Что кроется в душе поэта?

Альбина всегда была жестока. Она смеялась над ним, его немотой и чувствами, играла с ним как с мышкой, радуясь тому, как прекрасна была в его глазах. С годами он смирился с тем, что принцесса не воспринимает его любовь всерьез, но этой издевки в ее голосе он не ждал. "Я вас люблю. Я вас боготворю...", язвительно произносила принцесса, бросая в воздух колкие слова. Теперь-то он и сам слышал, как они смешны. Почему же они казались полными смысла, когда они лишь зарождались в его душе? Почему сама Альбина читала их с замиранием сердца, если сейчас ей так откровенно смешно и скучно даже слушать о его чувствах? Почему? Да потому что она не способна на любовь. Она своенравна, она сумасбродна, она не ведает сочувствия и снисходительности к его безумной влюбленности. Она всегда лишь играла им, да и сейчас играет, выставляя придворным шутом перед гостем. О, как лживы ее улыбки, обращенные к нему! Как сочатся ядом полные музыки слова, как стискивают тонкие пальцы хрустевшую парчу камзола принца! Она издевается над ним, показывая, как надоела ей старая игрушка. Альбина устала от его любви, она ей наскучила, а он был слишком надоедлив. Но как же мог он любить эти надменные глаза, которые, как он думал, умеют смеяться? Как мог он любить эти губы и мечтать об одном лишь поцелуе, если они сейчас травят его презрением и насмешкой? Как мог он любить эту куклу, в которой он пытался отыскать возвышенную и тонкую душу? Почему он боготворил девушку, которая капризничала и заставляла его выслушивать ее бесконечные мечты о принцах - и не было раза, чтобы она не смотрела, понимает ли он ее "тонкие намеки"? Она рвала его письма, выбрасывала его стихи самолетиками в окно, а порой шутила над тем, что он вполне может побороться за нее на турнире. Сегодня утром она даже сказала, что речь шла о турнире красноречия... Но вот в мягком, обманчиво-спокойном тоне ее голоса появились тревожные нотки. Альбина забыла строчку и раз за разом повторяла предыдущую, пытаясь по рифме угадать, о чем еще могло петь влюбленное сердце ее немого поклонника. - Ой, ну как же там дальше-то было, я же сейчас вспомню... Ну Патрик, ну как там дальше-то было?! Обиженный тон принцессы окончательно вернул все на прежние места. Альбина - ребенок, у которого сломалась любимая игрушка. Еще минута, и она бы стала плакать от злости, топая ножкой в изящной туфельке в королевский паркет. Сердце Патрика уже взывало к нему, снова и снова вздрагивая от жестокости его возлюбленной. "Найти стараясь лучшие слова...", срывалось с ее розовых как лепестки губ, и поэт шагнул с верхних ступенек. Хватит. Хватит. Хватит! Жестокая, надменная, злая! Гордость и надменность в ней идут бок о бок, а презрение и беспощадность и вовсе переплелись в одно! Она лишь ранит, думая, что любовь вечна и ничто не способно заставить ее воздыхателя переменить тон. Пытаясь подобрать лучшие слова для того, что сейчас билось в его сердце, Патрик на мгновение прикрыл глаза, однако вскоре снова посмотрел на принцессу, которая теперь с недоумением смотрела на него: ...Не знал я, красотою ослепленный, Что красота, быть может не права, Что ангел обернется скорпионом... - Да не было там таких слов! Не было, не было! Конечно, не было. И не могло быть. Как мог Патрик хотя бы отважиться на такие слова? Как мог не восхвалять ее красоту, не называть подарком с небес, волшебным цветком, ангелом и чудом во плоти? Как мог не петь дифирамбов, как мог не унижаться, снова и снова предлагая ей в открытых ладонях свое сердце? - Да. Это я сейчас сочинил, - ответило что-то в нем. И Патрик закончил: ...Над божеством развенчанным горюя, "Я Вас люблю", – вчера я говорил, "Я Вас страшусь", – сегодня говорю я. Широко открытые глаза Альбины были наполнены едва ли не ужасом. Казалось, что она увидела привидение. А Патрик молчал, стараясь понять, что же так ее шокировало - неужели то, что впервые за много лет он рискнул укорить ее? Принц же наоборот весь лучился радостью и счастливым изумлением: - Так это был розыгрыш? Насчет немоты? - Пенапью от удивления не мог отвести восторженного взгляда от фигуры поэта, облокотившегося на перила парадной лестницы. Альбина же наоборот молчала, ошарашенная и испуганная. - Я падаю... Держите меня... - тихо слетело с ее губ, а широко раскрытые глаза не сходили с лица Патрика. Тот вопрошающе улыбнулся. Падаете, Ваше Высочество? Вас нужно кому-то подхватить? Ах да, для этого у вас есть я, не так ли? Хватит, моя дорогая, я наигрался в эти игры, а у вас есть принц, которого вы так ждали. Пусть он носит вас на руках. Я для этого больше не гожусь. И по этому немому монологу, который Альбина отчетливо прочла в его глазах, и по его чуть презрительной улыбке принцесса окончательно поняла, что не спит. Это был не сон - Патрик действительно говорил! И говорил такие вещи, которых от него никто и ожидать не мог! - Мама... Мама, па...- принцесса уже метнулась к дверям, чтобы известить о чуде родителей, но, вспомнив, что так и не насладилась триумфом, мгновенно вернулась и вцепилась пальцами в лацкан камзола Пенапью: - Вот, принц! Вот что такое - настоящие чувства! Мама!!! - и с диким криком принцесса вылетела из зала. Неожиданно для Патрика все сложилось воедино. Вот отчего Альбина была так испугана, вот отчего был так ошарашен принц - он, немой воспитанник королевы Флоры, немой столько, сколько он себя помнил, заговорил. Не веря самому себе, он спустился с лестницы и шагнул к принцу, который в полном восторге уже подлетел к нему: - Пресвятая дева... Это не сон... Я произнес эти стихи вслух? - Ну-ну конечно! Ну говорите же еще, еще, ну? - Кажется, принц был так счастлив, что едва ли не парил над землей. Он то и дело встряхивал Патрика, будто бы не позволяя ему снова замкнуться в немом коконе, и с его лица не сходила счастливая улыбка. Возможно, решив, что ему нужно перенять инициативу, принц спросил: - Ваше имя? - Патрик, - легко ответил поэт. Кажется, говорить было так же просто, как и дышать...тогда отчего же он молчал все эти годы? - Молодец! - принц был в абсолютном восторге. - А мое знаете? - Пенапью...- быстро ответил Патрик, улыбаясь гостю. Тот в полном воодушевлении едва ли мог держать себя в руках, и Патрик спросил, желая удовлетворить давно мучившее его любопытство, - Симпатичное слово! Птичье, да? Кажется, Пенапью было абсолютно все равно, что имя, считавшееся в его семье почетным, было воспринято его новым знакомым именно так: - На птичье я согласен, мне раньше казалось, что оно больше с пивом связано! - чуть смущенно сообщил принц, облокачиваясь на плечо Патрика и то и дело взмахивая руками. Однако его желание убедиться, что немой друг его нареченной невесты чудесным образом начал говорить, было так велико, что он не остановился на достигнутом: - А теперь спойте что-нибудь - ну чтобы уж совсем убедиться! Сможете? Он так тряс его, был настолько переполнен этой неожиданной радостью, что Патрик не мог не улыбнуться ему. От боли, пронзившей его насквозь из-за злой шутки Альбины, сердце медленно перешло к тихой печали. Она жестока, надменна, горделива и совсем не замечает его - но что с этим поделать? Она принцесса, ну а он всего лишь протеже королевы, немой поэт с бездарно-смешными стихами. Она голубой крови, а кровь всегда налагает свой отпечаток на человека. Да, она не любит его - но что можно с этим поделать? Для него это не было секретом, и вот уже много лет он мирился с этой болью. Он нелюбим, но он любит и теперь наконец-то может по-настоящему ей об этом сказать. - А вы не могли бы исполнить что-нибудь свое? Тихий голос сверху заставил Патрика обернуться и заметить, что весь оркестр ждет его ответа. Пьер, дирижер и главный скрипач, смотрел на него долгим и внимательным взглядом. Эти люди были его настоящей семьей - музыканты, слуги, Марселла... Как никто другой, они понимали его. Патрик снова улыбнулся: - Ну если только с вашей помощью, конечно! - и, обращаясь к радостно замершему принцу, тихо сказал, - И не судите меня строго... Я сегодня как пьяный... Принц обернулся, вслушиваясь в радостный гомон в ложе оркестра, как вдруг Патрик замер. Острая боль пронзила сердце, заставив его облокотиться на перила и едва ли не упасть на ступеньки лестницы, прижимая руку к груди. - О небо... - прошептал поэт. Казалось, кто-то сжал его сердце жесткими и сильными руками, гораздо сильнее, чем когда он слышал смех Альбины или видел ее улыбку. Грудь горела, дыхания не хватало - ему казалось, что кожа его раскалилась и прохладный воздух в зале обжигал его. Прикрыв глаза от нестерпимой боли, Патрик замер, пытаясь успокоиться. - Что такое? Что с вами, Патрик? - встревоженный голос принца, мгновенно опустившегося рядом с ним, придал ему сил. - Патрик! Ну? Ну? Пенапью был так встревожен, что на нем буквально не было лица. Однако силы вернулись к несчастному поэту, и он встал, ободряюще улыбнувшись своему другу: - Ничего... Начнем! Первые дребезжащие звуки аккордов прорезали тишину, и Патрик легко запел. Он не закрывал глаз, но продолжал видеть ее: такую дерзкую, живую, веселую, порой жестокую, порой понимающую. Он думал о ней одной, вспоминая стихи, которые так и не решился ей отдать. - По земле броди, где хочешь, Хочешь - к звездам улетай, Лишь прошу: ни днем, ни ночью Ты меня не покидай! Лишь прошу, ни днем, ни ночью Ты меня не покидай... То, что ты мое дыханье, Никогда не забывай... Он не видел дверей залы, которые с легким стуком отворились, не замечал, что вслед за Альбиной в комнату вошли король с королевой и их свита. Патрик не видел даже Пенапью, который смотрел на него широко открытыми и полными детского восторга глазами, хотя он и стоял прямо перед ним. Перед его мутным взглядом стояла его возлюбленная: милая девочка с чуть насмешливой улыбкой, смотрящая на него широко открытыми доверчивыми глазами. Может, Патрик и не хотел верить тому, что той Альбины, в которую он влюбился, не существует? Наконец, он повернулся к ним, влетевшим в залу людям, прибежавшим смотреть на чудо. Он без труда отыскал Альбину, которая не могла оторвать от него глаз, то и дело неосознанно пытаясь потянуть королеву за руку. - И ночью звездной, и при свете дня Не покидай, не покидай меня... Пусть все исчезнет и уйдут друзья - Не покидай, мне без тебя нельзя! Как легко ему было говорить об этом! Как хорошо было выпустить из сердца то, что томилось в нем, боясь быть отвергнутым! Казалось, что в королевской зале они были только вдвоем, и Патрик почувствовал неожиданное тепло при мысли, что она полностью поглощена им одним. Он шагнул навстречу принцессе, которая так и не сдвинулась с места, чуть встревоженно наблюдая за ним. - Все забыв и перепутав, Ошибайся и страдай - Все равно ни на минуту, Ты меня не покидай... - тихо пело его сердце, и поэт мечтал лишь об одном: чтобы недоверчивое личико его возлюбленной хотя бы на мгновение озарилось улыбкой. Он продолжал, они были уже совсем близко. Музыка пела вместе с ним, душа рвалась к небесам. - Все равно ни на минуту Ты меня не покидай... То, что ты мое дыханье, Никогда не забывай... Альбина замерла. Еле заметный вздох удивления слетел с ее губ. Читать стихи, ловить покорные и влюбленные взгляды, знать, что он всегда рядом, - это одно, но слышать, как неожиданно прекрасный голос поет для нее одной, поет об истинной любви, - это совсем другое... Принцесса почувствовала дрожь в коленях, так сильно ее поразило все то, что делал сейчас человек, которого, казалось, она прекрасно знала. - И ночью звездной, и при свете дня Не покидай, не покидай меня... Пусть все исчезнет и уйдут друзья - Не покидай, мне без тебя нельзя! Голос - высокий, хрустальный, поражающий своей чувствительностью - пел снова и снова, снова и снова увлекал за собой. Королева стирала платочком слезы счастья - ее племянник, тихий и робкий, закрывшийся в своей немоте, казался ей сейчас старше и сильнее. Альбина тоже молчала, не находя слов и пытаясь совладать с чем-то, что переполнило ее сейчас. Она не могла поверить, что еще утром смеялась над этим человеком. Не могла поверить, что не верила его любви. - И ночью звездной, и при свете дня Не покидай, не покидай меня! Пусть рухнет небо и предаст любовь - Не покидай, чтоб все вернулось вновь... Последние звуки мягкой волной коснулись каждого в зале. Все молчали, и лишь прекрасный певец вздохнул, выравнивая дыхание и успокаивая быстро бьющееся сердце. Его печальный взгляд посветлел, когда он заметил, как королева Флора пыталась остановить слезы. Он быстро подошел к ней, не глядя ни на кого другого. - Милая королева! Ну как? Вы рады за меня? - он с почтением коснулся губами ее протянутой руки. Королева в последний раз вздохнула, глядя на своего воспитанника, и тихо проговорила: - Я в восторге, Патрик... - мягкие добрые руки наклонили его голову, и она легко поцеловала его в лоб. - Это счастье... Юноша улыбнулся и отошел от онемевшей толпы. Он обернулся, пытаясь понять, что же творилось в душе его принцессы, но наткнулся на ее недовольный взгляд. Альбина, казалось, была обижена чем-то - ее укоряющий взгляд уязвил его, и Патрик неожиданно произнес, разворачиваясь к ней. - Альбина! Утром вы изволили шутить по поводу турнира красноречия! Принцесса обиженно потупила взгляд, отводя голову в сторону. Вся ее поза говорила: "Ну да, я была неправа, но, между прочим, могли бы и не устраивать этой сцены! Да, я, может быть, и была виновата, но зачем говорить мне об этом?!" - Так просите же папу, пускай назначит его, если у вас еще не перевелись неплохие ораторы! От неожиданной смелости у него перехватило дух. Он перевел дыхание и посмотрел на короля - тот был настолько ошарашен, что мог в любую минуту взорваться. Однако смолчать теперь, когда он знал, что в подвале замка сидят невинные артисты, он не мог. - Похоже, они попрятались. Или их упрятали? - с невинной усмешкой обратился Патрик к королю. - Так вытаскивайте же их сюда, Ваше Величество! И никто из них не переговорит немого Патрика! Вот они, люди, взрастившие его, смеявшиеся над его немотой, не видевшие в нем человека! Вот они все стоят перед ним, не зная, что сказать! Вот те, перед кем он был сначала ребенком, а потом - никому не нужным нахлебником, бездарным и ничтожным немым калекой, непонятно почему живущим во дворце! - Приглашаю всех - в болельщики и судьи! - продолжил юноша, в приглашающем жесте разводя руки, но что-то в тот же миг пронзило его насквозь. Сердце, еще недавно так вольно бившееся, замерло, и на несколько мгновений от гулкой тишины в груди стало нестерпимо больно. Воздуха не хватало. Острая боль сковала движения, заставляя замереть. Патрик почувствовал, что падает, но внезапно ощутил чьи-то теплые и крепкие руки, подхватившие его за плечи. Он еле смог опустить голову, чтобы увидеть встревоженное лицо Марселлы, поддерживающей его дрожащее от перенапряжения тело. На ее щеках блестели слезы, однако глаза светились той лаской, которую он так в ней полюбил. Девушка крепко придерживала его под руки, и Патрик, понимая, что долго он не продержится, поднял голову и произнес, обращаясь к королевской чете. - Королева! Ваше Величество! Извините - что-то с сердцем. То зачастит...то остановится... Я отдохну немного. Умом он понимал, что королева встревоженно оглядела его и кивнула, что Марселла увлекает его за собой, тянет, не теряя времени, пока он еще стоит на ногах. Он еще слышал, как принц с радостными восклицаниями подлетел к принцессе и куда-то потянул ее, но все уже начинало тонуть в каком-то густом и холодном мраке. Он шел, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах и не упасть на девушку, которая с тихим шепотом влекла его за собой, наверх по лестнице. Он понимал, что она ведет его в его же комнату. Но через несколько минут, когда они преодолели только первый из трех лестничных пролетов, он ощутил слабую боль в груди и томительную тяжесть собственного тела. Из последних сил, уже теряя сознание, он ухватился за перила. Марселла поняла, что он сейчас упадет, и, нырнув ему под руку и переложив ее на свое плечо, повела его к креслу, в котором иногда отдыхали придворные. Всего несколько шагов, и она осторожно усадила Патрика, который, потеряв сознание, бессильно откинул голову на подлокотник. Его сердце билось трепетно и быстро, то успокаиваясь, то, вновь вспомнив все неожиданные чудеса сегодняшнего дня и все его переживания, снова задыхаясь в стремительном беге. Патрик уже не знал, что Марселла, печально глядя на его бледное и изможденное лицо, опустилась рядом с ним на колени и замерла, баюкая его тихим пением. Она то и дело оглядывалась, боясь, что что-нибудь может встревожить его и вырвать из такого спасительного беспамятства.