- Зачем? - бессильно произнес Бун, снайпер первого разведбатальона армии НКР, смотря с хребта Койота, как три роты пехотинцев, высадившись из грузовиков, блокируют единственный выход из Биттер-Спрингс. Поселения, где по донесению разведки, располагалась база племени Великих Ханов, виновных в нападении на конвои республики, с грузами продовольствия и боеприпасов для солдат, расквартированных в Мохаве.
Несколько грязно-желтых Си-Эм-Пи, натужно взревывая, месили вязкий песок мощными колесами. Горохом просыпавшиеся из кузовов пехотинцы, в облегченной штурмовой броне, рассредоточивались, деловито снуя между камней, и напомнили Буну юрких гекконов, загоняющих добычу.
Ощущение неправильности происходящего навалилось свинцовой тяжестью. Он перевел прицел на поселение. Сетка Mil-Dot заскользила по каньону, выхватывая из каменистых завалов то покосившуюся хижину с занавешенным рваной тряпкой окном, то войлочную юрту, над которой гордо реял бунчук из вороньих перьев и хвостов толсторога...
«Какого хера? Здесь нет бойцов — только гражданские!» - он отчаянно выдохнул и вновь припал к окуляру прицела, продолжая рассматривать лежавшую внизу деревушку. По узким, захламленным улицам исступленно метались встрепанные, потерявшие рассудок от ужаса женщины, пытавшиеся прикрыть своими телами чумазых, отчаянно ревущих детей...
- Свяжись с Альфа-догом. Скажи им, что произошла ошибка. В поселке нет лэгов - только гражданские, - бросил он корректировщику. Тот вяло пожал плечами и щелкнул тумблером рации:
- Ромео Фокстрот Альфа-Догу. Ганни требует сворачиваться. Говорит, что на точке лэгов нет!
Рация сипло забулькала, и в ее интонациях Бун различил плохо сдерживаемую ярость.
- Понял вас, Альфа-Дог, намба уан! - угодливо хихикнул корректировщик и отключил связь.
- Отказ, - сообщил он Буну. - Командование настаивает на продолжении зачистки. Операцию курирует полковник Мур. Лично! - он многозначительно уставился на Буна, и тому оставалось лишь чертыхнуться.
Кассандру Мур боялись. И ненавидели. Но никто и никогда не осмеливался осуждать ее приказы. По крайней мере, открыто. Жестокая, беспринципная, безжалостная к себе и к подчиненным Кассандра была не просто солдатом - она была фанатиком, преданно служащим делу республики и исступленно уничтожавшим всех ее врагов. Особо ненавидя тех, кто осмеливался дать решительный и жесткий отпор. Таких, как Ханы и Братство Стали...
Бун вспомнил тот день удушливого лета 2274 года, когда Кассандра отдала приказ штурмовать электростанцию «ГЕЛИОС Один», с укрепившимися внутри паладинами и рыцарями Братства.
Первоначально она лишь координировала действия бойцов с наблюдательного пункта, оборудованного на безымянной высотке, в миле от пересохшего после Великой войны, озера Эльдорадо. Но, после того, как под слаженными ударами гатлинг-лазеров полег практически весь приданный им взвод рейнджеров бригадира Хенлона, Кассандра, тогда еще бывшая майором, впервые утратила контроль над эмоциями.
Воздух, казалось, вскипел от плотного огня с обеих сторон. Гулко хлопали карабины Rossi следопытов первой разведроты, учащенно татакали М16 штурмовиков и, где-то на левом фланге, угрожающе надсадно выли моторы миниганов тяжелой пехоты в восстановленной силовой броне и поднимали фонтаны пыли разрывы гранат. А в ответ, со стороны «ГЕЛИОС Один», тонко присвистывала "плазма", оставлявшая после себя свежий запах озона и, почему-то, банановой юкки, и взлаивали гатлинг-лазеры...
Бун матерился, снова и снова, механически вставляя в винтовку новые магазины и отлавливая цель в перекрестье прицела. Усиленные .308 бессильно проскальзывали по армированным пластинам силовой брони Братства, лишь изредка, при удачном стечении обстоятельств, находя щель между стыками и повреждая сервоприводы или перебивая гидравлику.
В наушниках рации обезумевшим дятлом долбил связист:
- Альфа, альфа несем значительные потери! Мэд-минэт, повторяю, мэд-минэт! Альфа - зулу 65 !! Запрашиваю поддержку артиллерии!
А на подступах к «ГЕЛИОС Один», среди этой адской мясорубки, разъяренной фурией металась Кассандра, выкрикивая охрипшим от ярости голосом приказы и бросая в бой последние роты из резерва.
Они почти добрались до центрального входа - шустрые штурмовики уже занимали позиции на просторном дворе электростанции, когда потрепанные остатки бойцов Братства пошли на прорыв.
Мощным клином проломив оборону НКР, они вырвались из плотного кольца и растворились в горах, оставив задыхавшейся от злости Кассандре «ГЕЛИОС Один» и множество трупов. И, как обнаружилось впоследствии, еще один чертовски неприятный сюрприз. Уходя, паладины активировали систему безопасности станции, и радостно ворвавшихся туда бойцов Кассандры встретил шквальный огонь автоматических пулеметных турелей и охранных дронов...
Бун тряхнул головой, отгоняя воспоминания и возвращаясь к реальности. Зачистка началась, и с улиц поселка донесся нарастающий, сверлящий уши крик. Бун невероятным усилием подавил желание зажмуриться...
Грязно-зеленые пехотинцы рассыпались по улицам поселка, врываясь в дома, сараи, обшаривая даже покосившиеся сортиры на задворках, и со всех сторон деловито захлопали выстрелы...
- Вижу цель, - флегматично сообщил корректировщик. - Одиннадцать часов. Тетка. Вооружена. Дистанция - 650, ветер боковой слабый, деление - 6 и 1/2
- Принял, - коротко сообщил Бун и прицелился. Выстрел прозвучал на удивление негромко, или у него просто-напросто заложило уши от этого невыносимого крика?
Женщина изломанной куклой сползла по саманной стене домика, выронив старую двустволку. Бун молча смотрел на протянувшийся по стене кровяной развод.
- Цель на два часа, - снова "ожил" корректировщик. - Вооружен автоматом. Дистанция - 400, ветер усилился - ставь 4 с половиной.
Хлопок выстрела, и подростка с "ЭйКей" отбросило на спину. Он конвульсивно дернулся и затих.
А корректировщик все продолжал гудеть, сообщая координаты новых целей, определяя дистанцию, выдавая поправки...
И Бун стрелял, ощущая, как из его души медленно, капля за каплей, утекает нечто, позволявшее ему считать себя человеком. Как время вокруг останавливается, захватывая его в плотное кольцо вакуума, отрезая все окружающее, парализуя мысли и волю...
Из этого состояния его выдернула рука корректировщика, грубо тряхнувшая его плечо.
- Ты что? Притормози, спринтер, все уже заканчивается! - корректировщик ухмыльнулся и сорвал росший неподалеку одинокий, сухой стебелек.
- Ты хоть понимаешь, что мы сейчас наделали? - медленно, через силу ворочая языком, спросил Бун.
- Наша задача - не обсуждать приказы, а выполнять, — невнятно буркнул корректировщик, флегматично пережевывая сухой стебелек. - Становишься чересчур мягкотелым, ганни!
- Наша задача — убивать врагов, а не детей! - возразил Бун, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не стереть с лица напарника эту паскудную ухмылочку. Кулаком... Так, чтобы кровь брызнула... Может, тогда полегчает?
Корректировщик чавкнул, стебель в его слюнявом рту лихорадочно заметался из стороны в сторону, и у Буна снова отчаянно зачесались кулаки.
«Проклятая мразь. Ты ведь уже все понял, и когда вернемся — доложишь. Обо всем. О, мать твою, разговорах, которые мы тут вели. О моей нелояльности к республике. Сука! Закопать бы тебя здесь, списать на безвозвратные потери...»
Корректировщик выплюнул осточертевший стебель, вызывающий у Буна острый приступ ненависти к людям, к себе лично, и ко всей гребаной флоре и фауне, и, припав к дальномеру, коротко сообщил:
- Цель на одиннадцать часов. Одиночная. Движется на нас. Дистанция 400. Поправка - уже 390...
Угловая прицела сместилась на две тысячных**, и перед глазами Буна замелькало покрытое гарью и кровяными разводами лицо мальчишки...
- Дистанция сокращается! Стреляй! Эй, ганни?! Бун?! Бун, курва, ты что уснул?! Бун?!
Бун медленно, плавно потянул спусковой крючок. И в последнюю секунду все-таки зажмурился.
Над каньоном плыли густые, удушливые клубы дыма - огнеметчики дочищали территорию, щедро поливая скопления домов струями огня.
Бун сидел возле раскаленного солнцем валуна, вытянув ноги и задумчиво глядя в небо.
Корректировщик присел рядом и, достав из кармана разгрузки галету, протянул ее Буну.
- Расслабься, ганни, - дружелюбно сказал он. - Война бывает и такая. Не ты первый это осознаешь, и не ты - последний!
- А если бы я не выстрелил? - задумчиво спросил Бун.
- Тогда выстрелил бы я. - Корректировщик перестал улыбаться: - Пойми меня правильно, Крейг. У каждого из нас есть приказ.
Бун понял. И согласно кивнул.
После возвращения на базу, он, прорвавшись в кабинет к полковнику Мур, назвал ее "взбесившейся сукой" и подал рапорт об отставке.
***
— Бун? Бун, ты слышишь меня? — Курьер обеспокоенно заглянул ему в лицо.
— Зачем? — тихо спросил Бун, выплывая из глубин памяти и глядя вниз с высотки возле каньона Ред-Рок. — Дай им просто уйти из Мохаве. Твою мать, Микки, дай им просто уйти!
— Исключено, — качнул головой Курьер. — Наш с тобой... — он слегка помялся, затем все-таки выдавил из себя это слово и Бун внутренне позлорадствовал, глядя, как Микки корежит.
— Наш с тобой... работодатель, дал четкие указания. И мы их выполним. Они же не успокоятся. Начнут мстить. Ему не нужно, чтобы они продолжали нападать на караваны, совершать налеты на поселения, наводняли черный рынок наркотой. Нет, только не отпускать. Выжечь это логово. Igni atque ferro vastare, малыш, igni atque ferro vastare. Так сказал он. А я всего лишь хочу свою пинту крови и фунт мяса, — он замолчал, так и не решаясь взглянуть на остолбеневшего Буна.
«Он взбесился. Как рейдерская шавка, искусанная кротокрысом.»
— Мы всего лишь выполняем приказы, да? — Бун усмехнулся.
— Бун, послушай, я все понимаю... — начал было Курьер.
— Нихера ты не понимаешь, — оборвал его Бун. — И знаешь что? Тебе это нравится. Тебе нравится плясать под его дудочку, убивать для него, ублюдок ты гребаный!
— Время, — лицо курьера приняло сухое, бесстрастное выражение. — Займи позицию, я отдаю приказ начать зачистку.
Четыре взвода секьюритронов подавили жалкую оборону Ханов за двенадцать с небольшим минут. Над каньоном поднимались густые черно-серые клубы дыма, припахивающие чем-то ядовито-сладким: горела лаборатория Ред-Рока.
Он пытался заставить себя не смотреть, но что-то, гораздо более сильное, чем его собственная воля, притягивало его к оптике.
«По крайней мере, я могу закрывать глаза. Все еще могу их закрывать».
И он закрывал. Потом не выдерживал и открывал снова. И от этого все происходящее, откладывалось в памяти короткими, болезненными вспышками.
Вспышка: выпущенный секьюритроном снаряд гранатомета разносит войлочную юрту. В воздух взметаются горящие обрывки тряпок, обломки жердей, что-то слизисто-красное...
Вспышка: короткая очередь из «браунинга» калибра 12,7 почти разрезает пополам неосторожно высунувшегося из укрытия Хана.
Вспышка: из-за спины секьюритрона выскальзывает прокопченный Микки, размахивая пистолетом-пулеметом, и Буну кажется, что он и отсюда различает пляшущие в его глазах кровавые огоньки безумия...
Вспышка: и время для него останавливается. За спиной разгоряченного боем Микки, появляется грязная израненная Ханка, сжимающая в руке боевой нож.
Он не отдает себе ни команд, ни приказов — тело действует само: автоматически, на рефлексах, вбитых в него годами муштры. В голове мгновенно пролетают расчеты баллистических таблиц, поправки на ветер и высоту над уровнем моря; руки машинально выкручивают поправочные маховики, выставляя нужную дистанцию. Выдох... и палец плавно жмет на спуск. Винтовка сильно толкается в плечо прорезиненой накладкой приклада, и голова женщины распускается причудливым алым цветком... Кровь брызгает на Микки, он, повернувшись, недоуменно осматривается, затем, сообразив что к чему, радостно улыбается и машет Буну. А по его лицу медленно стекают кровяные капли.
Бун сжимает зубы до хруста и обессиленно ложится на спину. На раскаленном небе — ни облачка, лишь густые тягучие струи дыма...
«Бог, мать твою? Ты есть? Если есть - то слушай, что я тебе скажу. Ты вонючий ублюдок! Такой же, как Хаус — прогнивший от старости, сукин сын! Будь ты проклят, бог! Будь ты проклят!»
Он медленно поднимается на ноги и подобрав с земли свой рюкзак, бредет прочь, оставляя за собой плавящийся от жара каньон и Микки...
***
Микки нашел его глубокой ночью, возле Бонни-Спрингс. Он отправил сопровождавших его секьюритронов патрулировать окрестности и обойдя костер, грузно опустился рядом.
Бун молча подкинул в радостно затрещавшее пламя сухих веток и застыл, уставившись в темнеющую впереди горную гряду.
«Что со мной происходит? Почему я до сих пор остаюсь с этим ублюдком, не в состоянии ни уйти от него, ни пристрелить эту сволочь? Что он со мной делает? Что я сам с собой сделал?»
Буну внезапно стало холодно, и даже жарко полыхающий костер не смог справиться с охватившим его ознобом. Микки покосился на него и, достав из рюкзака тяжелую, оплетенную сухой лозой, бутыль, все так же молча протянул ее Буну. В бутыли оказался вонючий, чертовски крепкий самогон. Бун пил его как воду — не замечая ни горечи, ни привкуса сивушных масел, лишь с легким удивлением отмечая, что в голове начинает шуметь, а звезды на небе отчего-то ехидно подмигивают.
Рука Микки, затянутая в потертую кожаную перчатку, требовательно протянулась к нему, и Бун вложил в нее бутыль. Его рука... Микки носил перчатки с того самого дня, когда они по глупости забрались в логово огненных муравьев. Он получил тогда сильные ожоги, вытаскивая Буна, сломавшего ногу. А Карла? И Цезарь, право шлепнуть которого Микки уступил ему с таким видом, как будто преподнес дарственную на владение всем этим траханным земным шариком...
«Так ты этим меня держишь? Этим, да? Чувством блядского долга?»
А через неделю, напившись пьяным, чертов ублюдок расстрелял караван на Лонг 15... и смеялся, крича, что теперь им нечего бояться, ибо мертвые не ведают страха.
«Я сошел с ума, — с пьяной тоской констатировал Бун. —
Ненавижу его, каждой клеточкой ненавижу, хочу, чтобы он сдох, и бегу за ним, словно собачка, стоит ему позвать. Еще чуть-чуть и завиляю хвостиком. И себя за это — ненавижу тоже»
И снова прокрутив в голове прошедший день, он почувствовал подкатывающие к горлу рвотные позывы...
«Надо уходить. Пока не поздно. Пока он не сломал меня окончательно, не превратил в такого же жадного до крови, озверевшего психа».
Бун качнулся, пытаясь подняться, и тяжело осел под обхватившими его плечи руками.
— Крейг... — горячее, пахнущее порохом, виски и еще чем-то — призрачным, почти неуловимым — дыхание защекотало его шею.
— Не оставляй меня, Крейг. Ты не знаешь, не понимаешь, что ты для меня...
Бун слушал, не пытаясь уйти, не пытаясь сбросить с плеч эти настойчивые руки — равнодушно и отстраненно, словно это не он сидел сейчас у костра, а пустая оболочка, из которой вытащили все эмоции, все чувства, душу...
— Я все вижу. Твои глаза — они не врут, не умеют. Я на пределе. Крейг, что нас ждет? — Он тоскливо вздохнул, прикоснувшись губами к шее Буна, зарывшись носом в успевшие отрасти на полсантиметра длиннее стандартного армейского ежика волосы.
«Смерть, — Бун отобрал у него бутылку и снова поднес ее к губам. —
А до этого мы так успеем искупаться в крови, что нас проклянет все Мохаве. Нас и твоего... работодателя».
— Знаешь, как говорили французы? La maladie d’espoir — болезнь надежды. Мы с тобой оба больны, Крейг — калечим себя, пытаясь изменить этот мир. И всякий раз теряем при этом кусочек своей сути. Пока совсем ничего не останется... но оно ведь этого стоит? Скажи, стоит?
Прикосновения становились все настойчивей, и Бун с какой-то странной обреченностью осознал, что у него нет ни сил, ни желания им сопротивляться. Болезнь? Что ж, значит, он действительно болен. Заразился от этого ненормального, подсел на него, как Черти на «Психо». И никуда уже не деться — эта зараза в крови, проникла в каждую клетку его организма, отравила душу... Может, это и есть его расплата: ненавидеть Микки и не иметь сил оставить его?
— Только не уходи, Крейг, — снова повторил Микки. — Ты моя совесть, светлая частичка меня. Если уйдешь — у меня больше ничего не останется.
La maladie... Его губы отдавали сухой полынной горечью, медным привкусом крови - терпким, обжигающим - и Бун, глядя в опрокинувшееся небо, понял, что никогда не уйдет. Что должен быть рядом — чтобы в тот день, когда Микки окончательно заиграется в бога, так же, как и сегодня, зарядить винтовку и нажать на спуск...
