Зачем ей такая жизнь?

Зима. Хлопья снега, летая в воздухе, тихо ложились на землю. Две полицейские машины стояли на обочине. Вдруг слух полицейских пронзил громкий звук сирены. На место происшествия мчалась скорая помощь. Выбежав из машины с ящиком с медикаментами в руке, фельдшер побежала к автомобилю с пострадавшими. — Ребята! — позвала врач, открыв дверку автомобиля. — Они все без сознания. На носилки их и в больницу! Чем быстрее, тем лучше! Нельзя терять ни минуты! Трое сильных на вид мужчин открыли заднюю дверь машины скорой помощи и, вытащив носилки, помчались за ранеными. *20 минут назад.* — Как странно, синоптики опять начудили. Вчера смотрела прогноз погоды - говорили, что сегодня будет потепление, мороза быть не должно. А ты только посмотри, какой снег идёт и какие узоры на окнах. Заглядень. — мило улыбнувшись, сказала женщина, сидящая на переднем сидение синего автомобиля, погладив мужа по затылку. — Да, но мы ведь снега не боимся! — расхохотался мужчина и всего лишь на миг посмотрел на лучезарную улыбку жены. Именно в этот миг случилось непоправимое. Мужчина на пару секунд потерял управление и, хотя был опытным водителем, все же не смог справиться с паникой. Колеса автомобиля непослушно начали скользить по покрытой льдом дороге, он выехал на встречную полосу и в тот же момент был сбит огромным грузовиком, который не смог так мгновенно затормозить. Случилось ужасное. *20 минут после аварии.* -Василий Александрович, у мужчины черепно-мозговая травма и перелом позвоночника. Он умер ещё в дороге, пока мы везли их сюда. — посмотрев в какой-то блокнотик, спокойным голосом сказал дежурный врач. Ну, а что, у врачей иммунитет к таким ситуациям. — А как чувствует себя женщина? — У нее разрыв селезенки и сильное внутреннее кровотечение. Женщину повезли в операционную. Еще есть шансы на спасение. — Кто-то еще был в машине? — монотонно спросил главврач. — Да, двое детей. Девушка лет пятнадцати и девчонка, еще совсем маленькая, на вид — годиков четыре-пять. Малышку тоже сейчас оперируют. У неё повреждена печень. Малая пострадала не так уж и сильно, но ее возраст может сыграть с ней плохую шутку. — Будем надеяться на лучшее. У нас прекрасные специалисты. А со старшей дочерью как обстоят дела? — Она получила сильное сотрясение, у нее разбита голова и множество переломов. Наши сотрудники уже оказывают ей помощь. Девушку определили в шестую палату и предоставили ей койку. — Значит так, принесите девочке еще одну подушку, только небольшую, чтобы ее голова была немного приподнятой, наложите ей повязку и обработайте раны. Медикаментозное лечение должно включать в себя трехразовый прием «Кавинтона» по одной таблетке и «Ноотропила» по две капсулы. Для улучшения состояния пациенту нужен Магний. Включите в её рацион такие продукты, как гречку, рис, овсянку и орехи. Все понятно? — Да, Василий Александрович. — Выполняйте. И еще! Не говорите пока девушке о смерти отца и тяжелых состояниях матери и сестры. Ей нужен покой. *** Через несколько дней В дверь палаты номер шесть тихо постучали. — Войдите. — послышался слабый голос молодой, довольно симпатичной девушки, с голубыми, как небо, глазами, полными грусти. Повязка на голове невольно сползла на бок, а глубокая царапина на левой щеке была слегка намазана зелёнкой. Девочка сидела на кровати, закутанная в больничное одеяло, и только подол длинной голубоватой ночной сорочки, которую ей выдали дежурные врачи, виднелся из-под него. Увидев доктора, она легла и накрылась так, что руки ее были поверх старого одеяла, которое кочевало в больнице еще с советских времен. Врач увидел разрисованный гипс на правой руке девчушки, мило улыбнулся, показав свои белоснежные зубы, и сел на старый стульчик, который издал противный скрип. Было ощущение, что от любого лишнего движения одна из ножек сломается, и усатый кареглазый главврач упадет на холодный кафельный пол, больно ударившись пятой точкой. В палате было просторно, справа стояли еще две пустые койки, так как пациентов в сельской больнице в то время можно было пересчитать на пальцах рук. Хоть со стен уже слезала белая, как снег, что не переставал падать уже несколько дней, краска, в палате всё было не так уж и запущено. Кровати новые, отопление есть, да такое, что даже при самом сильном снегопаде временные «жители» больницы не мёрзли. Окна — пластиковые, так что сильная вьюга, как и мороз, тоже не врывалась в помещение. На небольшой деревянной прикроватной тумбочке стоял стакан с водой, и лежали разноцветные маркеры - те, которыми девчонка разрисовала гипс. — Здравствуй, Софийка. Как ты себя чувствуешь? — хриплым бархатным голосом спросил главврач. — Уже намного, намного лучше. Рвота прошла, голова больше не болит и сплю я спокойно. — Это очень хорошо. Значит - скоро будешь уже совсем здоровой. — улыбнулся старичок, но эта улыбка была какой-то натянутой и наигранной. — Василий Александрович, а можно мне увидеть моих родных? Я же уже могу ходить, и голова совсем-совсем не кружится? — с надеждой в своем тонком высоком голосе спросила девушка. — Родных? — запнулся врач. — Понимаешь, тебе еще нельзя много ходить. А твои мама, папа и сестренка находятся аж на четвертом этаже. Если ты будешь подниматься по лестнице - тебе может стать плохо. — ответил Василий Александрович после длинных раздумий, но ответ прозвучал совсем неубедительно. — С ними что-то случилось? Только говорите честно. Я же взрослая уже и могу понять, что после такой аварии можно получить травмы куда похуже тех, что судьбой были подарены мне. Моих родных еще нельзя посещать? Скажите. Я подожду. — София начала говорить громче, более эмоционально, надеясь, что врач разрешит ей хоть одним глазком заглянуть в палату к мамуле, папочке и еще какой вредной, но самой любимой малышке сестричке. — Скажи, Соня, у тебя кроме мамы и папы родственники есть? — как же тяжело дался главврачу этот вопрос. В его горле будто образовался ком и мешал говорить. Девчонка помутнела, не совсем понимая к чему сейчас был поставлен такой вопрос. Хотя, может, она всё поняла, но не хотела верить в то, что её мысли могут оказаться правдой. На Василия Александровича смотреть было вообще страшно. Он был не грустным, не печальным. На его лице читалось то, что старик искреннее сочувствует Софии. Он боялся сказать то, что должен был поведать четырнадцатилетней девчонке, которая чудом выжила после огромной катастрофы. — У меня есть бабушка и дедушка - папины родители. А что такое? — все ещё не понимая, спрашивала Соня. — Просто ещё никто не знает о том, что ваша семья в больнице. Я, как врач, должен сообщить об этом самым близким. — Так можно мне к родителям? — спросила подросток, когда Василий Александрович поднялся с кресла и направился к выходу. — Не сегодня, солнышко, не сегодня. *** На следующий день — Маргарита Рудольфовна, Вы же понимаете, что сейчас девочке нельзя говорить об этом? — объяснял старый усач расстроенной женщине в своем кабинете. Красивые бордовые обои, на стене несколько грамот и благодарственных писем в рамочках, большой деревянный стол в центре помещения, на котором среди медицинских карточек, ручек, печаток и всякой прочей лекарской мелочи стояла фотография большой счастливой семьи. — И как я должна скрывать такое от своей внучки? — поправив очки в тонкой оправе и заправив прядь седых волос за ухо, громко спросила старенькая женщина. Главврач взял женщину за морщинистую руку и успокаивающим голосом произнес: — Вспомните, как пол часа назад Вы восприняли эту новость. Если бы мы не ввели Вам успокоительное, кто знает, что бы произошло. Но только Вы, Маргарита Рудольфовна — взрослая женщина, а Соня — маленькая девочка, у которой сейчас сложный пубертатный период. — Но сколько времени я смогу скрывать от нее правду? Она у нас не глупая, всё сразу поймет. — Делайте, как знаете. Можете сегодня Софию забирать домой. — Почему Вы не сообщили раньше, ведь уже прошло шесть дней с момента аварии? — напоследок спросила бабушка. — Мы ждали, пока Софии станет лучше, чтобы сильно не расстраивать её. — объяснил доктор и протянул листок с прописаниями. — Это список лекарств, которые должна принимать девочка на протяжении шести дней после выписки. Если станет хуже - можете обратиться к врачам в Вашем городе. — Спасибо, Василий Александрович. Сегодня вечером к Вам зайдет мой бывший муж, все остальные вопросы решите с ним. — Маргарита Рудольфовна вытерла слезу белым шелковым платком и, пожав руку доктору, вышла с кабинета. *** Ночью — Б-а-а-а-а-а-бушка! Маргарита Рудольфовна подскочила с кровати. Обув коричневые меховые тапочки и поправив цветастую старомодную ночнушку, сшитую, наверно, еще лет двадцать пять назад, сонная женщина направилась в соседнюю комнату, откуда доносился крик внучки. — Б-а-а-а-а-бушка! — Да иду я, иду. С моим ревматизмом попробуй быстро двигаться! Что случилось, Сонечка? — обеспокоенно спросила старушка, увидев девочку испуганной и сидящей на полу возле кровати. — Бабуля, мне сон приснился, очень страшный. Женщина села на пол и обняла внучку за плечи. — Просто сон? Ну и напугала ты меня. — немного с облегчением сказала Маргарита Рудольфовна. — Б-а-а-а-буль… Чуя неладное, сердце старухи забилось так, будто минуту назад она отжигала неистовый бравый твист на дискотеке для тех, кому за пятьдесят. — Я. Же. Не. Глупая. Я. Же. Уже. Взрослая. Почему у меня такое чувство, что ты скрываешь от меня что-то важное? — сквозь слезы прошептала Соня на ухо бабушке, выделяя каждое слово. Женщина положила руку на левую грудь, видимо кольнуло сердце. Одинокая слеза покатилась по щеке, во рту пересохло, и хотелось напиться холодной воды… — Сонечка, о чем ты говоришь? Какой сон тебе приснился? — стараясь не выдавать своего состояния, более менее ровным голосом спросила она, гладя внучку по волосам, пытаясь этими короткими прикосновениями успокоить девочку. — Мама всегда учила меня, что врать или скрывать что-либо от близких тебе людей — плохо. Я чувствую, что что-то не так. Просто скажи, что честна со мной. Маргарита Рудольфовна молчала. Женщина сидела и глотала горькие соленые слезы. — Почему ты молчишь, бабулечка? — У меня не поворачивается язык сказать такое. Прости, солнышко… — Так, значит, с ними не всё так хорошо, как говорил мне Василий Александрович? — Сонечка, их…как бы тебе сказать?.. Их больше нет. — бабушка уже во всю рыдала, обнимая девочку. — Мамы нет? Папы нет?! А Люба?! А Любочка?!!! — с каждым новым вопросом Соня все больше начинала истерически кричать. — Папа погиб на месте, мама на операционном столе, а Любочка не перенесла операцию, потому-что слишком маленькая. — Маргарита Рудольфовна с трудом дышала, а говорила так, будто по телефону, ещё и в таком месте, где ну очень паршивая связь и каждое слово обрывалось на половине. Соня молчала, закрыв ладонями лицо. — Оставь меня…пожалуйста. Я хочу побыть наедине сама с собой. Женщина сидела неподвижно. София вскочила на ноги и сколько было сил закричала:  — Уйди! Я не хочу никого видеть! *** Маргарита Рудольфовна очень неспокойно спала: всю ночь ворочалась, видела плохие сны. Утром, проснувшись, женщина надела легкий шелковый халат и относительно быстрым шагом направилась в комнату, где ночевала внучка. Отворив старую деревянную скрипучую дверь, она не увидела там Софии. На кухне, в ванной, в гостиной девочки тоже не было. Старуха вернулась в комнату к внучке, подумав, может Соня спряталась, не желая видеть никого, но обнаружила на столе большой лист бумаги. Почуяв неладное, Маргарита Рудольфовна пошла за очками. Состояние женщины было на грани. Надев очки, она начала быстро читать содержимое так называемого письма, а точнее записки. Предсмертной. «Бабуля, прости. Мне всего четырнадцать лет, но я уже осталась без самых дорогих в моей жизни людей. Мама учила меня, что семья — самое главное в жизни любого человека. Как я смогу жить дальше, если утром мама не зайдет в мою комнату, не погладит меня по голове, не поцелует в щечку, не накормит завтраком, таким, который может приготовить только она? Как я смогу дальше жить, если папа не спросит меня, как дела в школе, не обижает ли меня никто, если он не поможет мне сделать математику, если не подарит очередную книжку? Как я смогу жить, если Любочка не разрисует мою школьную тетрадь разноцветными фломастерами, если эта маленькая шкодница не споёт мне песенку из мультика „Маша и Медведь“, пока будет одеваться в детский сад, если моя Любушка не перелезет ко мне под одеяло ночью, потому что ей приснился страшный лохматый монстр? Бабулечка, как?! Они БЫЛИ моей жизнью. А теперь — это просто существование. Лучше б я тоже умерла в больнице… Я знаю - говорят, что время лечит, но мы БЫЛИ слишком сплоченными, мы БЫЛИ самой настоящей семьей. Были… Я не спорю, я слабая, но я потеряла всё, что у меня было. Ничто и никогда не заменит мне мою семью. По-этому - прости меня, но я хочу к ним.» Только прочитав эту записку, Маргарита Рудольфовна вышла на балкон и увидела замёрзшее тело Софии. Возле неё лежали пустые упаковки от снотворного, которое принимала старушка, и стоял стакан с водой, которая за ночь превратилась в лёд. Бабушка вскрикнула и громко зарыдала, но ни сына, ни невестки, ни двух замечательных внучек женщине уже не вернуть. Сильный холодный ветер засвистел и развязал пояс легкого шелкового халатика, проникая под ночнушку, вызывая мурашки по всему телу. Но, вся в морщинах, с седыми волосами, невысокого роста старушка неподвижно стояла на балконе, смотрела на небо, с которого сыпалось море белых хлопьев и, сложив руки на груди, молилась Богу за души родных.