капитан

— Прочь с моей палубы! — Да, сэр Джек Воробей! — Эй, ну сколько можно повторять?! Капитан, я капитан, Марли, а не сэр! — Хорошо, Зейн, я тебя поняла, — засмеялась девочка, поправляя повязку, загораживающую глаз (ведь она пират, а у всех пиратов всегда не хватает глаза, как утверждал ее лучший друг). Их корабль плыл средь голубых и белых простынь, разбросанных по комнате; самим судном служила снятая с петель дверца шкафа; флагом являлась майка Зейна с нарисованным на ней черепом — единственное, что смогли отрыть дети средь беспорядка, наведенного с самого прихода девочки в дом Маликов. «Черная жемчужина» плыла средь морей и океанов, разрезая чистые волны, иногда поражающие своей прозрачностью; соленый влажный запах въедался в легкие; солнце светило так ярко, что детям приходилось щуриться и приставлять руку ко лбу козырьком; ветер поднимал паруса и нес корабль в еще неизведанные дали. И благодаря силе тех самых ветров корабль унесло достаточно далеко. Настолько, что маленькие пираты успели превратиться в серьезных взрослых, чьи игрушечные мечи стали шариковыми ручками, повязки на глазах — очками, а сундуки с сокровищами — обычными сумками или портфелями. Ветра взросления забирают всех без исключения, корабль Зейна и Марли не мог поменять курс или подняться в воздух и полететь ко второй звезде направо, в Нетландию. Статус «пираты» отошел в прошлое, прямо как и «Черная жемчужина», чьи паруса давно стали разодраны в клочья, доски поломались от гнили и сырости, мачта упала, штурвал заржавел и уже не мог крутиться как раньше, меняя курс. Все покрылось пылью и грязью.

***

Парень в растянутой серой майке и спортивных штанах сидел за пустым столом, крутя крышку от пива в пальцах, которые поранил из-за ее довольно острых краев, пока открывал бутылку. Она уже давным-давно опустела и валялась в углу комнаты, где-то — треснутая, где-то — отколотая. Сравнимая только с жизнью того самого парня, чьи руки сейчас лихорадочно скручивали кусочек бумаги и высыпали на грязную поверхность стола остатки белого порошка. Кокаин быстро исчез, он был подобен морской пене в выдуманном детьми море. Та тоже быстро растворялась в волнах, как этот наркотик в организме бывшего пирата. Зейн стукнул по поверхности стола ладонью и поднял взгляд на корзину грязного белья, откуда свисали потемневшие от грязи простыни. Море уже не такое прозрачное, каким казалось раньше, теперь оно было бурым, не пропускало солнечных лучей. Его волны больше не сияли и не переливались, в него больше не хотелось нырнуть. Зажав между губами сигарету, Зейн дрожащими руками поджег ее, при этом прикрыв глаза и тут же сделав первую затяжку, щекотящую горло. Клубистый дым красиво парил в воздухе, поднимаясь выше, к потолку; его щупальца завивались и скручивались, создавая узоры, которые быстро рассеивались, оставляя после себя лишь неприятный запах. Теперь легкие полны не запахом морского бриза, а лишь едким серым веществом. Больше на языке нет соленого привкуса — его сменила неприятная горечь, которую приходилось часто выплевывать. Капитан не справился с управлением собственного корабля под названием «Жизнь». Судно столкнулось со скалами и стремительно потонуло, оставляя после себя никчемные обломки, за которые еще пытался цепляться потерпевший поражение Зейн. Звон потрепанного постоянными падениями мобильника заставил Зейна вздрогнуть, парень чуть ли не свалился на пол со стула на шатающихся ножках. На экране высветилось единственное имя, занесенное в контакты. Он поднял трубку, но не произнес ни слова, как и его собеседник, решивший промолчать и не начинать один и тот же разговор. Звонивший передумал, смутился, испугался. Но не скинул звонок. Так же, как и не бросил Малика когда-то давно. Оба размеренно дышали в трубку, зная мысли друг друга, зная все слова, что хотели высказать, зная каждую срывающуюся ноту в голосе, который устал кричать. — Скоро буду, — прохрипело что-то из телефона, и экран погас, возвещая о том, что «разговор» закончен. Минутами позже послышался звук из прихожей, а затем и тихие шаги, аккуратные, осторожные. — Привет, — уставшим голосом разрезал тишину Зейн и, опираясь о край стола, привстал. Девушка не удостоила его ответом, обходя комнату и осматривая ее. Пыль кокаина, битые бутылки, окурки — дефекты жизни Малика. Марли решила для себя называть это так. — По-прежнему, — как-то слишком прискорбно прошептала она, опуская глаза и брезгливо проводя пальцами по столу. — Не начинай, — коротко отрезал парень, снова плюхаясь на свое место, так как голова начинала уже сильно кружиться под действием всех «дефектов». — Лучше бы ты не начинал, — сталь в голосе Марли невозможно было не заметить. — Еще одно слово и… — И что? Зейн, мы это уже проходили. Ты обещал, помнишь? Ты обещал мне, Зейн. Или для тебя и это уже ничего не значит? Посмотри на себя, — она презрительно обвела парня взглядом. — Бросай, пока хоть что-то хорошее осталось от тебя прежнего. — Ничего прежнего нет. В моей жизни осталось мало хорошего. Только ты, на самом деле. — Тогда ради меня, Зейн. Парень смотрел сквозь девушку на стену, где был прикреплен листок, потрепанный годами, с написанным детскими руками пиратским кодексом. Нерушимые правила, законы, которые друзья поклялись соблюдать сквозь года, несмотря ни на какие кораблекрушения. Множество строк, обещаний, которые Зейн так и не смог выполнить (никудышный же из него пират). — Это сложно. — Нет, Зейн, это просто ты слабый! — Марли начинала закипать, ее лицо покраснело, а руки сами потянулись к пачке сигарет, которую девушка кинула на пол и придавила ногой. — Стой! Нет! Хватит! — огрубевший голос сорвался, а руки сами оттолкнули подругу. Она ошарашенно уставилась на Малика, который опустился на колени, подбирая остатки сигарет. Сквозь остекленевшие глаза парень посмотрел на девушку, и теперь его вполне можно было назвать Черной Бородой — грозой всех пиратов и моряков. В детстве Зейн ненавидел одно только упоминание об этом капитане (ведь Черная Борода был врагом добряку Джеку), но теперь его глаза были в точности, как у того злодея. — Прочь из моей квартиры! — Да, сэр.