***
Когда в Халамширале, после завершения всей этой венатори-политической кутерьмы, Ренье увидел Вестницу, разговаривающей с советницей Селины по магии, у него откровенно заныло под ложечкой. И несколько пониже. Благо пока незаметно, а то было бы совсем… неправильно. Вспомнились слова Варрика: «Всё, что я смог вытянуть из неё, это то, что вы поругались. Слушай, ей без тебя тухло. Не расстраивай нашего Инквизитора». Знал бы Тетрас, как Тому тухло без неё… Он не сдержался: вышел на балкон, завёл ни к чему не обязывающую беседу, еле сдерживаясь от того, чтобы не сорваться под взглядом серьёзных глаз. Он зачем-то пригласил Тревелиан на танец. А она смотрела на него так прямо и открыто, что Ренье ощутил себя предателем вновь. Только это предательство было много хуже: в этот раз он предал женщину, которую любил, не сумев поверить её словам. Он решил, что попробует вновь, просто ради того, чтобы она получила то, чего хочет. И почти не удивился, когда сам получил то, чего хотел в глубине сознания, о чём говорила Инквизитор и во что опальный командир поверить никак не мог.***
В тот день, когда леди Тревелиан узнала, кем на самом деле является Блэкволл, Ренье испытал одновременно боль и облегчение. Больше не нужно было ей лгать, но всё, во что женщина верила, рассыпалось в пыль, тот, кому она доверяла, умер на её глазах, пропал безвозвратно. Или нет? Когда она добилась возможности судить его самостоятельно, когда оправдала, позволив делать то, что Том сам посчитает нужным, он не размышлял ни секунды, ни мгновения. Он готов был идти за Инквизитором, как и раньше. К чему он не был готов: к тому, что она позовёт его в свои покои. С тем же обычным серьёзным взглядом, в котором лже-Страж так долго тонул, с не изменившимся голосом… Когда за ним закрылась дверь, Ренье рухнул женщине в ноги, готовясь вымаливать прощение. Это не было похоже ни на одну их предыдущую ночь и в то же время было таким, как раньше, с единственным уточнением: они перевернули всё с ног на голову, словно бы для того, чтобы окончательно разломать ставшую привычной картину мира, а потом собрать её заново, но уже с другими кусочками. В ту ночь Том Ренье был тем, кто беспрекословно, будто в бою, исполнял приказы, принимая наказание в том случае, когда не справлялся, а Инквизитор Тревелиан была той, что подчиняла, что практически мучила в отместку за то, как «Блэкволл» с ней поступил. И это продолжалось до того момента, как Ренье, измученный, истерзанный Инквизитором, почти теряющий сознание от возбуждения, не сорвался, как тогда, в самый первый раз. До того, как он не сгрёб женщину в охапку, буквально швырнув на кровать, как не сжал её запястья в пальцах, удерживая над головой и не давая себя касаться. Как прорычал: «Молчи». И Тревелиан подчинилась. Вгрызаясь в собственные губы и в плечо своего лже-Стража, задыхаясь от напора, хрипло дыша и двигаясь навстречу, принимая его желание и жадность и отвечая на них своими. В тот момент всё встало на свои места, стало таким, каким было и каким должно было быть с самого начала. И когда Ренье, не сдержавший рыка, сжал Вестницу в объятиях, а затем навалился на неё сверху, когда тихо прошептал ей на ухо: «Ты останешься со мной. И не позволишь мне покинуть тебя», Инквизитор не сдержала счастливой улыбки. Да, всё именно так, как и должно быть. А уж этот приказ она будет выполнять с особым рвением.