waterfall.

По всему полу разбросаны раздавленные обломки лесопилки. Обломки железнодорожной станции в подтеках засохшей крови. Развороченная стоматологическая поликлиника. Смятый аэродром. Растоптанный речной вокзал. Окровавленные обломки всего, что я так тщательно собирал, хрустят у меня под ногами. Чак Паланик.

Люди говорят, что существуют три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь, течет вода и сияет звездное небо. Для Тома все эти вещи заменялись одним простым именем, состоящим из пяти букв, каждую из которых можно попробовать на вкус: Георг. Только это было слишком просто и слишком сложно одновременно. Том продолжает прожигать жизнь, путаясь в бесконечных картах и атласах, испещренных красными точками и черными линиями. Вместо крови у Тома по венам текут переплетенные ленты координат, севера и юга, запады и востоки. Всю первую половину своей жизни Том стремился убежать из дома, а вторую половину – найти его. У Тома возникает чувство, словно он обошел полмира босиком и теперь ему нужен кто-то, кто поможет вытащить из израненных ступней кусочки стекла и пластика. Кусочки токийских отелей с чуть влажными простынями, рассыпанным по подоконнику пеплом и запахом виски. Существование Тома начинает напоминать ему водопад: бесконечный поток воды, берущийся из ниоткуда и уходящий в никуда. Водопад – как обряд очищения. Водопад – как ритуал, который ты проводишь для того, чтобы исцелиться от чего-то пронзительного, бьющегося под ребрами запертой птицей. Водопад – как дверь, за которой скрывается вход в новую жизнь. Водопад – как Священный Грааль, наполненный солеными брызгами твоей собственной крови, обагряющий заснеженные берега Антарктиды где-то на самом краю Земли. И когда Том, уставший и израненный, тяжело опускается на асфальт и привычным движением щелкает зажигалкой, Георг протягивает ему чашку горячего эспрессо. И все, наконец, становится на свои места. Все это время Том ходил вокруг своего единственного источника вечной жизни. И когда Том целует горячие губы и на одном выдохе срывающимся шепотом произносит я дома Георг улыбается. ты всегда был дома. И это звучит в тысячу раз лучше, чем пресловутое «я люблю тебя». Потому что теплее. И дороже. И имеет вкус эспрессо с тремя ложками сахара. Том всегда боялся стать старше и обнаружить, что рядом нет никого, кто мог бы разбудить его ото сна. В окружении людей, живущих для того, чтобы собирать, собирать, собирать; В окружении вечных странников, ищущих свое место под солнцем с холщовым мешком за плечами, в котором нет ничего, кроме обломков прошлой жизни и несбывшихся детских желаний; В окружении сломанных людей, ищущих свое лекарство посреди танцпола, передающих по кругу склизкую белую таблетку, мажущих тела неоновыми красками Тому повезло больше: он может целовать своему дому пальцы и называть любимым. Дом будет шептать «люблю» куда-то в район пульсирующей венки на шее и греть замерзшие руки под горячим дыханием. И, конечно, приносить кофе.