Цена свободы

      Бретань в очередной раз скучала, сидя у окна с чашкой горячего чая в одной руке и небольшой деревянной фоторамкой в другой. Дело в том, что для девушки сидеть, уставя тёмно-зелёные глаза вдаль, за окно, стало уже привычным ежевечерним ритуалом. День тянулся за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, а жизнь всё так же текла своим чередом. Вот только и осталось развлечение: сидеть, как проклятая, в старом плетёном кресле, да вспоминать свою бурную независимую ни от кого жизнь. Но наступает момент, когда и это немудрёное занятие не приносит Жермене абсолютно никакого удовольствия. Как же душно и невыносимо скучно. Вот бы сейчас пронестись, как вольный ветер по побережью океана. Что бы ветер в ушах засвистел, кровь закипела в жилах. Что бы морская гладь манила тёмными, могучими волнами, цвёл утёсник и сама земля дрожала под копытами её неукротимого вороного коня. Да в конце-то концов, что бы эта наглая французская физиономия увидела и вспомнила, что диктовать ей свои правила, навязывать свою волю — дело опасное и неблагодарное, всё равно сделает по-своему, всё равно не покорится. Никогда, запомните это, никогда.       Звёзды, как они прекрасны. Дрожащая белёсая дымка в глубокой синеве. Дымка, уносящая прочь всё мысли, все сомнения, позволяющая лишь неотступно любоваться ею. Сказать, что Бретань была очарована ночным небом, значит ничего не сказать. Будучи ребёнком, она каждый вечер прибегала на берег, ложилась на жёсткую прибрежную траву, устремляла свой взор наверх и лежала часами, околдованная ночными звуками, пейзажами и даже запахом солёной воды, резко бьющим в нос. Чудные картины представали перед девчушкой. Вольные, просторные, дышащие прохладой и спокойствием земли. Её земли. Она сама. От давних воспоминаний девушка невольно заулыбалась. Кто бы знал, что всегда весёлая, задорная, а порой и дерзкая Жермена — романтик, любящий старинные предания и народные сказки. А ещё свободу. Да, пожалуй, свободу непокорное сердце любило больше всего. Но уголок в душе неприступной северянки смог отвоевать один её сосед — она знала его ещё мальчишкой: гордым, самолюбивым и таким… смешным, что ли? Не понятно почему, но в памяти всплывает именно этот образ, когда смотришь на звёзды. Может потому, что в каждую тихую ясную ночь этот упрямец прибегал под окна, закидывая в них незатейливые полевые цветы и напевая что-то себе под нос? Или потому, что он пообещал сорвать для возлюбленной звезду с неба и подарить её на очередной праздник? А может из-за того, что именно в такую безмолвную, безлюдную и молчаливую полночь Бретань, тщательно скрывая ото всех, даже от себя, боль и горечь, выбрасывала в океан своё обручальное кольцо? ..       Франции было не по себе. Очередные собрания, международные ссоры, скандалы. Как же хотелось уехать от них куда-нибудь подальше, отдохнуть, подышать свежим морским воздухом. Стоп. Свежим морским воздухом, говорите? Франциск знал одно такое местечко, но не был уверен, что его примут с распростёртыми объятиями, скорее всего, француза просто выставят за дверь. В лучшем случае. В худшем же придётся очень быстро бегать по всему северо-западному региону, не забывая при этом оправдываться и успокаивать разбушевавшуюся хозяйку приморских территорий. Но усталость и жажда приключений сделали своё дело: через три часа месье Бонфуа уже ехал на поезде по бескрайним лугам, лесам и полям, навстречу любви и интересным неожиданностям. Разумеется, о поездке никому не было сказано ни слова. Во-первых, спокойнее, во-вторых, сюрприз для одной наглой рыжей особы. Интересно, как сильно она удивится?       «Может быть, съездить и навестить эту французскую морду? А то совсем засидится на этих своих заседаниях. Ишь ты, какая важная птица: заседания у него. Саммиты. Ну ничего, пусть только приедет, я ему такой саммит покажу. Ох, мало не покажется. А если не приедет, я к нему нагряну. Из-под земли достану». Именно с такой мысли началось утро Бретани, быстрым шагом идущей к своему дому. Всю ночь девушка провела, наблюдая за звёздами и наслаждаясь прибрежной прохладой и спокойствием. Солнце уже выплыло из-за холмов, постепенно разливая мягкий свет вокруг себя, играясь бликами на медных растрёпанных волосах и отражаясь в тёмных глазах. Настроение было отменным, всю тоску как рукой сняло, осталось место лишь для светлых, лёгких чувств. Например, веселья. Ферма, ещё одна. Люди, сонные, но улыбающиеся, доят коров, кормят животных, косят траву и делают множество других важных дел. А Бретани оставалось только идти по улице, прислушиваясь к щебетанию ранних пташек да вглядываясь в заросли колючего, но безумно красивого, нежного утёсника. — C'est dans dix ans je m'en irai. J'entends le loup et le renard chanter, * — Жермена тихонько мурлычет себе под нос, наслаждаясь теплом и светом и даже не подозревая, что сзади крадётся некто очень подозрительный. -J'entends le loup, le renard et la belette J'entends le loup et le renard chanter, — песню подхватывает низкий, мягкий баритон, заставляющий идущую впереди девушку резко подскочить и улыбнуться. — Франсуа, добрый день! А я как раз хотела ехать к тебе, ни слуху твоего, ни духу, я уж пере… -Ma chérie? Ты волновалась за меня? Мне так отрадно это слышать, — Бонфуа, перебив собеседницу, улыбается своей самой непринуждённой и обольстительной улыбкой, из-за чего той хочется выбить ему пару-тройку зубов. -Ты не дослушал, mon chéri, -передразнила соседа Бретань, — Я тебя по Парижу гонять собралась. А то засиделся ты на этих своих заседаниях, вот что я тебе скажу. Жизнь надо активную вести. -Жермена, а я к тебе приехал. Недельки на две. Ты же не против, правда? — Франция состроил просящую гримасу и побежал вслед за спутницей, ускорившей шаг, -Жермена, свет очей моих, прошу, не кинь старого друга! А я сюрприз тебе хотел сделать, порадовать, — тяжело вздыхает и мрачно смотрит в землю. Бедная Бретань чувствует, как щёки, усыпанные пригоршнями веснушек заливает краска, а губы сами растягиваются в победной усмешке. Нет, конечно она понимала, что он просто притворяется огорчённым и обиженным, давит на жалость. Ну и ладно, действительно, не на улице же его бросать.       В небольшом, но светлом, чистом и уютном домике Франции очень понравилось и он сразу же принялся строить планы по завоеванию благосклонности милой барышни. Сама же «милая барышня» сидела на старом, потрёпанном, но от этого не менее мягком и удобном диванчике с потрёпанным томиком какого-то поэта в руках. Кажется, она и не догадывалась о коварных замыслах своего ухажёра. Или всё-таки догадывалась, но не подавала виду? С кухни тем временем раздалось какое-то шуршание, шипение и всплески, а чуть позже и аромат кофе и булочек с корицей. «Это что-то новенькое. Булочками он меня ещё не кормил. Конечно, не надо было позволять ему хозяйничать ему в доме, но интересно же, какой номер этот проклятый Дон-Жуан выкинет сейчас, что бы ему пусто было! А вот и он сам, лёгок на помине!» Бонфуа аккуратно сел на диванчик, протягивая одну из кружек горячего напитка и свежий круассан собственного производства девушке. Та промолчала и отвернулась, но угощение взяла. Тянется минута, другая. Франциск изредка бросает косые взгляды на соседку, ждёт, пока она что-то скажет, сам говорить не решается. Пауза угрожающе затягивается. Внезапно Бретань резко вскакивает на ноги и подбегает к окну, резко распахивая его. В комнату просачивается слабый порыв ветерка, но его не достаточно, что бы охладить горящее лицо, шею, руки. Дыхание прерывается, кислорода не хватает. Медленно растекается по полу тёмное, терпко пахнущее пятно из-под фарфоровых черепков. В голове поток мыслей, они перемешиваются, отчаянно мешают друг другу. «Опять? Опять на те же грабли? Чем закончился ваш роман? Ничего путного из этого не выйдет, зачем только пустила в дом, позволила приблизиться, вот же я балда!» По щекам текут слёзы. Крупные, словно хрустальные, текут и разбиваются о поверхность подоконника, медные вьющиеся волосы разметались по плечам. Широкая белая рубаха чуть заметно подрагивает в такт судорожным вдохам и выдохам, длинная юбка едва не касается пола. Если бы не внезапно проснувшееся чувство тревоги и жалости, Франция бы просто стоял и любовался таким родным и милым силуэтом. Да что это с ней? Подходит, пытается обнять, успокоить. В ответ получает лишь удары и толчки, но не сдаётся: -Жермена, моя милая Жермена, что с тобой? — глаза светятся беспокойством, руки дрожат. Прямо говоря, странное состояние для всегда ухоженного и галантного француза. -Франсуа, тебе лучше уйти. Не помнишь, чем всё закончилось в прошлый раз? Я не хочу. Не хочу снова терпеть такую боль, понимаешь ты это или нет? — к концу фразы она уже кричит, настойчиво пытаясь лягнуть опешившего от столь резкой перемены всегда улыбчивой, смешливой и острой на язык северянки. -Нет, я не уйду. Я останусь здесь. Одна ты дел наворотишь, потом пять лет разгребать придётся. А сейчас успокойся, ты просто запуталась. Запуталась в своих чувствах, в своих эмоциях. Такое бывает, это скоро пройдёт, просто успокойся, договорились? — перестала сопротивляться и устало посмотрела в голубые глаза, словно ища в них подтверждение словам. Франциск же, пользуясь ситуацией обхватывает девичью талию и прижимает её покрепче к себе. Резкий, громкий вздох. Устроила голову на плече. Бонфуа ободряюще улыбнулся, нежно проводя рукой по крупным кудрям: -Вот и всё, моя милая маленькая Бретань, вот и всё. Знаешь что, а давай завтра рванём на побережье, туда, где море, и звёзды, и старинные баллады всю ночь на пролёт? Давай опять, как в детстве смеяться мелочам, радоваться по каждому пустяку. А то какое-то всё вокруг слишком серое, унылое, взрослое. Говорят, что когда цветёт утёсник, на побережье очень красиво. Это правда? Ты покажешь мне цветущий утёсник? -Покажу, покажу, — Бретань не сдерживает тихой ухмылки, —, но если ещё хоть раз ты назовёшь меня «Моя маленькая», я надеру тебе твою наглую французскую задницу. Надеюсь, ты меня понял, Мой милый маленький Франция?