Семейные хроники Лесного царя

      «Чужой! Чужой в Лесу!»       Казалось, сама земля звенит обеспокоенным шепотом. Промерзший Лес испугался, толком не проснувшись от зимнего сна. В шапках снега, с хрустальной бахромой сосулек на ветвях — оттого еще звонче казался этот беззвучный, безголосый хор.       Ксаарз хотел спать, но звон мешал. Отмахнуться бы от этих тревожных шепотков, что вторили самим себе, и снова погрузиться в сон без сновидений, еще на несколько месяцев беспробудно… Но зажимать уши ладонями бесполезно: с недавних пор он связан с Лесом — душой и телом. Тончайшие нити, словно невидимая грибница, проникали прямо в его разум, оплетали всё тело, заполняли изнутри, разрастаясь даже в легких. Не для того, чтобы поработить его, но чтобы сделать Хозяином Леса! Однако, в минуты, подобные этой, Ксаарз очень сомневался, кто из них истинный господин. Лес сам склонил его залечь осенью в долгую спячку. Вернее, он не смог противиться непреодолимой сонливости, окутавшей всё вокруг. И вот теперь Лес же и не дает ему спокойно спать. Ложе мха ходит под ним мелкими волнами.       «Чужак пахнет дымом! Дым — это пожар!» — шептал Лес в ужасе. Ксаарз мысленно усмехнулся: даже зимой, укрытый снегами, Лес до дрожи в заледенелых стволах боится пожара.       Пришлось сделать над собой усилие и всё-таки проснуться. Не открывая собственных глаз, лесной хозяин потянулся невидимыми нитями к очагу этого страха, к тому месту, где объявился чужак. Наверняка виноваты люди из ближайшего селения, как уже бывало: пришли за валежником или поохотиться, развели костер, а Лес переполошился.       Тело Ксаарза лежало в покое и тепле, укрытое одеялом мягкого мха. Осенью на мох покрывалом лег слой листвы, а зимой сверху опустился пушистый ковер снега, утеплился плотной корочкой наста. Однако ему не было ни темно, ни душно. Он ощущал себя не только Ксаарзом — большая часть его существа была Лесом. Он был сам Лес. Всё вокруг принадлежало ему: необозримые пространства, чащи, луга, речные поймы. Все шепотки и каждый голос принадлежал ему, ибо он был всем. Вся жизнь была в его власти: от медведя и рыси до самой крохотной пичужки, до насекомых. И, конечно же, в первую очередь он ощущал всем своим существом растения: заповедную Дубраву до последнего корешочка, вековые сосны до последней иголочки, березовые рощи, ельники, заросли ивняка по берегам рек и ручьев. Каждый кустик принадлежал ему, потому что был им. Каждая травинка, что сейчас спала под снегом.       Ксаарз поначалу всерьез боялся раствориться среди этого многообразия жизней, но вскоре привык — и опьянение всемогуществом сменилось огромной ответственностью. Всё-таки он не стал всесильным богом. Пусть люди, которым он позволял входить в свои владения, и считали иначе. Иногда смертные удостаивались чести издалека видеть Хозяина в облике юноши-пастушка, играющего на свирели, сидящего на высоком обрывистом берегу над рекой Сестрицей, что разделяет Заповедный лес и простой. Хозяин, хранитель. Для людей он представал опасным чуждым божеством. Для Леса он обязан быть достойным защитником — для этого Лес его и принял.       Осматривая, вернее, мысленно ощупывая свои владения, Ксаарз понял, что виноваты в переполохе не люди. Человеческие существа сейчас вправду бродили по границе Дубравы, между берегом Сестрицы и Камышиным озерцом. Один человек, ростом повыше его самого, но тоже безусый и безбородый, одетый в овечий тулуп, потерявший шапку, надоедливо аукал другого — девочку. Та заблудилась, пока собирали валежник. Ксаарзу не было никакого дела до людских проблем. Он продолжил поиски нарушителя, дальше прощупывал владения, заодно проверяя, всё ли ладно в его большом хозяйстве… Но эти крики, громкий зовущий и перепуганный хнычущий, ему резали слух.       Чтобы не отвлекаться, он попросил первую попавшуюся «под руку» пичугу отвести потеряшку к охрипшему парню. Девчонку оказалось несложно увлечь: птичка с малиновой грудкой, порхающая перед самым носом, но в руки не дающаяся, мгновенно завладела вниманием и заставила позабыть о слезах. Ксаарз выдохнул с облегчением, по звериной тропке с пернатым провожатым девчонка доберется до… И он снова поморщился от визга, из-за которого с крон задрожавших деревьев чуть не съехали шапки снега: девчонка радостно кинулась на руки искавшему. Чтобы поскорее прогнать непрошеных гостей, Ксаарз заставил деревья громко и противно заскрипеть заледенелыми ветвями. Два человечка правильно поняли гнев Хозяина, они торопливо поклонились в пояс первому попавшемуся толстоствольному дереву, громко поблагодарили лесного царя за помощь, извинились за шум. Владыке решительно надоело отвлекаться на них: с дерева на голову парню упал небольшой мягкий ком снега — чтобы замолчал уже и шел домой. Парень опешил. Девчонка не удержалась, хихикнула. А птичка с малиновой грудкой замелькала над ними вновь, призывно зачирикала и повела в сторону реки, туда, где можно по крепкому льду без опаски перейти на другой берег к деревне. По пути Ксаарз велел пичуге разыскать потерянную парнем шапку.       Наконец-то в Дубраве снова воцарилось спокойствие… Ан нет, он не успел вздохнуть, как Лес напомнил шепотками: «Жар! Жарко! Пламя!»       Ксаарз нашел источник тревоги: пустовавшая медвежья берлога под огромным выворотнем. В этой глубокой земляной норе под козырьком сплетенных корней происходило нечто странное. Невидимые нити не могли подобраться ближе, что-то не позволяло. Растения, что там были, определенно пробудились! Среди зимы повели себя так, будто вдруг настало лето, причем пустились в рост с невообразимой скоростью. Ксаарз тяжко вздохнул: ясно, придется идти самому и разбираться воочию, что там за чертовщина творится. Хорошо хоть сие безобразие вершится совсем недалеко, по сугробам карабкаться меньше. Надо признать, больше всего в своих новых землях он невзлюбил именно обманчиво гладкие сугробы. То бежишь по ним легко, словно танцуешь. То вдруг наст под ногой хрустнет — и в момент провалишься по пояс или по острые уши. Выкарабкивайся потом, сушись.       Он попросил мох раздвинуться и выпустить его. Земля, пронизанная корнями, неохотно подалась, шепнула в ответ, предупреждая, что снаружи слишком холодно, но хозяин решительно покинул свою уютную не то могилу, не то колыбель.       И впрямь мороз! Особенно чувствительно щиплющий после прелого тепла сна. Впрочем, Ксаарз не боялся простудиться или замерзнуть: он же не так слаб, как человеческие существа, что, бывало, потерявшись в лесу, засыпали мертвым сном, убаюканные вьюгой. Тем более теперь, сочетая собственное бессмертие и жизненную неутомимость Леса — жалкие людишки о настолько «крепком здоровье» могли лишь мечтать! Ксаарз холод просто не любил, ибо не за что его любить. Но даже в легкой одежде ему было вполне сносно, не особо хорошо, но терпимо.       Лесной царь встряхнулся, поморгал, заново привыкая смотреть собственными глазами, а не чужими, одолженными у Леса. Огляделся. Широкая круглая поляна в сердце Дубравы, заменяющая ему тронный зал. Здесь летом до рассвета не смолкала музыка, лилось ягодное вино и пряный мёд, русалки водили хороводы. Зимой же это была вновь лишь пустая поляна. Только проплешина в снегу между корней самого старого дуба зияла черной разрытой могилкой — там было хозяйское «ложе».       Дубрава вместо замка. Крыша из крон, лишенных листвы, взамен стен — колоннада стволов, что не задерживает ветер и метель. Вместо трона — кочка между корней. Ксаарз в очередной раз повторил самому себе обещание выстроить дворец, какой положено иметь царю, пусть и лесному. Да, он изменился теперь, став единым целым с Лесом. Однако ему хотелось бы, как и в давние времена, спать в спальне с настоящей кроватью, одеваться перед огромным зеркалом, гулять по галереям и подниматься на высокие башни, чтобы любоваться прекрасными далями…       Ксаарз снова встряхнулся, прогоняя грусть по невозвратно ушедшему прошлому. Замок, что на мгновение предстал перед внутренним взором, никогда не принадлежал ему. И никогда не станет его собственностью. Поселившись в этих диких северных землях, приняв нелепый в своей странности титул лесного царя, Ксаарз отныне и навеки окончательно разорвал все былые связи. Ему просто нужно перестать оглядываться назад, вот и всё. Впереди новая жизнь — бесконечная и непредсказуемая. Ведь он сам этого хотел? Как бы то ни было, его странствия закончились, отсюда он сбежать не сможет. И чем дольше он здесь остается, тем глубже увязает корнями в почву.       Ксаарз вздрогнул, ощутив, как морозный воздух заледенил кончики острых ушей. Он рассмеялся и решил, что в его плохом настроении виновны холод и одиночество. Голода он не чувствовал, так как Лес во время долгого сна позаботился о его теле, доставляя по вживленным корешкам всё необходимое. Теперь ему следует поскорее привести себя в порядок — и выяснить наконец-то причину беспокойства Леса. А весной он обязательно вырастит себе замок. Сделает свою обитель еще больше и лучше, чем у его отца. Он тоже скроет замок колдовством, но не под видом холма, а оградив непроходимой чащей от незваных гостей. Будет у него жилище, не придется впадать, словно зверю, в спячку. Он сможет всю зиму напролет веселиться со своим «двором»: не позволит лешим застыть до весны, прикинувшись корягами, не даст русалкам уйти в ил омутов. К лешим пустые мысли! Он здесь не одинок. И ему не грустно! Это просто зима, поэтому рядом с ним никого нет. Летом всё станет по-другому.       Летом и он сам будет другим: волосы сделаются не белые, как сейчас, словно иней, но ярко-зеленые, в цвет листвы и трав. И глаза — не блекло-серебристые, а изумрудные. Какое разнообразие! Раньше-то он в любой сезон ходил банально золотоволосым с синими глазами. Нынче золото касается его локонов только ненадолго по осенней поре, и тогда золотятся лишь некоторые пряди, остальные кудряшки расцветают в тон пестреющего леса: ярким багрянцем, рыжиной, блекнущей зеленью сквозь желтизну, а у висков темный тон вечно зеленой хвои. В свою первую осень царем Ксаарз даже испугался: не заболел ли, не подхватил ли от лишайников лишай или что похуже.       Однако стоять столбом, размышлять о пустяках и ловить ленивые снежинки губами было недосуг. Сонное оцепенение, навеянное зимой и спящими деревьями, нужно учиться преодолевать, иначе в итоге станешь не лесным повелителем, а очередным трухлявым пеньком, что сидит в торфяном болоте и в спокойствии созерцает сквозь кружево крон бегущие по небу облака.       Ксаарз энергично потер ладони одну о другую — и, мысленно призвав порыв снежной метели, провел руками по воздуху перед собой, превращая снежинки в тончайшее стеклышко зеркала. Он внимательно рассмотрел свое отражение. Так и думал: бледные щеки перепачканы землей, длинные волосы посерели и потеряли блеск, на одежде пятна и прилипшие соринки. Покрутившись перед зеркалом, покачал головой, упрекая самого себя за неряшливость. Не дело! Штаны и длинная туника из мягкой козьей шерсти у него единственные — подарены старухой ведьмой, с которой он успел подружиться еще до своей «коронации». Мягкие сапожки сделаны тоже ею, сшиты из шкурок дичи, которую в обилии таскали ласковые рыси, его любимицы. Внучка ведьмы, бойкая малявка, чей возраст можно посчитать по пальцам одной руки, сплела ему шнурок для пояса, украсила деревянными бусинами и кисточками. Они обе приняли его, иноземца, нелюдя, истрепавшегося в нелегком пути странника, без лишних расспросов и подозрений. Видимо, почувствовали, что он такой же одиночка, как они сами — без поддержки, без друзей и родни.       Ксаарз вновь вызвал густую метель, отдался ее порывам, позволяя очистить себя до кончиков волос, разрешив снежным хлопьям забраться даже под одежду. Не идти же купаться в ледяную прорубь, если можно и таким способом избавиться от грязи, недостойной лесного владыки. От подобного «умывания» колючими снежинками у него щеки порозовели румянцем, глаза заблестели, сбросив пелену сонливости. Вот разберется с непонятным чужаком — и обязательно сходит навестить старую ведьму с мелюзгой. Наверняка им не помешает помощь, дров нарубить или починить что-то. Ксаарз мысленно предупредил рысей, и те отозвались радостным урчанием, в ответ послали волну нежности, он словно бы наяву почувствовал, как старшая из кошек трется пушистой мордой о его щеку. Он попросил поймать для гостинца несколько лишних зайцев, и рыси с удовольствием отправились на незапланированную охоту — уж чего, а зайцев во владениях царя было этой зимой предостаточно!       Кружившая вокруг него вьюга улеглась, словно собака свернулась возле ног. Ксаарз окинул себя взглядом в зеркале и увиденным остался вполне доволен. Конечно, это не те роскошные, тонкого мастерства одеяния, в которые он наряжался раньше, полагая их скучными в надоевшей повседневности. Зато и не жалкие лохмотья, какие также довелось носить некоторое время назад. Ксаарз решил, что должен бережнее относиться к подаркам, сделанным от чистого сердца.       Прежде чем покинуть поляну, он сотворил себе плащ из листвы и тонких побегов. По его воле в мерзлой земле пробудились растения: стрелами пробились сквозь снег, дотянулись до его плеч, опутали, оплели, соткали ткань из густых крепких стебельков, упавшую широкими складками до самых пят, и утеплили по всей длине пышной листвой. Правда, стоило побегам разорвать связь с землей, (не станет же лесной царь стоять на одном месте, как привязанный!) и сочная изумрудная листва моментально почернела, обожженная морозом. Зато по кайме каждый листочек покрылся белой полосой инея. Ксаарз пожал плечами, заставив плащ сухо зашелестеть. Хотя бы защищает от ветра, уже хорошо, да и выглядит неплохо. Нужно будет на досуге поиграть с вьюнками, придумать особый сорт, чтобы листья, даже засыхая, оставались мягкими и плотными наподобие животной кожи.              _____________              — О, надо же! Дракон? — воскликнул Ксаарз, бесшумно проникнув в бывшую берлогу, теперь больше похожую на пещеру. Пахло сырой землей, копотью, неровные стены были опалены огнем. На черноте особенно ярко выделялись змеящиеся зеленые побеги и длинные белесые корни, тянущиеся к незваному гостю, чтобы оплести покрепче и по возможности удушить.       Дракон оказался не слишком крупный, примерно с корову размером, если, конечно, не считать длинного тонкого хвоста, «лебединой» шеи и не учитывать размах изящных перепончатых крыльев. Попутно огрызаясь на ожившую шуструю зелень, ему удалось разрыть нору, увеличив логово под себя. Хозяин Леса еще на подходе подивился, что снег почернел от выброшенной свежей земли, кучками, комьями и вроссыпь разбросанной вокруг лаза в берлогу.       — О, надо же! Эльф? — в тон ему пророкотал гость. Правда, вместе с чистосердечным удивлением в голосе крылатой ящерицы звучало куда больше раздражения и усталости. Похоже, он пытался устроиться здесь на ночлег или даже на зимовку, но решительно воспротивившиеся этому колючки и зеленые плети ужасно мешали улечься и отдохнуть.       — Я полагал, драконы вымерли, — пояснил своё удивление Ксаарз.       Он бесстрашно прошел дальше, приблизился к дракону на опасное расстояние, так что даже растениям стал ясен риск. Корешки и плети потянулись к хозяину Леса, словно собирались его удержать от безрассудного дружелюбия, а желательно и вытолкать наружу, на холод. Однако Ксаарз не обратил внимания на такие «уговоры» и не дал утянуть себя за одежду. Вместо этого сбросил с плеч мешающий плащ и завесил им выход, чтобы закрыть от ветра и начавшегося снегопада. Плащ моментально «прижился» на новом месте, выбросил во все стороны побеги, вцепился в земляные стены, пол и потолок, выпустил новую зеленую листву, от которой приятно запахло свежестью и весной.       — А я полагал, что эльфы предпочитают теплые края, и в этих кошмарных северных землях ни один ушастый дурак не поселится по доброй воле, — парировал дракон с небольшим запозданием, ибо несколько мгновений был сильно занят: его длинный острый нос вместе с клыкастой нижней челюстью ненадолго стянула очередная назойливая плеть, которую пришлось порвать и перегрызть. По тому, как морда скривилась от брызнувшего сока, Ксаарз сделал вывод, что дракон не из тех зверей, что любят пощипать молодую травку.       — Что же привело тебя в эти кошмарные северные земли, о дракон? — поинтересовался хозяин Леса.       Ксаарз резко выбросил руку вбок, тем самым заставив дракона вздрогнуть в напряжении, но оказалось, что он лишь хотел поймать сидевшего на земляной стене жука. На раскрытой ладони лесного владыки жук, подчиняясь непроизнесенному колдовству, в считаные секунды вырос до небывалого размера, сделавшись больше кулака. Он оказался светляком: мягкое бирюзовое сияние от его брюшка пятном прорезало темноту в норе. Ксаарз вновь посадил жука на стену, на сплетение корней и побегов. Впрочем, как сам хозяин Леса, так, похоже, и дракон, имели достаточно острое зрение, чтобы прекрасно видеть друг друга без такого скудного светильника, и всё же при свете в берлоге стало уютнее.       — Я странник, видишь ли, — ответил дракон, беспокойно ёрзая всем телом: не получалось улечься на земле, ибо из нее постоянно вылезали новые и новые побеги. — Я искал место, где можно было бы отдохнуть и поспать. Я удивил тебя? Есть еще причины, чтобы рыть нору посреди зимнего леса?       — От тебя исходит сильный жар, о дракон, — заметил Ксаарз, приблизившись еще на шаг. Он протянул к нему руку, однако без разрешения всё же не дотронулся до твердой кожи, блестящей в полумраке глянцем морщинок-чешуек.       Дракон не счел необходимым отвечать, презрительно фыркнул, испустив через ноздри струйку дыма. Хозяин Леса закашлялся, дракон имел запах не самый приятный, нечто вроде опаленной на костре шерсти и старой стельки мужского сапога, просушенной на углях до поджаривания.       — Из-за твоего жара, из-за твоего пламени Лес пробудился от зимнего сна, — сказал Ксаарз.       — Я заметил, — сухо отозвался дракон, лапой пришибив особенно надоедливый росток, и скривился из-за мстительно впившихся в подушечки мелких колючек.       — Если ты желаешь остаться и пользоваться радушием Леса, прошу, назови свое имя, — предложил Ксаарз.       — Ты хочешь сказать: твоим радушием? — прищурил вишнево-красные глаза дракон. — Ты-то сам кто такой?       — Я — хозяин Леса, зови меня Яр.       Ксаарз представился так, как назвала его малолетняя внучка ведьмы. Девчушке не хотелось ломать язык, и он согласился, ведь новая жизнь требовала нового имени. Тем более мелюзга, лишь недавно научившаяся выговаривать «р», забравшись к нему на руки, объяснила свой выбор ясно и просто: «Ты такой же яр-р-ркий, как солнышко!»       — Не собираюсь тебя никуда звать, — хмыкнул дракон, поймав на слове. — Подозрительно это, больно ты молод, чтобы быть владыкой собственных земель. Даже для эльфа ты выглядишь слишком… сопляком.       Ксаарз не собирался обижаться на уставшего зверя.       — Ты будешь оскорблять меня или попросишь о гостеприимстве?       — Марр! Руун Марр, — со вздохом назвался дракон. — Теперь отзови колючки, я хочу спать. И сам можешь тоже убираться восвояси.       Услышав имя, эльф помедлил короткое мгновение. Но и не подумал уйти.       — Ты такой теплый, Руун.       Доверив ему свое имя, дракон перестал быть для него опасностью. Более того, приняв его как гостя, лесной царь получил над ним определенную власть. Ксаарз мысленно попросил Лес разрешить дракону остаться, как забредшему зверю. И растения наконец-то успокоились, полностью полагаясь на волю повелителя, побеги спрятали колючки и сложились в жестковатую подстилку на земляном полу.       — Хочешь, чтобы я тебя согрел, ушастый? — оскалился дракон. Однако не отпрянул, когда Ксаарз по-хозяйски положил обе ладони на его длинную шею. — У тебя ладошки, как ледышки. Неужели владыка Леса не может позволить себе шубу из медвежьей шкуры? Тощий оборванец ты, мелкий сопляк, а не владыка.       — Ты меня не прогонишь обидными словами, о дракон, — улыбнулся Ксаарз, не разрывая прикосновения. — Ты ранен, я сразу ощутил запах крови, едва подошел к норе.       — Я не твоя лесная животина, не смей меня лечить, — огрызнулся дракон, досадуя, что его уловку так легко раскусили.       — Я обязан избавить тебя от боли, ведь ты мой гость, — улыбка Ксаарза стала еще шире, многозначительней. Дракон поёжился, сложил крылья удобнее, будто собирался при первой же для себя опасности немедленно убежать, вырваться из любых сетей, что мог приготовить для него этот странный сопляк с белыми, как снег, волосами.       — Я ощущаю твою боль, — пояснил Ксаарз. — Приняв тебя в свои владения, я разделил с тобой твои чувства. Теперь я должен залечить твои раны, иначе не смогу уснуть.       — Ты собираешься залечь в спячку? До весны? — удивился дракон, отчего ороговевшие шипастые брови на его морде забавно выгнулись двумя дугами.       — Я спал, пока ты меня не разбудил, — кивнул тот. — И я хотел бы, если ты не против, остаться здесь с тобой. Ты поделишься со мной своим теплом?       — А ты накормишь гостя? — прищурился Марр Руун. — Ростом ты не вышел, мяса на костях нет, тебя даже если целиком проглотить — не наемся, лишь изжога замучает. Требуешь разделить с тобой ложе? Пусть ты похож на девушку и личико у тебя, как у принцессы, но я не из тех драконов, у которых ветер в голове! Я не знаю тебя, не делил с тобой еду и не дарил тебе цветов…       Дракон осекся, так как Ксаарз, весело рассмеявшись, стрельнул глазами на стену, увитую зелеными побегами.       — Дарить мне цветы? Нелепей подношения не придумать.       За разговорами гость не заметил, как на побегах стремительно набухли бутоны. Цветки начали распускаться, источая благовонный нектар, способный перешибить даже вонь драконьего дыма.       Этот запах не дал дракону вовремя учуять, что к норе приблизились хищные звери с дичью в зубах. Хозяин же получил мысленный зов и ненадолго вышел, чтобы вернуться с тремя еще теплыми тушками только что пойманных зайцев.       — От тебя пахнет кошками, — сморщил морду дракон. Однако одного зайца проглотил махом, под негромкий смех хозяина Леса.       — Разве ты не из тех драконов, что умеют принимать человеческий облик? — спросил Ксаарз. — Мне будет легче помочь тебе излечиться, если не придется иметь дело с толстой шкурой.       Он уселся на зеленую подстилку рядом с довольно облизывающейся мордой и нахальным образом взялся гладить ладонями горячие драконьи щеки. Потрогал длинные рога на макушке, пощекотал под подбородком, а еще обнаружил прижатые за короной шипов уши и принялся почесывать там тоже. От ощущения чутких пальцев на самой нежной и чувствительной коже, что имелась на всём его теле, дракон едва не заурчал в наслаждении, забыв о тянущей боли от раны.       — Я не приму облик двуногого, если не буду уверен в своей безопасности, — пророкотал Руун, жмурясь и невольно чуть-чуть дергая задней лапой.       — Разве ты не уверен в безопасности сейчас? — спросил Ксаарз медовым голосом.       — Тебе не удастся заполучить меня в свой зверинец, о любопытный эльф, — беззлобно рыкнул дракон, неуклонно таявший под невинными ласками. — У двуногих слишком тонкая шкура. У вас нет шипов и рогов, слабые когти…       — «У нас»? — переспросил Ксаарз с ноткой брезгливости. — Не забывайся, я не человек, не приравнивай меня к смертным.       — О, прости, владыка, — хмыкнул дракон. — Но ты выглядишь куда более хрупким, чем любой из двуногих.       — Кто нанес тебе эту рану? — Ксаарз мягко отвел кончик крыла в сторону.       Дракон с самого начала пытался скрыть от него это, но лесной хозяин заставил его расслабиться, обманул хрупкое доверие. Руун, словно трезвея, взглянул на зияющую прореху в своей, казалось бы, непробиваемой шкуре. Его голос прозвучал резче, чем мгновение назад:       — Тебе лишь бы потешить свое любопытство, маленький эльф.       — Она воспалилась. Похоже, туда попали кусочки стекла и ядовитое вещество. Ты подрался с алхимиком в его же лаборатории и перебил там окна и реторты? Как неосторожно, — пожурил помрачневшего ящера владыка, однако за шутливым предположением скрывалось напряженное внимание.       Тот промолчал.       — Еще в твоей спине давно застряла добрая… нет, недобрая дюжина наконечников стрел, — продолжал Ксаарз, прикрыв глаза веками, словно приглашая гостя полюбоваться своими прекрасными ресницами и бровями с изящным изгибом, на что дракон попался, словно обычный мужчина, послушно уставился. — У тебя старые шрамы на шкуре, как будто тебя пытали каленым железом. Обломаны когти, на нескольких пальцах выдраны с мясом. И крыло перебито, совсем недавно, поэтому ты не мог лететь. Ты пришел в мой лес пешком, как лошадь?!       Он распахнул глаза, и дракон, застигнутый врасплох, резко отвернулся.       — Мне было бы легче исцелить тебя, если бы ты принял человеческий облик, — повторил повелитель Леса.       — Тебе просто интересно увидеть мое превращение, — буркнул Руун Марр.       — Интересно, — не стал отпираться Ксаарз. Добавил: — Если я войду в тебя, тебе не придется терпеть боль.       Дракон издал звук, словно поперхнулся. Хмыкнул глумливо и возмущенно:       — А хвост мне не приподнять ради твоего удобства?!       — Попробуй, приподними, — прищурился хозяин, будто бы не понимая пошлой шутки. И придвинулся ближе, наслаждаясь теплом драконьего тела.       — Да ты!.. — не сразу нашел слова Руун. — Вот же наглый маленький эльф мне попался! На мужика не похож, а всё туда же!       — Куда — туда? — Ксаарз, не обращая внимания на возгласы, взял дракона за… руку. Обычную человеческую руку, только с длинными загнутыми ногтями.       Руун Марр опешил: сам не заметил, как изменил форму? Этот сопляк заговорил ему зубы — и заставил перекинуться! Конечно, в таком виде у дракона хвоста нет, а значит приподнимать нечего, как ни старайся. Ощетиниться тоже нечем, равно и скалиться бессмысленно. Вот мальчишка и хохочет, глядя на его растерянность.       Ксаарз уверенно держал его за руку. Заставил раскрыть кулак и приложил к его ладони свою ладонь, палец к пальцу: указательный к указательному, мизинец к мизинцу, и так всей пятерней.       — Как же ты собираешься в таком виде вылечить мое крыло? — недоверчиво спросил дракон, ведь вместе с хвостом исчезли и крылья.       — Вот увидишь, всё получится.       — Черт с тобой, делай, что хочешь, — проворчал Руун.       — Всё, что хочу? — уточнил маленький шутник, многозначительно выгнув бровь.       Даже в человеческом обличии дракон оставался гораздо крупнее обычного мужчины, невысокий эльф рядом с ним выглядел худеньким подростком. Тем возмутительнее казались гостю его двусмысленные намеки. Если уж кто к кому и должен приставать, так это он сам к смазливому хозяину, а никак наоборот!       — Только в голову ко мне не лезь! — прошипел Руун Марр. Он не отдернул руку, хотя в кончиках пальцев яркой вспышкой сверкнула короткая боль: владыка Леса выпустил невидимые нити, которые пронзили кожу, мышцы и сплелись с его нервами, объединив дракона и эльфа в единое целое. — Я так и знал, тебе просто любопытно узнать, что за зверь такой дракон. Ты с самого начала вознамерился влезть ко мне в память? Не смей этого делать!       — Кто же мне помешает? — растянул губы в ухмылке хозяин Леса.       Ксаарз всегда делал только то, что сам считал нужным, и не следовал никаким запретам или законам. Хуже того, любой запрет разжигал в нем пламя противоречия. Даже тень смущения в этом бурном недовольстве заставляла его играть против правил гостеприимства. Хотя кое-что ему подсказывало, что Руун Марр не столь уж недоволен, как хочет показать.       Эльф провел свободной ладонью вверх по обнаженному бедру, горячему, как от лихорадки. Впрочем, вполне возможно, что лихорадка имелась, нераспознанная из-за внутреннего огня дракона. Затем переместил руку выше, к животу. Рана начиналась от ребер сбоку и вела наискосок ниже пупка. Ксаарз вновь насмешливо приподнял брови: в людском обличии у драконов, оказывается, тоже есть пупки. Тем самым окончательно смутил гостя.       — Доверься мне. Дыши спокойно.       — Не слишком ты обнаглел, чтобы указывать мне, как дышать? — раздраженно фыркнул Руун.       — Если будешь задерживать дыхание, можешь потерять сознание. Тогда придется начать всё сначала, — ровным голосом произнес эльф.       Под тонкими пальцами окровавленные клочья мышц стали послушно срастаться. Глубокий рваный разрез заживал изнутри. Сгустки запекшейся крови рассыпались прахом, словно сгорали в невидимом огне, вместо темных, почти черных подтеков выступила свежая алая кровь. Плоть сама выталкивала глубоко впившиеся осколки стекла — разбитая вдребезги посуда из лаборатории алхимика и разноцветный оконный витраж. Яд, попавший с осколками, собирался в густые капли и стекал по краям раны, оставляя полосы на смуглой коже. Даже давно застрявшие наконечники стрел, раздирая старые шрамы, вылезли с язвами наружу, выпали, ржавые, на землю, позволив язвам затянуться, а шрамам разгладиться совершенно. Дракон шипел и жмурился, однако не двигался и, более того, пытался сдержать крупную дрожь, то и дело прошивавшую от макушки до копчика.       — Больно? — негромко спросил Ксаарз, хотя сам знал ответ, ведь чувствовал всё то же.       — Жжется, — прошипел Марр.       — Потерпи.       Руун послушно закрыл глаза. Лежать беспомощным и голым под руками лесного царя, пусть тот выглядит сопляком, хилым цыпленком рядом с тем, кто и в человеческом жалком облике не потерял драконью мощь и силу… Это было по меньшей мере странно.       — О, Небо! — выдохнул дракон с необыкновенным облегчением.       Эльф же не спешил его отпускать. Как и предполагал Руун, ему было чрезвычайно любопытно не только исследовать загадочное тело дракона, но и прикоснуться к разуму, заглянуть в память.       — Летать настолько приятно? — пробормотал Ксаарз. — Ну-ка, как ты это делаешь?.. Хм, оказывается, не так уж и сложно отрастить себе крылья. Непременно попробую…       Крепко держа за руку, теперь сплетя пальцы, он утомленно привалился к горячему плечу. Лечить чуждое тело, лишь внешне похожее на человеческое, но настолько отличное в своей сути, бывшему эльфу оказалось довольно тяжело. Лес давал хозяину столько сил, сколько он просил, и мог дать еще больше, если потребуется, вот только на восстановление собственного тела, использованного как инструмент, ему необходимо некоторое время. Впрочем, в первый раз Ксаарз и медведицу с трудом спас после выстрела одного неудачливого охотника. Зато потом со случайно поранившимся медвежонком получилось значительно легче. Вполне возможно, в следующий раз, если дракон останется и ему снова потребуется помощь, он управится с его ранами гораздо быстрее.       — А, добрался-таки до памяти, — хмыкнул Марр.       Словно бы нехотя, немного грубовато, дракон в благодарность обнял лекаря за плечи, прижал спиной к своей груди. Тот не возражал, напротив, устроился в его руках удобнее, постарался прижаться плотнее, с наслаждением впитывая тепло драконьего жара. Не открывая глаз, Ксаарз продолжал читать его память, словно листал книгу с занимательными картинками. Полеты. Охота. Стычки с людьми, заканчивающиеся либо благоразумным побегом, если людей было много и у них было оружие, либо пролившейся кровью, иногда потерями с обеих сторон...       Руун, обнимая эльфа, освобожденный от боли ран, как свежих, так и застарелых, сделал вид, будто задремал. Ведь только во сне воспоминания могут возвращаться такими явственными и яркими. Он видел те же самые картины прошлого, которые поднимал из глубин его разума жадный эльф, считая эту роскошь любопытства своей законной наградой за помощь.       — Думаю, я останусь здесь до весны, — негромко произнес дракон.       Ксаарз, по-прежнему с закрытыми глазами, кивнул. Добавил:       — Если проснешься раньше меня и проголодаешься, можешь поохотиться на кабанов. Их много вокруг Дубравы. Оленей и лосей не трогай.       — Мне придется назвать тебя своим хозяином? — уточнил Руун с напускным безразличием.       — Как хочешь, — разрешил владыка Леса.       «Хочу!» — подумал, но не произнес дракон.       Марр хмыкнул. Отмахнувшись от сцен прошлого, внимательно посмотрел на эльфа, очертил взглядом остроносый профиль. В таком ракурсе малыш не особо походил на девушку. И брови хмурит, совсем как взрослый. Черт разберет этих эльфов, сколько ему лет на самом деле, не угадаешь... Вдруг Руун понял, что связь между ними установилась двусторонняя: неожиданно захлестнула волна затаенной грусти — чужой, горло сжалось от по-детски безотчетной обиды на мир. Эльф вызывал в его памяти образы далеких стран, волшебной красоты дворцов, неведомых лесов с деревьями исполинами — и Руун ощущал его печаль, как свою собственную. Ксаарз не успел побывать везде, где хотелось бы, не успел увидеть всё, что мог бы увидеть за свою бессмертную жизнь. И теперь уже никогда не увидит, связав себя с Лесом. И его жег стыд за то, что он в этот момент зависти к чужой свободе мысленно предал то доверие, которое оказал ему Лес, приняв своим хозяином.       Марр Руун скользнул взглядом по напряженному безупречному лицу… и заметил шрам, косой штрих от скулы вниз к челюсти. Едва видимый, очень давний, тонкий. Шрам на лице бессмертного — невозможная вещь. Тем более на лице того, кто в совершенстве владеет искусством врачевания. Разве только эльф сам решил его оставить, как память о прошлом. Дракон не удержался, поднял руку и осторожно провел по чуть выступающей на коже линии подушечками пальцев, стараясь не задеть когтями. Ксаарз в его руках дернулся от неожиданности. И Руун получил ярчайшую вспышку — чужое воспоминание: перстень с острым камнем на руке отца, чье холодное лицо даже в крайнем гневе было прекрасно, как скульптура, но глаза обещали немедленную смерть… единственному сыну. Руун сморгнул, и всё исчезло. Ксаарз шумно выдохнул. Дракону стало всё ясно — такой же изгнанник.       — Ксаарз… Так и думал, что это ты, — произнес Руун. Эльф не шелохнулся. — Ты сменил имя на новое, изменился сам. Но я всё равно тебя нашел.       — Кто кого здесь нашел, еще вопрос, — криво улыбнулся хозяин Леса.       — Твой отец! — заторопился рассказать дракон. — Он приказал мне тебя отыскать. И передать...       — Замолчи! Не хочу ничего слышать о нем, — резко оборвал его эльф.       — Твои родичи нуждаются в тебе, — опешив, всё же договорил Руун. — Неужели ты откажешься им помочь?       — Даже если бы я мог покинуть это место, — соизволил пояснить Ксаарз, — я не желаю возвращаться туда, откуда меня с позором изгнали. Они отказались от меня, так что у меня нет обязательств перед ними.       — Не хочешь слушать, тогда посмотри! — предложил дракон. — Посмотри на них моими глазами! Что с ними стало!       — Нет! — выкрикнул Ксаарз и отнял руку. Отодвинулся. Незримые нити не разорвались, они натянулись, протягиваясь через воздух, истончились, но Марр всё еще ощущал их связь, пусть и сделавшуюся более слабой.       Руун вынужден был промолчать. Он, последний дракон из своего рода, не понимал, как возможно отвернуться от сына, как отречься от семьи. Вздохнул. В конце концов, он обещание исполнил — нашел того, за кем его послали. На этом всё.       — Кстати, я тоже наслышан о тебе, Руун Марр, — решил признаться и Ксаарз. — От Сильвана. Я был его спутником после тебя. А наш некромант не умеет страдать молча, как ты знаешь! Хотя, возможно, ты и не знаешь, ведь страдать научил его именно ты.       Дракон словно окаменел. Одно лишь имя, произнесенное с теплотой и грустью в голосе, прозвучало для него, точно проклятье.       Опомнившись, Руун попытался окончательно разорвать связь с эльфом, который так коварно заманил его в ловушку, но у него не получилось. С тем же успехом можно пытаться порвать в лоскутки воздух. Он понятия не имел, как избавиться от прошивших его тело невидимых нитей. Ощущать себя марионеткой на леске было невыносимо.       — Ш-ш, не дергайся, — ухмыльнулся Ксаарз. — Я не собираюсь мстить тебе за него. Это ваше дело, не мое. Мне интересно, уж не в его ли зельях ты недавно искупался? Не его ли лабораторию разгромил?       Руун покрылся болезненной испариной. Мелькнула мысль напасть на тщедушного эльфа, придавить, придушить. Но рассудок напомнил, что владыку Леса легко не одолеть. Оказаться вновь связанным колючими стеблями было бы совсем некстати, ведь так он потеряет последний шанс на побег.       — Неужели ты не ощущаешь вину за содеянное? За то, что отправил его тогда к людям, беззащитного, наивного, оставил на растерзание толпы? Позволил сгореть на костре? — продолжал выпытывать эльф, заглянув в нечеловеческие глаза с узкой черточкой зрачка. Зрачок пульсировал, выдавая бешеное напряжение дракона. — Или у тебя всё-таки есть оправдание твоего гнусного предательства? Где ты был в то время, когда он сгорал заживо? Ты хоть догадываешься, каких усилий мне стоило его спасти после того, как ты его бросил?       Как можно удержать собственные мысли?! Как можно заставить себя не думать о Сильване, если одно имя вызвало бурю воспоминаний?       Ксаарзу не пришлось прилагать усилий, чтобы вытащить из памяти дракона то, что ему было нужно. Оба сознания оглушила одна и та же сцена из недавнего прошлого, яркая, несправедливая, поэтому особенно болезненная:              «— Я не прошу простить меня! Хотя бы выслушай, пожалуйста! — Руун не видел другого способа умолять о внимании, он просто встал на колени, преградив дорогу, не позволив уйти.       — Замолчи! — Человек в балахоне алхимика, сплошь покрытом пятнами от зелий, шарахнулся от его протянутых рук так резко, словно дракон полыхнул огнем ему в лицо. — Как тебе хватило наглости явиться ко мне? Ты еще просишь тебя выслушать! После всего, что ты сделал?!       Стоящий рядом стол, уставленный приборами непонятного дракону назначения, склянками, колбами, ретортами и черт знает чем еще — перевернулся. Всё полетело на Марра, окатив его зельями и кислотами. Встретившись с полом, склянки брызнули обратно вверх осколками.       — Силь, прошу тебя! Дай объяснить!       — Убирайся!       — Но…       — Нет! — отрезал маг, но за показной решительностью Руун увидел для себя надежду...       Если бы только им позволили довести ссору до конца!       Им помешали. Вдруг какое-то маленькое низкорослое существо выскочило из темного угла, где пряталось незамеченное всё это время, и с размаха распороло длинным ножом живот дракона. Ведь тот стоял на коленях в человечьем обличии, почти беспомощный. Почти. Ошалев от боли, Руун без раздумий схватил вопящее существо и со всей силой и яростью отбросил от себя. Существо отлетело далеко, впечаталось в каменную стену.       Маг закричал в ужасе. Его бездонные глаза, обычно тихо светящиеся мягкой печалью, наполнились не просто презрением и гневом за события прошлого, но настоящей жаждой убить обидчика, посмевшего тронуть его... Зверюшку? Воспитанника? Марр даже не понял, что это за существо такое на него напало, а теперь корчится на полу, кашляя кровью. Оно, похоже, даже говорить не умело. Но зато дракон навсегда запомнит этот взгляд, до конца жизни он будет его преследовать.       Рууна просто смело с пола, уже в воздухе он успел перевоплотиться и распахнуть крылья — как его окатила волна встречного огня. Неожиданно маг раскрыл такую силу, что мог бы легко убить дракона одним мановением руки, одним своим желанием.       Руун сообразил, что у него есть единственный шанс на спасение. Едва выдержав огонь, он бросил в некроманта заклятье окаменения. На более сильное колдовство дракон был просто неспособен. Заклятье настолько простое и слабое, что могло дать Рууну лишь жалкие секунды, чтобы выскочить в окно и ринуться прочь от башни разъяренного мага, как можно дальше, как можно скорее…»              — Сильван?.. — выдохнул Ксаарз, сморгнул. Перевел полуслепой в ошеломлении взгляд на лицо гостя. — Ты напал на него... опять?.. Совсем недавно...       Сердце Марра болезненно сжалось. Снова этот взгляд! Снова он отвергнут. Его снова вышвырнут, как ненужного щенка, пинком с порога, скулящего, не понимающего своей вины. Ведь он защищался, ничего больше!       — Где он сейчас? Что ты с ним сделал?! ОТВЕЧАЙ! ГДЕ ОН?! — Голос маленького эльфа изменился, так звучал сам Лес, безмерно огромное могучее существо, не имеющее ни жалости, ни сострадания.       Дракон опередил движение его рук, не позволил схватить себя — отшатнулся, попятился к выходу. С каждым движением, поднимаясь с четверенек на ноги, с трудом делая шаг за шагом, он чувствовал, как рвутся незримые нити, связывавшие его и владыку Леса.       Ксаарз потянулся за ним, медленно отходя от потрясения увиденным, рванулся удержать... Но из земли за спиной эльфа стремительно выстрелили побеги и корни, обвили руки, заломили локти назад, не пуская.       — Ты оставил его в опасности! Одного! Без помощи! Еще не поздно исправить! — выкрикивал Ксаарз, дергаясь в путах, а растения всё гуще и гуще обвивались вокруг его тела, оставляя открытой лишь голову. Его притянули к земляной стене, то ли распяли, то ли заботливо спеленали. Эльф мог лишь бесноваться и кричать вслед трусливо убегающему дракону, надрывая голос: — Ты снова его предал! Второй раз! И снова по твоей вине он в беде! Как ты мог?! Ты должен вернуться и...       Эльфу заткнули рот огромным комком горьковато-сладкой дурманящей пыльцы.       На выходе из норы Руун на бегу облачился в чешуйчатую кожу и расправил крылья. Разбежался и взлетел, не оборачиваясь назад.       Он не видел, как нора сплошь заполнилась густой сетью побегов и крепчайших корней. Лес испугался за своего хозяина, расценив его злость как вспышку безумия, опасного прежде всего для самого эльфа. Владыку связали по рукам и ногам, втиснули в мягкую податливую землю, окутали прелым теплом. Перед яростно вытаращенными глазами распустился цветок с чарующим запахом, и, вдохнув аромат, Ксаарз быстро сник, прекратил вырываться. Позволил закутать себя в нежное одеяло мха, разрешил спеленать, как младенца. И усыпить. Лес проник в возбужденное сознание и забрал воспоминания о встрече с драконом, сочтя их вредными, спрятал глубоко в темноту, куда хозяин никогда не заглянет. Хозяин дал обещание и поэтому останется здесь, Лес не позволит ему уйти за чужаком.       Ксаарз погрузился в глубокую спячку. Словно умер.              ________              …Сорвавшись в стремительный полет, радуясь вылеченному крылу и пропавшим ранам, Руун Марр в то же время едва не выл от обиды. Снова! Снова он изгнанник. От него опять отказались, прогнали, не позволив произнести ни единого слова в оправдание. Он мог бы объяснить, он мог бы рассказать!.. Но его никто не желает выслушать. Никто. Никогда. Он никогда и никому не будет нужен. Как всю жизнь до этого. Пора бы уже ему смириться. Руун с горечью захохотал.       Улетая, он не имел привычки оглядываться. Как не видел он, что случилось с Ксаарзом, так не узнал, и чем обернулось его «пустяковое» заклинание для некроманта.       …Когда дракон улетел, вышибив витражное окно, маг, вместо того чтобы немедленно сбросить с себя хлипкие оковы заклятья, потянулся всей душой к лежащему у стены существу. Сильван выдохнул, лишь когда понял, что существо живо, до этого чародей не дышал, не замечая. Это маленькое нелепое создание казалось ему важнее собственной жизни. И не думая о себе, он первым делом занялся его ранами. Забот было много: залечить сломанный в нескольких местах позвоночник, треснувшие ребра и череп, снять боль, убрать последствия ушибов и кровоизлияний. Сильвану не было необходимости даже прикасаться, чтобы видеть каждый орган, каждую частичку неказистого тельца. Ведь это существо он сам оживил, совсем недавно собрал по кусочку, сложил воедино, будто изощренную мозаику…       Вот только, закончив лечение, полностью восстановив жизнеспособность и целостность маленького существа, маг остался совершенно опустошенным. Не мудрено — после вспышки ярости, которую он позволил себе излить на предателя, сразу занялся сложнейшим лечением. В сознании его мелькнула запоздалая здравая мысль: нужно было сначала освободиться самому, потратить малую крупицу сил на себя, а затем уже заниматься… Но Сильван не успел толком ужаснуться собственной опрометчивости — он потерял сознание от истощения. И при этом не упал, ибо окаменевшее тело превратилось в статую.       Спустя часы, когда сгустились сумерки, и элементарное заклятье получило необратимую власть над телом мага, превратив его в памятник самому себе, очнулось маленькое существо. Оно чувствовало себя прекрасно — пока не попыталось разбудить человека, застывшего в неудобной позе с поднятыми руками. Маг не отвечал, не шевелился и даже не был в состоянии моргнуть, чтобы успокоить горестно завывшее существо, нелепо прыгающее вокруг него. Сильван никак не мог дать знать своему воспитаннику, что всё еще жив, только скован неподвижностью, способной растянуться на вечность.       __________              Весной Ксаарз благополучно очнулся. Капля от тающего снега упала ему на лицо. На веки. Он разлепил ресницы и часто заморгал, пытаясь вспомнить, отчего хочется плакать. Обида? Несправедливость и беспомощность? Желание куда-то немедленно бежать? Кого-то догнать и выспросить? Кого-то найти? С кем-то встретиться... Не понимая, что за клубок странных чувств застыл в груди, Ксаарз пожал плечами и сладко потянулся: наверное, ему снился дурной сон. За долгую зиму сколько снов ни увидишь.