* * *
Когда спустя несколько долгих лет Гинтоки снова встречается с Такасуги, он ничем не выражает того, что помнит о последних днях в Джои. Такасуги невольно любуется его широкими плечами и почти видимым сиянием ожившей души. На сетчатке ослепшего глаза навечно запечатлено лицо плачущего Белого Демона, и чувства Такасуги теперь навечно тоже. Шинске легко скользит в паникующей толпе, его словно магнитом тянет к белым кудрям, на которых сияют разноцветные блики взрывающихся фейерверков. Его пальцы все еще помнят их шелковистое прикосновение. - Мда-а-а, фестиваль, считай, не удался, если не станет ярко. Плечи едва заметно вздрагивают, странный деревянный меч, который Такасуги видит впервые, выскальзывает из-за пояса, но клинок Шинске быстрее, да и режет явно лучше, чем несчастная деревяшка. - Не двигайся, - голос бывшего товарища резкий, бьет хлыстом, и Гинтоки замирает. Он спиной чувствует надменный, почти издевательский взгляд Такасуги. Он кричит: «Посмотри, каким ничтожеством ты стал. Я не такой, как ты. Я намного лучше». Гинтоки ощущает в этом крике затаенную боль. «Ну и дурак же ты, Такасуги», - устало думает он, невольно вспоминая звонкий смех мальчишки, которым когда-то был грозный глава Кихейтая. - Ха-ха, знаменитый Белый Демон так легко позволил кому-то подкрасться со спины. Гинтоки-и-и, - Такасуги произносит это имя нараспев, смакуя его, пробуя на вкус и явно наслаждаясь сложившейся ситуацией. Жизнь этого невыносимого пофигиста сейчас в его руках, и этим невозможно не наслаждаться. – Ты что, стал слабым? Гинтоки отвечает не сразу. - …Какого черта ты тут делаешь? Такасуги вкрадчиво улыбается и приближается к нему. Гин с трудом подавляет желание вздрогнуть от неожиданно горячего дыхания на шее. - Успокойся и побудь минутку тихим, - голос у Такасуги приобретает бархатистые нотки. – Тут как раз начинается чрезвычайно увлекательное шоу… Гинтоки слушает Шинске и понимает, что безумно хочет вернуть того Такасуги, которым он был когда-то. Товарища, которому не страшно подставить спину, который мог сколько угодно подстраивать гадости в додзе, но на поле битвы убивал всех противников, покусившихся на твою жизнь. Он был бы не против просто выпить с ним, как это было давным-давно. На то, что с товарищами не спят, Гинтоки наплевать, как наплевать и на то, что Такасуги уже давно не относится к нему как к товарищу. - Видишь ли… Я знаю, через какие страдания этому старику пришлось пройти. У меня внутри сидит такой же черный зверь мести, даже сейчас. Глаза Такасуги безумные, Гинтоки видит это, даже не оборачиваясь. - Отомстить за товарищей… Отплатить врагам той же монетой. «Убей, убей!». Эхо этих слов без конца звучит у меня в ушах. Гинтоки… - Такасуги выдыхает его имя неожиданно аккуратно, почти трепетно. - А ты слышишь эти голоса? Нет, я уверен, что нет. Ты отрекся от прошлого. Любой, кто живет подобным образом, не может понять этого чувства, после того, как потерял свои клыки. В голосе Такасуги мелькает тоска и еще немного сумасшествия. Гинтоки знает, что он действительно постоянно слышит эти голоса. Так было еще во времена войны. А еще Гинтоки знает, что Шинске мучают липкие кровавые кошмары. Он страдает, пытается сбежать, но это тщетно. Он обещает, что отомстит за их смерть, потому что для него это единственный способ хоть ненадолго унять крики в голове. Но здесь Такасуги не прав. Гинтоки не отрекся от прошлого. Он не желает забывать то, что было, потому что тогда исчезнет и Такасуги. Мертвые – всего лишь мертвые, и с этим ничего не сделать. Но забывать Шинске Гин не хочет. Только вот того Шинске здесь давно уже нет. Гинтоки закрывает глаза и безмолвно прощается с человеком, ради которого когда-то был готов почти на все. - Такасуги. Его голос звучит чуть хрипловато, и Шинске не сразу чувствует угрозу. Темная кровь с мерзким шлепком капает на землю, рука с силой сжимает обнаженный клинок, а Гинтоки почти не чувствует боли в порезанной ладони – слишком высокий болевой порог. - Напрасно ты меня недооцениваешь. В этот момент Шинске осознает, что душа Гинтоки сияет еще ярче, чем прежде.* * *
С Хиджикатой все было по-другому. Стоило только услышать раздраженное… - Эй, Йорозуя! …как внутри Гинтоки вскипало что-то знакомое, горячее, тягучее. Едкий запах сигарет и тошнотворный вид майонеза раздражали, но Гинтоки внезапно понял, что он слишком часто ощущает в груди щемящее чувство радости при встрече с ним. Нет, Гин не влюбился в него. Боже упаси! От одного вида его Хиджиката-спешл немедленно хотелось склониться над ближайшим унитазом, что уж там говорить о самом упрямом и вспыльчивом Замкоме Шинсенгуми? Ему просто нравится выводить Хиджикату из себя, вот и все. …Господи, да кого он обманывает? Этот долбанутый на всю голову дятел ему нравился, черт бы его побрал. Только от одной мысли об этом невыносимо хотелось повстречаться головой с ближайшим столбом. Может, тогда эти мерзкие, совершенно неуместные чувства исчезнут. Как бы Гинтоки хотел, чтобы это было так. Когда Мицуба, мягко улыбаясь, появляется в их мире, Гинтоки думает, что его чувства не так уж и важны. Мицуба красива, умна и добра. А еще она действительно любит Хиджикату, даже несмотря на его безумную страсть к майонезу. И Хиджиката, пусть и по-дурацки, но тоже любит ее. Гинтоки делает все, что может, чтобы эти двое были честны друг с другом хотя бы напоследок, чтобы Мицуба жила как можно дольше, чтобы дятел Хиджиката пришел и хотя бы на миг сделал ее счастливой. Но Мицуба умерла, а Хиджиката запер чувства внутри себя. Гинтоки думает, что с ним определенно что-то не так. Нормальный человек сделал бы все, чтобы тот, кого он любит, был с ним, но Гин только сожалеет о том, что Мицуба прожила так мало. Эта необычная девушка, обожающая все острое, должна была быть с Хиджикатой. Она должна была показать ему ценность семьи и родить детей. В итоге же в этом сломанном, искалеченном мире остались только плачущий Хиджиката и Гинтоки, который не может вытереть его слез. - Данна, - Сого сидит напротив и наблюдает, как Гинтоки поедает купленное ему парфе. – Сестра хотела бы, чтобы вы были счастливы. Вы ей понравились. Гинтоки хмыкает с ложкой во рту. Притворяться, будто он ничего не понимает, бессмысленно. - К сожалению, Окита-кун, у твоей сестры и меня разные взгляды на жизнь. Не думаю, что я то, что ему нужно. У него должна быть милая жена и куча спиногрызов. А еще злобная теща, подгоревший рис и крики детей по утрам. Его детей. Но уж точно не мужик с членом и двумя маленькими монстрами в придачу. Сого некоторое время молча смотрит на него, а затем вдруг произносит: - Он тоже хочет этого. Просто сделать ничего не может. Он же идиот, вы знаете. Гинтоки только усмехается, отставляя пустую вазочку. - Спасибо за угощение. Увидимся, Окита-кун, - он встает из-за стола и уже хочет уйти, как вдруг слышит глухой голос Сого. - Он плачет по ночам и кричит ее имя. Пожалуйста, данна. Гинтоки вздрагивает, и перед его глазами мгновенно встает лицо Такасуги, который преследует его по ночам. Шинске смеется за его плечом, и смех у него безумный, а лежащая у Гинтоки на плече рука окровавлена. «Ты мой!» - шепчет ему на ухо призрачный Такасуги, и Гин едва успевает остановить свою собственную руку, метнувшуюся за мечом. Оставшийся в одиночестве Сого внимательно смотрит вслед бывшему Белому Демону и понимает, что идиотов здесь по меньшей мере двое.* * *
- Гин-тян, Гин-тян, - Кагура, пофигистично пережевывая суконбу, дергает Гинтоки за рукав и тыкает пальцем куда-то в сторону. – Там тупой майора. Гинтоки вопросительно смотрит на расплывшиеся в одинаково ехидной улыбке лица Кагуры и Шинпачи, и почему-то ему все это жутко не нравится. - И что? Ухмылка Шинпачи становится совсем невыносимой. - Гин-сан, разве вам не хочется подойти к нему? Сделать с ним это и то… Гинтоки ощущает, как у него начинает нервно подергиваться глаз. Шинпачи как патологический девственник крайне редко опускал пошлые шуточки, и это уже должно было насторожить. - Почему это мне должно хотеться сделать с ним это и то? – Гинтоки кисло переводит взгляд с одной хитрой морды на другую. – Он же не фигуристая цыпа, у него даже сисек нет. Да даже если бы и были, это ж тупой майора с его мерзкой любовью к майонезу. Я понимаю еще Шинпачи, ему сперма в голову ударила, а с тобой-то что, Кагура? Шимура подозрительно поздно краснеет и начинает заикаться, и всего один тычок Кагуры мгновенно приводит его в порядок. - Да чего тебе скрывать, а, Гин-тян? – лицо маленького монстра в облике девочки определенно приобретает черты якудза, и Гинтоки обреченно вздыхает – это было верным признаком того, что Кагура задумала какую-нибудь гадость. – Разве не ты вчера ночью стонал его имя? «Хиджика-а-ата, Хиджиката». Гинтоки понимает, что он влип, когда Кагура поразительно похоже изображает его голос. Сам он совершенно не помнит своих снов, не считая одного, повторяющегося каждую ночь, но почему-то не сомневается, что такое вполне возможно. В конце концов, он не спал ни с кем уже довольно долго, а сон с Такасуги всегда легко вымещает из памяти любые другие. - Как ты мог? – Шинпачи с дьявольской ухмылкой поправляет очки. – Ты же живешь с девочкой! Бедная Кагура-тян, ей приходится слушать это! В общем, Кагура-тян, сегодня ты ночуешь у нас с сестрой. Уверен, она будет тебе рада. Кагура расплывается в злобной ухмылке и, развернувшись, машет Гинтоки зонтиком. - Пока-пока, Гин-тян. Не будем тебе мешать, так что удачи. Шинпачи, коварно улыбнувшись, идет вслед за Кагурой. - Удачи вам, Гин-сан. Уверен, Хиджиката-сан будет очень нежен. Эй, Хиджиката-сан! – вдруг резко кричит он, и Гинтоки вздрагивает, с ужасом осознав, что этот чертов Замком прекрасно услышал несносного пацана и сейчас идет прямо к ним. - Ах ты подставка для очков! – кричит вслед убегающим детям Гинтоки. Хиджиката за его спиной ухмыляется, слышится щелчок кремня на зажигалке, и в воздухе медленно расплывается горьковатый запах сигарет. - Что, даже со своими собственными подчиненными справиться не в состоянии? Гинтоки медленно выдыхает и поворачивается к Хиджикате. - Ну, они хотя бы не пытаются меня убить. Что скажешь, господин Дьявольский Замком? Хиджиката давится дымом и злобно косится на ухмыляющегося Гинтоки, внутри у которого в этот момент все переворачивается. - Что, от сладкого мозги слиплись, думать не получается, бедняжка? Разучился различать тех, на кого стоит крошить батон, и тех, на кого тявкать не стоит? – прищуривается Хиджиката, сверкая своими невозможно темными глазами. Кончик сигареты в его руке дрожит, и Гинтоки с удовлетворением отмечает, что еще немного – и замком не выдержит, сорвется и кинется за никчемным главой Йорозуи с катаной наперевес. Выводить его из себя всегда было ужасно интересно. - Кто бы говорил, майонезный маньяк. Твой крохотный мозг давно уже майонезом заплыл. Интересно, а из этой маленькой штучки у тебя между ног тоже майонез льется, а? Как твои партнерши, не жалуются, что на них собачьим кормом кончают? Хотя, какие у тебя партнерши… - ухмыляется Гинтоки, с удовлетворением провожая взглядом падающую сигарету. Хиджиката, вопреки ожиданиям, не хватается за катану, а рывком приближается к Гинтоки и сгребает его за воротник. Светлая ткань выскальзывает из пальцев, Хиджиката пахнет сигаретами и почему-то дождем, хотя на улице уже неделю стоит сушь. Где-то далеко в памяти отголоском сознания всплывает старое воспоминание. Тогда, правда, ткань его кимоно была гораздо грубее, пахло кровью, а человек, прижимающий его к стене, был немного ниже. Гинтоки запирает эти воспоминания внутри себя и пытается не видеть в темных глазах Хиджикаты другие, не менее темные. - Хочешь проверить? – рычит Хиджиката, и Гинтоки только усмехается, подаваясь вперед. Губы у Тоширо сухие, горячие и горьковатые. Гинтоки думает, что по-другому и быть не могло. А еще он думает, что с Хиджикатой, наверное, можно будет забыть о пальцах, садистски расцарапывающих его раны, и пряном аромате табака. Недоуменный взгляд портье из Love-отеля, вне сомнений, узнавшего Дьявольского замкома Шинсенгуми и небезызвестного Йорозую, Хиджиката игнорирует. Он даже не курит, просто молча тащит Гинтоки за руку, в кои-то веки не заботясь о своей репутации, и Сакату не может это не возбуждать. Он даже не знает, как они дойдут до душа, потому что после целого дня дежурства с одной стороны и шатания по городу с другой от них обоих разило потом. Хиджиката решает эту проблему легко, заталкивая Гинтоки в ванную и целуя его прямо на ходу. Плитка холодит ступни, пальцы с трудом цепляются за вентиль, а поцелуи Хиджикаты обжигают кожу даже сквозь хлынувшую горячую воду. Мокрая одежда снимается с трудом, тяжелым комом плюхается на пол, и Гинтоки чудом не путается в мелких пуговичках формы Шинсенгуми. У Хиджикаты ожидаемо красивое тело, тяжелый взгляд и припухшие от поцелуев губы. - Ты прекрасен… - выдыхает Гинтоки и тут же коварно добавляет. – Для майонезного маньяка. Он осознает, что выглядит, должно быть, как шлюха. Обнаженный, мокрый, прижатый к стене и такой же возбужденный, как и Хиджиката, он, пожалуй, обгонит в блядстве даже куртизанок Йошивары. Не хватает только спермы на животе для полной картины. Хиджиката шумно выдыхает сквозь зубы и наклоняется к Гинтоки. Горячее дыхание обжигает шею, его стояк прижимается прямо к бедру Гинтоки, и Саката чувствует, что еще немного – и он сам трахнет этого придурка. - Как же я хочу вырвать тебе язык, - шепчет Хиджиката своим восхитительно хриплым голосом, и Гинтоки чуть не кончает прямо на месте. – Твой чертов, ядовитый, острый язык. Готов поспорить, ты делаешь потрясающий минет. Как ты сам еще ядом не захлебнулся? Гинтоки, который едва слышит его сквозь шум в ушах, запрокидывает голову и хрипло смеется. Губы Тоширо медленно скользят по беззащитно открытой шее, пальцы бережно касаются белых кудрей, словно он боится, что Гинтоки сейчас исчезнет. - Господи, пусть это будет не очередной сон, - жарко шепчет Хиджиката. – Ты слышишь, Саката? Если ты меня дуришь, то когда я проснусь, я найду тебя и оттрахаю так, что ты потом в жизни не встанешь. Боже, да плевать, даже если это чертов сон. Пусть только он никогда не кончается. Гинтоки не сопротивляется, он настолько открыт и послушен, что Тоширо кажется, будто это чья-то злая шутка. Покорный Йорозуя – самое невозможное, что только может существовать в этом больном мире. И это возбуждает до чертиков. - Трахни меня уже, Хиджика-а-а-ата, - протяжно стонет Гинтоки, и ему кажется, что на этом имени сошелся весь мир. Тоширо на миг замирает, а затем вдруг подхватывает его под бедра и вжимает в стену, жадно целуя. Гинтоки чувствует спиной холодные плитки кафеля, его ноги разъезжаются, скользят по мокрому полу, Хиджиката мокрый и жаркий тоже, и Гинтоки кажется, что Вселенная должна была взорваться от перенапряжения в тот момент, когда этот совершенно невыносимый парень вошел в него. Гинтоки впервые за долгие годы не снится Такасуги.* * *
Когда Гинтоки просыпается, рядом с ним уже никого нет. Все, что напоминает о произошедшем, это боль в пояснице и вытекающая из задницы сперма. Сбежал. Гинтоки глотает вертящееся на языке «Трус» и некоторое время смотрит на лежащую на полу пачку сигарет, а затем поднимает ее и медленно закуривает. Он никогда не любил курить – сигареты всегда были для него слишком горькими - но сейчас он нуждается в этом. Запах сигарет ложится на плечи и путается в шелковистых простынях и волосах Гинтоки. Ему кажется, что как только он выкурит эту сигарету, чувства исчезнут. Только спустя десяток оставшихся на полу окурков Гинтоки понимает, что он был наивен. Все стало еще хуже. Теперь Хиджиката преследует его на каждом углу. Он следит за ним из зеркала, когда Гинтоки рассматривает оставшиеся на теле засосы. Он смеется ему из вечно стоящих на пути сигаретных автоматов. В конце концов, Гинтоки отворачивается всякий раз, как слышит вой полицейских сирен, которые почему-то стали звучать в Кабуки-чо подозрительно часто. Это глупости, конечно, это всего лишь глупости. Зеркала не висят повсюду, автоматы с сигаретами не путаются под ногами, а машины Шинсенгуми ездят здесь не чаще, чем обычно, но порой, когда вдалеке слышны взрывы, а голос Замкома все-таки пробивается сквозь крики людей, Гинтоки кажется, что из него вытащили душу. Он не желает видеть эти черные волосы, темные глаза и изумительные тонкие губы, но иногда ноги тянут его куда-то туда, к взрывам, крикам, к сигаретам и катанам. Гинтоки стоит всегда позади, где-нибудь за углом, и долго наблюдает за операцией, но никогда не вмешивается. Окита, заметивший его еще в первый раз, коварно ухмыляется, но молчит, и только за это Саката ему благодарен. Гинтоки кажется, что он и сам иногда ловит на себе пристальный взгляд Замкома, когда после очередной стычки Шинсенгуми уходит с поля битвы, но, пожалуй, ему это только кажется. Бред все это. Эти чувства ни ему, ни Хиджикате совершенно не нужны. К черту. Когда Гинтоки заходит в знакомый бар и видит там темную макушку, он только вздыхает и, развернувшись, выходит. На улице холодно, изо рта идет пар, и безумно хочется выпить, но вернуться обратно Гинтоки не может. Видеть Хиджикату больно даже спустя три недели, и эта тупая боль в груди никуда не уходит. Он слышит тихое дыхание за спиной, и ему кажется, что мир рассыпается на куски. - Эй, Йорозуя. Привычное обращение почему-то звучит не насмешливо-издевательски, и Гинтоки только закрывает глаза, когда слышит боль в надломленном голосе. - Что мы делаем? Сзади слышится легкий щелчок зажигалки, и Гинтоки поворачивается, отбирая у едва успевшего затянуться Хиджикаты сигарету. Тот смотрит удивленно, но ничего не говорит, только медленно выдыхает белесый дым. - Надо все это прекратить. Однажды мы пожалеем об этой мелкой слабости, - тихо говорит Гинтоки, затягиваясь. Он притворяется, что не видит жадного взгляда, когда его губы обхватывают фильтр. - Я не хочу жалеть, - вдруг говорит Хиджиката и, дернув Гинтоки за руку, притягивает его к себе и удивительно нежно целует. Гинтоки едва успевает отвести в сторону руку с зажженной сигаретой. - Эй, тупой майора, что это с тобой? – голос Гинтоки совершенно не дрожит, он прекрасно владеет своим телом, но в голове у него жуткая каша. Управлять своими эмоциями он никогда не учился. - Я просто устал терять тех, кого люблю. Гинтоки смотрит на Хиджикату, сталкивается с упрямым, немного горьким взглядом, и понимает, что, возможно, все это было не зря. Жалеть он будет потом. Гинтоки тоже устал терять тех, кого он любит. После этого проходят дни, недели, месяцы. Зима с продрогшими пальцами и совершенно идиотскими холодными поцелуями на морозе сменяется весной с попадающими под одежду после секса лепестками сакуры и чертовой аллергией на пыльцу. За весной приходит лето с общественными походами на море и валянием на зеленой траве. Где-то там, в воде плещется Шинпачи, Кагура под зонтиком орет на ухмыляющегося Сого, а вокруг отравившегося темной материей Отае Кондо зайчиком прыгают Ямазаки и еще с десяток Шинсенгуми. Гинтоки снова спорит с Хиджикатой по какому-то дурацкому поводу, точно так же по-дурацки ухмыляется и понимает, все это ему безумно нравится. С Хиджикатой вообще все было совершенно по-другому. Вместо разодранных в клочья ран, кровавого дыхания на губах и запаха гнили – песочные замки и полевые цветы, свитые в совершенно глупые венки. Они никогда не были романтиками – ни Хиджиката, ни Гинтоки – но оба они, измученные вечными битвами и потерями, отчаянно желали чего-то человеческого. Они никогда не говорили друг другу слащавых слов любви, никак не называли свои отношения и вечно собачились – как на людях, так и без них. Но иногда, когда Хиджиката в очередной раз зачем-то тащил его за город, укладывал на изумрудно-зеленую траву и медленно и нежно целовал, Гинтоки вдыхал едкий запах сигарет, так не похожий на пряный аромат трубки, и думал, что именно этого ему не хватало. Такасуги был бесконечными битвами, безумными глазами и окровавленным клинком. Хиджиката был смятыми постелями, хрипловатым голосом и воздушными замками. Гинтоки не сомневается, что Такасуги прекрасно знает о его отношениях с Хиджикатой. После последнего инцидента, когда разозленный и разгоряченный Тоширо, не выдержав, жадно поцеловал такого же злого Гинтоки на людях и утащил его в ближайший Love-отель, о том, что Йорозуя спит с Дьявольским Замкомом Шинсенгуми, знал весь город. Когда на следующий день Гинтоки просыпается и выходит в гостиную, он обнаруживает там пряный аромат трубки, пепел на полу и думает, что Такасуги просто идиот. После очередной пьянки Гинтоки склоняется над баком и пытается восстановить дыхание. Во рту мерзкий привкус рвоты и алкоголя, и он мрачно думает, что Хиджиката прикончит его, когда узнает, что он снова напился. Почему-то Замкому Шинсенгуми жутко это не нравится. Он, конечно, обосновывает это тем, что в таком состоянии главу Йорозуи, на которого зуб есть у каждого третьего в этом городе, легко убить, но это же чепуха. Гинтоки каждый раз отмахивается от злющего Тоширо и уходит в ближайший бар. Зря, как оказалось. Иногда даже параноик Хиджиката оказывается прав. - Ну здравствуй, Гинтоки. Он оборачивается и видит Такасуги. Взгляд у Шинске неожиданно спокойный, уверенный, и Гинтоки это почему-то совершенно не нравится. Он пьяно икает и на всякий случай кладет руку на любимый деревянный меч, однако легче не становится. Такасуги снисходительно смотрит на него и достает трубку. В воздухе повисает сизая дымка, когда Шинске в первый раз выдыхает дым, и Гин морщится от раздражающего нос запаха. - Прекрати курить эту гадость. Такасуги наклоняет голову. Трубка в его руке замирает, и дым, вьющийся из нее, медленно растворяется в воздухе. - Кажется, тот Шинсенгуми курит. Что, и его так же одергиваешь? - Это бесполезно. Он сигаретный маньяк, - Гинтоки чуть пошатывается и снова морщится – уже от осознания того, что его голос звучал уж слишком нежно. Такасуги тоже это замечает и только хмыкает. - Зачем тебе это, Гинтоки? Он же не такой, как мы. Он человек. Не демон и не зверь. И уж точно не дьявол, что бы там не говорили все остальные. - Я и сам не знаю, - горько усмехается Гинтоки, отворачиваясь от него. – Поверь, если бы я мог, я бы и на миллиметр к нему не приблизился. Эти чувства не исчезают, как бы Гинтоки не старался. Даже спустя месяцы того, что все вокруг называют сопливым словом «отношения», его по-прежнему тянет к Хиджикате. Секс от проблем не избавляет совершенно, они трахаются до изнеможения, но даже полностью опустошенные, они еще долго лениво, устало целуются. Гинтоки каждый раз засыпает на нем и просыпается тоже на нем, словно пытаясь быть как можно ближе. Его почти тошнит от этой нежности, – господи, оставьте это наивным школьницам! – но впервые он не может владеть собой. - Забудь его, - голос Такасуги звучит непривычно глухо, и Гинтоки не успевает обернуться – под завязку наполненное алкоголем тело предает его. К шее прижимаются горячие губы, одна рука Такасуги закрывает ему глаза, а другая ложится на ладонь Гинтоки, пытающуюся вытащить деревянный меч из-за пояса. Гинтоки чувствует, как по телу проходит разряд, и тихо ругается сквозь зубы – чертов Такасуги прекрасно знал, что шея – его слабое место. Он непроизвольно прогибается и чувствует, как сзади к нему прислоняется жесткое обжигающее тело. Шею целуют жадно и рвано, стояк прижимается к пояснице, а рука, закрывающая глаза, только сильнее запрокидывает его голову назад. Гинтоки понимает, что еще немного, и его трахнут прямо в этом чертовом грязном переулке, и резко вырывается. Такасуги дышит тяжело, его взгляд затуманен, а на губах алым пятном темнеет кровь. Кровь Гинтоки. - Чертов извращенец, - Саката нервно усмехается, проводя пальцами по шее и стирая выступившую на месте укуса алую жидкость. Такасуги улыбается немного безумно, Гинтоки кажется, что он сошел с ума. - Ты мой, - убежденно говорит он. Гинтоки некоторое время молча смотрит на него, а затем вдруг размахивается и бьет его в подбородок. Такасуги не сопротивляется, даже не пытается увернуться, только ухмыляется, когда падает на заплеванный асфальт, и Гинтоки понимает, что все это бесполезно. - Я никому не принадлежу, - шипит Саката. Такасуги запрокидывает голову и надрывно смеется. - Лжешь. Даже сейчас ты не сразу воспротивился мне. И не надо говорить, что это только реакция тела. Ты все еще помнишь меня. Ты не забыл. Ты все помнишь. Гинтоки ощущает, как только-только отступившие кошмары и видения снова подкрадываются к нему из темных углов, ползут по стенам, проникают в его тело через поры, и закрывает глаза. «Прочь, прочь, прочь» Такасуги не исчезает, он хрипло смеется, и его образ просачивается в сознание сквозь прикрытые веки. Сколько глаза не закрывай, он не исчезнет. Гинтоки не привык бежать от угрозы, но сейчас единственное, что он может сделать, это уйти. Такасуги за его спиной все еще смеется, и этот смех стоит в ушах. В эту ночь Гинтоки снова снятся кошмары.* * *
Гинтоки падает животом на кровать и пытается отдышаться. Ему безумно жарко, он кончил уже три раза, мысли путаются, кошмары таятся по углам, а от горячего тела Хиджикаты кружится голова. - Эй, маньяк, - Гинтоки поворачивает голову и устало косится на нависающего над ним Хиджикату. – Что это с тобой сегодня? Я, конечно, не жалуюсь, но четвертого раза я не выдержу. Хиджиката молчит, он некоторое время смотрит на белеющее в темноте лицо Гинтоки с каким-то совершенно непередаваемым выражением. В воздухе нестерпимо пахнет сандалом, – в этом чертовом отеле явно переборщили с ароматическими палочками – и воздух медленной тягучей патокой растекается между ними. По телу Хиджикаты течет пот, соленые капли очерчивают напряженные мышцы и изредка спотыкаются о белесые следы шрамов. Старых ран так много, что это испугало бы кого угодно, но только не Гинтоки. У него самого их предостаточно. Лицо Хиджикаты на миг искажает боль, и он ложится сверху и кусает Гинтоки за шею. Тот вскрикивает от неожиданности и пытается вырваться, но Хиджиката поднимает его ногу, закидывает ее себе на плечо и резко, с пошлым хлюпаньем оставшейся внутри спермы, входит. Гинтоки беззвучно кричит – несмотря на то, что его уже несколько раз трахали, это слишком больно. Пот каплями падает на простыни, сперма вытекает из его задницы и остается на бедрах, а Хиджиката тяжело дышит, почти хрипит, и Гинтоки едва может различить его тихий голос. - Не оставляй меня. Я же умру без тебя. Хватит, я не хочу тебя терять. Пожалуйста, Гинтоки, пожалуйста, - почти безумно шепчет Хиджиката, вдавливая его в кровать. Гинтоки пытается что-нибудь сказать, но слова застревают в глотке и бьются где-то там же. Хиджиката трахает его сильно, почти отчаянно, и отрывистые стоны никак не могут сложиться в слова. Гинтоки выгибается, кончая, и обессиленно падает на смятые и пропахшие спермой и потом простыни. Дыхание на шее обжигает, оголяет нервы, и ему даже кажется, что с него содрали кожу. Хиджиката тяжело скатывается с него. В горле першит, но Гинтоки с трудом переворачивается на бок и смотрит прямо в темные глаза. - И что это было, господин Дьявольский Замком? – Гинтоки тщетно пытается отдышаться. – Почему это я должен тебя оставить? Хиджиката молчит, только пристально смотрит на Сакату, скользит взглядом по его телу, жадно впитывает его в себя, и Гинтоки это почему-то не нравится. - Ты виделся с Такасуги, - вдруг произносит он. – У тебя укус на шее. Гинтоки нервно смеется. - Почему именно Такасуги? - Едва ли кто-то еще знает про твое чувствительное место, - в ответ на удивленный взгляд Хиджиката только отворачивается. – Да, я знаю, что ты с ним спал. Нам попался недавно парень из Кихейтая времен войны. Он случайно вас видел. Гинтоки молчит. В голове у него почему-то пусто, сердце словно сдавливает чья-то рука, а кошмары затапливают его, покрывают тело черной слизью и просачиваются внутрь. Такасуги в его голове хрипло смеется, и Сакате кажется, что он сошел с ума. - Не отпускай меня, - беззвучно шепчет Гинтоки, но Хиджиката впервые не слышит его. Тогда он отворачивается к стене и закрывает глаза. Внутри него – война и безумие. Мертвые товарищи тянут его за собой, топят в крови и хватают его за ноги. Гинтоки все равно, он давно привык к этому. Он ощущает, как липкая жидкость медленно обхватывает его тело. Смех Такасуги эхом доносится откуда издалека, мир снова умирает, и Гинтоки умирает тоже. Это ничего, как только он захлебнется, сон отпустит его. Гинтоки давно смирился. И поэтому он удивленно вздрагивает, когда кто-то внезапно начинает тянуть его вверх. Красная пелена расступается, и Саката видит перед собой Хиджикату. Он стоит на поверхности, в то время как Гинтоки тонет, и кровь совершенно не касается его аккуратной формы. На его лице странная, немного пугающая улыбка, и Гинтоки никак не может понять, что же он делает в этом сне. - Уходи, - вдруг тихо говорит Хиджиката, наклоняясь, медленно целует его, и из его рта прямо в глотку Гинтоки течет кровь. Кровь людей. Не аманто. Гинтоки весь покрыт этой кровью, он захлебывается в ней, и безупречно чистый Хиджиката толкает его вниз. И Гинтоки тонет, до последнего с неверием смотря на его покрытые кровью губы. Мир рушится, умирает, и впервые это так болезненно. Гинтоки хочется закричать, он сопротивляется, отпихивает тянущиеся к нему руки, но все тщетно, и он медленно опускается на дно. Хиджиката сквозь почему-то полупрозрачную кровь превращается в Такасуги, и Гинтоки не знает, кого он хотел бы видеть сейчас больше. Хиджиката-Такасуги хрипло смеется, что-то говорит, но Гинтоки его не слышит. Ему безумно хочется закрыть глаза и не смотреть, не чувствовать всего этого, но у него не получается. Просыпается он от собственного крика и пощечины что-то кричащего Хиджикаты. В первый момент Гинтоки даже не понимает, что обнимающие его руки принадлежат Тоширо, а не мертвецам с несуществующего дна кровавого озера, и лишь его взволнованный голос с трудом пробивается сквозь пелену кошмара. Всю оставшуюся ночь Гинтоки тихо вздрагивает в руках пытающегося успокоить его Хиджикаты, и страх не отступает даже с наступлением рассвета. У Тоширо синяки под глазами и потрескавшиеся от шепота и односторонних поцелуев губы. Когда приходит время уходить на работу, он долго возится у двери, оборачивается к похожему на призрака Гинтоки, но, наткнувшись только на его удаляющуюся спину, все-таки уходит. Гинтоки не может заставить Хиджикату выбирать между ним и делом всей его жизни. Он закрывает глаза и шепчет имена погибших товарищей. Кошмары довольно вздрагивают и отступают, чтобы через некоторое время напасть вновь. Гинтоки не забыл. Он помнит. Он все помнит.* * *
После этого Такасуги стал приходить по ночам. И эта ночь исключением не стала. Кагура тихо посапывает в шкафу, Садахару сбежал на ночную охоту за кошками, и на втором этаже закусочной Отосе властвует сон. Гинтоки смотрит бессонными глазами сквозь потолок, в бесконечные звезды и беззвучно шепчет имена. Созвездия сияют с небосвода, утопают в мазуте кошмаров и продолжают, продолжают, продолжают гаснуть. Гинтоки не понимает, что он делает не так, почему они все еще недовольны. Сверкающий мир тонет в его прошлом, погибшие товарищи протягивают к нему свои мертвые руки, а Такасуги молча наблюдает за этим, прислонившись к стене. Гинтоки не может сказать, когда он появился, его немного напрягает присутствие Шинске, но произнести что-либо он не в силах. - Хватит, Гинтоки. Ты больше не можешь закрывать на это глаза. Голос Такасуги звучит глухо, но этого хватает, чтобы всколыхнуть тишину и заставить Гинтоки вздрогнуть. Он резко садится на футоне и некоторое время слепо смотрит в темноту. - Я смогу. Я мог делать это в течение многих лет. Не недооценивай меня. Голос Гинтоки звучит твердо, но устало. Такасуги только вздыхает и, оттолкнувшись от стенки, делает шаг к Гинтоки. Тот вздрагивает, и в темноте видно, как Саката пытается отползти назад, но силой воли заставляет себя остаться на месте. Шинске останавливается и с легким недоумением смотрит на бывшего товарища, сейчас ужасно напоминавшего испуганного, загнанного в угол хищного кота. - Ты боишься меня? – в голосе звучит недоверие. – Почему? Мы же теперь одинаковые. Алые глаза блестят в темноте. - Нет. Мы разные. Такасуги усмехается, уловив в дрогнувшем голосе слабость, и делает еще один шаг. А затем еще один. И еще. Гинтоки не двигается, только неотрывно следит за ним, и это почему-то ужасно возбуждает. Беззащитный, почти утонувший в собственных кошмарах, он ломается, крошится на кусочки, и та часть его, что принадлежит Хиджикате, медленно умирает. Такасуги знает, что это та часть, которая делает Гинтоки собой, та часть, которая заставляет его душу сиять, но тот Гинтоки никогда не сможет принадлежать ему, и Шинске понимает это как никто другой. Но даже сломанный и покалеченный Саката изумительно прекрасен, и Такасуги желает получить его хотя бы таким. Тогда он будет полностью принадлежать ему, и только ему. Хиджиката не сможет ничего с этим сделать. Гинтоки погибнет. Гинтоки останется с ним. - Ты мой, - медленно произносит Такасуги. - Нет. - Ты мой, - садится рядом Такасуги. - Нет… - Ты. Мой, - выдыхает прямо в губы Такасуги. - … В темноте не видно ран, но Шинске знает, что Гинтоки плачет сухими слезами, а его серебристая душа растворяется в воздухе. Его глаза закрыты, губы беззвучно шепчут имена, руки устали отталкивать непонятно кого. Он просто желает, чтобы все это закончилось, и Хиджиката, гонявшийся сейчас за каким-то очередным призрачным преступником, не может ничего с этим сделать. Такасуги может. - Они – часть тебя. Они – твое прошлое. Ты не сможешь сбежать от этого. Позволь им захватить твой разум. Позволь себе расслабиться. Ты заслужил это. Хватит. Ты устал. Все хорошо. Никто не будет винить тебя за это. Твоя битва окончена. Оставь все это мне. Гинтоки хочет просто сдаться. Такасуги прав. Он и так сделал слишком много. Сколько ему еще спасать этот чертов мир? Спас бы кто-нибудь его. Больше всего он нуждается в этом именно сейчас, но рядом нет никого, кроме проклятого Такасуги. Который все шепчет ему на ухо, что пора бы сдаться. Его руки удивительно нежно касаются белоснежных кудрей, и это та ласка, которой Гинтоки от него никогда не получал. Это пугает похлеще затапливающих комнату кошмаров – Черный Зверь ластится только к тому, кого считает целиком и полностью своим. - Отпусти меня. Шепот у Гинтоки срывающийся, почти скулящий, и слышать это непривычно даже ему самому. Он никогда не умолял и никогда не унижался – это не в его характере совершенно – но сейчас он готов встать на колени, лишь бы его оставили в покое. И дело не в его несчастной тушке. Просто Гинтоки остатками рушащегося рассудка понимает, что Хиджиката и Кагура с Шинпачи бросят все и кинутся за ним даже в Ад. Он не желает, чтобы близкие ему люди гнались за тенью спятившего человека, который когда-то был для них целым миром. Он слишком хорошо знает, что это такое. - Ты хочешь, чтобы я ушел? Оставил то, что почти получил? Ты недооцениваешь меня, Гинтоки, - Такасуги выдыхает его имя мягко, куда-то между ухом и белыми кудрями. – Или напротив, переоцениваешь. «Ценное уточнение», - горько думает Гинтоки. Он как никто другой знает, что Такасуги не сможет его отпустить. Это все равно, что поставить крест на огромной части его жизни. Сделать ее бессмысленной. Шинске ненавидел пустую трату ресурсов. Особенно если это было его личное время. - Отпусти меня, - безнадежно повторяет Гинтоки. Он знает, что его просьбы никогда не достигнут ушей Такасуги, но все еще на что-то надеется. Черный мазутный монстр прошлого тихо рычит над его кроватью, звезды уже давно погасли над его головой, имена уже не сдерживают тени, и все его усилия бесполезны. Но Шинске неожиданно отодвигается, пристально вглядывается в глаза Гинтоки и, поднявшись на ноги, медленно отходит к двери. В его глазах мелькает что-то такое, чего даже Саката понять не может. - Они всего лишь мертвы, Гинтоки. Все эти идиоты мертвы. И я тоже уже мертв. Гинтоки вздрагивает и с ужасом смотрит на печально усмехающегося Такасуги. Кошмары с мерзким шипением расползаются по углам, монстр испаряется в проникшем сквозь открытую дверь лунном свете, а звезды, едва погаснув, загораются вновь. Саката слишком хорошо знает, что это значит, и только непонимающе мотает головой. - Зачем? Ты мог получить меня прямо сейчас, я был бы полностью твоим просто потому, что не смог бы показаться на глаза Хиджикате в таком виде, так почему ты отпускаешь меня? Почему отгоняешь кошмары? Почему отпускаешь мое прошлое, Такасуги? В глазах главы Кихейтая нет жалости и нет сумасшествия. Впервые за огромное количество времени Гинтоки видит его таким, каким помнил – просто человеком со своим грузом ответственности и ран. Взгляд Такасуги немного искажен болью, словно он пытается не смотреть на Гинтоки и все же не может отвести глаз. Тот же больше всего на свете сейчас отчаянно желает, чтобы Шинске не хотел его. Чтобы он не любил его. - Ты умрешь, - тихо говорит Такасуги, и Саката прекрасно понимает, что он имел в виду. Впервые в жизни подчиняясь его молчаливой просьбе, Гинтоки закрывает глаза, чтобы не смотреть, как тот уходит. Ты умрешь, если останешься со мной. Под утро в их маленькую квартирку заваливается Хиджиката с веником полевых цветов и злобно ухмыляющимся Сого на заднем плане. Едва проснувшаяся Кагура немедленно кидает в Окиту новеньким столиком, а Тоширо, с трудом увернувшись от массивного снаряда, врывается в темную комнатку Гинтоки и растерянно смотрит на его красные от недосыпа глаза, спутавшиеся волосы и похудевшее тело. Он мнет сильными пальцами букет, перекладывает его из руки в руку, не зная, куда деть несчастные цветы, пока, наконец, не кидает их на пол. Хиджиката неловко садится рядом и долго скользит по Гинтоки обеспокоенным взглядом, не решаясь даже прикоснуться к нему. Тот не выдерживает и, запрокинув голову, смеется. - Ты похож на наседку, - хихикает Гинтоки, и Тоширо, внезапно разозлившись, дергает его за руку и неловко клюет его куда-то в область щеки. Саката всхлипывает от смеха и, согнувшись пополам, уже просто истерически ржет. Сейчас краснеющий пятнами Хиджиката больше всего напоминал ему маленькую девственницу, которая пришла в комнату к своему парню и не понимает, почему тот повалил ее на кровать, хотя вообще он обещал ее чаем напоить. Смех Гинтоки звучит надрывно и слишком напоминает плач, чтобы Тоширо обманывался насчет его состояния. Следов Такасуги в этой комнате не осталось. Кошмары исчезли. Шинске отпустил его. Гинтоки не желает думать о том, что будет с самим Шинске. Хиджиката смотрит на него удивительно понимающе, печально, но молчит. Он знает даже больше, чем ему хотелось бы, но он готов принять все, что есть у человека, которого он любит. Гинтоки не мог выбрать Такасуги, как бы сильно того не желал. Он его не любит и не может дать беглому преступнику того, чего тот отчаянно желал. Это причинило бы боль всем. Он не имеет права раскидываться жизнями близких ему людей ради призрачного, безнадежного шанса что-то исправить. И все же Гинтоки сожалеет так, что это почти больно. - Я уничтожу этот мир, - шепчет на ухо Такасуги. - Мы спасем этот мир, - твердит Хиджиката. Гинтоки закрывает глаза и ощущает руки на своих запястьях. Ладонь Хиджикаты теплая, не очень большая, но сильная. Ладонь Такасуги прохладная, крупная и жесткая. Гинтоки чувствует мозоли от катаны на обеих руках и тихо смеется. Они одинаковые. И достичь хотят одного и того же. Просто Такасуги выбрал путь разрушения, а Хиджиката - созидания. И Гинтоки не может сказать, кто из них больше прав. Такасуги в его сознании умирает, рассыпается на кусочки и, наконец, тонет в кровавом море. Гинтоки стоит на поверхности мерзко пахнущей железом жидкости и чувствует, как слезы катятся по его щекам. Обычные слезы. Не кровавые. Кто-то из них должен был утонуть. Шинске не смог убить того, кто был для него самым желанным в этом мерзком и несовершенном мире. Гинтоки смог не подать ему руку. Гинтоки открывает глаза и видит перед собой сероватый потрескавшийся потолок его комнатушки. В свете, пробивающемся сквозь приоткрытую дверь, витают пылинки, легко пахнет сигаретами, и Хиджиката, как домашний волкодав, мирно лежит на его коленях. За стеной что-то трещит и ломается, и Гинтоки на миг кажется, что это рушится его внутренняя тюрьма для прошлого. Единственное, о чем он все еще жалеет, так это о том, что он не видел взгляд Такасуги ни когда тот в первый раз целовал его, ни когда он уходил. Это те воспоминания, которых у него никогда не будет, и Гинтоки почти ненавидит свою привычку запираться от мира за тонкой кожицей век. Дверь неожиданно с треском проламывается, и в комнату головой вперед с диким воплем влетает Шинпачи. Гинтоки едва успевает проводить его ошалелым взглядом. В проеме стоят одинаково похожие на монстров Сого и Кагура, где-то сзади них маячат пришедшие на шум Катарин и Тама, а Хиджиката хмуро что-то рычит как потревоженный медведь. Чудом не потерявший сознание Шинпачи вскакивает на ноги и что-то кричит. Гинтоки с трудом разбирает его слова в общей какофонии. - …да не закрывайте снова глаза, Гин-сан! Гинтоки хмыкает и необыкновенно нежно перебирает пальцами черные волосы Хиджикаты, который от этого сразу успокаивается, игнорируя озадаченный взгляд Сого. - Да, Шинпачи. Больше не буду.