Про методы исследования

За шесть лет Валерика не раз пожалела, что позволила маме отговорить её от поступления на психологический — ошибки сканирования старинных текстов (почему годы надо было писать буквами?!), злобные библиотекари (не дающие увидеть оригиналы), неточные результаты исследований (по химическому анализу разброс в полвека), подлоги предыдущих исследователей и политика кафедры, не пропускающая к публикации работы, результаты которых расходятся с общепринятой версией событий, убеждали девушку в том, что изучать живых людей проще, чем давно умерших. Но научный руководитель — учёный независимый, активно продвигавший свою позицию по предмету и упорно обивавший пороги потенциально спонсорских заведений — обычно облегчал Валерикову студенческую жизнь: «Верь, что ты права, и знай, что борешься за правду, а если сил не осталось, вспомни, что герой нашей работы не отступил бы…» Однако в этот раз профессор тоже оказался настроен скептически: — Ты утверждаешь, что это портрет Дракулы? Студентка кивнула и восторженно воззрилась на научного руководителя. Седовласый историк поправил овальные очки и, встав из-за стола, подошёл к студентке, державшей холст аки щит от скептицизма преподавателя. — Обоснуй, — кивнул профессор и впился взглядом в картину, словно пытаясь найти на ней надпись «Щютка!» аккуратным почерком подопечной. Валерика тяжело вздохнула, поскольку если таковая надпись и имелась, то вывел её лично хозяин картины или кто-то из его предков. — Полное сходство со словесным описанием Модруссы, — как само собой разумеющееся сказала историк. Профессор посмотрел на неё аки Папа Римский на Яна Гуса и снова перевёл взгляд на портрет — значит, надо было продолжать обосновывать. Знакомые по общаге химики свозили шедевр к себе, проанализировали и подтвердили, что краски застыли примерно шесть столетий назад, состав их типичен для того времени и нормален для Венгерского королевства, а холст, несмотря на свой почтенный возраст, ни одной реставрации ещё не пережил — в смысле, не было их, а надо бы. — Анализ показал, что картина была написана в пятнадцатом веке, в Венгрии или где-то рядом с ней. — Продолжай. Историк пожевала губы, даже не зная, что ещё придумать… Точнее, вспомнить, и с надеждой посмотрела на портрет, словно надеясь, что языкатый господарь что-нибудь подскажет — в конце концов, это проблемы его репутации она пытается решить своей дипломной работой. Но кудрявый брунет на картине был предельно серьёзен. — Разве благородных людей с такой специфической внешностью было так много в Венгрии? Более того, мужчина был одет по всем правилам тогдашней моды — нижняя… «куртка» (польский кафтан? … всё у этих французов, законодателей мод, не по-человечески называется) тёмного цвета, с рукавами в облипку и воротником-стойкой, из-за которого виден кусочек белой рубахи, тёмно-зелёный с каким-то узором и меховой оторочкой (бобр? или на соболя раскошелился?) незастёгнутый жупан — штанов не было видно (очень к счастью), лишь остроносые всадничьи сапоги, явно заканчивающие чуть ниже колен — образ венгерского франта середины пятнадцатого века «отравляли» лишь усы, правда, не такие густые, как на общеизвестном фотороб… портрете. Но самое главное и единственное, что удалось обоим авторам одинаково — глаза, изумрудно-зелёные, миндалевидные, «в обрамлении пушистых ресниц». Человек с портрета смотрел пронзительно, сквозь века, словно вот-вот выйдет из картины, поправит перевязь и… у профессора случится инфаркт, и она не защитится в этом году. — Ничего нельзя исключать, юная леди. А вдруг это старший сын Дракула, Мирча? — А когда он успел попозировать? — чуть не взвыла студентка. — Или Раду? — Раду же красивый! Милый! Кавайный! — «Ой! Перебор…» — А он тут… эммм… носатый. Ах да, ещё оба художника наградили ветерана войн с Османией колоритным «грузинским профилем», как изволил прокомментировать морой, после чего немедленно был послан к шайтану «вместе со своим совковым юморком». — Это не показатель! — патетично изрёк профессор, сложил руки на груди и грозно посмотрел на студентку, вцепившуюся в портрет. «Дата, место, одежда, лицо — ну что ещё-то, а?» Профессор ткнул пальцем в холст: — Здесь нет ШАПКИ С ПЕРОМ, украшенной восемью рядами жемчужин…