Лёд и пламя

Бенджамин поправил очки и зябко поёжился. В крохотной квартирке, которую он про себя гордо называл "конспиративной", теперь никогда не закрывались окна. Даже несмотря на то, что за окном была зима и минус пять. Даже несмотря на то, что непроклеенные деревянные рамы и вовсе не было нужды затворять — сквозняк и так бы шелестел бумагами на полу, проникая сквозь крупные щели рассохшегося дерева, которые уже не могла закупорить облупившаяся краска. Ветер уносил на улицу тепло и крохотные частицы уюта, вздох за выдохом наполняя комнату новыми запахами и морозной свежестью. Лайнус не привык холоду; равно как не привык он к осторожным, по-кошачьи тихим шагам за дверью. Он кутался в застиранный до белых пятен свитер и изредка вздрагивал от скрипа случайной половицы или от свиста чайника на плите. Тишина в квартире стояла густая, кисельная; иногда Бенджамин даже забывал, что не один, и случайный стук упавшей книги или звон мелочи, по неосторожности высыпавшейся из кармана, заставлял его вздрогнуть и потянуться к верхнему ящику стола. Там, под шершавой обивкой, в потайном "кармане", лежал приятно холодящий руку Browning HP, спасительный, быстрый, смертоносный. На электронных часах мягким неоновым светом горели цифры: ноль-девять-два-ноль — ровно девять двадцать, и маленькая пометка, сложенная из вертикальных и горизонтальных палочек — pm. И, как обычно, ровно, секунда в секунду, дверь тихо скрипнула и приоткрылась. Порыв ветра всколыхнул потрёпанные тёмно-синие шторы; холодная волна окатила Лайнуса, ловко и легко пробираясь сквозь крупную вязку свитера и тонкий пуловер и разбегаясь мурашками по телу. Бенджамин шумно втянул носом воздух; строки уже прыгали перед глазами, мысли давно переместились далеко от бумажек. Лайнус всегда следил за временем — не от праздности или ожидания, а по старой, въевшейся привычке всё контролировать. Ровно в девять девятнадцать он уже переставал видеть текст перед собой; он ждал, что с минуты на минуту его ждёт ледяной поцелуй сквозняка и обжигающие ладони на плечах для контраста. Едва слышные шлепки босых ног, невесомое касание, внезапно тяжёлые ладони на плечах. Она никогда не надевала тапочки; в то время как Бен раздумывал, не натянуть ли поверх шерстяных носков ещё одну пару таких же, она легко ступала по трескающемуся ледяному паркету-катку голыми ступнями; при этом каким-то невероятным способом ей удавалось сохранять руки обжигающе-горячими — вероятно, при большем желании она могла бы варить в ладонях ароматный кофе. Она заходила день изо дня в одно и то же время; если, ей казалось, Бенджамин был не слишком занят, она проскальзывала внутрь, если нет — оставалась на пороге, опершись о косяк и иногда без надобности оправляя ночную футболку. — Доброй ночи, — она легко улыбнулась, скользнув взглядом по раскиданным на столе документам. Раскаленные ладони на мгновение скользнули через растянутый ворот свитера по плечам к груди. Лайнус вздрогнул всем телом, инстинктивно стараясь отстраниться, но руки собственнически-крепко вжали его в спинку стула. Горячее, рваное из-за вечного насморка дыхание обожгло щеку. — Доброй, Кэролайн, – он снова не смог управиться с собственным голосом – тот предательски дрогнул на имени, выдавая зашкаливающие эмоции с потрохами. Её ладони перестали жечь плечи; она вышла так же быстро и тихо, как и вошла, бесшумно притворив за собой дверь, в мгновение ока потушив морозный пожар. Она никогда не говорила "спокойной ночи". Вероятно, прекрасно понимала, что спокойных минут на жизнь Лайнусу было выкроено слишком мало, чтобы растрачивать их на сон. А вот "доброй" ночь могла быть даже для него. Бенджамин вернулся к бумагам. Ледяной порыв ветра почти мгновенно растворил в ночной тишине тонкий запах корицы и кофе, который она оставила в комнате; но вот свитер бессовестно пропах этой удушливой смесью уюта и тепла. Это отвлекало, мешало сосредоточиться; а Лайнус не любил быть рассеянным. С какой-то яростной решимостью он стянул через голову вязаную кофту и отбросил её в сторону. Впрочем, он тут же пожалел о своём порыве — хищный сквозняк впился в нежную тёплую кожу, будто бы тонкий пуловер не был ему преградой. Бенджамин выдохнул; воздух со свистом прошёл сквозь стиснутые зубы, которые уже через пару секунд начали отбивать чечётку. Отвратительно холодно. Когда широкая ладонь уже вжимала створку окна в раму, а толстые стёкла ещё жалобно постанывали от сильного удара, он вдруг опомнился и быстро отошёл к столу. Теплее не стало. Лайнус с упорством снова взялся за записи, едва сдерживая дрожь, разбивавшую всё тело. Он был почти уверен, что отморозил пальцы ног, но, продолжая поправлять кончиком потерявшего чувствительность указательного пальца очки, продолжал всматриваться в стройные ряды букв. Он бы почти уверен, что через мгновение дверь вновь откроется, и она снова появится на пороге. Нахмурит тонкие брови и осторожно, но твёрдо спросит, почему в квартире стало душно. Прищурится, заставляя Бенджамина почувствовать себя не в своей тарелке – ни один приставленный к виску пистолет не мог повторить успеха этого взгляда. Легко переступит через кипу снесенных к выходу сквозняком бумаг и вновь откроет окно, впуская ледяного монстра обратно в дом. Поднимет с пола свитер Лайнуса, быстрым движением накинет его тому на плечи и в мгновение ока исчезнет, бесшумно претворив за собой дверь, оставив мужчину один на один с голодным, покрытым инеем хищником. Нетронутый чай в стакане уже давно остыл; Бенджамин, поморщившись, откинулся на спинку стула. Никакого спокойствия. Палочки на часах уже сложили новые числа – ноль-девять-четыре-восемь, буквы те же - pm. Стул вновь тихо скрипнул ножками по деревянному полу, и запечатанные в вязаный камуфляж двух пар шерстяных носков ступни едва слышно ступили по паркету. На сегодня работа, похоже, была закончена – от холода и внезапно накатившей волны усталости Лайнус едва держался на ногах. Дверь в его комнату была распахнута, и последние крупицы тепла, которые он бережно пытался там сохранить, безвозвратно растаяли в общем холоде квартиры. Прикроватный светильник неярко блестел на тумбочке, заставляя обычно резкие тени немногочисленных вещей расползаться по полу и стенам причудливыми мягкими формами. Она скрутилась клубочком на его кровати, подобрав колени к груди, и неровно дышала, чуть приоткрыв рот, – у нее снова начался насморк. Раскрытая книга, лежавшая перед ней, без надзора распушила страницы, крошки с наклонившейся уже пустой тарелки ссыпались на покрывало. Она судорожно втянула ртом воздух, будто задыхаясь, и обхватила руками колени. Бенджамин, не удержавшись, усмехнулся. Во сне она казалась совсем ребёнком – так сильно прибавлявшей ей возраст горизонтальная морщина, разрезавшая лоб, разгладилась, брови уже не были хмуро сведены к переносице. Лайнус будто бы уже и забыл про мороз; он заворожённо вглядывался в мягкие черты, стараясь запомнить их, вырезать в памяти. Он не видел её такой беззащитной, наверное... никогда. И поэтому у него не хватило духу потревожить её сон и отправить спать к себе, в соседнюю комнату. Убирая тарелку, он ненароком коснулся её руки. Та оказалась ледяной, даже холоднее его собственных окоченевших пальцев. Исхитрившись, Бенджамин вытянул из-под неё покрывало; он больше не ощущал холода, хотя и не мог сказать, что согрелся. Она будто и не почувствовала ничего; только глухо недовольно застонала, когда мужчина случайно задел её острым краем книги. Укрыв её, замерзавшую, своим одеялом, Лайнус был вынужден довольствоваться пледом. Он явно был теплее потёртой простынки, которая скрывалась под покрывалом в соседней комнате. В квартире повисла густая, вязкая тишина. Она гасила звуки, втягивала их в себя, будто съедала. По привычке навострив уши, Бенджамин с минуту вслушивался в ничто, но ни один лишний шорох не доносился из дальних углов. Щёлкнул выключатель, и мягкие контуры теней слились во мгле. Кровать едва слышно скрипнула, матрас прогнулся под весом мужчины. Он напряжённо покосился на неё, сопящую рядом. Как бы не ударить, не раздавить её ненароком во сне. Всё-таки надо было разбудить, отправить к себе. Бенджамин судорожно втянул в себя воздух и подтянул плед к подбородку. А если он ночью начнёт храпеть? Планки скрипнули снова, и тяжёлая рука легла ему на грудь. Молниеносным движением подтянув все тело, она устроила голову на его плече и удовлетворенно вздохнула. Лайнусу на мгновение показалась, что по сонному лицу скользнула тень улыбки. — Спокойной ночи, Бенджамин. — Спокойной, Кэролайн.