White.

Знаком ли ты с этим тягучим, немилосердным томлением тела, Шерлок? Это желание, окутывающее тебя горячим и влажным розовым облаком? Когда каждая клетка страшно, отвратительно переполнена? Это желание, Шерлок, родом из четырнадцати лет, когда твои гормоны на пике, когда тебя возбуждает все – полуобнаженная девица с постера, влажный рыжий пушок подмышкой одноклассницы, голая мокрая спина соседа, поливающего розы в саду, нескладный парень лет тринадцати на улице, с черными волосами и бледной, прозрачной кожей… Знаешь ли ты это ощущение, Шерлок? Мне кажется, я взорвусь, если ты дотронешься до меня. Даже если я буду мертвым, я все равно взорвусь – я думал так, Шерлок, до последнего времени. Думал, и думал, и думал. Гнусными темными вечерами, лежа в постели – или на крыше, наблюдая за твоими окнами, за твоим милейшим питомцем, к которому ты так трогательно привязан, - я думал, думал, думал… и мое сердце неистово жгло от этих мыслей. Так мило, правда? Фразочка из дамских романов. Я думаю, так там пишут: «мое сердце неистово пылало от любви». Но я не люблю тебя, Шерлок. Я тебя хочу. Каждый миллиметр этой кожи жаждет твоего прикосновения, каждая клетка хочет твоего вторжения. Это уже фраза из порно. Плохого, мелодраматичного порно, где героиню в конце выгоняют на улицу голой, под осуждающие взгляды соседей. О боже, да, Шерлок? Я хочу тебя, и это желание так безобразно мучает меня. Эти неуклюжие фантазии – чем примитивнее, чем пошлее, проще, плоше – тем лучше, терзали меня так долго. Шерлок не может справиться с делом и приходит ко мне за советом. Долгие словесные перепалки, чья мысль длиннее, чье остроумие зайдет дальше… кончалось все в постели. Ты стонал так сладко, и все блестело – твои кудри, белая кожа, глаза. Это была настоящая карусель сладострастия. «Сладострастие» - слово из романчиков девятнадцатого века. Сладострастие – это про нас. Мы так устарели, Шерлок. Я – так устарел. Или – вот еще одна из тех мерзких картинок – я просто прихожу на Бейкер-стрит, ложусь в постель – иногда голый, прямо как та девушка, кажется, Одри, когда она приходит к агенту Куперу, этому прелестному фбровцу, мечте всех американок 90-х (и моей тоже, конечно, сколько слез было пролито, сколько салфеток испачкано), иногда я одет. И конечно, когда ты видишь меня, ты удивлен, ошарашен, восхищен. И снова – перепалки, и снова – и блеск, и карусель. Все заканчивалось всегда одинаково. Не всегда в постели, это скучно, я гораздо более затейлив в своих фантазиях: на крыше, в постели Ватсона, на столе Лестрейда в Скотланд Ярде (видишь, я даже запомнил эти бесполезные имена, чтобы лучше прорисовать реальность в своих чертогах), где-то у водопада, в лаборатории, в магазине, на месте преступления. Это тело переполнено сексом, как тело подростка. Оно хочет тебя, и когда я пытаюсь его контролировать, оно отказывает. Стоит мне подумать о твоей белой, белой, прозрачной коже, под которой бьется кровь… ты такой живой, Шерлок, как ты только живешь с этим? Шерлок, ведь ты огромен. Ты бы мог использовать это тело по назначению. Мы бы могли. Из него можно вырвать тысячу стонов, миллион всхлипов, криков, судорог. Я бы мог тебя пристрелить куда-нибудь в ногу – и добиться все того же, но я не хочу портить кожу. К тому же, и мое тело хочет содрогаться. Салфетки, знаешь, не очень-то хороши. Я думаю, ты лучше. Влажнее, теплее, и еще и можешь кричать. Только дотронься до моей кожи – мне кажется, я начну плавиться. Как белый шоколад – это искусственное порождение искусственного века. Сахар, сливки, красители и усилитель вкуса – и все твое. Я останусь у тебя на пальцах белым следом. И на губах, и на языке… все будет белым. Я долго думал, почему, Шерлок, почему я так одержим именно тобой. Ведь, скажем, Рики Мартин куда больше подходит на роль героя эротических грез. Но так уж вышло, мне кажется, это записано в моих генах, что я слаб к белой коже, темным волосам, светлым глазам и интеллигентности. Начнем с мальчика тринадцати лет, дойдем до агента Купера (ах, мечта моя), и придем к тебе. Ты логичное продолжение – или завершение. Я шел к тебе всю жизнь, моя любовь. Я ждал тебя и хранил себя преданно, как приличная девственница. Я знал, что встречу тебя еще до того, как узнал о тебе. Я был тебе завещан и для тебя рожден – отбросим тот факт, что я на пару месяцев старше. А теперь, кстати, совсем недавно, от прелестницы Ирэн я узнал один интересный факт о том, что ты еще нетронут. От моего крика должны были полопаться зеркала, но почему-то не полопались. Мой мальчик девственен. Это открывало целую новую комнату пошлых фантазий: Шерлок просит меня его научить… милый неумеха. Краснеющий, открывающий в себе новое, мой, мой целиком, весь, от и до. Шерлок. Имя твое лопается на языке, остается на губах горьким привкусом. «Шерлок» - щелк, открывается дверь. «Шерлок» - и вот моя огромная машина извивается на кровати. На полу. Сдирает свою бледную кожу о ворс ковра. Цветет красными пятнами от моих поцелуев. Я так хочу тебя, Шерлок, что иногда мне хочется выпустить себе кишки. Или мозги – щелк, и нету. Спустить курок и просто... просто перестать думать о тебе… наконец-то. Спустя столько лет мучений, стонов в подушку, испорченных простынь, использованных черноволосых и белокожих мальчиков, твоих братьев. Все – Шерлоки, разумеется. Они не сопротивлялись. Непреходящее желание, неистовое вожделение. Я ждал так долго, мечтал так много, молился так самозабвенно. В восьмой раз я пришел к тебе, потому что ты позвал меня. Ты знаешь, что ты позвал. Твоя мысль отдалась в моей голове как звук гонга – бум. Бум! И ты знаешь, Шерлок, знаешь очень хорошо… что не я это говорю. Что ты заставляешь меня это говорить. Я говорю твоими мыслями, Шерлок. Ты хочешь быть моей одержимостью, моим демоном. И это самое печальное в этой истории, не так ли? Кроме того, что я уже нажал на курок.