За осколками глаз

У Китнисс Эвердин всё (почти) хорошо. У Китнисс Эвердин всё (почти) отлично. У Китнисс Эвердин всё (почти) нормально.

Её совсем (почти) уже второй месяц не мучают кошмары. Она больше не про­сыпа­ет­ся, дро­жа от ледянящего отвратительного ужа­са, и больше не за­сыпа­ет, прак­ти­чес­ки воя от тос­ки и печали, столь разрушительно-сильной и не­чело­вечес­кой, что хо­чет­ся ра­зор­вать свою груд­ную клет­ку и из­ба­вить­ся от всего этого с хирургическим вме­шатель­ством без нар­ко­за, что­бы боль ста­ла столь силь­ной, что по­том ей бы прос­то не осталось ничего, кроме как провалиться в вулканический жаркий кратер, заб­рав из Китнисс все чувства и мысли, всё, что напоминает о тех самых затерянных душах, так отчаянно цепляющихся за тонкую грань её реальности. Но у Китнисс Эвердин всё хорошо. Она нервно улыбается миру. Её чёрные волосы сереют не от старости, а живой огонёк в глазах заливается бесконечным потоком воды с неба снова и снова, ведь никто уже и не думает, что тот костёр погас ещё несколько лет назад с теми, кто цепляется за тонкую грань её реальности. Она медленно бледнеет, стирается белым ластиком, как неудавшийся эскиз на альбомном листе Пита Мелларка. Она (пытается) живёт, цепляется ледяными пальцами за нормальность, давно сбросив в пропасть свой колчан со стрелами. Она цепляется за Гейла, снова и снова целует его, яростно кусает, чтобы чувствовать отвратительный металлический вкус крови на своих губах. Она цепляется острыми зубами за своего мужа, снова и снова гоня от себя навязчивые, как мухи, мысли о том, что он не тот. Не тот, кто мучает, сжимая в сильных руках её шею, не тот, у кого злые чёрные зрачки и голубые холодные осколки льда, что впиваются в кожу подобно осколкам стекла зеркала, что было разбито годы назад. Но у Китнисс Эвердин действительно, чёрт возьми, всё отлично! Она умеет вежливо отвечать на комплименты, умеет пропускать жалостливые взгляды при виде её тела, потрёпанной и залатаной сотни раз куклы, она умеет поддерживать светские беседы с капитолийцами и стискивать зубы, пытаясь выдавить из себя самую (почти) искреннюю и очаровательную улыбку, ведь она из тех самых, кто спас свой мир от чудовища с розой на груди и кровью во рту, ведь она из тех, кто не сдавался. Китнисс Эвердин среди тех, кто вежлив, среди тех, кто приветлив и улыбчив, среди тех, кто герой. И уж тем более она не среди тех ничтожных, кто рыдает в ванной, разбивая кулаки в кровь о кафель. Она ни в коем случае не среди тех, кто ночью мечется из угла в угол и боится уснуть в кровати, отчаянно опасаясь призраков прошлого, сгоревших в огне Революции ради неё. У Китнисс Эвердин всё (почти) получается. Она общается с обозлённой Джоанной Мэйсон, кроткой и рассеянной Энни Одэйр, неумело рисует кривую улыбку на губах, потому что в жизни не держала кистей в руках. И ей все (почти) верят. Она снова и снова просится в свой Дистрикт-12, пропавший под пеплом Революции, чтобы (сбежать) отдохнуть от всего. И ей все (почти) слепо верят и отпускают. И ей это не нравится. Она хочет хмуриться, метать молнии, реветь и кричать. Она хочет истерик и разбитых тарелок, крови на руках от бесчисленных ударов по осколкам разбитой посуды. Она хочет порвать в пух и прах весь этот плюшевый мир, созданный на костях тех, кто отчаянно цепляется за тонкую грань её сознания. Но все слишком карамельно-милы и улыбчивы, как эти глупые куколки в кукольном домике Прим, застывшие во времени под властью пыли. Её слишком легко отпускают от себя. Китнисс Эвердин дома. Домом, тем самым домом, это можно назвать лишь с большой натяжкой, но этот уголок планеты намного проще Капитолия. Здесь равнодушие и безразличие к её персоне дарит спокойствие, кажется истинным спасением от всего, но появляется мальчик из Капитолия с пепельными волосами, и всё летит к чертям. Он вжимает её в постель, с  (жадностью) той самой хвалебной нежностью прижимает к себе, терзает её губы, а она добровольно отдаётся ему с надеждой в глазах, с желанием забыться хотя бы на секунду. Хороших мальчиков Дистрикта-12 не учат таким плохим вещам, что делает мальчик из Капитолия. Но он, чёрт возьми, не тот. Не тот, не тот, не тот! Не тот, чьё присутствие будет лучше любых бальзамов от телесных ран, не тот, кто нужен каждую секунду, не тот, без кого она задыхается. Мальчик с пепельными волосами отводит её в пекарню и преподносит две сырные булочки и чашку чая. Хочется выплюнуть этот проклятый хлеб, он не такой. Он не сделан руками того, кто нужен, в нём нет той души, что вкладывал в свою выпечку тот, без кого она задыхается. Пожалуйста, верните ей его сгоревшее тело, её жизни хватит на них обоих, её любви хватит на двоих сполна! Ей не нужен её муж и капитолийский мальчик, они не станут тем, чьи голубые глаза с лёгким прищуром и широко улыбающейся добротой. Она просто уходит утром, тихо закрывая дверь дома в деревне Победителей. Победа не всегда приносит счастье. Но у Китнисс Эвердин всё (почти) отлично?