«И, как только начнется снег, Я, наверное, вспомню тех, Чей безудержный звонкий смех Иногда будоражит память» (с).
Рука замирает у заветной двери всего на долю секунды. Невозможно долгой, невозможно трудной. Той, что останется в недрах памяти, сотканной из дождя и тумана.«Этот город – совсем чужой. Мне пора бы его оставить» (с).
Щелчок замка, скрип двери. И он. Тот самый. До ноющей боли в груди. Родной и очень далекой. - Наконец-то. Результат эксперимента почти готов. Нужна лишь пара реактивов. – Они на том же месте, что и всегда. Ты знаешь, где нужный шкафчик. Он вскидывает голову. В его взгляде удивление. А она в ярости. Слишком много уверенности, слишком много. Молли Хупер это не было свойственно никогда. А продолжает смотреть на нее, долго и пристально. Высчитывает причины столь быстрых изменений. Она недовольно качает головой, доставая небольшую черную папку из верхнего ящика стола. Ну вот и все. Осталось лишь одно. Финишная прямая ее прощания. - Завтра Рождество. Помнишь? – глупый вопрос. Конечно, он помнит. - Да. Очередной ужин. Скука. - Шерлок, я бы хотела вручить тебе кое-что. И плевать, что заранее не поздравляют. Он смотрит с долей иронии и сарказма. Готовит очередную колкость. Но вслух все же не произносит. - Вставать необязательно. Сиди. Знаешь, это время было лучшим в моей жизни. Ты не замечал, зима в Лондоне особенно красива. Черт, не люблю я эти долгие вступления. В общем, спасибо. За все. Он обреченно и раздраженно вздыхает, до сих пор не признавая сантименты, а она просто делает шаг. Тихий и легкий. И отчаянно тоскливый. По тому, что уже было, по тому, что никогда не случится. Единственный в мире консультирующий детектив чувствует легкий, почти невесомый поцелуй на своих губах, и инстинктивно закрывает глаза. От Молли Хупер на удивление приятно пахнет апельсинами и морем. А еще чем-то далеким, почти забытым, но все же до боли… родным. - С Рождеством, Шерлок. И Молли Хупер уходит. Быстро, стремительно, не оглядываясь. Он сидит неподвижно. Ошеломлен. Удивлен. Растерян. Все также щелкнул замок, все также скрипнула дверь. А он впервые не может понять происходящего в собственных Чертогах. - Молли?... Оборачивается. Но ее уже нет. Где-то вдалеке слышен стук небольших каблуков о мрамор. Кто-то стремительно уходит, почти бежит, не замечая ступенек.«Я не умру без твоей любви, Но только что-то болит в груди. Наверно сердце мое не хочет тебя терять» (с).
Молли Хупер спешит. Где-то далеко ее очень ждут. Она так отчаянно торопит минуты, и бежит без оглядки, растворяясь в безумно холодной лондонской ночи.***
Хитроу встречает снегом и ветром. Но в самолете тепло и даже немного душно. Она сидит у окна нервно теребит край кофты. А за окном бушует непогода. И темное ночное небо так отчаянно напоминает цвет мягких смоляных кудрей… - Все будет хорошо. – Вон, как старший брат, касается рук. – У тебя опять ледяные пальцы. Он качает головой, устало закрывая глаза. Внутри не утихают мысли, что все почти закончилось, и через несколько часов они оба наконец-то будут дома. - Это от нервов, ты же знаешь. - И поможет крепкий чай с гранатом и гибискусом. – Вон заразительно смеется, и напряжение немного спадает, оставляя лишь ощущение легкого дискомфорта. – Хотя нет, ты не любишь чай, пьешь только горячую воду с лимоном. - Или с малиной. Правда, когда Джейн меня увидит, будет отпаивать чаем до посинения. - Ах да, Патрик Джейн. Вы помнится, даже стишок сочинили. Нет, не подсказывай, я сам вспомню. А да, вспомнил: «Я помню чудное мгновение, передо мной явился чай. В бурлящем кипятка течении он заварился невзначай». И она в ответ тихо смеется. Впервые за последнее время легко и мягко, почти счастливо. - Уважаемые пассажиры, наш экипаж приветствует вас на борту и желает приятного полета. Мы просим вас пристегнуть ремни безопасности и отключить электронные устройства. Что милая стюардесса говорит дальше, Молли Хупер уже не слышит. Боль затопляет все чувственные рецепторы, и не желает отпускать. - Мо, может он еще успеет… - Он не придет. И хватит об этом. Пожалуйста, хватит. Одинокая слеза катится по щеке, а она не в силах ее остановить. Не в силах даже пальцем пошевелить, потому что кажется, что от одного движения, жеста, фразы все внутри расколется окончательно. - Вон, я… - полные слез и невысказанной боли глаза устремляются на друга. На большее ее не хватает. Под тяжестью раздирающей сердце боли голова опускается все ниже, а руки продолжают теребить край кофты, рискую оторвать от нее лоскут ткани. Повторять дважды ему не требуется. Все слишком ясно и очевидно. Его рука тянется к телефону, зажатому между ее коленей. Он до последнего пытается сдержать горький вздох и устало опускает глаза. Ведь она итак знает, что на экране ничего нет. Ни звонка, ни сообщения. А за окном бушует снег и воет ветер. Она хочет рыдать, кричать в голос, рвать волосы, заламывать руки и разбивать костяшки пальцев о бетонные стены. И выть. До хрипоты, до озноба, да слабости в коленях и дрожи в спине. Но все же молчит. Долго и отчаянно. И смотрит, смотрит в окно, все еще надеясь, что он придет. Вбежит в самолет в своей обычной манере. Он найдет ее среди людей, и прочитает все ее страхи, выскажет очередную колкость, но все же заберет ее с собой. А потом, когда они будут одни, просто прижмет к себе, уткнувшись в макушку, и она будет знать, что произошла чудовищная ошибка. Но пассажиры уже пристегнули ремни, а телефон в руке Вона отключен. Самолет легко оттолкнулся и поехал по полосе, приготовившись взлететь. Она зря надеялась. Он так и не появился. Она скользила равнодушным взглядом по счастливым лицам людей, спешившим встретить праздник с семьей. - Ты же знаешь, они тебя ждут. – Вон сжимает ее холодную руку в знак поддержки. – Они всегда будут рядом. Она кивает головой, опуская плечи. Взгляд падает на левую руку, где так не хватает теплого металла обручального кольца…***
А снег все кружит, плавно опускаясь на холодную землю. Снежинки словно танцуют древний, как мир, танец ушедших эпох. Они кружатся, норовя упасть за широкий ворот пальто, поцеловать нежную кожу щек, подарить миг прохлады распухшим от поцелуев губам. Но глупые люди все спешат по своим делам, торопятся жить, не замечая волшебства рождественской ночи. На Бейкер-стрит раздаются волшебные звуки скрипки. Руки мастера скользят смычком по струнам, рождая самую тихую, самую нежную мелодию о любви, идущую откуда-то из груди, оттуда, где бьется хрупкое человеческое сердце… - Ох, Шерлок, это было восхитительно. – Миссис Хадсон отчего-то так сильно прижимает руку к груди, увлеченная былыми воспоминаниями. Он только закончил играть, так и не повернувшись к гостям лицом. Взгляд его был устремлен куда-то за окно, вне границ этого дома. Казалось, будто он беспокоился о ком-то, кто не торопился приходить. - Ох, мальчик мой, сыграй еще. – Миссис Хадсон словно не хотела отпускать чувство чего-то родного, далекого, чего-то ушедшего безвозвратно. Руки мастера вновь касаются смычка. В его всегда ровных, плавных движениях вдруг сквозит что-то нервное, беспокойное. Что-то не свойственное единственному в мире консультирующему детективу. - Джон, прекрати воровать сэндвичи. Скоро будем ужинать. – Голос Мэри легкой трелью звучит на кухне, и становится ясно, что доктор-вечно-шляющийся-с-неумным-детективом-Ватсон в третий раз попытался безуспешно перехватить что-нибудь съестное в надежде притупить голод. - Пора бы начинать, Мэри. А то скоро он не только сэндвичи попытается умыкнуть. – Добрый смех Грега прерывает семейную перепалку супругов. - Не пора. Молли еще нет. – Кстати, где она? Обычно не опаздывает. - Может, стоит ей позвонить? - Да, уже сейчас. Пара касаний. Номер, заученный до боли. - Что за черт?! - Что такое, Мэри? - Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. - Перезвони. Так бывает. Рождество все же. У многих сейчас так. И снова пара касаний. Номер. Долгожданные гудки. - Да. – Уставший голос на другом конце трубки. - Боже, Молли. Я так волновалась. Где ты? Мы ждем только тебя. - Я… Я не приеду, Мэри. - Что это значит? Как? Нет, я, конечно, понимаю как. Но почему? - Я не приеду. Все просто. - Что. Все. Это. Значит. Молли Хупер, твои друзья ждут тебя здесь. - Прости, Мэри. Я… - Твою ж мать. Он – причина, да? Что это недоразумение природы натворило на этот раз? Все же было хорошо. - Ничего, Мэри. Ничего. Он тут не причем. - Если это так, то почему ты плачешь? Скажи мне, пожалуйста. - Тебе показалось. Не в нем дело. Все это сложно и запутанно. - Хорошо. Я не буду настаивать. Завтра мы встретимся, выпьем по чашке кофе, и ты все мне расскажешь. - Боюсь, не получится. - Погоди. Ты уезжаешь? - Мэри… - Ты уже уехала. - Бинго. - Где ты, Мол? - Я? Я – дома. - Мо, пора. – мужской голос жирной точкой врывается в столь долгий и мучительный разговор. - Хорошо. Мне пора, Мэр. - Напиши мне, ладно. Чтобы я знала, что у тебя все хорошо. - Напишу. - Лжешь. - Лгу. - С Рождеством, Молли. - С Рождеством, Мэри. И Молли Хупер вешает трубку… …- Не слишком ли жестоко, Мо? Они все же заслуживают знать хоть что-то. Она закрывает глаза, делая глубокий вдох, ощущая кожей свежесть ночного воздуха, запах рождественской ели, сладостей и маминого лимонного пирога. Она словно слышит их мелодичные голоса в таком привычном праздничном споре: - Но Бут, я думаю, что мифология нужна. Она помогает детям понять мир. - Моя вера – не мифология, Кости! Они и сейчас знает, что все эти бесконечно долгие годы они все также спорили, улыбались, любили. Вот только ее имя обходя стороной, боясь потревожить разбитое сердце. Словно боясь, что она больше никогда не войдет в этот дом. - Так будет лучше, Вон. - Как скажешь, Мо. - Агент Вон, все готово. Можно начинать. – Бодрый, несмотря на недовольство, голос сотрудника гос. службы возвращает то выматывающее состояние тревоги и беспокойства. - Хорошо, спасибо, Карлайл. Можете идти. – Легкий кивок и агент понимающее удаляется из зоны видимости, давая время собраться перед самым важным шагом хрупкой девушке, на плечи которой выпало слишком много страданий. - Мо, все будет хорошо, слышишь? Они – твои родители, и они любят тебя несмотря ни на что. - Я знаю, Вон, знаю. Вот только мне чертовский страшно. - Понимаю, но нам пора идти. Может ты все же пойдешь первой? - Ага, сейчас, чтобы маму удар хватил?! Да и как ты себе это представляешь? Открывается дверь, и я такая: «Привет, я кажется опоздала? Ах, да, прости, я же пропадала 5 лет черт знает где»?! И учти, с пулей в башке тебе потом ходить. - А это еще почему? - Потому что мой отец пристрелит тебя за такое. - Ну да, знаменитый Сили Бут. - Да, он такой. Веселье легким шлейфом праздничных настроений охватывает души, изгоняя страхи, неудачи, неверие. И двум совершенно уставшим от жизни людям кажется, что чудеса в этом мире все же случаются. - Ну что, пошли? - Как будто у меня есть выбор. - Выбор есть всегда. И ты прекрасно знаешь какой. - Да, вот только решение уже принято. А впереди лишь силуэт украшенного дома, по которому она так долго скучала. Она идет чуть поодаль, зная, что появится в уютной гостиной на пару мгновений позже. А вокруг все пропитано временем. И она стремится увидеть каждую черточку произошедших изменений. Она как в тумане робко прислушивается к происходящему. Легкий, но уверенный стук в дверь разрывает тягучую тишину ожидания, царившую в этом доме долгие-долгие годы. Не утратившая своей красоты женщина спешит открыть дверь, боясь узнать, что ее дочь больше никогда не вернется домой. - Доктор Бренан, прошу прощения, что врываюсь так поздно. - Агент Вон, вы не врываетесь в мой дом. Вы просто спешите сообщить новости. Важные новости, полагаю. - Доктор Бренан, думаю, вам лучше присесть. - Я не хочу садиться, агент. Я хочу знать, что происходит с моей дочерью. Что она жива. - Она жива, доктор. И сейчас здесь. Тихий шаг в сторону. Светлые глаза темнеют от волнения, а руки сжимаются в неверии. Молодая девушка появляется на пороге, словно в тумане, боясь закрыть глаза, и понять, что это лишь сон. - Бут. – Голос с крика почти молниеносно переходит на шепот. А тело в почти интуитивном порыве стремится скорее обнять. Доказать взбесившемуся сердцу, что эта девушка – не фантом, не привидение. - Мам. Мама… - а большего и не надо. Руки обнимают, баюкают, и пахнет все тем же – апельсинами и летом. – Мам, прости меня, мам. Я так тебя подвела. И слезы, первые, несдерживаемые слезы и объятия, до синяков, до боли в ребрах после стольких лет одиночества и тоски. - Ты вернулась, ты вернулась, а большего и не надо. - Кости? Ты звала? – легкие, уверенные шаги звучат, как-будто, в полудреме. И прекращаются резко, на полушаге. – Кристина? И, кажется, что мир вновь перевернулся, оглушил вдруг неожиданно свалившимся счастьем в лице вернувшейся дочери. - Кристина. – Отцовские руки так нежно-надежно обнимают за плечи, и кажется, что мир вновь стал целым. - Кристина, - но вот голос отца возвращает к реальности, а глаза мудрого человека лучатся любовью, и чем-то таким, словно ей снова 15, и он попытается узнать, чьи это сигареты, спрятанные у козырька, ее или Паркера. – Ты ходила по улице в расстегнутом пальто? - О боги, пап, я же не на допросе. – Она в таком привычном жесте качает головой, и вдруг отчетливо понимает: она вернулась домой. А после будут разговоры до утра, и первое семейное утро. Вот только среди солнца и домашнего уюта ей все отчетливее слышатся звуки английской скрипки… … А на другом конце мира звучат гудки. Короткие, липкие, чудовищно неправильные. И в доме вдруг звучит пустота, ведь в этот раз их стало меньше ровно на одного. - Мэри, что происходит? Что случилось?- Доктор Ватсон не сводит настороженного взгляда с жены. - Молли не придет, Джон. - В смысле не приедет? - Сказала, что уехала домой. На Рождество не ждать. И желает хорошо провести праздники. - Но что за бред… она же никуда не собиралась. - Я не знаю, Джон. Я не знаю. - Ох, мои дорогие, что же вы тут застряли. И почему у вас такие лица? И где Молли? - Она не приедет, миссис Хадсон. Она уехала. - Как это уехала? Куда? - Домой. Сказала, что домой. - Но… но как же.. Как же так? Я же думала, что она, что они… Боже, а как же он?... А за окном все падает снег, обволакивая белым кружевным одеялом холодную землю. В доме на Бейкер-стрит все также играет скрипка. Руки мастера скользят плавными движениями смычком по струнам. Его хрупкое человеческое сердце поет о любви, и тоскует, тоскует, тоскует.«Вот и все. Снегом вмиг занесет отголоски былых обещаний… Ветер северный – Мастер прощаний…»(с).