Space oddity

1969

Центр управления полетами — майору Тому… Центр управления полетами — майору Тому… Приглушенный звук из динамиков моей гарнитуры. Я поправляю камеру, что должна транслирвать всем тем бедолагам, что изъявили желание наблюдать мой триумф — трагичный финал. Серьезная миссия с заведомо провальным концом возложена на мои худые плечи. Примите свои протеиновые таблетки и наденьте шлем Повернув голову в сторону круглого отверстия, что в этих кругах зовется дверью, вижу ассистента, что за последнее время стал мне точно родным братом, он принес мои таблетки и шлем. Глотаю таблетку. Мигом чувствую, точно горло рвет на части, а то и вовсе прожигает кипятком, а затем вспоминаю, что воды мне не положено. Шлем следует за таблеткой, парень отдает честь, и, развернувшись, покидает мой шатл, оставляя меня совсем одного. Знал бы хоть кто-нибудь, как я ненавижу находится в одиночестве. Начать обратный отсчет, включить двигатели, Проверить зажигание. Да прибудет с тобой Бог, Томмо. Глухой щелчок. Шлем на голове. Я поправляю перчатки. Стараюсь не бояться, но избежать этого не выходило никогда. Тело охватывает дрожь. Я мысленно встаю на носочки и обнимаю любимого. Десять, девять, восемь… Громкие звуки атакуют маленькую капсулу со всех сторон, точно так же, как и паника меня сейчас. Шатл начинает жутко трясти, а меня вместе с ним. Несколько тон, точно маленькая пушинка в огромной мягкой подушке, по которой разбросаны шоколадные кудри. Семь, шесть, пять… В последний раз поднимаю глаза к высокому потолку, настолько высокому, насколько это мне позволил инженер, проектирующий капсулу. Лазурные глаза прожигают бледные клепки на серой стене. Четыре, три, два… Пол под ногами мучительно жжет, а шлем на голове не спешит сдавать позиции: капли пота стекают по лицу. Я сильно зажмуриваю глаза, не в силах смотреть, как буду покидать атмосферу; кажется, еще никогда не был так далеко от дома. В голове пролистывается моя последняя неделя жизни здесь, на Земле. Здесь, вдали от свежего воздуха и любви. Один… Пальцы сжимаются в кулак. А в нескольких сотнях метров отсюда, в центре управления, пальцы каждого сейчас загибаются на удачу. На мою удачу. Жестяную банку жутко трясет, а меня вместе с ней. Я понимаю, что все упорные тренировки прошли зря, потому что не могу подавить в себе боль, которую чувствую. Сильное биение сердца, и я прекрасно знаю, что дело не в полете. Чувство легкости и невероятной тяжести одновременно. Душа сейчас не здесь, она с ним, я прекрасно знаю об этом. Давление сгущается. Ощущение, будто бы вот-вот располовинит или превратит во что-то жидкое, липкое и бесформенное, отчетливо вырисовывается в голове. Слишком тяжело. Противный звук, который не покидал все это время, здесь и сейчас, и, кажется, ему нравится делать из меня глухого. Противный гул в ушах собирается дойти до желудка, преодолевая гланды, и дойти до сердца, отдавая все по пути гложущему чувству, чувству пустоты. Последняя волна, разрывающая болью грудь, спину, скованные ноги и руки, накрывает с головой, так и не разрешая мне сдвинуться даже на йоту. Невесомость. Пушистые ресницы склеились. Я не могу открыть глаза — полагаюсь на оставшиеся органы чувств. Слух постепенно начал возвращаться, когда я слышу, как плохо прикрепленный огнетушитель, значение которого в космосе я не видел в упор, отцепился от креплений и теперь парит где-то над моей головой. Маленький красный предмет; кровоточащее сердце, никак иначе. Откидываюсь на спину, пытаясь расслабиться и выдавить из себя хотя бы звук. Но следить за плавающим вакуумом, точно таким же, как и тот, где находился я, надеясь, что он не разобьет мое итак треснувшее стекло шлема — все, что остается. Центр управления полетами — майору Тому… Вы действительно взлетели. Громкие помехи, точно кто-то пытается занять эту секретную линию для какой-то более важной миссии. Сильное шипение, и я вспоминаю, что недавно наблюдал, с какой надеждой длинные пальцы щелкали кнопки в поисках несуществующей волны радиоприемника, чтобы поговорить с призраками. Призраки в космосе, в моей голове. Скоро я стану одним из них, и тогда поселюсь у кого-нибудь в сердце. И сейчас, газеты хотят знать, чьи рубашки вы носите… Люди хотят знать о моей жизни, о том, кто носит хлюпающие от пота ботинки, перчатки на размер больше, потому что таких маленьких не выпускают, а еще шлем, в левом углу которого я отчетливо видел скол. Во что я одеваюсь, когда предпочитаю не воплощать мечты маленьких детей по всему миру? И где бы я хотел быть, если не здесь? Мой дом — потертая рубашка в клетку на широких плечах. Она пролежала на чердаке два года, пока он не вспомнил о том, что когда-то их отец жил здесь… Дом пахнет жутким перегаром и нежностью. Он прятал ее в своих мягких ладонях. Газеты хотят правды, на которую у них никогда не было права. Моя жена, синий фургончик во дворе не моего дома и ее натянутая улыбка — дом, занавески которого пылают в огне лжи. И почему звезды такие красивые сегодня?.. Настало время покидать капсулу, если вы готовы, майор… Руки и ноги вновь послушны мне. Я затягиваю клапан. Стою у иллюминатора, пытаясь разглядеть крохотную Землю, которая сейчас как на ладони, не моей конечно. Его. Моя никогда не будет такой большой. Запускаю воздух в легкие через специальную машину; никогда не запоминал названия ни одной из них. И снова клапан. Он не должен подвести. Несколько инструментов и самое важное, то, для чего я здесь. Небольшой прибор в руке. И почему искрящиеся глаза кажутся ярче каждой этой звезды? Это майор Том — центру управления Я прохожу через дверь И плыть выходит без всяких усилий Я покинул шатл. Ноги все еще трясутся. Это ерунда, потому что пот в ботинках вовсе заледенел. Нужно было захватить тот вязаный шарф, над которым он трудился больше месяца; я не соврал, сказав, что мне очень понравится узор, и пусть он немного неаккуратный. Мне говорили думать только о хорошем в этот момент — что происходило, или, быть может, только произойдет в моей жизни. И это правда, не стану скрывать. Я думал тогда лишь о нем, проклиная все и вся, что сейчас его нет рядом. В голове слышатся звуки бренчания его гитары, а перед глазами одна только нежная улыбка. Может быть, поэтому темнота встречает меня так доброжелательно? Вытягивает два своих длинных пальца, хватая меня ими, и тащит на борт своей плоской тарелки, что стоит на чистой скатерти, усыпанной множеством звезд? Звезды сегодня необычайно красивы, капитан Я знаю, мой наставник всегда хотел оказаться на моем месте, но слабое сердце каждый раз подводило. А кто вообще решил, что мое такое сильное и неприступное? Разве то, что в него так легко прошла острая стрела, полностью проткнув навылет — не считается слабостью? Том — его сын, которого не стало больше пяти лет назад. Мне повезло, что моя фамилия начинается на эти буквы, а прозвище такое подходящее. Повезло?.. Скажите моей жене, я люблю ее — она это знает… Закрываю глаза. Понимаю, что воздуха отчего-то больше нет. Я не чувствую, как из глаз текут слезы. Не чувствую земли под ногами. Не вижу ничего, кроме запотевшего купала, что покрывает голову, с треснутым стеклом где-то над левой бровью. Мой шатл. Я слишком далеко. Слишком далеко от дома. Центр управления — майору Тому Какие-то неполадки, что-то пошло не так… Мысли застилают разум, накрывая своим огромным крылом с головой. Вот-вот я потеряю сознание. Вот-вот мои эластичные легкие, которые я так долго готовил к этому, исчерпают запас драгоценного кислорода. Вот-вот я провалю операцию, такую значимую для своей страны и всего мира в целом. Вот-вот я не оправдаю надежду, возложенные на меня еще в далекие 18. А все, что волнует меня сейчас: мои последние слова — ложь. Вы слышите меня, майор Том? Вы слышите меня, майор Том? Вы слышите меня, майор Том? Вы слышите… Я плыву в своей жестяной капсуле Единственное, что я чувствую — губы на своих. Они затягивают меня в поцелуй, настолько пылкий и нежный, что я могу чувствовать, как лечу. Так высоко, и все благодаря одному только чувству в груди. Потрепанное сердце отстукивает ритм, когда руки зарываются в пушистые кудри, которые никогда не давали мне покоя. Щеки паршиво пылают, а слезы снова со мной. Я мысленно умоляю не гасить свет от волшебного цветка, в котором заключена его хрупкая душа; это единственное, что связывало меня с ним. Боюсь, что могу поранить нежную алую кожу своими острыми скулами. Боюсь, поэтому позволяю краске залить пухлые щеки еще сильнее... Я всегда восхищался тем, что он не боится. Ничего. Только того, что сейчас происходит… Высоко над луной На этот раз, он рядом со мной, и чувствовать Земное притяжение совсем не входит в наши планы. Он рядом, и никакая земля под ногами не нужна. Он — мой дом, в который я буду возвращаться снова и снова, однажды поселившись окончательно. Губы приоткрывают мой рот, впуская внутрь немного кислорода. Я замертво вцепляюсь в его руку. Он — мой кислород. Планета Земля синяя, и я ничего не могу с собой поделать. …Потому что его глубокие впадинки, бездонные ущелья, драгоценные камни вместо глаз — имбирно-зеленого цвета.