённо садится в машину. — Потому что ты тоже мальчик, который всегда убегает. — Но у мальчиков, которые убегают, есть секрет. Джейсон напряжённо смотрит и ждёт. Он тот мальчик, что не знает секрета. — Это же просто. Если бы Брюс почаще так — Джейсон хмурится. Кто такой Брюс, а Брюс ли это вообще, и почему у него самого, пацана, колени не подгибаются? Многим ли пацанам приходилось сидеть в машине с Бэтменом? Если бы Брюс почаще так — что? Джейсон хмурится и не может вспомнить, но там обязательно должна быть «у». «У» не всегда плохая. — Если ты только и умеешь, что убегать, убегай в обратную сторону. Джейсон широко открывает рот. — Тогда «от» превращается в «к» или «в». Тогда «у» превращается в «при». Голос в голове молчит. Был ли он вообще? — Попробуем ещё раз? — Я — мальчик, который всегда прибегает, я могу пробовать сколько угодно раз. Неизвестно, доводилось ли кому-нибудь прежде слышать смех Бэтмена, но Джейсон и сам смеётся. Мальчики, переродившиеся, чтобы прибегать, могут смеяться друг над другом и однажды у них всё обязательно получится.