Однажды не пройти мимо

Поисковики – народ особый. Среди них нет мужчин, нет женщин. Есть только неравнодушные люди, которые раз за разом вступают в схватку с погодой, временем и природой, в том числе и своей собственной. Делают они это не за деньги, не за спасибо, а потому что другой человек попал в беду и нуждается в помощи сейчас, в эту минуту. Встречали в своих новостных лентах посты с заголовками «СРОЧНО! РЕПОСТ! ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК»? Под ними не просто текст и ориентировка на пропавшего. За такими постами - человеческая жизнь. Чаще всего, это жизнь ребенка или старика – самых беззащитных. Меня зовут Татьяна, но мои друзья знают меня как Сову. Друзья? Нет, они стали мне семьей, большой, даже огромной, семьей. Они такие же, как я. Менеджеры, юристы, продавцы, айтишники, начальники фирм. Поисковики. Люди, которые, выжимая все силы, бредут десятки километров и кричат до хрипоты в ночном лесу, ведут опросы, лазят по подвалам, забросам, бомжатникам. Люди, что в четыре утра звонят в справочные и будят сотрудников. Вот у Вас много знакомых, которые среди ночи отправят факс? А у меня такие появились. Это люди, чьи голоса в телефонной трубке подчас просто спасают. Без них я бы не справилась. Без них ничего бы не вышло. Я расскажу вам, как стала одной из них. Сегодня мне странно, как никогда. Сегодня ровно год, как это случилось, и я смотрю в окно, зажимая зубами сигарету. Снова и снова прокручивая в голове противоречивую информацию, пытаясь понять, как это вообще могло случиться? И сегодня мне снова приснятся страшные черные полыньи февральской реки, покрасневшие, заплаканные глаза мамы Юли, смотрящие на меня, сжимающую в руках рацию с дикой, почти отчаянной надеждой… Но я не имею права бросить все и опустить руки, сдаваться нельзя. Тогда точно ничего не получится. Впрочем, давайте по порядку. Я постараюсь, хотя это будет сложно. Даже спустя год меня душат эмоции, и сдержать их практически не получается. Февраль 2014. Москва. По радио в машине передают бесконечную политическую трескотню, сплетни и что-то еще. И вдруг, среди этой диджейской многолосой группы проскальзывает сообщение, заставляющее меня нажать на тормоз. «Двое детей ушли на прогулку и пропали… Никаких зацепок... Обращаться по телефонам..». Времени на раздумья не оставалось. Я судорожно набираю телефон горячей линии и умоляю разрешить мне поехать искать. Девушка-оператор соединяет с информационным организатором (это потом я узнала волшебное слово «инфорг»), мы договариваемся. Я еду домой, получив четкие инструкции по форме одежды, что взять с собой. В голове ухает тяжелым молотом, перед глазами плывут желтые круги. Мне плохо от осознания того, что где-то сейчас двое детей попали в беду. Дома мама кричит с кухни. Я не слушаю, я собираюсь. Медленно, сосредоточенно, словно понимаю заранее, насколько это будет тяжело. Февраль 2014. Трасса М7. Где-то на подъезде к Владимиру. Спустя шесть часов стемнело, а я миновала Колокшу. Чертовы пробки. Помню, как летела в ночь, помню - бесконечно звонил старший поиска на месте, координатор, уточняя мое местоположение. Еще помню, как, приехав, едва не свалилась почти замертво из машины. Я никогда не ездила так далеко и в таком нервном напряжении. Первое, что меня поразило, – количество народа. Ребят было человек восемьдесят, не меньше. Это напоминало огромный суетливый, но сосредоточенный муравейник. Все бегают, работают, и каждый делает свое дело. Невдалеке раздался лай, и ко мне, сидящей возле кучи раций на низкой туристической табуретке, подбежали две жизнерадостные лохматые псины. Собаки заставили меня вымученно улыбнуться, а подошедшая хозяйка представилась Шакирой, кинологом. «А ты кто?» – я пожала плечами. Ну, кто я? В обычной жизни я – это менеджер по персоналу с вечно длинными красивыми ногтями, уложенной прической и аккуратно накрашенными губками. Сейчас же - всклоченная тетка неопределенного на взгляд возраста в камуфляже, сосредоточенно дующая чай из жестяной кружки и кутающаяся в плед, пытающаяся одновременно согреться и настроить канал рации. Тогда я думала именно так. Впоследствии жизнь показала мне, что я была права с точностью до наоборот. «Ты мне сову напоминаешь», – фыркнула кинолог, и я кивнула. Сова так сова, хоть крышка от ночной вазы. Лишь бы детей найти. Минут через пятнадцать меня согнали с насиженного места и на столе, за которым я сидела, убрав аппаратуру, развернули карту. У меня глаза на лоб полезли от непонятных названий на ней: «Баварец», «Война», «Ветер-2», «АТВ», «Лиса-4». Мужчина, склонившийся над картой, представился координатором и дал мне первое задание. Сложное, как мне тогда показалось, очень сложное. Мне предстояло взять копию карты, найти точки входа-выхода в лес, и обозначить места постановки сирен с шагом в пять километров. Меня так и подмывало спросить, с кем он сейчас разговаривал, я ничего не поняла. Но пришлось топать, брать карту в палатке, над которой гордо реял оранжевый флаг с надписью «Штаб».Училась работать я прямо на ходу, периодически отвлекая ребят с глупыми вопросами. Но никто не осаживал, только подсказывали. Координатор принимает решение идти в поселок на опрос. Жребий выпал мне и еще троим новичкам под руководством опытного поисковика. Людей отчаянно не хватало. По дороге мне сказали, что это нормально, людей не хватает всегда. Помню хлюпающую кашу из снега и грязи под ногами и с неба… наши сумасшедшие вопросы всем подряд встречным людям… Дети пропали, Вы случайно не видели? Да, мы знаем, что Вы в курсе….Тетенька, просто не трогайте нас, пожалуйста… Еще помню, как кто-то пытался накормить нас печеньем и отпоить чаем, мокрых, уставших, замерзших, но продолжающих отчаянно верить. Мы знали, что там, за нашим спинами ребята не чешут - они вынюхивают лес. И они найдут! Не могут не найти. Еще я помню бешеный адреналин, который не давал спать, не подпускал сон. Тогда я впервые столкнулась с самой сумасшедшей верой в хороший исход. Взрослые здоровые мужики ходили и до хрипоты орали по мокрому, грязному, холодному ночному лесу. Они верили, мы все тогда верили. А утром приехали водолазы. И зрелище людей, одевающих акваланги в феврале, смогло пробить на дрожь кого угодно. Кофе, я помню стойкий кофейный и сигаретный запах. Мы все пили много кофе, пытаясь не отрубиться на ходу. А еще много курили, чтобы хоть как-то занять время, пока ныряли водолазы. Огромные, черные, страшные полыньи реки, к берегам которой и взрослому приближаться страшно. Меня снова пробила дрожь от понимания, что дети могли играть на берегу. А еще я помню отцов детей, рвущихся в лес наравне с поисковиками в легких куртках, ботинках, с непривычки снимающихся с середины тяжелой задачи и упорно твердящих: «Мы пойдем снова». Я помню родственников, которые в истерике кричали друг на друга: «Не смей плакать! Они живые! Мы их найдем, слышишь?» И это осознание, а если нет? А если не успеем? Но нельзя! Обязаны успеть, должны! Огромные группы людей шли и шли в лес, сменяя уставших выходящих. Хрупкая женщина, представившаяся Ирой, протянула мне сумку, мол, помоги разобрать. Ничего не понимая в этой сумке, я механически повторяла за ней. Убивала время. И координатор, проведший здесь почти сутки. Он сгорбленно склонился над картой леса, снова и снова водя по ней карандашом и пытаясь понять, куда могли забрести наши детки. За это время детки стали уже общими, нашими. Его согбенная фигура говорила о неимоверной усталости. Он здесь вторые сутки. Блондинке снова звонят: «Найден, погиб». Это с другого поиска. А мы продолжаем верить. И что-то делать, чтобы облегчить задачу группам в лесу. Холодное скупое февральское солнце заставило прищуриться, после ночи темноты. Голова гудит у всех от огромного количества кофеина, никотина, усталости и нервного напряжения. Матери рыдают в штабе. А ты понимаешь, что тебе хочется убиться от отчаяния и собственного бессилия. Подхожу к координатору, смотрю на него. «Я пойду в лес», - он улыбается слегка и говорит, что нельзя. Я новичок, одной нельзя. Отдохнут опытные поисковики, тогда пойдешь. Киваю, ежусь от порыва ветра и отхожу. Мой твиттер давно взорвался ретвиттами, пронизывая Сеть электричеством наших нервов.. Чем еще можно помочь. И в этой рассветной хмари мы слышим голос в рации: - Заря Пилоту. Девушка, работавшая на штабной рации, вышла в канал: - Заря в канале. - Найдены, живы. Скорую, срочно! Люди, стоящие рядом, замирают и начинают переглядываться. Помехи в эфире дают услышать эти слова, но заставляют сомневаться, не больное ли воображение сыграло злую шутку: подходят к концу вторые сутки без сна. Не решаюсь переспросить сразу и еще полминуты ищу глазами координатора. В голове снова ухает. - Пилот, повтори. - Найдены. Живы. Сильное переохлаждение. Скорую к дороге. Группы, ожидавшие отправки на задачи, начинают обниматься и кричат "Ура!", машина координатора уже мчит на место. А в голове стучит одно: "Держитесь, детки! Только держитесь!" Я заплакала… Пусть я мало, чем помогла на том поиске, на первом своем лесном поиске, зато я твердо знала, что поеду снова и снова. Ради этих двоих детей. Сбивчивые благодарности отцов, слезы матерей, вызов кареты Скорой. И те слова, пришедшие на телефон всем: «Найдены. Живы. Всем спасибо». Собираясь домой, я услышала краем уха, как ребята обсуждали новый поиск. Помню, мелькнула тогда мысль: «Они - терминаторы». Февраль 2015г, Москва Сегодня я перебираю в памяти те события и слегка улыбаюсь, грея руки о почти остывший чай. Та ночь дала толчок к действиям, заставляя жить иначе. Вибрирует телефон. Это смс. Открываю.. «Сова, возьмешь поиск в Новой Москве? Дед-амнезийник, гуляет где-то». Возьму. Потому что, если не мы, то кто?