Проклятье

Ночь. Вокруг лишь тьма. Или это лишь в моей голове? Сколько я уже парю, невесомая, в этом мраке? Как я здесь оказалась? Что со мной? Я даже не помню кто я или что я. Однако точно знаю, что существую… И вдруг перед глазами прошла жуткая, раздирающая меня на клочки, ярко-красная пелена. Мое тело сжимает жуткая судорога, выкручивая его так, словно я лишь какая-то тряпка в руках великана. Трещат кости, горстями разлетается белый, как жемчуг, прибрежный песок, на котором я лежу. Ярость. Ненависть. Злоба на все живое. Боль уходит так же быстро, как и пришла, оставляя меня корчиться, как раздавленного червяка. Хватаю ртом воздух и пытаюсь протолкнуть его внутрь заполненной водой груди. Дышать, дышать и еще раз дышать! Постепенно я прихожу в себя, все еще недоумевая: как я оказалась на этом берегу? Где я? Где Артур? Пытаюсь встать, но камень, привязанный пеньковой веревкой к моим ногам, не дает этого сделать. Я падаю на песок, который кажется таким мягким, словно рождественский снег, но на деле он как мрамор — твердый и холодный. Осознание всего, что произошло за этот день, приходит так же резко, как и новый приступ боли. Перед глазами вновь пролетают все сцены утра: противный, пахнущий рыбой, мешок на моей голове, грубые руки, сжимающие меня поперек тела, глаза моего «мужа», глядящие на меня с ненавистью и яростью дикого зверя, готового порвать меня в клочки лишь за то, что кто-то назвал меня ведьмой, тяжесть камня на моих ногах и слепые, бесцветные глаза рыб, взирающие на меня почти в упор. Сваливаясь на колени, я прижимаю руки к своему лицу и вижу, что они уже не те, какими были раньше: белые, обескровленные, но все еще такие же тонкие и женственные. Очередной приступ боли заставляет меня застыть в безмолвном крике, продолжая глядеть на мои руки. Буквально каждая частичка моего тела и души кричит, мечется, плачет вместе со мной, а руки… С громким хрустом пальцы выворачиваются, искривляются, удлиняются, суставы разваливаются, превращая пальцы в монолит. Когти, огромные и острые, теперь у меня вместо пальцев. Судорожно повернув голову вбок, я одним глазом рассматриваю эти прекрасные, острые кинжалы, сверкающие в лунном свете, а в пылающих от боли остатках моего разума наконец появляются первые чувства. И первое желание. МЕСТЬ. Луна все так же светит мне в спину уже второй час, заливая своим молочным светом гладкую дорогу передо мной. Я стала сильнее, выносливее, а внутри меня лишь ненависть, злоба и желание мести — страшной и кровавой. Камень, который убил меня, я несу в руках. Он даже не успел обрасти водорослями, все еще такой же шероховатый и мерзкий на вид, как и до того. Для него у меня особая цель. Иногда, не сбавляя скорости своего сумасшедшего бега, я запрокидываю голову назад и хохочу, страшно и дико. Даже совы, которые охотятся на мышей на погосте, в ужасе разлетаются. Но вот и ворота города, который стал мне домом, приютил меня, а затем так жестоко и страшно убил. Сегодня я заставлю их заплатить, утолю жажду мести, которая целую ночь пожирает меня изнутри. Впиваясь в щербатую крепостную стену когтями одной руки, я рывком взлетаю над ней, бесшумно приземляюсь на верхушку башни и, секунду балансируя на ее шпиле, пытаюсь сориентироваться. Глаза все так же застилает ярко-красная пелена, заставляя видеть все в неприятном цвете свежей крови. Точнее, он был бы для меня неприятным, если бы я была живой. Сейчас же наоборот — это самый желанный цвет. Где-то впереди лунный свет сверкнул на наконечнике копья — сюда приближался патруль. Не мешкая, я тут же спрыгнула внутрь стены, расплескивая грязную лужу, и скрылась в тенях стен. Если бы кто-то из обывателей сейчас увидел меня, то наверняка сразу же умер бы от ужаса: перекошенное ухмылкой лицо, скрывающееся под длинными мокрыми черными волосами, в которых запутались водоросли, белая, словно только что выстиранная рубаха, изорванная в паре мест, руки с когтями, свисающими почти до самой земли и мерцающие иссиня-зеленым светом, в почти полной темноте, лишь иногда рассеиваемой чадящим огнем факелов… А вот и мой дом. Невероятно, но за несколько часов непрерывного бега я даже не запыхалась. Но тут в моем сердце, или же в том, что от него осталось, слабым огоньком загорелась надежда: «А вдруг все это лишь плохой сон? Вдруг я лишь сплю?» Вместо того, чтобы ворваться в дом, я осторожно заглядываю в окошко нашей гостиной, отодвигая свои волосы в сторону. Внутри сидят несколько десятков человек. У них в руках кружки, бутылки, на столе жареная свинья… А где мой Артур? Что происходит? И тут в комнату входит он. В своем лучшем костюме, зеленой, вышитой моими руками, рубахе, подпоясанный кожаным ремешком, в праздничных штанах и шляпе… А рядом с ним девушка. Толпа за столом приветственно поднимает бокалы, слышны выкрики: «Счастье молодым!» Молодым? Счастье? Он женится?! С громким воплем я швыряю камень в окно, и то разбивается на миллиарды крошечных осколков, едва ли не пылью разлетаясь по комнате. Сам камень с противным, чавкающим звуком, приземляется прямиком на голову жаренной свиньи, разбивая ее. Следом за камнем в окно вползаю я. С едва слышным шипением я обвожу всю толпу народа пальцем. — Счастье? — едва слышно шепчу я и откидываю в сторону волосы, подставляя свету факелов и свечей свое обескровленное, мертвенно-бледное лицо, с прозрачными водянистыми зрачками глаз. — Счастье? — вновь бормочу я, уже чуть громче, со скрипом проводя по стене когтем. — Я была счастлива. И вы у меня этого не отберете! — переходя на визг кричу я, срываясь с места. Через минуту я, довольная, сажусь на стол и демонстративно беру в руки все тот же камень, залитый кровью гостей и молодой жены. Комната теперь больше напоминает скотобойню. Повсюду кровь, тела, исполосованные моими когтями, конечности и внутренности. С потолка лениво каплет кровь, ярко-красными каплями разбиваясь о тело жены. Я знала ее, это была дочка нашего мельника. И я никогда бы не подумала, что люди могут быть насколько двуличны. Я не щадила никого. Ни стариков, ни женщин, ни мужчин. Они все сегодня заплатили за мою смерть. И это еще далеко не все, что я хотела сделать. Он все еще жив. Мой дорогой. Мой Любимый. Мой Единственный. Он трясется от страха, не в силах произнести ни слова. С его плеча свисает сизо-красный моток чьих-то кишок, а он даже не в состоянии скинуть его с себя, настолько он испуган… Или зачарован моей красотой. Легко спрыгнув со стола, я ленивой походкой, все так же держа в руках камень, подхожу к нему и закидываю одну руку ему на шею, обнимая и прижимая к своему телу, покрытому липкой, темно-красной кровью. — Не бойся. Мы будем счастливы теперь. И навсегда. На утро стража нашла в нашем доме лишь тридцать одно тело. И еще два. На улице. Мужчина, с искаженным от ужаса лицом, на котором ясно читалась жажда жить, и девушка. Ведьма, которую утопили примерно месяц назад. Они оба сжимали в руках камень, обвязанный склизкой веревкой, обрывки которой нашли у девушки на ногах и у парня на шее. Он просто задохнулся. Хоронили всех в закрытых гробах, а кое-кого и в небольших коробках — не удалось собрать все части тела. А затем начался страх.