Монолит

Тсуна склоняется над ним и ласково улыбается. Свет сборит в уголках его глаз мягкими добрыми складочками. Хибари полупьяно поднимает верхнюю губу, ожидая услышать что-то вроде «оставайся», или «ты мне нужен», или «хочешь виски», но Тсуна хлопает его по плечу и выпрямляется: — Уходи, — добродушно говорит он, и Хибари устало закрывает глаза, откидываясь поглубже в кресло, только ради того, чтобы Тсуна еще раз потряс его за плечо или, если повезет, погладил по голове. Хибари ластится к его рукам, зализывает сбитые костяшки, преданно заглядывает в глаза и урчит, если Тсуна хотя бы просто смотрит на него. Тсуна ласково улыбается, иногда пинает ногами и — если везет нарваться на хорошее настроение — осторожно проводит за ухом кончиком пальца, то ли опасаясь, то ли брезгуя. Их отношения застыли в этом непонятном балансе, и, пожалуй, никто из них не хочет признаваться, что надо что-то менять. Хибари думает, что у него неплохо получается заставлять Тсуну оттаивать. Тсуна целует его в лоб и думает, что следует сделать это еще раз недели через три, чтобы Хибари не переставал так думать. Мукуро думает, что Тсуна — мудак, но так думают все, кроме Хибари, поэтому это неважно. На неудобную правду редко обращают внимание. — Уходи, — добродушно говорит Тсуна, и Хибари иногда очень хочется попроситься остаться. Тсуна улыбается, закрывая за ним дверь. У них же тут не любовь, в самом деле. У Хибари в руке бокал шампанского, взгляд где-то между каким-то супер-важным доном и его дочерью, а в крови все холодно и неподвижно, когда ребра вдруг лопаются с тихим восторженным треском. Тсуна подходит сзади, откуда-то то ли из-за колонны, то ли из-за портьеры, небрежно предупреждает — «это я» — и нежно заправляет волосы Хибари за ухо. Хибари перестает понимать, куда он смотрит, и замирает, боясь спугнуть. Тсуна жжет ухо соблазнительным шепотом, и он едва может заставить себя разбирать слова. — Хочешь, я поцелую тебя в шею? — шепчет Тсуна осторожно, и они оба знают, что Хибари уже пропал. — Прямо сейчас? — неуверенно спрашивает он, и Тсуна игриво выдыхает ему под ухо: — Или никогда. — Хибари чувствует его ладонь на своем локте, и Тсуна, сунув другую руку под пиджак со спины, проводит вдоль его позвоночника кончиком пальца, взрывая груды мурашек. Хибари чуть кивает и медленно, доверчиво откидывает голову, подставляясь. Тсуна легко, дразняще прикасается губами к светлой коже, потом еще раз, еще, и Хибари плавится от этих прикосновений, забывая, что на них могут смотреть, что он может смотреть на кого-то еще, что они не одни — остаются только губы Тсуны на его шее и больше ни-че-го. Тсуна гладит его рассаженную скулу, ласкает, смотрит почти нежно, как будто «ну что ж ты так» и «аккуратнее», и Хибари в ответ почти пялится почти с опаской, как будто влюбленно и непонятливо, но пока не очень обиженно, и Тсуне стоит это исправить. Он ждет, пока в ладони стихнет жжение от предыдущего удара, и снова тяжело замахивается. Тсуне нравится его дразнить. В конце-то концов, это льстит, да и… То, как жмется Хибари в ответ, как доверяется, как опасливо прикасается… приятно. Тсуна смотрит на него с хитринкой, и Хибари тепло улыбается, его зубы блестят в скудном ночном свете. Тсуна отворачивается и бросает через плечо: — Обними меня. Мне холодно. Хибари бережно прижимает его к себе, и Тсуна откидывает голову ему на плечо, пригреваясь, чувствуя, как Хибари притирается щекой к его волосам. Почему-то становится хорошо и спокойно. Тсуна разворачивается, закидывает руки Хибари за шею и встает на носочки, заглядывая в глаза. Хибари, дрогнув, наклоняется к его губам и… находит пустоту. Тсуна смешливо улыбается и треплет его по волосам, выпутываясь из кольца рук. Хибари тоже улыбается ему, признавая, что сегодня он победил. Окей, шеф, в следующий раз попробуем еще. Хибари с его хрупкой полудетской любовью чертовски удобен, и Тсуна взращивает его, пестует, стараясь не растравить и не разбить одновременно. Лицо не в счет, разумеется. Реборн скорее одобряет, чем нет, и Тсуна с издевкой берет под козырек. Хибари спит в его кресле, как и всегда, и Тсуна долго смотрит на него, а потом наклоняется и, уперевшись в подлокотники, невесомо целует в приоткрытые губы. Тихо выскользнув за дверь, он тут же громко возвращается и грубее, чем обычно, встряхивает Хибари за плечо. Тот открывает мутные глаза, и Тсуна ласково улыбается, легко читая в них желание остаться. — Уходи, — добродушно говорит он, и Хибари устало откидывается поглубже в кресло, только ради того, чтобы его разбудили еще раз. Тсуна нежно гладит его по волосам и ждет, когда на него снова посмотрят. — Уходи. — Свет сборит в уголках его глаз мягкими добрыми складочками. Он закрывает за Хибари дверь. Хибари прислоняется затылком к стене, подставив лицо небу, и улыбается, беззвучно говоря: «Да!» Мукуро думает, что Тсуна мудак, но так думают все, кроме Хибари, поэтому это неважно. Хибари думает, что знает Тсуну лучше, чем все. На неудобную правду редко обращают внимание. Тсуна смотрит на него из окна и пытается прикинуть, когда именно Хибари успел проснуться. Хотя какая к черту разница. У них же тут не любовь, в самом деле?