Kylux

Дайте Кайло Рену точку опоры. Не чтобы перевернуть мир, но чтобы устоять на ногах. Хакс останавливает его в безлюдном коридоре, вжимает в стену, обхватив за локти, и порывисто и чуть ли не сердито прижимается лбом к чужой маске; не слушая ничего из того, что своим синтетическим голосом говорит Кайло, сообщает хрипло: - Ты мне должен. Сегодня. Кайло Рен знает, что он крупнее и сильнее Хакса; что тот может сколько угодно тешить себя иллюзиями, будто и правда мог бы так зажать его в коридоре, мог бы что-то ему велеть. Он прекрасно знает, что в последнее время ничем не оказывался ему обязан, чтобы пришлось расплачиваться так, как расплачивался уже пару раз до этого. В том числе, когда обрушил вспышку своего гнева на дорогую аппаратуру, оставив лишь кипящие светом следы раскаленного металла после себя, словно росчерк своей души, выжженный на стене; или когда его вытащили раненным из того стылого серого леса. Он знает, какой платы хочет Хакс. Он отталкивает его, положив руку на чужое жесткое обтянутое мундиром плечо, отталкивает резко, откровенно пытаясь причинить боль. И – кивает. Что да, будем считать, что должен. (Он хочет стянуть с Хакса его глухой мундир, чтобы найти налившуюся горячечным жаром кожу плеча, на которой только начнет расцветать синяк среди блеклых веснушек. У рыжего Хакса бледная кожа и поэтому - очень яркие синяки и засосы. Поэтому, и еще потому, что их ставит Кайло, не щадящий ни себя, ни его. И несколько белесых тонких шрамов, о которых тот отказывается рассказывать, впрочем, Кайло и не спрашивает. Ему просто хочется мять бесчувственную кожу его рубцов, проводить по ним пальцами, а потом, ради контрастов, делать больно.) На этом они расходятся, черный плащ эффектно взлетает на повороте. Хакс позволяет себе едва заметно усмехнуться вслед этому движению. И про себя отмечает, что Кайло поддерживает идею оплаты – так им обоим не приходится говорить страшное «я хочу тебя». Потому что бог знает, куда могут завести такие заявления. Тишина в каюте Кайло почти осязаемая, плотная, как ткань его темных одежд. Её разбивают четкие, по-военному выверенные шаги – и: - Раздевайся, - только и говорит Хакс, когда дверь бесшумно встает на свое место за его спиной; говорит только тогда, пусть Кайло и отослал рыцарей Рен из близлежащих отсеков еще пару часов назад. Кайло, не поворачиваясь, щелкает застежкой, стаскивает с головы маску, и его волосы рассыпаются по плечам; он неторопливо, заправляя выбившуюся прядь за ухо, поворачивается и сразу же, без малейшей задержки, принимается снимать перчатки, затем – накидку; снимает всю одежду неуловимо рваными размашистыми движениями, глядя в светлые, почти прозрачные глаза Хакса, который стоит невозмутимо, прислонившись к двери каюты, и смотрит на него в ответ. Совершенно незаинтересованным взглядом, но Кайло этим не обманешь: он помнит, как тот хотел его в прошлый раз; он чувствует слабые волнения Силы, словно идущие по воде круги. Он видит, как едва заметно играют желваки на бледном лице. Он с щелчком расстегивает пояс. До тех пор, пока он не оказывается без одежды, воздух буквально звенит от их молчания: сосредоточенного, направленного друг на друга. Иногда они довольно остро ссорятся, пытаясь выяснить, чья же вина была основополагающей в очередной неудаче, но, если честно, во время немых перемирий молчат они куда выразительнее. Кайло делает пару шагов вперед, не стесняясь собственной наготы, собственного подступающего возбуждения, и встречается с Хаксом на середине комнаты; он чувствует, как полированный пол холодит его ступни. Хакс не спешит снимать одежду, кладет руку ему на солнечное сплетение прямо в перчатке, чуть поглаживает большим пальцем – едва заметно. Потом ведет раскрытой ладонью ниже, словно инспектируя оставшиеся с прошлого раза следы: засосы; синяки; даже одну царапину. Касается зажившего шрама на боку – белесого, глубокого – и ведет дальше, к дорожке волос. Он подается вперед – слегка запрокидывая голову, чтобы дотянуться – и целует его, сначала обдав горячим дыханием, и отводит при этом его руки за спину, сводит их вместе; раздается щелчок, с которым он застегивает наручники на его заведенных назад руках. Кайло делает вид, что ничего не произошло. Кайло чувствует, что тот разгорается, словно звезда, сжигаемый собственным желанием, и в такие секунды похож на Старкиллер, затягивающий в себя тысячи сияющих солнц, чтобы потом вернуть их ударом. Но на самом светлом лице Хакса не отражается почти ничего, разве что ноздри слегка трепещут, раздуваясь, и румянец проступает красными пятнами, медленно поднимаясь от шеи. Кайло в эту секунду хочется, чтобы его выебали прямо сейчас, без прелюдий, или бы он сам - неважно, неважно, главное – поймать и удержать это острое, узлом сходящееся чувство в груди. Тот опускает руку ему на плечо и надавливает, заставляя опуститься на колени. Смотрит сверху вниз на рассыпавшиеся по плечам черные волосы, белую крутую спину, размеченную родинками словно брызгами чернил. Хакс расстегивает штаны (он хотел бы посмотреть, как это для него делает Кайло своими крупными руками с крепкими пальцами, но сам всегда обездвиживает его, так что лишается зрелища), высвобождает напряженный член. Хакс уже давно возбужден до предела – честно говоря, в такие дни он чувствует, как пах наливается горячей тяжестью еще только когда он подходит к каюте, и дверь вот-вот плавной бесшумной пластиной скользнет вбок. Кайло чуть склоняет голову и проводит языком по влажно поблескивающей головке. Он вспоминает, насколько унизительно было вставать перед Хаксом на колени в первый раз, как внутри него скручивался тугой жгут злости, готовый вот-вот коброй развернуться и ударить как можно больнее. Помнит, как первый раз почувствовал тяжесть чужого члена во рту, горячую кожу, скользящую по его языку; помнит, насколько остро и цельно вдруг ощутил себя, вскипая от собственной злости, от неуместного возбуждения, от не находящего выхода желания причинить самому себе боль – лишь бы перестать чувствовать эту мозаичную раздробленность. Пусть Хакс сколько угодно думает, что наручники – для подчинения, что они для того, чтобы тот не сопротивлялся. На самом деле, наручники – для самого Кайло, у которого в одиночестве запястья бывают расчесаны в кровь, а кожа горит от собственных отрезвляющих ударов – наручники защищают самого Кайло, а не Хакса. Подчинение происходит в другом; и от осознания всей ситуации Кайло в тот раз вдруг нащупал неожиданный, фокусирующийся в странной точке баланс в себе. И тогда – позволил. Позволил себе отдать свое тело во власть другому человеку, потому что Кайло Рен ищет, и ищет уже давно. В своем подчинении, в этом незатухающем злом огне он отчаянно ищет себя, так же, как когда-то пытался искать в своей семье, в тренировках, в своем изломанном, как он сам, похожем на перевернутый крест оружии, во власти. Ему все еще не хватает свободы, не хватает устойчивости, вечно не хватает чего-то, и, может, правы были те, кто говорил: покой – это ложь. Кто говорил: со страстью я приобретаю Силу. Теперь Кайло Рен ищет страстей самых острых, щекочущих горло клинком: почувствуй. Поэтому он позволяет Хаксу всё то, что тот захочет с ним сделать, он позволяет себе быть с ним покорней воска; самое главное, что остается он при этом собой. Потому что покориться, позволить – не значит сдаться или предать свою силу. Он помнит, как неожиданно горячо кипела кровь в первый раз, но сейчас в груди его бушует огонь такой жаркий, словно вместо крови через его сердце струится лава. Кайло Рен сгорает от осознания того факта, что, вообще-то, он сильнее. Он сильнее Хакса и может перестать подчиняться в любую секунду, перевернуть ситуацию ровно обратным образом, как игральную карту – правда, карту с разными половинками, где из цветастой груди валета вырастает король. И от того, что он сейчас стоит на коленях, раскрыв рот, подчиняясь, тяжело дыша – его мощная грудная клетка ходит вверх-вниз – позволяя ставить себя в такое положение, от этого возбуждение затапливает его с головой. Тело затапливает теплой тяжестью. Хакс в это время рукой в перчатке перебирает длинные пряди его жестких черных волос, зарывается в них пальцами, прежде чем ухватить, потянуть назад, заставляя Кайло откинуть голову назад, заставляя выгнуть, выставить белую шею кадыком вперед. Хакс придерживает его за волосы и проводит своим налитым членом по его подбородку, приоткрытым губам, дальше по щеке – и обратно; он видит, как невольно чужой рот открывается чуть шире, голова слегка поворачивается следом. От осознания, что тот ждет, когда ему позволят отсосать, становится только сложнее. Со временем он позволяет. Кайло обхватывает член губами, впуская в себя, буквально насаживаясь своим влажным ртом как можно глубже, так, чтобы достать до горла – в этом тоже звучит эхом минорная нотка саморазрушения. Он не может помогать себе руками, хотя хочется обхватить влажный член ладонью, сдвинуть тонкую кожу навстречу собственным губам, заставить Хакса нарушить молчание, пробежавшись пальцами по низу живота, по бедрам, потеребив мошонку. Ему нравится не так-то много вещей в жизни, но возбужденный, постепенно теряющий оборону Хакс точно входит в их число. Кайло выпускает член с влажным звуком, проходится языком по всей длине – Хаксу приходится придержать член собственной рукой, и Кайло видит, как тот нетерпеливо поглаживает себя сам. Так что движется дальше, почти к самому основанию, и переходит языком на обтянутые кожаной перчаткой пальцы – Хакс замирает, напрягается. А потом поднимает руку и сам протягивает ему два пальца, поднося ко рту. Тот обхватывает их своими горячими, мягкими губами, пускает в свой непропорционально крупный жаркий рот, цепляет кончик перчатки зубами и отводит голову назад, стягивая ее, освобождая его бледную ладонь. И теперь берет в себя уже голые пальцы, смачивает собственной слюной, чувствует солоноватый вкус кожи, и как напрягается Хакс, когда он туго обхватывает два его пальца ртом и проводит по ним языком, горячим, мокрым, откровенно бесстыжим. Кайло Рен отдает свое тело так неожиданно беззастенчиво, что это ломает Хаксу все барьеры. Кайло Рен, кстати, неплохо об этом осведомлен. Хакс велит ему подняться и лечь на кровать, и сам словно не торопится. Он пытается удержать контроль даже в такой ситуации, остаться с холодной головой; в глазах Кайло Хакс невероятно горяч из-за этого рассудочного льда в его глазах, только Кайло никогда об этом не скажет. Вообще генерал Хакс похож на тщательно выкрашенного металлического солдатика: аккуратного, устойчивого, холодного на ощупь, если дотронуться. Кайло Рен похож на растерянное черное пламя, которое не знает, в какую сторону тянуться, и просто шлет в небо лохматые языки огня - только попробуй дотронься. Хакс – пробует. Он заставляет его развести ноги, коротко оглаживает руками – вторую перчатку снимает сам – и трогает почти жадно, так что его деланное равнодушие никого из них уже давно не обманывает. Кайло знает, что будет невероятно, оглушительно зол на себя после, но сейчас он позволяет себе выгнуться чуть навстречу, следуя за руками, словно скрытно ластясь к ним. Он рад, что Хакс предпочитает молчать, он рад, что никто не говорит о недолюбленном в детстве ребенке, ищущем тепла. Этого бы Кайло не перенес. Хакс молчит, и этим определенно ценен. Молчит, только смотрит, когда касается его влажными пальцами между ног. У Кайло Рена бывают проблемы с тем, чтобы обратиться к Силе, особенно, когда он смущен, когда не уверен в себе, когда вновь чувствует метания собственного сердца; но когда он с Хаксом, и видит кипучее, злое желание в чужих дурных глазах, и когда чувствует, как крепко сжимаются пальцы на его бедрах, он на некоторое время обретает баланс. Потому что Хакс позволяет себе роскошь откровенно хотеть его – его всего, с его волосами, созвездиями родинок на бледной груди, со всей воющей на тысячу голосов сворой проблем в его голове, и убивает этим всякие сомнения. Хакс растягивает его, намеренно неторопливо, словно у них впереди – вечность, ну или хотя бы замкнутая на себя временная петля. Кайло недовольно поводит бедрами и видит скользнувшую по чужим губам еле уловимую усмешку. Иногда Кайло нравятся эти игры, но сегодня он чувствует острое желание быть вдавленным в кровать и хорошенько оттраханным немедленно. Он проскальзывает в чужое сознание – обычно скрытное, словно вечно готовое к нападению, и это у человека, не владеющего Силой – и шепчет ему: «давай». Хакс вздрагивает, его лицо словно застывает, сразу какое-то злое, бледнеющее, и он только и говорит сдавленно: - Прочь. Прочь из моей головы. Хакс не выносит этого. Кайло Рен улыбается так, что его рот кажется хищным, и, все еще улыбаясь, так же страшно, холодно, почти весело, продолжает литься в чужое сознание: «Выеби меня уже» Хакс стискивает зубы и входит в него без всякой мягкости, к которой бывает неожиданно склонен – склонен до тех пор, пока не надавить ему на больное, не вторгнуться в его разум, задавив собственным, словно вибрирующим, присутствием. Хакс кладет руку ему на шею, придерживая, пока сам двигается, и от этих прикосновений все чувствуется только острее. Но больше всего Кайло ломает все заслоны и весь контроль от того, что Хакс в полтора раза уже него в плечах – под одеждой это не столь явно, но он знает – и вколачивается в него, сжимая его запястья, так что раздаются только влажные глухие шлепки и прерывистое дыхание. Его лицо в такие секунды обретает словно чужую мимику, а может, просто возвращает тщательно забытую собственную. Он с громким, прерывистым вздохом кончает, закрыв глаза, так что только трепещут светлые, почти белесые ресницы, а потом помогает Кайло буквально парой движений и внимательно смотрит, как тот судорожно дышит, как поджимает длинные пальцы ног, как запрокидывает голову – Хакс все еще не отпускает его шеи. Кайло, чувствуя остатки собственной цельности, с удивительной, стремительно уходящей легкостью разбивает на себе наручники, так что крупные обломки раскрошенной цепи впиваются ему в спину – и он не против. Он встряхивает затекшими руками – Хакс смотрит на это так же внимательно, как смотрел парой минут раньше – и поднимается, перед этим быстрыми движениями пальцев пробежав по ребрам, надавливая на больные места. Хакс приводит в порядок одежду, и Кайло думает о том, что в следующий раз он разденет Хакса сам, до конца. Потому что хочет. И еще в этот раз Кайло останавливает его прежде, чем тот снова наглухо застегнет свой черный мундир, оправив воротничок. Он отводит его руки – оба делают вид, что не замечают, насколько легко при желании Кайло может физически доминировать – и отгибает его жесткую стойку воротника, чтобы поставить яркий засос на шее. Вторая рука Кайло властно ложится Хаксу на шею, и Хакс, чувствуя эту хватку, кажется, впервые по-настоящему осознает, что тот позволял ставить себя на колени и делать всё так, как Хаксу вздумается. Самое ужасное, что от этого осознания его член снова медленно наливается тяжестью; становится ясно, что это надо будет обдумать. Как и тот факт, что и сам Хакс может оказаться в его позиции. Гипотетически. Он чувствует, как Кайло кусает кожу на его шее, ближе к ключицам, втягивает между зубов, потом облизывает напоследок, прежде чем поправить воротник – и только потом убирает свою горячую ладонь с его шеи. А потом Кайло Рен утирает раскрасневшиеся губы тыльной стороной ладони и снова становится безразличным. До тех пор, пока его лицо не скроет маска. Хакс остаток дня рассеянно потирает шею.