Когда погасли фонари

      Шляпник смотрел на Алису сквозь слёзы. Брутальный характер и минимизация сожаления останавливала несоизмеримый с жизнью потом грусти, превращая его всего лишь в пелену капель на глазах. Он ведь знал, что однажды это произойдет — ничто не вечно. «Ты была для меня всем: любимой, воплощением красоты мирской, суетой уходящих секунд и вдохновением, моей маленькой музой, надевшей такое небесно-голубое и короткое платьице. Твои божественные волосы оставались на одежде, напоминая, что ты здесь, ты существуешь. Я боялся лишь того, что ты — это моё воображение, предпринявшее попытку устранить одиночество старика. Мне было до жути одиноко и тоскливо, когда целыми днями, заваривая чай, я останавливал суициды кролика, отбирая у него осколки разбитых чашек. Блудница Соня уже снилась мне в страшных снах. Ты помнишь, как она умирала? Мордатая куртизанка падала и молила о пощаде, признавая свои грехи. Ты понимала, все прекрасно понимала — грех требует расплаты, а для нее существовал всего один способ искупления. Разлинованное лезвиями тело оставалось у твоих ног до тех пор, пока мерзость не воздалась небесам. Твой образ был столь же прекрасен, сколько рождение новой жизни. С той поры, когда я вижу твои прелестные, еще совсем юные формы, я горю от желания, возбужденный непоколебимостью маленькой девчушки. Имя… Ах, как сладко оно звучит на устах! Я рос далеко от общество, от идеалов социального строя и это имя напоминает мне о доме. Истинно прекрасное звучание леса в его звуках, краски хитрости диких лис. Первая буква имени, она обязывает тебя быть первой. Всегда первой и единственной. Твоим первым стал я. И мне совсем не стыдно. Любовь творить истинно прекрасные вещи. Ты ведь тоже любила меня, Алиса?».       Лицо одиннадцатилетней девочки было забрызгано липкой непрозрачной жидкостью. Бантики, которые собирали её белоснежные волосы в хвостики, уже совсем съехали вниз, оставляя лишь намек на прическу. Платье валялось где-то за деревьями. Она сжимала его в руках и пыталась выдавить последние капли… Такого искренне детского сожаления, ведь больше никогда они не смогут сделать это. Она не плакала. Нет! Девочка и так пролила слишком много слёз. Лишь тихо прошептала дрожащим высоким голосом: » Не, ты чё, ваще, бля? Сигу мне и с тебя сотня зелени за мёртвую шлюху! Покедово, амиго. Кста, меня Иркой зовут, маразматик».       Она ушла, оставляя после себя только пустоту ещё зудящих воспоминаний в области ширинки. Шляпник был доволен и расстроен одновременно.