Третье письмо

Дорогой М., Я сначала подумал, что у меня палец испачкан в клубничном варенье, я еще измазал всю страницу в книге, а потом я вспомнил, что убил паука. Я не собирался его убивать. Или, точнее говоря, мне не было до него дела. Просто паук влез ко мне на стол, а я пауков терпеть не могу, а тут брат мой умирает, так что я поотрывал ему ноги и раздавил. Потом я на время забыл об этом; я уселся на залитый солнцем подоконник и стал читать книгу, которую стащил у Эрестора. Это был один из тех приятных дней, которые никогда не описывают в книгах, потому что они слишком скучны для этого. А потом на меня обрушился дурацкий ледяной ужас, потому что я только что совершил беспричинное убийство. И я привалился к стене и с четверть часа плакал. Ты бы мог подумать, что я пишу тебе оттого, что мне одиноко, а ты, возможно, тоже одинок, так что я попытаюсь утешить тебя. Ты, наверно, недоумеваешь, почему я так сказал про Элроса. Он не болен, не ранен, так что не надо грызть ногти от беспокойства (хотя что-то во мне надеется, что ты действительно беспокоишься. Ну, не стоит ли тебе гордиться мной? Посмотри, какого сына ты вырастил!). Но я думаю, он сумасшедший. Не сумасшедше-сумасшедший, а просто тупо-сумасшедший. Чем-то напоминает тебя и твое семейство, если говорить честно. А вот это мне и не дозволено на Балар — быть честным — я ведь принц и целитель, а и тот, и другой должны сдерживать свой язык. Вот хотел бы я знать, выбор проклятия Людей — это такой способ заявить "хочу покончить с собой"? Из-за этого я чувствую себя виноватым — вдруг он действительно имеет в виду именно это, а я слеп и не замечаю его страданий? Не сказать, чтобы я не встречался со смертью: это происходит довольно часто. Самоубийство — это совсем другое. Я не хочу об этом думать, но мне приходится, потому что это мой брат, и, увы, мой лучший друг (и, Эру милостивый, ты не представляешь, как мне в прошлом году хотелось вышибить ему все зубы). Перерезать себе запястья или повеситься — это уж слишком очевидно, удобнее сказать «хочу быть Человеком», тогда не будет никакого разбирательства, когда он умрет — пусть это и случится через несколько сотен лет. Я идиот, что пишу это письмо, потому что я его не отправлю, и ты никогда его не прочтешь. Оно будет лежать и тлеть в запертом ящике моего стола. А я буду надеяться, что ты каким-то волшебным образом все же получишь это послание. Когда я воображаю твою реакцию на него, это вызывает у меня странное волнение. Мне представляется как ты, потрясенный, откроешь рот, и на глазах у тебя появятся слезы. Надеюсь, что они у тебя еще остались. До следующего письма, Твой недостойный приемный сын.