Картина

Романо рисует не спеша, аккуратно вычерчивая каждую деталь. Он старательно прописывает каждый фрагмент до мельчайших подробностей, подмечая зорким глазом все переходы оттенков, случайные тени и прочие мелочи, раньше укрывавшиеся от него. Сейчас Романо тренировался в написании пейзажей — и, надо сказать, они выходили у него действительно красивыми. Красивыми, но мёртвыми. «Здесь безусловно нужен более тёмный оттенок, » — думает Романо, проводя соответствующий мазок. Уж это он знает точно: не зря изучил множество картин, прищуренными глазами напряжённо всматриваясь в мелочи. А ещё откопал невесть где толстенную книгу в запылённой обложке, которую штудировал теперь изо дня в день. Да, он определённо не потратил много ночей подряд, читая при свече: нельзя, чтобы кто-то его заметил. Но теперь на время забыты все внешние проблемы. Сейчас существует только он и его творение. Ещё несколько аккуратных штрихов, и на бумаге недвижно застывает дерево. Не шумит, шурша листьями, не покачивавается от лёгкого ветерка — просто стоит, и всё тут. Романо уже в который раз бросает кисть на пол, и брызги краски противно-болотного цвета разлетаются в стороны, запачкав ему штаны. Впрочем, он даже не обращает на это внимания. Тряхнув вьющимися волосами, Романо подходит к столу и, отодвинув ящик, достаёт то, что и сподвигло его так усердно заняться рисованием. Подарок братишки Венециано, небольшая лакированная фреска. Тоже пейзаж, но уже с изображением реки. Итальянец будто находился там, на берегу, слыша весёлое журчание реки, гомон птиц на деревьях и шум зелёной листвы. Романо чуть улыбается и гладит фреску пальцем, однако уже через секунду решительно сдвигает брови. Он сможет сделать лучше! «Стоит выйти в сад, » — внезапно думается ему, — «свежий воздух улучшает кровоток, а значит, поможет и собраться с мыслями». Романо собирает краски, кисти, мольберт и прочие принадлежности в один большой кейс и уверенным шагом идёт к выходу из дома. Принадлежности оказываются тяжёлыми — возможно, потому, что среди них множество линеек, треугольников и прочих чертёжных принадлежностей, и конечно, та самая толстая книга. Романо действительно исправно следует всем советам из неё — кроме, пожалуй, одного. «Первым делом намечайте композицию; детали прорисовываются в последнюю очередь». Южный итальянец всегда поступает прямо противоположным образом. Он не скупится на мелочи. В результате всё, что он рисует, получается несколько тяжеловесным и нагромождённым, но Романо делает это специально. Внезапно ему приходит на ум один случай. Тогда он точно так же сидел в своей комнате за работой, не замечая ничего вокруг. Обернулся в раздумьях — и увидел того, кого не хотел видеть ни сейчас, ни в любой другой момент его жизни. Картофельный придурок стоял прямо за его спиной, внимательно изучая глазами рисунок. И чёрт побрал итальянца оставить дверь незакрытой! Романо резко вскочил со стула, намереваясь измалевать кисточкой всё лицо непрошеному гостю. Однако его запястье перехватила крепкая рука немца. Несколько секунд они так и стояли — Романо, трясшийся от злобы вплоть до завитушки на голове, и, будто в противовес, убийственно-спокойный Людвиг с холодным, пронизывающим взглядом голубых глаз. Впрочем, вскоре последнему надоела тишина.  — Спускайся вниз. Я и Феличиано идём на прогулку. Ждём только тебя, — короткие, отрывистые фразы. Вполне в духе военного командира. Романо потряс отпущенной рукой с кисточкой. Хватка у Людвига была что надо. Немец уже почти вышел из комнаты, но на пороге внезапно обернулся и окинул Романо взглядом. Тот всё ещё стоял, сжимая в руке кисточку. Уголок рта гневно подрагивал. Вот ещё, идти куда-то с ними! С неадекватным братцем Бельгии он бы и то провёл время лучше. И почему только Испания вероломно свалил «по делам», оставив его наедине с этой парочкой?  — Кстати, картина вышла неплохой. Тебе бы поучиться у Феличиано лёгкости, и… Тут Ловино уже не выдержал, захлопнув дверь прямо перед носом у Германии. Не в свои дела нос суёт, ублюдок. Из мыслей Романо вырывает громкий смех. Неужели Испания уже вернулся? И, похоже, его дружки тоже с ним, чтоб их. Теперь придётся как-то мимо них проходить. Тихо, чтобы не скрипели половицы, Романо пробирается к заветной двери. Проходя мимо комнаты, откуда доносился смех, он аккуратно заглядывает внутрь. Троица не замечает итальянца: у них есть дела поважнее. Вот Пруссия хрипловатым голосом доказывает что-то Франции, на что тот взмахивает руками и, сообщив небесам о беспросветной тупости своего друга, пускается в длинные рассуждения. Испанию же, похоже, разборки друзей вообще не интересуют: он увлечённо играет с Прубёрдом, смешно скачущим по столу и расправлявшим крошечные крылышки. Улыбка играет на лице румяного от смеха Антонио, а зелёные глаза блестят от восторга. Франция с Пруссией уже почти дерутся, но при этом так заразительно смеются, что и сам Романо немного улыбнулся. Солнце освещает стол с Прубёрдом, загорелые руки Испании и белоснежную макушку Пруссии, которого Франция уже повалил на диван, с силой вжимая в мягкую поверхность. В голове Романо будто что-то щёлкает, и он пулей бросается обратно в комнату, уже не заботясь о выходе из дома. Крепко заперев дверь — всё «плохое трио» страдает повышенным любопытством, знаете ли — бросает кейс на пол и судорожно достаёт всё содержимое. Карандашом намётывает только что увиденное, уверенными штрихами вычерчивая знакомые фигуры. Вот худощавый Франция, с видом победителя одной рукой вжимающий Пруссию в диван. А у самого альбиноса глаза прищурены и ухмылка до ушей. Не знает же Франциск, что уже через секунду Гилберт ударит его крепкими ногами со всей дури. А вот задорный Испания, на тыльной стороне ладони которого сидит Прубёрд. Другой рукой он поглаживает питомца Пруссии, совершенно искренне при этом улыбаясь и вообще сияя от счастья. Сочными мазками Романо хотел передать всю красочность этого простого, но в то же время такого наполненного счастьем момента. Время течёт, но Романо будто выпадает из его хода — просто творит в порыве так внезапно пришедшего вдохновения. В какой-то момент он, пошатываясь, встаёт со стула и звёздочкой падает на стоящую рядом кровать. Несколько минут он так и лежит — усталый, но неимоверно счастливый. Экстаз понемногу проходит, однако глаза всё равно полубезумно блестят, а с лица не сходит широкая улыбка. Полежав так ещё некоторое время, Романо встаёт и направляется к выходу. Отперев дверь, он оборачивается — и чувствует, что сегодня открыл для себя что-то безмерно важное. С картины ему всё так же счастливо улыбаются Франция, Пруссия и Испания.