Утро

      Махоун открыл глаза. Хотелось сглотнуть, но во рту было неприятно сухо. Он ненавидел просыпаться, ненавидел возвращаться в этот мир. Лёжа на тонком неудобном матрасе, от которого через пару часов начинало ломить тело, Алекс вслушивался в царящую вокруг тишину. Звуки проявлялись постепенно: приглушённый кашель где-то в отдалении, рокочущий храп из-за стенки справа. Осознав, что сейчас в Панаме царит ночь, Махоун улыбнулся: он может ещё поспать, побыть вне тягучей реальности.       Утром лучше не станет. Алекс знал это, и, тем не менее, он ждал утра. Бывший спецагент повернулся на бок под резкий скрип пружин, одна из которых впилась в поясницу, заставив ворочаться. Храп за стенкой прервался, но вскоре раздался вновь. Звуки ночной Соны, поначалу неразличимые, постепенно заполняли пространство, и заснуть становилось всё сложнее. Но Алекс очень хотел отключиться, сбежав в манящий мир грёз. А уже утром — вернуться обратно. Устроившись, наконец, так, чтобы выпирающая пружина не колола бок, а от неудобного матраса не ныло тело, Махоун закрыл глаза. Сладкая дрёма постепенно охватывала его, а он, в свою очередь, с удовольствием отдавался ей. В конце концов, после ночи всегда приходит утро, а его Алекс очень сильно ждал.       Майкл задумчиво водил пальцем по чем-то замызганной липкой тёмной стене камеры. Сутками он пытался составить план побега и терпел провал за провалом. Время шло, идей не было, а Л-Джею угрожала смертельная опасность. Происходящее едва ли не сводило с ума, но Скофилд держался: он должен был держаться ради юного племянника: вокруг итак слишком много смертей, и Майкл не хотел, чтобы следующим стал Л-Джей, да и просто не хотел, чтобы лилась чья-то кровь. Скофилд перевернулся на спину. Дельных мыслей не было до сих пор, ну и ладно: он непременно успеет что-нибудь придумать. Майкл не знал, что именно, но верил, что так и будет, ведь вера в свои силы — это то, что не смогли отобрать ни равнодушные надзиратели, ни суровый Лечеро, ни кто-либо ещё. Его противникам удалось убить Сару. От этой мысли было горько, и Майкл не считал нужным сейчас сдерживать слёзы. Зачем, если в данный момент его никто не видел, и не надо было притворяться, будто всё в порядке?       Скофилд не сопротивлялся собственной боли. Утром она отступит, будучи заваленной повседневными проблемами, но часов до рассвета ещё слишком много. Ночь — это время обнажения души и раскрытия печали. Майкл хотел, чтобы она прошла поскорее, уступив место солнечному панамскому утру. Он закрыл глаза и попытался прогнать все мысли: о побеге, об Л-Джее, о Саре. «Надо спать. Скоро наступит утро, и станет легче», — настраивая себя на это, Майкл погрузился в сон, а когда проснулся, уже вовсю светило солнце. Скофилд широко зевнул, потягиваясь и хрустя суставами пальцев. Полежав ещё минут пять с абсолютно пустым сознанием, он сел, опустив ноги на грязный пыльный пол. Громко чихнув, Майкл принялся одеваться. Он хотел успеть во двор до того, как солнце примется палить в полную силу. Хотя, это не было первостепенной причиной того, что Майкл сейчас брёл по пробуждающимся коридорам самой странной тюрьмы в мире.       На улице уже гуляли. Кто-то стирал, кто-то вяло болтал с сонным ещё товарищем. Скоро здесь станет куда многолюднее, и чей-нибудь пристальный взгляд обязательно будет направлен на него, но не сейчас. Подойдя к собственноручно починенному крану, Майкл набрал в стакан прохладной ещё воды, но пить не стал. Спустя несколько мгновений он скрылся в глубине коридора.       Алекс ворочался. Утренний сон его был беспокойным. Организм ещё не успел пробудиться, но абстинентный синдром уже давал о себе знать ломящей болью, беспощадно терзающей измученное тело. Не выдержав, Махоун проснулся. В устремлённом немного вбок взгляде читалась мольба. Майкл был здесь. Сидел на самом краю койки, не отрывая взгляда от ворочающегося Алекса, пока тот спал, и не будил его. Увидев знакомый силуэт через пелену сонливости, Махоун умиротворённо улыбнулся. Он верил в то, что Скофилд будет здесь: с тех самых пор, как ломка усилилась, и терпеть её казалось едва возможным, Майкл приходил к нему каждое утро, как правило, когда Махоун ещё спал. Он тихонько садился рядом на край койки, стараясь не разбудить, ждал, размышляя о чём-то своём. Иногда Майкл клал руку на грудь Алекса и ловил ритм его дыхания. Более глубокий вздох в большинстве случаев означал пробуждение. Открыв глаза, Алекс первым делом поворачивал голову в поисках Майкла, а затем удовлетворённо откидывался на продавленную подушку, встретившись с ним взглядом. В этот момент Скофилд слегка улыбался, непривычно расслабленный и готовый поклясться, что сонный взор Алекса каждый раз согревал его душу умиротворяющим нематериальным теплом. Оба в это время практически не шевелились, всецело погружаясь в состояние безмятежности. Иногда это длилось несколько секунд, а порой и больше минуты. Затем, словно встрепенувшись, Алекс садился в кровати. Очевидно, ломка давала о себе знать, и Майкл протягивал ему стакан воды. И этот простой жест наполнял смыслом каждое начало дня для обоих, немного упрощая ожидание либо спасения, либо гибели. Что получится из затеи бежать, ни Алекс, ни Майкл представляли, зато отлично знали, что будет завтра. В течение всего последующего дня, наполненного претворениями в жизнь планов вечера, неизменно сменяющегося ночной беспросветностью, оба ждали того самого момента, когда яркие лучи разгонят мрак и наступит долгожданное утро.