Цветы Фортуны

Потоки солнечного света хлещут в окно, струятся по старым занавескам и собираются в сверкающие лужицы на дощатом полу; Мэйбл, смеясь, складывает ладони лодочкой и подставляет их под этот светопад, пытаясь зачерпнуть полную горсть текучего золота. Воды солнечной реки омывают её лицо, согревая своим ласковым теплом. Она кружится посреди пустой комнаты, раскинув руки в стороны и жмурясь от удовольствия. Солнце заливает помещение доверху, волны лучистого океана бережно покачивают девочку - и вдруг накрывают её с головой. Мэйбл хохочет, охваченная неутолимой жаждой жизни и движения. Пара пируэтов завершает её импровизированный танец, долю секунды она ловит ртом воздух, восстанавливая сбившееся дыхание, а потом, подпрыгнув, ураган в радужном свитере несётся на чердак, перескакивая на лестнице через две ступеньки разом. Ей нестерпимо хочется выплеснуть бурлящую в крови энергию - на что-нибудь, во что-нибудь, на кого-нибудь, неважно, главное, поделиться своим огнём. Диппер всё ещё в постели, спит, поджав ноги к животу и наплевав от души на всю прелесть наступившего утра. Сестра налетает на него радостно визжащим вихрем, тормошит, тычет в бок и в рёбра, кричит какую-то чушь в ухо; её бедному братцу, должно быть, кажется, что на него скопом накинулись с десяток разьяренных эриний. Тем не менее, он стоически терпит, сонно ворчит и под конец накрывается одеялом с головой, отчаявшись иным способом справиться с напастью. Попытки Мэйбл стянуть это одеяло успехом не кончаются, и она, презрительно фыркнув, оставляет брата в покое и устремляется прочь, на поиски другой жертвы. Не то наитие, не то обыкновенное любопытство заставляет её свернуть в лабораторию дяди Форда. Прошмыгнув за приоткрытую дверь, она невольно морщится: в нос ударяет резкий запах гари. Дядя обнаруживается за столом, спящий в сидячем положении с видом человека, проведшего ночь в напряжённой работе над чем-либо и прикорнувшего только пару минут назад. Совесть берёт верх; Мэйбл, вместо того, чтобы повторить опробованную на Диппере тактику, укрывает учёного его же плащом и легонько целует в колючую щеку. Тут её внимание привлекает что-то маленькое, лежащее на трактате о коллапсарах, что-то, совершенно не вписывающееся в общую обстановку. Приглядевшись, она издаёт короткий удивленный смешок: надо же, фиолетовый колокольчик, кто бы мог подумать, что дядя Форд, оказывается, любит цветы? И, весело улыбаясь, Мэйбл покидает лабораторию, отправляясь терзать близнеца Стэнфорда. Откуда же ей было знать, что колокольчик здесь уже не в первый раз - и вовсе не из-за любви Форда к растениям. Сверхъестественные сущности просто обожают появляться из ниоткуда - возможно, в их этикете это считается хорошим тоном. Вот и она не изменяет традиции, снова и снова возникая то у него за спиной, то, наоборот, перед самым носом. Если поначалу это ещё вызывало хоть какое-то изумление, то со временем приелось и стало привычным делом. Сложнее привыкнуть было к её фокусам и извечной неприязни к нижнему белью, а также манере говорить в метафорично-бредовой форме - и некоторой склонности к насилию. Сидя на его рабочем столе в позе лотоса, она вылавливает из круглой медной тарелки волчьи ягоды и глотает их, не жуя. Он вопросов не задаёт: с неё сталось бы есть гвозди или битое стекло, лишь бы только поразить своим поведением. Кривя бледные губы в фальшиво-дружелюбной полуулыбке, она протягивает и ему горсть, но в ответ получает твёрдый отказ: - Я, в отличие от тебя, смертен. Ей, несомненно, это казалось забавным. Ей многое казалось забавным из того, что у нормальных людей считалось из ряда вон выходящим, да и то мягко говоря. Она сует свой длинный - в прямом смысле слова - нос во все его записи и заметки, с неподдельным интересом изучает каждую диаграмму, может часами рассматривать чертежи. И, естественно, никогда не спрашивает дозволения на всё перечисленное. Невидимкой она наблюдает за его экспериментами и частенько вмешивается в них, то безнадёжно портя опыт, то, напротив, содействуя его успешному завершению, раскрывая тем самым своё присутствие. Он, впрочем, и без этого научился определять, находится она поблизости или нет. Если в воздухе пахнет колокольчиками, значит, она рядом. Эти цветы будто вплетены в копну её вороных волос - но на самом деле они растут, притом буквально, среди угольных прядей. Когда она срывает пару и небрежно бросает в одну из его реторт, он видит, как на тонких стебельках повисают вязкие тёмные капли. Да, кровь в её жилах течёт чёрная. А ещё аккурат посреди лба у неё красуется третий, обычно закрытый глаз. Однажды бессонной ночью он интересуется, почему она так выглядит - на фресках, барельефах и прочем тому подобном, относящемся к изобразительному искусству, её наделяют совсем не такой внешностью. - Они сами меня выдумали, - ухмыляется она, облизываясь, точно сытая кошка. - Ягнята обожествляли случайность. Они хотели вылепить человеческое лицо и тело пространному понятию. Очеловечить удачу. Вот и очеловечили, как могли. Потрясающая сила разума! С такой хоть сейчас возносись в ноосферу. Это всё их фантазия, давшая мне плоть. Правда, потом они подумали, что меня надо облагородить. Только сделанного не переделаешь. Тиккун не удался, и я осталась... Как было в той сказке? Гадким утенком. Лебедем меня уже не увидят. Понимаешь, мальчик? Откровенно дурацкое обращение "мальчик" нервирует, но и с этим можно примириться, тем паче её возраст даёт некое ей право на него. Она щелчком костлявых пальцев зажигает свечу и придаёт пляшущему пламени вид нагой нимфы, а он задумывается, насколько же больным должно было быть породившее её воображение. Её единственная одежда - синяя выцветшая хламида с рваными полами, сколотая на левом плече костяной брошью - наброшенная, разумеется, на голое тело; по мертвенно-белой коже от горла до пят вьются непонятные ромбические узоры, змеиные кудри у поясницы скрепляет живой тарантул, а руки и ноги унизывает целая уйма золотых браслетов. Огромные, круглые и жёлтые, как у совы, глаза фосфорически мерцают, на подбородке вытатуирован алхимический символ солнца. Третий глаз не имеет ни радужки, ни белка, и походит на провал в бесконечное ничто. Что и говорить, фантазией "ягнят" явно не обделили. Их личное знакомство состоялось практически сразу после покупки им той книги о древнеримской мифологии. Именно её колесо украшает потертую голубую обложку. - Ой, мальчик, я была с тобой и раньше. И со многими, многими другими. Может, она читает мысли, а может, просто угадывает, о чём он вспоминает: как бы то ни было, её свистящий шёпот от этого приятнее не становится. Вдобавок она картавит и её речь уродует странный архаичный акцент. Касаясь своим горячим лбом его, она щерится: - С очень многими. Хочешь, покажу? Вопрос риторический, потому что её чуть менее, чем абсолютно не волнует его мнение. Отстраниться он не успевает - и в разум начинают вливаться образы и события, запечатленные в памяти "богини". Вот девушка, судя по типу её лица, имеющая скандинавские корни; ссутулившись в полосатом кресле с ободранной обивкой, она крутит в руках прибор цилиндрической формы и хмурится. На её светлую макушку опускается узкая кисть, оплетенная ромбами, а через минуту девушка, просияв, так и подскакивает, после чего в спешке кидается за инструментами. - Ей повезло. Она ведь так хотела, чтобы ей повезло! Всё ждала, когда же удача подкинет ей занятную мыслишку. Я подкинула. Правда, я взяла с неё... плату. Иногда нужно делать это. Молодая северянка, закутавшись в зелёный плед, обливается слезами, исступленно комкая обрывки только что прочитанного письма. - Тебе могло показаться, что я бесчувственная. Нет, нет же! Я утешила её. Как могла. Гирлянда из проклятых фиолетовых колокольчиков обвивает шею и худенькие плечи девушки. Тощие пальцы Фортуны до синяков стискивают изящные девичьи запястья, ногти чертят на лилейной коже красные линии. Она как будто не умеет не причинять боли. Укусом в нижнюю губу она грубо глушит полувскрик-полувсхлип. Выдергивая из петель блузки пуговицы, она оставляет следы зубов на выступающих ключицах и задирает белую юбку-карандаш до самых бёдер. В прозрачных глазах девушки дрожит страх при виде имитирующего улыбку безжалостного оскала. Контакт разорвать нелегко, но он яростно выворачивается из тисков чужой ментальной хватки. Лоб горит, мысли путаются. - Довольно! Я не хочу ничего об этом знать! - У, весьма сурово. Всего лишь небольшое шоу. - Она, как всегда, без спроса берёт со стола банку и отвинчивает крышку: на свободу выпархивает целый рой светло-коричневых павлиноглазок. Одна из них садится на макушку Фортуны, заставляя ту скорчить гримасу отвращения. - Бабочки? Какая мерзость. Смяв насекомое в буроватую кашицу, она демонстративно вытирает ладонь о чистый лист бумаги. Он рывком поднимается со стула, едва не уронив подставку с мензурками, кипя от возмущения - а она, ехидно склабясь, исчезает, как лопнувший мыльный пузырь. Как всегда. Терпеть всё это ради сомнительной помощи? Так ли он в ней нуждается? "Фортуна не более, чем бесчестная потаскушка, готовая в любой момент тебя предать. Для неё всё игра, вести которую она хочет по своим правилам. Нельзя на неё полагаться. Она изменчива и непостоянна, и если ты препоручишь себя целиком и полностью её воле, она покинет тебя в тот миг, когда будет нужна больше всего. Она любит дураков, потому что они покорны, и опасается умных, потому что они могут обойтись без неё и знают это" Пометки, сделанные неизвестным на страницах книги, уже не кажутся праздным словоблудием. За завтраком на следующее утро Форд давится кофе, завидев на голове спустившейся вслед за братом Мэйбл венок. Из чертовых фиолетовых колокольчиков. - Я не знаю, откуда он взялся, - честно отвечает девочка, наливая в стакан свой фирменный сок. - Когда я ложилась, его не было, а когда проснулась - уже был. Ладно тебе, дядя Форд, что может быть страшного в простом венке? Она мечтательно прикрывает глаза. - Может быть, его подарил мне симпатичный эльф, ну или ещё какой тайный поклонник. Диппер кашляет в кулак, стараясь скрыть смех, и сестра рассерженно пихает его локтем. Форду не смешно. Рассеянно извиняясь, он упрашивает Мэйбл одолжить венок "для исследования" - вдруг, мол, цветы ядовиты. Та, конечно, соглашается, хоть и с недоумением; Диппер косится на кумира, не отваживаясь спросить, к чему это. В спину ему, торопящемуся в лабораторию, Стэн ворчливо бросает "Ботаник". Его догадка подтверждается: Фортуна уже там, бесцеремонно копается в кипах зарисовок и очерков. Он поднимает венок так, чтобы ей было видно. - Какого дьявола ты делаешь?! Она хмыкает, одновременно на всякий случай пятясь назад. - Верни-ка малышке. Это, вообще-то, подарок. Форду хочется запустить в неё чем-нибудь тяжёлым, останавливает исключительно осознание бесполезности данного действия. - Не приближайся к детям. Не смей. Или мне придётся... Я ведь тебе сердце вырву. Злость сыплющим искры костром вспыхивает в мозгу, руки сами собой сжимаются в кулаки. Чёрт с её бессмертием - он найдёт способ затянуть петлю на её глотке. Фортуна качает головой. Её пальцы откидывают полу хламиды, пробегают по рёбрам и внезапно погружаются в плоть, разрывая грудную клетку надвое. Под хруст ломающихся костей и треск рвущегося мяса чернильно-чёрная кровь ручьём льётся на впалый живот. Внутри неё - пустота космоса, и лишь там, где у человека располагается сердце, медленно поворачивается блеклое колесо спиральной галактики. - У меня, к сожалению, нет сердца, мальчик. Он молчит, поражённый, а она тем временем соединяет края дыры в груди, словно запахивая куртку; её тело стремительно регенерирует. Кровь обращается в пыль и попросту тает. - Зря боишься за малышню. У меня нет дурных намерений в их отношении. Особенно в отношении старшенькой. Я даже буду покровительствовать им - не подумай лишнего. Он прожигает её взглядом. - Твоё покровительство никому здесь не нужно. - Ого! - её зрачки расширяются. - Неужели? Их разделяет всего пара метров. Она вынимает иглу броши из плотной ткани, поводит плечами - одеяние спадает, оседая бесформенной грудой у её ног. Тарантул выпускает её волосы и теряется где-то в складках сброшенной хламиды. - Ты хотел, чтобы тебе сопутствовала удача в твоих изысканиях. Чтобы тебе везло в охоте на монстров. Чтобы поставленные тобой эксперименты оканчивались успешно. Ты жаждал удачи - и я меняла обстоятельства так, как тебе угодно. И теперь ты думаешь, что сможешь справиться без меня? Она подцепляет край его свитера - но он перехватывает и заламывает её руку за спину. - Ты думаешь, что сможешь справиться без меня? - гневно шипит она. Продолжая удерживать её руку, он сгребает её кудри в горсть и оттягивает, вынуждая откинуть голову назад. Жилка на шее бьётся часто-часто, как у настоящей живой женщины. Она сдавленно хрипит и прогибается в талии, ощущая, как его зубы впиваются в основание шеи; он резко дёргает её за волосы, вырывая из побелевших губ ругательство. Место укуса на бледной коже темнеет. Он толкает её, опрокидывая на столешницу - колбы и разные склянки издают тревожный звон. Выпустив её локоны, он одним движением стаскивает с себя свитер и отбрасывает в сторону. - Ты!.. - она захлебывается так и не произнесённой фразой, потому что он смыкает челюсти на её горле. - Ты больше не водишь, - цедит он. - Поэтому заткнись. Расстегнуть пряжку и вытащить ремень из брюк - минутное дело. Женщина под ним дрожит от злобы - но и возбуждения тоже. На сей раз будет по его. Он коленом разводит её ноги - ногти её свободной руки вонзаются в его предплечье. Тем не менее она послушно молчит, что удивляет. Её глаза сверкают ядерной смесью эмоций - от ненависти до почти преклонения и от нетерпения до слепого повиновения. Приподняв её таз, он без предупреждения входит, выпустив руку Фортуны и обхватив её бёдра. Она выгибается дугой, раскрывая рот в беззвучном крике; глаза её теряют всякое осмысленное выражение. Он двигается быстро и рвано, как-то отстраненно понимая, что она в кровь раздирает ему спину. Она дышит через раз, подаваясь навстречу и пытаясь попасть в его темп. Она смотрит на него и сквозь него, отчаянно разевая рот, чтобы заглотнуть хоть немного воздуха. Она вся горячая - только эти пальцы, расцарапывающие его плечи, ледяные. Её искажённое удовольствием лицо видится ему через туманную пелену. Он рывком приподнимает её, войдя полностью - и её тело конвульсивно содрогается. Она сжимает его изнутри, после чего падает на столешницу безвольной куклой, бессмысленно уставившись в пространство. Он утыкается покрытым испариной лбом в её грудь. Сердце в сумасшедшем ритме колотится о рёбра, кровь оглушительно стучит в висках. Понемногу приходя в себя, он выдавливает: - Я в тебе не нуждаюсь. Я не завишу от тебя. И слышит в ответ: - Правильный выбор. - И что ты скажешь? Фортуна отпивает из пёстрой чашки с саспарильей, прежде чем продемонстрировать неприемлемый в приличном обществе жест. - Что скажу? Ах, мой дорогой Наполеон, ваш план провалился. Мальчик на это не повелся. Он понял, в чём я ему солгала, за что я его искренне уважаю. - За это или за то, что у тебя ноги до сих пор ватные? - За это тоже, - она делает ещё глоток. - Удочка была заброшена грамотно, но рыбка всё же не клюнула. Рыбке честь и хвала, развлечение получилось отличное. А ты в любом случае проиграл пари, Билли. Наконец ты познакомишь меня со своей очаровательной подругой... Как там её зовут? - Пироника. - Билл Шифр вздохнул, поднимаясь с софы. - Её зовут Пироника.