С чистого листа

Вы знали о том, что запах перегара, который выходит из «сократительных вакуолей» этих желеобразных сварливых тцарпанианцев, напоминает ментол? А что у андроидов с Ниб’йир-0/X он похож на сероводород? Сидеть непривычному человеку в каком-нибудь межгалактическом захолустном баре, где нет установок для фильтрации воздуха, практически невозможно — смрад стоит неописуемый в буквальном смысле. А вообще, знаете, в жопу эти экскурсы. Рик остекленело смотрел перед собой, локтями подпирая барную стойку. Он нутром чуял: как только он покинет это место, всё будет кончено. Его, вероятно, изобьют, закуют в энергонаручники и транспортируют в тюрьму. Прямо сейчас Рик может заказать хренову тучу взрывчатки, оружия или просто свалить в портал — куда угодно, за тридевять земель. Какой идиот с напрочь отмершим инстинктом самосохранения сам сдаст себя в руки правительству, если знает, что белого света в своей жизни потом он уже не увидит? Галактическая Федерация использует универсальное летоисчисление, когда назначает наказание. А за мелкую кражу, чтобы надеяться выйти через пятьдесят земных лет, в её тюрьму не сажают. Рик слышал об этом месте: как и где там содержат мономорфные формы жизни, какова вероятность совершить побег, — и, ясное дело, трезво понимал, что не хочет туда. И единственное, что нужно было, чтобы вопреки морали и здравому смыслу бороться, — повод. Маленькая соломинка, за которую можно схватиться. Надежда. — Компьютер, запрашиваю способ связи. Измерение… Телефонные гудки. Медленные, мучительно тягучие. Каждый словно один за другим разрывал суставы пальцев. Руки тяжелели. Прикладываемые усилия, чтобы удержать рюмку в одной, а аппарат в другой, — они отвлекали от мыслей струсить и малодушно сбросить вызов. — Слушаю. Рик растерялся, услышав ребёнка на том конце. — Мелкий, позови Стэна Пайнса. — Не могу, — твёрдо ответил ломающийся голос мальчишки, — он ведёт экскурсию по Хижине Тайн. Напряжение крутило, выламывало тело. Рик скрипнул зубами, чтобы криком не выдать порождаемую им ярость. — П… просто… просто подойди и скажи, ыэ-э, скажи, что это Рик Санчез, — выдавил он из себя единственную фразу, почти не разжав челюстей. Надолго повисла потрескивающая тишина. Рик несколько раз за это время нервно сделал жест бармену «Повтори». Изводило отвратительное, колюще-посасывающее ощущение под ложечкой, и душили сумасшедшие удары сердца. Беспокойные самоувещевания оборвал грохот трубки и запыхавшийся голос на том конце провода, высушенный, взволнованный. — Рик?! Рик, ты ещё здесь? Ты слышишь? — Сал-салют, Пайносос. — Я… я… я рад тебя слышать. — Подтяни розовые сопли, — Рик кисло усмехнулся, а в носу мелко-мелко, совершенно мерзко защипало. В висках отдался ожесточённый удар запястьем в переносицу. — Ты ведь не о часах работы Хижины Тайн звонил узнать, а? — после некоторого молчания вдруг легко рассмеялся Стэн. — Колись, дрыщ хитрозадый! Рик тихо сглотнул, беспорядочно блуждая глазами по обшарпанным стенам и старой мебели. Он не имел представления, когда подтвердил вызов на найденный номер, что же скажет, наконец дозвонившись. Хотелось глупо верить, что уже сам звонок каким-то фантастическим образом вдруг всё решит или хотя бы что-то изменит. А теперь… — Пойдём со мной, — сам собой донёсся сиплый звук из сухого горла. — Что?.. Куда? — Со мной. Прямо сейчас. Ни минуты больше. Ку-ыэ-э-да угодно. Свалим. Вд-вдвоём. Ты и я. Насрать. На другую планету. В другое измерение. Во, ыэ-эгх, сука, Флориду! — сыпал Рик рваными фразами — всё громче и громче с каждым словом. — И-и… как надолго? — НАВСЕГДА! На веки, блять, вечные! Сотни лет — Рик и Стэнли! — Ты что, пьян? — помолчав, осторожно уточнил Стэн. – Рик, ты ведь мертвецки пьян и только потому говоришь это. — Да я бы… я бы… — Рик придушенно кашлянул, — я бы не смог сказать это трезвым… Проницательный ты дубоёб! — рявкнул он напоследок, ударяя кулаком по столешнице, и распластался по липкому пластику, закрыв глаза, как только картина мира закружилась, болезненно поплыла. – Я, сука, пьян, Стэн. Д-дыа, я бухой. Это ведь… это ведь всё так просто, чем больше ты пьёшь, знаешь же… Я бы даже, наверное, сдох вот так. Что может быть лучше? Вот теп… ы-ыэ… теперь. — Рик, что случилось? — из голоса Стэна начисто пропала снисходительная усмешка; тихим шелестом отозвалась перекладываемая в другую руку трубка. — О чём ты говоришь? — Ты сбежишь со мной? — как-то совершенно по-детски спросил Санчез. — Слушай, — с большим вниманием подходя к выбору слов, заговорил Стэнли, — мы… мы пережили столько всего. Клянусь, я не жалею, я б все деньги отдал, чтобы снова это повторить. Я хотел хотя бы увидеть тебя. Рик, я… я, наверное, очень долгое время ждал именно этого момента. Будьте прокляты эти мыльные оперы! Если серьёзно, поехали, Санчез, хренов псих, да куда угодно! Но… но не сейчас. Осенью. Столько всего навалилось, ты бы знал, а? В голове не укладывается, тридцать лет, чтобы теперь… Хах, да ладно, этого так и не расскажешь. И дети. На кого я сейчас оставлю Диппера и Мейбл? И Хижину. На него?.. Да чёрта с два! Осенью, Рик, я, ха-ха, весь твой. Санчез уже почти не слушал с середины. Рассеянно водил рюмкой по столешнице и не сразу заметил, что Стэн закончил говорить. — Рик?.. Рик, ты… ты тут? Это… связь? Откуда ты звонишь? Тебя хреново слышно. — Вот оно, значит, что, — наконец протянул Рик. — А ты, Ст-ыэ-э-эн Пайнс, изменился. Ты теперь невъебенный семьянин, да? Добропорядочный серый гражданин. Примерный дальний родственник, на которого можно спихнуть оскостопиздевших карапузов — а он и рад. — Рик, не говори так… У тебя ведь тоже есть внук. Ты что, скажешь, что не поймёшь меня? Отвернёшься, забьёшь на всё, бросишь, как… обычно. Это было хуже удара по яйцам. Этот — куда более сильный, куда более меткий. Бросать всё и всех позади, называя это «жизнь с чистого листа», — верить каждый раз, что саднящая дыра затянется, если заполнить её чем-то новым. Пробуя пальцем изъязвлённую рану, морщиться от боли и ощущать лопающиеся гнойные пузыри. Закутываться дурманом, но даже тогда осознавать ясно неизбежную вещь: она будет помнить старую, знакомую боль и запоминать каждую новую, свежую. А он будет гнить заживо, но чувствовать всё и сбиваться с ног в поисках пока ещё действенного обезболивающего. — Хочешь сюрприз: у меня их двое! А я всё, ы-ыэгх, тот же. Застрял, да. Забуксовал, угм, ве-ыэ-э-рно. Всё там же. — Рик, — голос Стэна стал ниже; по уху отвратно ударил этот звук, когда мембраны мельком касаются губы, — не пугай меня. Что бы ни случилось — слышишь? — всё не может быть настолько плохо. — Вот что, Стэн… Колючий мир плыл перед глазами, а на столе лежала потёртая фотокарточка. — Ты ебаный пр-предатель. Сучий выблядок и просто ебарь рыжих шлюх. Знаешь, я тебя так ненавижу за это, что уб… ы-ыэ!.. Убил бы, окажись ты рядом. И… и так хорошо, что ты теперь другой. — Рик… — Завали хуесоску и слушай. Так нужно. Мне нужно, — говорил Рик почти спокойно. — В этом мире — не только в нашем измерении и не только на нашей планете — столько фе-ы-ыэ-рических ублюдков, да… А ты, ты среди них тот, который почему-то оказывается моей «последней надеждой», когда ник… ыэ-э!.. Никого больше со мной не остаётся. Я бы мог валяться в ногах, пускать сопли и твердить, что изменился, что всё будет по-другому… Врать. А ты этого даже не просишь. Я пьян, Пайнс, пьян! Мне можно нести эту убогую невротеб-ы-ы-отину! Я заврался. Кем я стал? Ха-ха! Казалось бы, какая в жопу разница? Такой же, только хуже. Но ты-то теперь другой. А я вот не смог вовремя допереть, что пора не вокруг что-то менять, а самому… Может, всё вышло бы по-другому? Да кого уже теперь… Теперь – нет. Их нет. Нас нет. Всё, что у меня было, — ничего нет. Всё ушло… Ну точно, ага! Куда там — всё просрал. Пф-фт, сука, если бы я знал, что буду выглядеть так жалко, я бы сам давно себя кончил! Это… это даже не так… Если бы я мог начать всё сначала, не как обычно, а реально сначала — мне стоило бы избавить вас от себя. Правда? Хм, правда. — Рик Санчез, — едва слышное во вздохе, но решительно твёрдое услышал он с того конца линии, — что бы ты там ни задумал — и вряд ли это что-то хорошее — просто чтобы ты знал, я… — Я тебя тоже, — сухо бросил Рик. — И лучше бы я снова врал. Пикнул коммуникатор, обрывая сигнал. Рик тихо засмеялся, упираясь лбом в фотоснимок, а потом поднял голову. — Бармен, повтори! — Один за другим он методично начал опустошать стоящие рядом с ним ровным рядом нетронутые рюмки. Не на трезвую же голову, в самом деле? Единственное, что нужно было, чтобы вопреки морали и здравому смыслу бороться, выбить себе новый шанс начать жизнь «с чистого листа», — надежда. Да было ли хоть что-нибудь, что любил, но не разрушил Рик Санчез? Нещадно и старательно он подставлял под удар сам лично. Убил всех. И выскреб. Разве он пытался предложить что-то другое? Пробовать пальцем, проверяя: может, хоть сейчас? Забивать смердящую дыру, откуда шматками падает гнилое мясо, совсем свежим. Каждый день чуять эту вонь, будто гордо носишь грёбаную корону из дерьма. И ведь ничего нового — всё как обычно. Былое снова позади. Фото небрежно летело под ноги. Да, «с чистого листа», пожалуй, это хорошо. С чистого листа заживёт наконец этот триебучий мир, те в нём, кто пока умудрился остаться, и те, кто мог быть ещё впереди. Теперь — без изгнившего рецидивного нарыва, без Рика Санчеза. А вообще, знаете, в жопу эту лирику. За спиной — тихий взрыв самоуничтожившегося компьютера. Перед глазами — ослепительный уличный свет.