***
Первую ночь она проводит в Париже, любуясь ночной иллюминацией Эйфелевой башни с балкона гостиничного номера на двадцать шестом этаже. Ирэн не единожды останавливалась в этом отеле, приезжая в город по делам (или по особому вызову в парижский дом свиданий, как уж выдавался случай); и когда она просит накрыть ей ужин, портье с пожеланием всего хорошего приносит две бутылки стоящего вина. Ирэн выпивает их в одиночестве, бокал за бокалом, неотрывно разглядывая мелкие, незначительные фигурки спешащих по улице людей. Кто-то бредет один, кто-то парами или компанией из трех человек. Но даже множество различных людей не позволяют забыть миг, когда Шерлок показал ей телефон: при введении пароля выражение его лица ни разу не дрогнуло, но, когда она проходила мимо него в том самолете мертвых, в глазах у него ярко горело обвинение вперемешку с предательством. Она далеко не в первый раз посещает город влюбленных, но впервые ее с головой накрывает одиночество. Повинуясь прихоти, Ирэн вытаскивает со дна сумки мобильник. Исправив все сделанные под хмелем ошибки, она наконец-то составляет сообщение, которым можно гордиться: «Эйфелева башня восхитительна; думаю, даже лучше Ковентри. Успеете на последний поезд — сберегу вам ужин». Она засыпает, не успев отправить текст; а проснувшись утром, затуманенным взглядом видит, что мобильник сдох и сообщение не сохранилось. (Скорее всего, так даже лучше).***
С самой первой встречи Ирэн знала, что Джим Мориарти в принципе редко сомневается, а еще реже — когда приходится оставлять за бортом клиентов, доставляющих больше хлопот, чем преимуществ. (Ни у кого не нашлось доказательств смерти генерала Шань, но в среде Ирэн ни для кого не было секретом, что Шерлок Холмс ее не убивал). Поэтому ей не следует удивляться, что на второй день пребывания в Берлине приходит сообщение от Джима длиной в одно предложение: «Было весело, моя дорогая мисс Адлер, но все хорошее рано или поздно приходит к концу». Ирэн и не думает отвечать, а вместо этого выписывается из шикарной гостиницы и сдает в аренду едва заставленную мебелью квартиру в худшем районе города под одной из своих личин. Она все-таки не дура (и даже не по-дурацки сентиментальна, вопреки очевидному), но хоть и знала, что иначе это закончиться не могло, реальность бьет ментальной пощечиной по лицу, а от жестокого равнодушия как наяву покалывает губы. Ирэн и не думает отвечать, но набирает другое сообщение на другой номер: «Берлин под ногами, жаль, вам не скучно». Она замирает, направив курсор на кнопку «отправить», но щелкает «черновик». (Как-нибудь в другой раз).***
«Посетила дом, где вырос Моцарт», — печатает Ирэн в кафе Зальцбурга. «Не впечатлило, но я всегда была из команды Пуччини. Пожалуй, вы не согласитесь. Можете переубедить меня как-нибудь за ужином». «Вы бывали в Будапеште?» — спрашивает она спустя пару дней. «Только что пела в оперном театре, звучит потрясающе. Я ради забавы пою в опере, вы знали? Так ни разу и не поговорили о себе, да? Готова поспорить, ваша скрипка чудесно бы звучала на сцене». Только покидая пустынные поля Румынии ради цивилизации Будапешта, она подзаряжает телефон и печатает новое сообщение: «Я решила, у вас в роду цыгане. Прошла мимо такого скрипача на улице — сплошные кудри, скулы. Дальнее родство?» «София» по-гречески «мудрость», — пишет Ирэн в последнюю ночь в Болгарии. «Мудро ли будет признать, что я не права? Что я лгала, всегда лгала? Потому что я не просто вела игру, Шерлок. Но вы и так это знаете, правда?» (Отменить, отменить, отменить, отмени… сохранить).***
Она замечает слежку за день до отъезда из Стамбула. Замечает чувствами, будто за ней по шумному рынку, где она ежедневно покупает еду, следует не только ее тень. Повернувшись, Ирэн не может никого выделить из плотной толпы народа, поэтому проходит еще сотню метров, пока ощущение слежки снова не усиливается, и бросает косой взгляд через плечо. Вот там. Отличительный арабский шемаг, чью белую ткань колышет ветерок. Ирэн спонтанно сворачивает направо, притворяясь, что разглядывает товары уличного торговца, а мужчина повторяет за ней двумя лотками левее. — Прелестные украшения для прелестной леди? — с хорошо заметным акцентом предлагает продавец, протягивая ей на обозрение бирюзово-сапфировый браслет. Ирэн улыбается, но качает головой и идет дальше. Мужчина тут же теряет интерес к прилавку и направляется за ней. Когда Ирэн ускоряет шаг, переходя улицу, он поступает так же; когда она замедляется, его вдруг занимает голубое небо над головой. «Дерьмо». Ирэн ныряет в магазинчик по левой стороне, торгующий традиционной исламской одеждой для женщин. Пять минут спустя она выходит из дверей, прикидываясь хромающей и согнувшейся от артрита старухой, прикрывая лицо серой тканью хиджаба. Ковыляет мимо араба и бормочет извинение, а тот коротко кивает и отпускает ее, почти не глядя; его взгляд прикован к дверям магазинчика, который она только что покинула. Побег удается, но не успокаивает. Ирэн понятия не имеет, кто послал за ней мужчину, но выяснять не хочет. Она так торопится скрыться (тайком пробирается в грузовой отсек поезда и сидит в темноте, пригнув голову и сжав руки, а вокруг все громыхает и скачет), что даже не думает написать Шерлоку, пока не преодолевает на юге турецко-сирийскую границу. (Не сказать, что это важно, ведь она уже решила, что, если еще когда-нибудь ему напишет, это будет в последний раз).***
Свободней дышится лишь в Эр-Рияде, где у нее есть высокопоставленные друзья — но не обходится и без высокопоставленных врагов. Все происходит, когда она скрывается под защитой паранджи, которая уже несколько дней служит ей хорошей маскировкой. Ирэн шаркающей походкой направляется по улице к квартире старого друга. По иронии судьбы, это тот же самый друг, что рассказал ей о Мориарти. Она знала Себастьяна Морана — а точнее, то, что ему нравится, — много лет, еще задолго до того, как он покинул Королевские вооруженные силы и присоединился к наемникам из «Blackwater» в качестве лучшего снайпера новейшей истории. Ирэн написала ему, прося помощи, потому что не знала, как использовать столько имеющейся информации, и он с радостью поделился собственным опытом: если не придумает Джим, то Ирэн может выкинуть чертов телефон в мусорку, потому что больше не найдет такого умника, способного ей помочь. Не сказать, что Ирэн не настороже, потому что она не расслаблялась с самого отъезда из Турции, но все равно не обходится без удивления, когда кто-то шагает из тени и хватает ее за правое запястье. Человек в маске, сквозь которую видно лишь темные глаза и тонкие губы, поэтому Ирэн предположительно определяет пол по сдавливающей руку хватке и грубому тону голоса (его английский звучит обманчиво мягко, приглушенный арабскими переливами): — Если не закончим здесь тихо — убью на месте. Ясно? «Вообще-то, люблю кончать с криком», — хочется сказать Ирэн, но мужчина выкручивает ей запястья с такой силой, что остается только глотать воздух подобно рыбе. — Так убей, почему нет? — спрашивает она, стараясь спрятать дрожь в голосе за требовательным тоном. Но мужчина не дурак. Он кривит губы в усмешке, которая становится еще угрожающее, ведь кроме нее все остальное скрыто маской. — Нет, мисс Адлер, — произносит он, перекатывая «р» на языке, прежде чем сплюнуть ее на пол, — награда за вашу поимку выше, если привести живой. Но! — другой рукой он показывает взятый из-за пояса револьвер и, приставляя дуло к ее боку, ухмыляется еще шире: — Но даже если я вас подстрелю, награда останется такой же, пока вы дышите. Ну что, пойдем? Ирэн не шевелится, но не успевает обдумать план побега, так чтобы ее не убили, как раздается слабый выстрел, словно кто-то выпустил пулю, находясь от них в нескольких сотнях метров. Сначала кажется, что это ее похититель спустил курок, что он додумался использовать глушитель, чтобы не привлекать внимание местных, но потом она видит, как у него расширяются и пустеют глаза. Секунда — и пистолет выпадает из ладони (скользя от них по песку), вторая — и мужчина с тихим выдохом валится на землю, а его душа отправляется из одного мира в следующий. Ирэн отводит взгляд от темно-красной крови, медленно собирающейся в лужицы у тела похитителя (выстрел в спину, пуля застряла в тканях, раз ее саму не ранило, умер почти мгновенно — Бог свидетель, Ирэн была бы только рада, мучайся он подольше), и рассматривает ближайшие крыши и окна домов, где вероятнее всего скрывался снайпер, чтобы осуществить настолько продуманный выстрел. Но никого нет, ни единого движения: не колышутся занавески, не мелькает цветное пятно, показывая, что кто-то стоял там мгновение назад. Будто ничего и не случилось — но это не правда, и в качестве подтверждения у ног Ирэн валяется мертвый мужчина. Ирэн известен лишь один человек, способный воплотить в жизнь (ха, в жизнь) этот маневр с ювелирной точностью; но эту мысль приходится откинуть, как только она, миновав три дома, приходит в квартиру Себастьяна, а тот сидит в халате, взъерошенный, с красными от неслабого похмелья глазами. После ее рассказа о случившемся, он заметно удивляется и беспокоится за ее благополучие. — Уезжай сегодня же, — советует Себастьян, и таким серьезным Ирэн не видела его ни разу за все время знакомства. — Если они знают, что ты здесь, даже я не смогу тебе сильно помочь. Могу обеспечить безопасный проход через границу, но не больше, — он нерешительно замолкает, хватает со стола блокнот и ручку, быстрыми движениями записывая адрес, и вырвав лист, передает его Ирэн. — Если повезет, доберешься до моего дома в Калькутте, — Себастьян нервно трет подбородок. — Не сомневайся, там тебя никто не достанет. Ирэн благодарит, принимает деньги, выделенные им на дорогу (включающие подкуп должностных лиц на таможне, хотя это всего лишь часть путешествия); но она никак не может выбросить из головы, в кого же целился ее загадочный спаситель, этот невидимый снайпер, потому что с болезненной вспышкой осознает, что настолько близко стояла к убитому, что легко было ошибиться. (— Не думай, — перед ее уходом говорит Себастьян, — просто беги, — и это лучший совет за долгое время).***
Ее удача, вопреки ожиданиям Себастьяна и ее надеждам, длится не долго. Она без особых усилий перебирается из Саудовской Аравии в Ирак, но по дороге к границе с Ираном метафорическая бомба взрывается. Кто-то как-то узнает ее в Басре, и наступает череда дней, когда Ирэн ничего не помнит, приходит в сознание с тряпичным мешком на голове и наручниками на запястьях, подпрыгивая на ухабах в задней части грузовика. Когда она шевелится, проверяя путы, ее останавливает безошибочный холод пистолета, прижатого к обнаженному горлу. Ей хочется что-то сказать, что угодно, но пистолет загоняет звуки назад, позволяя лишь задыхаться; так она молчит всю оставшуюся дорогу, которая словно растягивается на месяц, хотя в реальности занимает едва ли полтора дня, дорогу, что ведет ее из Ирака через Иран к побережью Пакистана. «Недолго осталось», — думает Ирэн, желая свободы, чувствуя под пальцами гладкую клавиатуру; потом: «Жаль, что так все кончится», и наконец, когда она уже не надеется выжить: «Мне жаль». Но они забирают телефон и не возвращают до казни, когда кому-то хватает доброты выполнить ее последнюю просьбу, пока она стоит на коленях в песке под занесенным мечом. Печатая три слова, которые Ирэн представляла в мыслях с момента поимки, она медленно выбирает каждую букву, продлевая свою пустую, никчемную жизнь еще на сердцебиение; когда она жмет «отправить», боль впивается сильнее, чем ударь ее меч, будто она сама, нажатием кнопки, подала сигнал опустить его на шею. «Прощайте, м-р Холмс». Ирэн закрывает глаза и ждет. (На мгновение становится интересно, что он подумает, получив сообщение, но мысль не задерживается надолго, потому что в разуме и сердце она уже мертва).***
Она никогда не думала, что проживет так долго и узнает, что чтобы покинуть один британский телефон в Карачи, связаться через пол мира со спутником и переправиться на другой британский телефон в карман мужчины, готового отсечь ей голову, сообщению хватит всего два с половиной удара сердца. А потом Ирэн поднимает взгляд на своего палача, видит искрящиеся глаза, что не пропускают ни одной мелочи, и впервые за долгое время она по-настоящему жива. (Убегая, она сбивает с ног одного из похитителей, который уже нацелился выстрелить Шерлоку в спину, в то время как последний разбирается с оставшимися террористами. Ирэн твердит себе, что пьянящая радость ударяет в голову лишь из-за волнения от погони, только и всего).***
Ирэн бронирует номер в самом бедном хостеле под именем, придуманным на ходу, кошмарно изображая акцент. (— А «Мориарти» в Канаде обычно имя? — спрашивает мужчина за стойкой, видя ее подпись. Ирэн лишь улыбается, отвечая «Oui»); но когда толкает незапертую дверь в свой номер, он уже ждет ее внутри. — Откуда вы узнали… — заговаривает Ирэн, но Шерлок прижимает к ее губам палец, и она охотно замолкает. — Я за вами следил, — сообщает он. Шерлок уже давно сбросил балахон религиозного палача и торопливо привел себя в порядок, скрывая следы, но под подбородком еще виднеется бледная полоска крови, которую Ирэн хочется стереть, провести по ней так же любовно, как по лично изготовленной плетке. Но он сжимает ее руку своей, и Ирэн боится пошевелиться, чтобы Шерлок не решил ее отпустить. — Не только здесь, — через секунду исправляется он. — Я следил за вами еще с Лондона, — его рука скользит по ее предплечью, пожатием отмечая все страны, в которых она побывала. — Франция, Германия, Австрия, Венгрия, Румыния, Болгария, Турция, Саудовская Аравия. Везде, куда вы ехали, я следовал за вами. Три раза я почти попался, пришлось держаться подальше, особенно когда на вас вышли. Я не мог их остановить, не нарушив прикрытие, но… — пальцы судорожно обхватили ее запястье — Ирэн понадеялась, что останутся синяки. — Я не выпускал вас из поля зрения больше, чем на полдня с тех пор, как мы покинули Европу. Ирэн вспоминает скрипача-цыгана, араба, идущего за ней по улицам Стамбула, загадочного снайпера в Эр-Рияде; потом берет Шерлока за руку, прикрывающую ей рот, и осторожно сдвигает ее к краям расстегнутой блузки. — Да, но откуда вы узнали? Острый взгляд оставляет на коже воображаемые рубцы, но из-за теплоты в нем можно и потерпеть жгучие покалывания. — Потому что вы сказали, что не продержитесь и полгода без защиты. Хотел узнать, насколько близка ваша оценка, — в тусклом свете комнаты блестят зубы, обнажившиеся в беспощадной усмешке. — Честно говоря, думал, вы протянете дольше. Слишком в вас верил. Ирэн не сдерживает хриплого смешка. Пусть бы он назвал ее круглой дурой за все желания, но даже это не уменьшило бы переполняющую ее эйфорию — потому что между строк скрывается: «Я никогда не позволю вам пострадать». — Да, но… — она наклоняется вперед, влажной прядкой касаясь его щеки. — Откуда вы узнали? Его улыбка смягчается за секунду до того, как расслабляется все тело. — Потому что, — шепчет Шерлок, нагибаясь ближе, пока его губы не оказываются в миллиметрах от ее шеи, пульса, от ее жизни, что он спас, — я проиграл. (Гораздо позже, перед восходом солнца, когда она уже полностью одета, Ирэн снимает с пальца кольцо и, склонившись над развалившимся спящим Шерлоком, вкладывает его в полуоткрытую ладонь. — Нет, дорогой, — шепчет ему на ухо и мягко целует в висок. — Ты не проиграл. Мы выиграли. Шерлок во сне улыбается; и в этот раз, уходя, Ирэн не боится оглянуться).***
Когда Шерлок входит в дом 221Б, Джон удивленно поднимает взгляд от ноутбука, лежащего на обеденном столе. — О, ты вернулся. — Блестящее наблюдение, Джон, — сухо произносит Шерлок, через кухню направляясь в спальню. На полпути Джон его окликает: — Так, похоже, ты завершил дело? Шерлок замирает на полушаге, одна рука медленно ныряет в карман пальто — Джону этого не видно. — Да, — подтверждает он. — Завершил. — И как прошло? Долгий миг Шерлок не отвечает, в глубине внутреннего кармана крутя в пальцах кольцо Ирэн. Наконец, пожимает плечами (как можно небрежнее) и отвечает: — Так, как ожидалось.