Покрытая

Зелдрис сказал: она лёгкая – едва здесь, он даже не почувствовал, как опустил её на землю. Вампирше всегда казалось, что она, нежить, тяжёлая от чужой крови, а демон лишь дёрнул головой. — Понятия не имею, о чём ты говоришь. Гельда и сама не знала, когда начала думать правду. Взгляды, слова, стояния перед самым рассветом – взращённая взаимно крупица близости грела Гельду изнутри и в страхе раскачивалась, когда появлялись его сородичи, их могущественные сиры, господа, как угодно можно было назвать. Та единственная частица света, что обещала лишь тепло, пряталась глубже, дальше, надёжнее. Гельда была труслива, она была жадным вампиром, она хотела сердце Зелдриса. Быть может, она и получила бы его на веки вечные, если бы вырвала его тогда – ей не казалось, что он был против. — О чём думаешь? Зелдрис смотрел не на Гельду и не в небо. Покрытые шалью плечи её ивовых рук качнулись, складываясь почти до шеи или до вышивки на груди. — Ни о чём, — ответила ему кроткая, которая переставала переживать из-за своего веса. В ночи глаза демона казались ей чернее собственных мыслей и многих его сердец. Ей хотелось одно такое себе когда-то и сейчас. Разворачиваясь спиной к месту, которое непременно вспыхнет чем-то смертельным для неё, вампирша намеревалась уходить, но почувствовала, как метнулся к ней его взгляд. Она ждала, что он может окликнуть её, спросить ещё о чём-нибудь. Зелдрис молчал, сжав под своими пальцами рукоять короткого меча, и отвёл глаза. Гельда покорно улыбнулась ему из-за покрытого ночным холодом плеча. Внизу лежат валуны, похожие на неё саму, и едва шевелится от прыжков насекомых трава, тонет чернота её пустых мыслей. Сухая и безжизненная тварь идёт, чтобы укрыться от света. Её сородичи не ведут счёт чужим жизням, время не касается их из-за отвращения или по незнанию, или подчиняясь каким-то иным законам, холодная земля едва носит их на себе, кроткая дочь ночи с неживым телом и неживыми мыслями меняет мягкую шаль и девичье платье на наряд настоящей женщины с закрытыми плечами. Зелдрис же молчит и смотрит, не упоминая ничьего имени, не уподобляя никого никому, лишь смотрит на неё – глазами тёмными, как сердце. Вампиры пьют кровь, пьют кровь, пьют кровь, пьют кровь, пьют кровь, пьют кровь, пьют... Гельда просыпается единственной, кому это надоело. Она пресытилась кровью, тьмой, скукой, не жизнью даже – ожиданием. Её прозвали Тысячей Соблазнов, и, возможно, окружающим виднее, но в ней лишь кровь, причём чужая. Её тело не живёт, не пахнёт, не греет, не ощущается. Сухая и нежная, воровка безжизненная не понимает и ничего не боится – ей нечем. Ей хочется туда, где вспыхивает зелёный луч, предвестник смерти для неё, её собратьев и их короля. Гельда всматривается в светлеющую полоску неба темнее её мыслей и ждёт, ждёт... — О чём мечтаешь? — спрашивает вдруг Зелдрис, тот же могущественный демон, что и бесконечные тысячи пустых ночей назад или вот только что. — Ни о чём. Кроткая Гельда посмотрит из-за своего покрытого плеча и улыбнётся еле заметно. Ей уже не нужно ничьё сердце – у неё своего-то нет. Как всего прочего.