Ceteris paribus

Этот вопрос стал беспокоить Сиэля однажды вечером. И вроде как, ничего не предвещало: дворецкий, как обычно, переодевал господина ко сну, опустившись перед ним на одно колено, и вдруг… поднял голову и заискивающе заглянув в синие глаза графа, спросил. Сиэль знал – демон не задаёт бессмысленных вопросов. Но конкретно этот его обескуражил: Себастьян никогда не спрашивал о подобном, никогда не пытался перейти проведённую в ту роковую ночь несколько лет назад черту между хозяином и слугой, никогда не пытался… понять. Но вопрос все же имел необъяснимо странный привкус недоумения: «Милорд, Вы правда ничего не чувствуете, зная, что придётся отдавать мне душу, или же Вы просто не осознаете, что именно продали?» Честно признаться, прозвучавшие слова поставили Сиэля в тупик - во всех смыслах - и граф, с трудом вынырнув из размышлений о предстоящей будущим вечером встрече узкой компании доверенных лиц Цепного Пса Её Величества, попытался вникнуть в суть внезапного вопроса. Вникнув, граф ощутил совершенно неграфскую беспомощность. Во-первых, он никогда толком не задумывался об этом – времени не было, все было слишком быстро, слишком многое нужно было успеть, да и думать об уже сделанных ходах не было никакого смысла. Во-вторых, отчасти демон был прав, ведь все его смутные и отрывочные представления о «душе» складывались из рассказов матери и едва зацепивших слух слов проповедника во время походов в церковь с родителями и Элизабет. Но тогда, в не омраченном, радужном и счастливом детстве ему было не нужно глубоко вникать в понимание таких вещей. Сейчас же, волей-неволей, он оказался лицом к лицу с подобным вопросом, который напрямую касался судьбы его фактически имевшейся (как оказалось со слов демона) души. Разумеется, растерянный взгляд графа ответил на вопрос дворецкого лучше всяких слов и, в очередной раз проявив свою демоническую проницательность, Себастьян, лишь слегка вздохнув, поднялся с колен, закончив вечерние процедуры, пожелал добрых снов и покинул хозяйскую опочивальню. Во второй раз этот злополучный вопрос догнал несчастного Сиэля следующим же вечером, когда в поместье собрались люди из самого близкого и наиболее полезного круга графа Фантомхайва: его информаторы, «руки и глаза», его опора и рабочий инструмент. После изысканного ужина, сопровождающегося подобающими случаю беседами, господа переместились в закрытую комнату второго этажа, где и велись все самые интересные разговоры, решались судьбы некоторых неудачливых конкурентов, находились средства и пути развеять беспокойство Её Величества, не пренебрегая и своими интересами. Бильярдный стол, пара столов для карточных игр, уютные глубокие кресла, дорогие вина, лёгкие закуски и - прихоть бывшего главы рода, ставшая ритуалом – живая музыка. Тишину и всякое возможное напряжение развеивал скромный квинтет: две скрипки, альт, две виолончели. Они невесомо-тихо играли известные классические произведения и чем-то напоминающие церковные песнопения мелодии неизвестных авторов, совершенно не мешая неспешной важности беседы. И все бы так же мирно и чинно закончилось, если бы одному из гостей не пришло в голову высказаться на тему скрипки, а вездесущему демону услышать сказанное… и понеслось. Нет, Сиэль знал, что Себастьян с большим пиететом относился к музыке в целом и музыкальным инструментам - в частности, но никак не ожидал, что мимолётное цитирование слов сера Сэмюеля Батлера может спровоцировать дворецкого поддержать разговор, что в конечном итоге приведёт к таким последствиям. Да, граф неплохо играл на скрипке – стараниями Себастьяна, но в его планы как-то не входило демонстрировать свои «поразительные таланты в освоении инструмента» перед собравшимися. Однако – опять-таки стараниями все того же Себастьяна – до того, как осознал, он уже стоял со скрипкой в руках на небольшом подиуме, чуть впереди скрипачей, и пытался понять, как так вообще получилось, что его согласие даже не потребовалось (что и не дало возможности отказаться в принятом обществом порядке с достаточным проявлением вежливой скромности). Слева боковым зрением Сиэль видел тёмную фигуру Себастьяна: тоже со скрипкой в руках, он отдавал какие-то указания музыкантам. - Господа, в качестве завершающего штриха сегодняшней встречи, предлагаем вам насладится музыкальными талантами хозяина дома - юного графа Фантомхайва. С позволения собравшихся, я бы хотел взять на себя смелость вести партию второй скрипки. Надеюсь, Вы не возражаете, милорд? Сиэль проклял этот лукаво-умоляющий взгляд и, сжав зубы, сухо кивнул, принципиально не замечая засветившихся шаловливым блеском карих глаз. Ноты перед его глазами не имели названия, авторы так же не были указаны. Подошедший ближе Себастьян объяснил собравшимся, что произведение написано совсем недавно и пока не имеет ни названия, ни должного признания, «но подтверждение несомненного будущего успеха этого незаурядного произведения, так успешно соединившего в себе классические мотивы и новые музыкальные направления, вы услышите немедленно». Чуть склонившись, Себастьян шепотом добавил так, чтобы слышал лишь Сиэль: «А Вам, милорд, предоставляется возможность почувствовать ответ на мой вопрос». Озадаченность Сиэля только усиливалась: внимательный взгляд в ноты выделил чёткий, но рваный ритм, явно принадлежащий «танго» - граф уже был наслышан о нём от своих парижских «коллег». Нехорошее предчувствие, охватившее Сиэля, стоило ему поднести смычок к струнам, разрасталось все больше и больше, с каждым следующим витком мелодии. Сперва нежная, ласкающая, словно укачивающая на волнах, она доставляла приятное успокоение и восхищала плавностью переливов, словно очерчивающих контуры изящного тела скрипки, играющих отблесками свечей на лакированной деке. Эти чудесные звуки, пропитавшись теплым запахом канифоли и дерева, старины и таинственной страсти, будто обрели плотность, и Сиэль мог бы поклясться, что действительно чувствовал тёплые бестелесные ладони, придерживающие и поглаживающие запястье руки на смычке, мягко следовавшие прикосновениями за каждым движением пальцев на грифе. Партия второй скрипки Себастьяна так же плавно и невесомо, как эти причудливые прикосновения, переплеталась с основной мелодией, своими импровизированными отступлениями-переливами вызывая волны необъяснимого томительного трепета и заставляя мурашки бегать по телу. Но дальше - больше. Нежная мелодия резко и внезапно рухнула в пропасть, утягивая за собой. Полет в бездну сопровождала рваная, страстная, сильная игра Себастьяна, захватывая, дурманя разум, застилая взгляд и принуждая следовать за собой, отвечать, покоряться. Сиэль, невольно поддавшись и старательно отыгрывая свою партию, не сразу почувствовал направленный на него взгляд. А подняв глаза, понял, что отступать ему уже некуда. Тело прошибла дрожь, на лбу выступил пот, сердце словно зашлось в ритме этого проклятого танго, то срываясь, то отстукивая положенное ровно и чётко. Хотелось закрыть глаза, отвести взгляд от горящего пламени очей Себастьяна, но не получалось. Позволяющее взять последний вздох poco rallentando растворилось в тишине паузы. И вот огонь вырывается наружу со следующим affettuoso, а Сиэль понимает, что ноги уже не держат, предательски дрожа и подкашиваясь. Он чувствует прикосновение демона внутри себя, где-то между сердцем и солнечным сплетением, а может и везде сразу. Чувствует буквально: словно рука свободно преодолев барьер из костей и плоти, безболезненно, почти нежно, пробила его грудь и теперь играючи ласкала… «душу», посылая по всему телу спазматические, резонирующие с музыкой разряды. Ощущать нечто чужеродное внутри было чудовищно; невыносимо настолько, что в голову прокрадывалась предательская мысль, что уж лучше бы Себастьян просто соблазнил его, в самом низменном и пошлом смысле, чем так... Зудяще-дрожащее раздражение лишало всякого разума и сил. Но наконец, не выдержав, что-то в сознании перевернулось - ощущения перестали причинять дискомфорт и теперь воспринимались почему-то теплыми вспышками. Перед глазами все поплыло, мир качнулся в сторону, губ коснулось вроде собственное, но чужое тёплое дыхание. Сиэль сам не понял, как устоял на ногах, как сохранил сознание до самого «al Fine». Разумеется, как и что он играл - он не запомнил. Но он точно слышал все восхитительные полёты звуков их с Себастьяном танго, что только что искрилось в этой комнате, заставляя даже пламя свечей легонько потрескивать, и тонкий коптящий дым подниматься ввысь звучными teneramente. Когда осознание окружающего мира полностью вернулось к нему, он обнаружил себя сидящим на своей кровати. Себастьян, все так же преклонив колено, переодевал его ко сну. Граф уже набрал воздуха в грудь, чтобы задать вопрос в гневно-возмущённых тонах, но хитрый довольный взгляд дворецкого заставил выдохнуть. - Почувствовали свою душу, милорд? Удивительно, что вы, люди, замечаете её лишь тогда, когда к ней кто-то прикасается. Так скажите мне, разве Вам не боязно отдавать её мне? Я смогу делать с ней все, что захочу, Вы же понимаете, - заметив страх осознания в глазах Сиэля, Себастьян лишь нежно улыбнулся. – Вы поняли, наконец. Цените свою душу впредь, милорд. Берегите её. Признаться, я польщен, что стал первым, кто смог коснуться Вас, не причиняя боли и горечи. Теперь я позабочусь о том, чтобы Вы не ощутили более ничьих прикосновений, кроме моих. Со своей стороны, я постараюсь предельно аккуратно обращаться с Вашим сокровищем, которое Вы столь беззаботно доверили мне. Право слово, даже если бы Вы решили отдать мне сердце, это сделало бы Вас менее уязвимым предо мной, господин, - демон затих, удовлетворённо наблюдая за пыхтевшим от возмущения графом, лишившимся дара речи от наглости собственного слуги... а потом, хитро улыбнувшись, прошептал: - Благодарю Вас, милорд, за Ваше превышающее все мыслимые пределы доверие. Легкий поцелуй в запястье ударил током по нервам, ещё более лукавая, чем прежде, улыбка дворецкого породила волну раздражения, а только что сказанные слова почему-то рождали в проданной душе теплый страх, с нотками трепетной благодарности и безотчётное возбуждение присущего всем людям любопытства - ответ на заданный вопрос был получен.