Рядом с тобой

Цуна носился по крыше особняка, вопил и рвал на себе волосы: завтра ожидался зачет по английскому. Занзас наблюдал за этим уже пару минут и с каждой секундой раздражался всё больше. От раздражения ему хотелось курить и чесались руки — пламя просилось в ладони. Но в смежной комнате сидели, потягивая кофе, Оттавио и Реборн. Если Занзас закурит или подожжёт занавеси — его наверняка запалят и настучат старику. Мрази. За драку с сыном дона Бонмарито — и заодно за разгромленный банкетный зал — его решили наказать не отсутствием карманных денег, не нотацией и не поркой, а проще и одновременно затейливее. Сидеть в подвале трое суток без еды за свои проделки Занзасу не понравилось. Это напомнило ему жизнь в трущобах на окраинах города: затхлые тёмные клетушки-комнаты, из которых их всё время гнали, одиночество, бесконечный сосущий голод и городские помойки. Правда в тот же день к нему пробрался мелкий с копчёным окороком и французской булкой и развлекал его рассказами об ужасах обучения у Реборна полвечера и ночи. А потом даже притащил фляжку с виски. Наверняка мелкому влетело за несделанные уроки и пропущенные занятия, но тот не выдал, где был, не испугавшись привязанного к стулу динамита и угроз Реборна. Занзас даже зауважал его, помимо неозвученной благодарности за еду и компанию. В смысле чуть больше, чем уже, хотя об этом «уже» редко задумывался. Несмотря на то, что Цуна часто ныл, боялся собственной тени и нервно реагировал на любые разговоры о мафии, он не путался под ногами, уважал Занзаса и не страшился ему возражать, если действительно был с чем-то не согласен. Кроме него вякать смел только Сквало. И только им двоим Занзас спускал это с рук. Или соглашался драть глотку, споря до хрипа. Занзас вышел из комнаты, огляделся и похлопал себя по карману джинсов. Ключ, подаренный Арией, лежал на месте. Вряд ли обещание позаниматься английским сейчас утихомирит панику мелкого. А вот если отвлечь его чем-нибудь безумным — то скорей всего сработает, а там можно будет засесть и за английский. В конце концов, Занзас не хотел оставаться в долгу у мелкого, да и натаскивать его по языкам странным образом нравилось. И раздражало, и... но, в общем, он привык. Потому что всё детство Цуна то раздражал одним своим существованием, то внезапно веселил: проблесками интуиции, невзначай подожжёнными коврами, упрямством. То притягивал. Как один магнит — другой. Незапечатанным пламенем, которое будоражило кровь. Огромными глазами, смотрящими в душу, пониманием без слов (это, кстати, тоже раздражало). Стёсанными коленками и локтями, которые Занзас иногда вылизывал, сам себе напоминая огромного кота с котёнком, и вечно обветренной закушенной губой: чтобы не разреветься, ведь иначе братик Занзас не покажет тайный ход через забор особняка, не прочтёт на ночь сказку или не возьмёт с собой кататься на велосипеде. Велосипед сменился мотоциклом, а Занзас стал обращать внимание, как Цуна стискивает у него на животе узкие, вечно холодные ладони. Прижимается грудью и дышит: даже сквозь кожаную куртку Занзас, казалось, это чувствовал, а уж через рубашку — подавно. Между лопаток жгло, жар просачивался в грудь, сворачивался клубком, заставлял сердце биться чаще не от скорости и ветра в лицо, а от ощущения человека за спиной. Откинув крышку люка, Занзас вылез на крышу. Ещё раз пристально осмотрел будущего советника: потерянного и напуганного почти так же, как в тот день, когда его только привезли, мелкого зарёванного сопляка. Мать его, по слухам, слегла с какой-то серьёзной болячкой, да так и валялась до сих пор по больницам, Иемицу дела до сына не было, а Девятого сам Занзас видел только за обеденным столом да иногда в кабинете, если старик снисходил до Очень Важного Разговора. Как и тогда, мелкий выглядел так, что его хотелось засунуть куда-нибудь подальше от всей этой суеты и от обязанностей. Кормить мясом, учить неприличным выражениям и выгуливать в местах, куда Занзас собирался сегодня отправиться. На самом деле он давно хотел, но не знал, как с этим подкатить, не выглядя идиотом. «Я могу открывать двери в волшебные миры». Ключник. Так его назвала Ария. Чего она этим подарком добивалась, Занзас так и не понял. Но не в его духе было гадать. Ключ открывал любые двери, только вот за ними могло оказаться всё что угодно. Занзас поймал мечущегося Цуну, опрокинул его спиной вниз, удерживая под поясницу и за руку, словно они танго танцевали. Завис на приоткрывшихся в недоумении губах, тонких, ярких и искусанных... и засветил Цуне лбом в лоб. — Ай! Больно! Занзас, ты чего?! — Надоели твои кошачьи вопли. Пошли, — Занзас потянул его за собой, не давая и слова вставить. — Только не ори, и тогда я покажу тебе кое-что интересное. Мелкий захлопнул рот и потёр лоб. Позволил протащить себя через всю крышу, и только когда Занзас втиснул его в люк, хмыкнул скептически: — С такими словами маньяк уводит жертву в кусты. — Богатый опыт? — У меня богатый опыт общения с Реборном. Чёрт, английский... Аааа!.. Занзас зажал ему рот и зыркнул сердито. «Ну просил же», — зло шепнул он и добавил немного пламени, отрезвляя мелкого. Тот закивал, замахал руками и облегчённо выдохнул, когда Занзас отпустил. Только почему-то стал красный как рак, словно ему сделали непристойное предложение. Они спустились по лестнице и остановились перед первой же дверью — она была неплотно прикрыта. Занзас закрыл её за собой — глухо щёлкнул замок — и приложил палец к губам. Реборн мог выскочить в любую минуту, а им определённо стоило обойтись без этого коротышки. — Давай, вытаскивай ключ. — Занзас остановился и раскинул руки. Обладать Небом для того, чтобы пройти в другой, мир было мало. Цуна сам должен был коснуться ключа. — Какой ключ? — спросил мелкий, машинально протягивая руки и начина шарить по телу Занзаса. От прикосновения чужих ладоней мышцы Занзаса обдало жаром. — В кармане, — процедил Занзас и вздрогнул, когда холодные пальцы коснулись бедра. Цуна извлёк ключ, внимательно рассмотрел сложную резьбу и стальные завитушки на кольце и поднял глаза. Лицо его выражало недоумение и лёгкий интерес. — И что теперь? — Теперь пошли приключаться. Занзас обхватил руку Цуны, направил её к замочной скважине. Ключ медленно вошёл, повернулся — послышался щелчок — и дверь со скрипом приоткрылась. Из неё потянуло хвоей, прелой листвой, свежестью недавно прошедшего дождя. Занзас рывком распахнул дверь, и Цуна охнул. Протёр глаза и даже ущипнул себя. — Ну что, прогуляемся? — Занзас усмехнулся. Он узнал место. Это был заброшенный сад. — Тебе понравится. Цуна закусил губу, неуверенно глянул в сумерки за дверью, подёргал себя за вихор и кивнул. Они пошли по тропинке, поросшей травой: сиреневой, сочной и острой — мелкий ойкал, когда она колола его ноги. Полуоблетевшие дубы и буки возвышались над ними тёмными громадами, на земле и стволах росли грибы, кружевные, крапчатые, белые, рыжие и чёрные. А ещё ярко-синие, зеленовато-лимонные и даже нежно-перламутровые. Может, они были даже съедобными, Занзаса это не интересовало. В небе висели сизые, будто нарисованные акварелью облака и красная, сочная половинка луны. Алые капли ягод виднелись на голых кустах то тут, то там. Цуна потянулся к одной из них, но Занзас стукнул его по руке. Мелкий обиженно засопел, но быстро забылся и продолжил вертеть головой. Место неуловимо пахло чем-то потусторонним, иным. Над головами летали совы, шелестели крыльями в полной тишине, а их уханье прокатывалось гулким эхом; под деревьями сгущалась темнота. Занзас вёл Цуну к центральной дороге — на небе меж облаков не видно было ни одной звезды, а значит, они вполне могли наткнуться на шествие. Он видел его всего раз, но запомнил как нечто очень абсурдное и по-настоящему сказочное. Мелкому должно понравиться. Отчего-то Занзасу очень этого хотелось, до дрожи в ладонях. Порадовать мелкого. Дубы и буки расступились, их место заняли лиственницы и ели. Не очень широкая, утоптанная дорога тянулась между ними вглубь сада. Вдалеке показался призрачный рыжий огонёк, он слегка покачивался и неумолимо приближался. — Стоим здесь и ждём. — Что это за место, Занзас? — запоздало спросил мелкий. — Сад. — Большего Занзас и сам не знал. Вскоре показались они. Мыши. Размером со среднюю кошку, они шли на задних лапках, одетые в разноцветные куртки и шаровары, а ещё в одинаковых кепках. Топ-топ-топ. Впереди вышагивала мышь с фонарём на длинной ручке, освещая путь. Огонёк горел ровно, как будто неторопливо и чинно, как сама процессия. За собой они волокли тележки со звёздами — те холодно сияли, прекрасные и недоступные. Скрипели колёса, оставляя лёгкий след в прибитой недавним дождём пыли. Мыши со звёздами. Охренеть вообще. Цуна замер, восхищённо вздыхая. Нашарил руку Занзаса и сжал. Занзас помедлил, пережидая странное, щемящее счастье. А потом переплёл их пальцы и сжал крепко, желая этим утвердить своё право на мелкого. Остановившись невдалеке, мыши стали запускать звёзды в небо. Произносили над ними что-то на незнакомом языке и подбрасывали. Звёзды тонули в облаках, а потом вспыхивали в просветах, пока те не стали похожи на ковёр, усыпанный осколками разбитого хрусталя. Но некоторые звёзды путались в ветвях елей, и тогда мыши трясли деревья, а если не получалось, звёзды выпутывали совы, подцепляя их когтистыми лапами. Одна из звёзд застряла так крепко, что никто не мог её освободить. Тогда мелкий отмер, вцепился в рубашку Занзаса, лихорадочно блестя глазами. — Можно я помогу им? Можно? Занзас! Занзас опасался, как бы чего не вышло. Но мелкий так загорелся идеей, что он понял — не откажет. — Только не трогай руками. Что-то промелькнуло в глазах мелкого, озорное, мальчишеское, подсветило лицо изнутри, сделав его нездешним, невыносимо прекрасным. Занзас сглотнул. Цуна вновь закусил губу и кивнул. Он натянул варежки, выпустил Пламя, чистое и искрящееся, как бурбон на свету, и взлетел. Занзас запрокинул голову, любуясь яркими рыжими всполохами. Цуна облетел ель по кругу и затряс ветку, но звезда не поддавалась. Тогда он дотронулся до неё и выпутал из еловых лап. — Цуна! — Всё в порядке! Я... Он кувыркнулся вниз, и Занзас едва поймал его. Мыши разбежались в стороны, полыхнуло Пламенем так ярко, что едва не ослепило. Занзас держал Цуну за плечи. — Двадцать восьмое августа, — не своим голосом произнёс тот. — И-Пин и Ламбо отправятся на поиски Сасагавы и Хару; Бьянки и Фута – собирать информацию. Савада Цунаёши внезапно обнаружит себя в гробу посреди леса... Занзаса продрало ознобом вдоль позвоночника. Он встряхнул Цуну, тот запнулся, что-то пробормотал, слова были похожи на изжёванную плёнку, а потом чётко произнёс: — Двадцать девятого августа Реборн скажет, что пора начинать операцию по созыву остальных Хранителей. Савада Цунаёши, Гокудера Хаято и Ямамото Такеши отправятся на поиски Хибари, но неожиданно встретят Кёко и Хару в сопровождении И-Пин и Ламбо, на которых нападут Нозару и Тазару из Блэк Спелл Мильфиоре. В ходе сражения... Монотонный механический голос вымораживал и бесил. Занзас скрипел зубами, слушая, как Цуна перечисляет странные события с незнакомыми и полузнакомыми именами. А потом он услышал своё имя. — Червелло будут обязаны следить за местонахождением колец Вонголы. У них официальный указ от Девятого босса. Любая передача колец не будет одобрена без их подтверждения. Победитель этой битвы станет следующим боссом Вонголы. Да начнётся бой между Занзасом Вонголой и Савадой Цунаёши! Страх свинцовым шаром покатился в желудке, Пламя психованно забилось под кожей. Занзас ударил Цуну по щеке — голова мотнулась, губа лопнула, окрашиваясь алым. — Да начнётся бой... — холодно, безучастно повторил тот, глядя матово-пламенными глазами. Занзас не выдержал. Прижал мелкого к себе — и поцеловал. Терзал холодные губы, пока они не потеплели, прикусывал и вылизывал их, пока они не разомкнулись и не впустили язык. Влажная теплота рта одурманила окончательно, но тугая спираль в груди развернулась, отпуская. Зназас протяжно застонал, а Цуна вцепился в него, до боли сжимая плечи, отзываясь, отвечая на поцелуй, и звук его голоса, когда он тоже застонал, был живым и горячим. Резко оттолкнув, Цуна сам едва не упал — зашатался, закашлялся и нервно утёр ладонью рот. Посмотрел сумасшедшими глазами, тяжело дыша. — Что... что ты делаешь? Что происходит? Занзас? — голос, потерянный и сиплый, теперь совсем не походил на тот, неживой и почти механический. Занзас выдохнул. От реакции мелкого подвело мышцы живота, кольнуло под рёбрами, но Занзас не удивился. Странно было бы, если б Цуна бросился к нему в объятья. Главное — он снова был нормальным. Нормальным! — Экстренные меры приведения тебя в чувство. Говорил же не трогать! — Прости, — потерянно пробормотал мелкий. — Я... не... неважно. Я просто увидел... — Что? — Нас. Мы... дрались. За место Десятого. За кольцо Вонголы. — И я надрал тебе жопу, — усмехнулся Занзас. — Нет. Я, — слишком спокойно ответил Цуна и отвернулся, поджав припухшие губы. Занзас переваривал услышанное, и ярость вместе с внезапным интересом плавила мышцы. Он никогда не рассматривал мелкого как соперника, даже спарринги с ним не устраивал — жалко было, тренировки Реборна и так выматывали Цуну. А теперь вдруг пришло осознание. Занзас чуял в нём силу. Настоящую, огромную, под стать своей. Он никогда не стал бы возиться со слабаком, но так привык к мелкому, что не задумывался об этом. Надо будет с ним подраться. Слова про бой за кольца царапали гордость, хотелось доказать — фигня эти его видения. Он же не Джильонеро. Это соприкосновение с незнакомым миром что-то нахуевертило. Заодно физическая встряска прочистит мелкому мозги. — Ты вроде как груши любишь, — перевёл тему Занзас. — Тут на опушке леса грушевые деревья растут. И закат можно глянуть. — А они съедобные? — живо откликнулся мелкий. Даже плечи расправил. Занзас ухмыльнулся и сунул руки в карманы. — Жёлтые. Синие не пробовал. Мелкий расхохотался. — Мне здесь нравится, — заявил он. — Хотя местами стрёмно. — Ссышь? — Рядом с тобой — нет. — Признание звучало как откровение. Занзас не удержался и взъерошил волосы на затылке мелкого. Ощущение было приятным. Захотелось сжать пальцами непослушные пряди, запрокинуть мелкому голову, вылизывать, покусывать, целовать шею и горло. Пора было завязывать с этим «мелким». Вырос он. Вон и целовался почти сносно. Интересно, откуда. Укол ревности Занзасу не понравился. «Моё», — яркой звездой вспыхнуло в мыслях. Занзас сжал зубы. Отвлёк его возглас мелкого. Цуны. Ветки груш ломились от толстых сочных плодов, пригибались к земле, окрашенные багряным закатом. Солнце в этой части сада бесконечно тонуло в узких и тонких облаках на горизонте, похожее на печёное яблоко с помятым боком. Цуна плюхнулся под кроной одного из деревьев, сорвал грушу и впился в неё зубами. Сок потёк по подбородку, и он рассмеялся, неловко утираясь. Занзас швырнул в него платком и сел рядом. Цуна тут же устроился головой у Занзаса на коленях, продолжая увлечёно грызть уже следующую грушу. — Я дам тебе ключ. Только не проеби его. Будешь сюда ходить башку проветривать. Цуна мотнул головой. Кусочек груши прилип к его щеке, и Занзас бездумно сковырнул его пальцем. — Без тебя — не хочу. Давай это будет наше место? Занзас пожал плечами, делая вид, что ему всё равно, а в груди разливалось тепло, охватывало руки и ноги, отзывалось напряжением в паху. — Занзас. — Ммм? — Научи меня курить. — Иди в пень. — Занзас растянулся спиной в траве, закинул руки за голову, созерцая небо сквозь листву. — Ещё сигареты на тебя тратить. Цуна подтянулся, улёгся на него — приятная тяжесть, и уже почти всё равно, что скоро встанет и мелкий почувствует — пристроил острый подбородок на груди. Коротко облизнул губы. — Всего одну. — Чего тебе с той одной. — Поцелуй тоже один, но он же считается, правда? Мелкий смотрел упрямо, краснея всем лицом. — Ты ко мне пристаёшь, что ли? Цуна прижался щекой к месту, где билось сердце. Занзас положил ладонь между его лопаток, погладил. — Я не хочу драться с тобой за кольца, вообще не хочу во всём этом вариться. Но я тебя не брошу. Я постараюсь быть хорошим советником, я... — Цуна захлебнулся торопливой речью, сжал в кулаке край его рубашки, сглотнул. — Я без тебя пропаду. — Нет. — Занзас подхватил его под мышки, подтянул вверх и нашёл губами его губы. Цуна вжался всем телом, протолкнул язык между зубов. Целовался неумело, но напористо, и Занзас отдавал инициативу, чувствуя, что ему сейчас это нужно. Небо, объятое пламенем, укрывало их собой. Небо просачивалось в поры и вены, убеждая, что это он пропадёт без мелкого. Без Цуны. Без своего Неба. И эта мысль пугала.