«Драгоценности Сола»

Слэш
R
Заморожен
5
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
41 страница, 6 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
5 Нравится 4 Отзывы 9 В сборник Скачать

Адам

Настройки текста
«И до чего бы ты не дотронулся, всё превращалось в золото». Они сидят, склонив голову друг к другу. Светловолосый утыкается лбом в худое плечо черноглазого, их поза кажется мирной и трогательной, будто у влюблённых. В комнату лениво просачивается свет через разноцветные стекляшки окна, и накрывает своим ярким, эфемерным крылом сидящих на кровати. Её простыни измяты, подушки и одеяло раскиданы по разные края, и больше в своём хаосе это место напоминает место борьбы, а не гнёздышко влюблённых. За пределами комнаты никто и не знает о том, насколько это предположение может быть правдивым. «Нет». Голос светловолосого лишён каких-либо красок. Он выражает устрашающее ничто, пустоту; то, что очень похожей помесью клубится в непроницаемых черных глазах сидящего рядом. «Нет?» Слова черноглазого, в противовес, всё время выражают его эмоции. Он хмурится, не понимая. Пальцы, проходящие сквозь золотистые нити волос, нетерпеливо сжимаются. «А в легенде говорится...» «Легенда врёт». На обнаженных плечах, запястьях светловолосого свежие синяки. На теле черноглазого — ни царапины. «Детям приятно слушать поучительные сказки. Но это не сказка. Если бы в золото обращало лишь моё прикосновение, всё было бы куда проще». Если присмотреться, то становятся видны незаметные для беглого взгляда вещи. Например, небрежная, сутулая поза черноглазого, напряжение в которой выдают лишь руки, сцепленные в жёсткий замок. Не похоже, чтобы он заботился об удобстве светловолосого. А тот наоборот, едва соприкасается с ним, словно боясь остаться на чужом теле теплом или даже запахом. Но общая утомленность словно подминает его под себя, заставляя искать нежеланной опоры у того, кого хочется от себя сберечь. «Не убережёшь. Ничего ты от меня не убережёшь, и сам не уйдёшь. Ты расскажешь мне всё, поздно или рано». «Если ты не замучаешь меня до смерти к тому времени, то на это есть шанс». «Ты плохо меня знаешь. Мне нравится это делать лишь потому, что это ты и ты жив. Вернее, ты оживаешь в такие моменты». Светловолосый усмехается и рассеянно проводит узкими пальцами по своей груди. На солнечном сплетении замирает и закрывает глаза. «Мне даже страшно от того, как ты прав», — шёпотом признаётся он.       Основной шок пришёлся именно на первые дни пребывания в «Драгоценностях Сола». Как, оказывается, немного времени нужно, чтобы привыкнуть к чудесам. То, что ты еще недавно не мог помыслить, уже становится будничным, и воспринимается не иначе. Первое время Клаусу было интересно: он с жадностью впитывал в себя мгновения, что сменяли друг друга, когда появлялся новый клиент. Ему было интересно, что за историю расскажут в этот раз, какое дикое или печальное желание пожелает человек, согласится ли на необычную плату. Клаус кривился каждый раз, когда люди, не раздумывая, соглашались. По прошествии времени в его голове лишь сильнее укреплялась мысль, что это с ним что-то не так, а не с другими. Никто не цеплялся остервенелой хваткой за крупицы памяти, наоборот, многие были только рады избавиться от чего-то, что обременяло их долгие годы. Оказалось, Сол понятия не имел, какие воспоминания ему оставляли. Фонарики послушно рассказывали о том, каким образом желание выполнилось, но не умели приоткрывать другую, более интересную завесу. Бессмыслица какая-то, подумалось Клаусу тогда. В чём смысл копить то, что ты даже не можешь посмотреть? К чему это всё? — Я собираю воспоминания не по своей инициативе, — сухо пояснил Сол в ответ на его вопрос. — Это место сменило не одного владельца. Я просто продолжаю чужое дело. Гораздо дольше, чем кто-либо до меня, по правде говоря. Последнее Сол произносил так, словно этот факт был самым досадным в его биографии. Больше, естественно, Клаусу узнать не удалось. Все могли быть неприятно лаконичными и скрытными, если им не хотелось делиться чем-то. Впрочем, думалось Клаусу, он всё равно по капле узнаёт Сола. Тот открывался — неохотно, со звонким скрежетом, царапаясь зубчиками крышки по краям, но открывался. А раз так, то остальное дело времени. В остальное время, когда дело не касалось прошлых лет, Сол был вполне выносим и даже нравился Клаусу. Он не сразу понял, что же именно так симпатизировало в этом человеке. Всё ходил, задумчиво посматривая в сторону Сола, и размышляя. От самого продавца фонарей это не укрылось, и на очередном туманном взгляде в собственную сторону Сол начинал ехидничать и подшучивать. «Клаус, ты, вероятно, давно оставил позади свою даму сердца, но поверь, это ещё не повод так плотоядно коситься в мою сторону. Начнём с того, что я против отношений на рабочем месте…» Клаус злился, как семилетка, на чужие поддевки, бормотал что-то невнятное, ругался под нос, и в итоге возвращался к своему занятию. Последнее Сола особенно веселило, хотя даже ему становилось любопытно, что же так отягощало бедную голову парня. Озарение снизошло на Клауса как нельзя просто и кстати. Потому что он уже успел словить себя на шальной мысли, что хочется пойти и приставить Сола к стенке с требованием немедленно объяснить, чем тот отличается от других людей. Иначе… Черт бы знал, что иначе, но внутренняя агрессия очень негодовала, когда терпение подходило к концу. До таких абсурдных поступков Клаус бы, конечно, не опустился, но злой бы ходил как свора собак, принимая в штыки каждую долетающую до себя фразу. — Алиса, что ты за негодная кошка? Молодые леди не должны себя вести подобным образом, иначе им будет очень трудно в жизни. Скажи мне, дорогая, на милость, какому мужчине понравится, если его жена посреди дня пойдёт и начнет раздирать когтями его любимую подушку? Я очень любил её, знаешь ли. Она была самая мягкая из тех, которыми можно подпирать спину. Что я тебе плохого сделал? Кошка виновато прижимала к головке уши, пряча коготки под пушистым хвостом, а Клаус даже щёлкнул пальцами от ликования, когда понял, что выделяло Сола среди других знакомых. — Старомодность! — торжественно ухмыльнулся Клаус, заработав в свою сторону удивленные взгляды и человека, и кошки. Сол чуть было не оскорбился на это заявление, логично приняв его на свой счёт. И почти пять минут, не замолкая, объяснял, что термин «старомодность» неприменим к тому, кто во внешнем мире уже не был чёрт знает сколько, что старомодные — те, кто с хлебом смотрит на зрелище двух полуголых дерущихся мужчин, что занимаются этим постыдным делом посреди отвратительного темного амфитеатра(Клаус тогда всерьез покраснел, потому что прекрасно понял, что Сол имел ввиду его поход на соревнования по реслингу), старомодность — это когда ты чистишь зубы порошком, а не пастой, или когда ты на реку, черт бы ее побрал, ходишь стирать свои вещи, потому что считаешь, что речная вода полезнее для ткани, а солнце, когда высушивает твою одежду, заряжает её светлой силой, которая нечисть отпугивает. Вот это всё, Клаус, дикая, неинтеллектуальная старомодность, а то, в чём ты обличаешь меня, с самого начала шло со мной рука об руку, как ты и твоя некрасивая привычка хмурить брови, чуть что не так. Отчитанный в лучших традициях воспитателей, а главное — неясно за что, Клаус даже забыл сказать, что ему-то эта старомодность нравилась. О чём еще он забыл, так это о том, что о своем походе на соревнования с Солом не делился. Не потому, что не хотел, а просто вылетело из головы. Часть свободного времени Клаус упрямо проводил вне «Драгоценностей», словно напоминая себе о том, что его реальность существует, что жить нужно в ней, иначе можно закончить как Алиса. Что в его реальности нет волшебства, творящегося под крышей небольшого магазинчика, и надо об этом помнить. Как и о том, что настанет момент прощания с этим странным, но притягательным местом. И если поначалу эти мысли казались ему чем-то самим собой разумеющимся, то дальше, с течением времени, их наоборот, хотелось задвинуть в дальний уголок сознания, чтобы не тревожиться. «Я молодец, — расстроенно думал Клаус, вычеркивая в блокноте закорючки. — Меня тревожит не только то, как я буду жить в моём мире, но и то, как же я теперь буду без другого». Иногда Сол смотрел на него так, будто бы всё понимал, и где-то на дне медовых глаз просвечивала жалость. И лучше бы Клаус этого не замечал — будто в его жизни итак мало того, что его не устраивало. Жалость к себе он терпеть не хотел. Сопереживание — да, но не жалость. Пустое, бессмысленное, не несущее за собой ничего хорошего чувство. Как когда в школе одноклассница соглашается с тобой встречаться, потому что у нее слишком мягкое сердце, а ты — странный, непонятый всеми подросток, который ещё не научился ловко вписываться в общество и подстраиваться под его законы. Ей жаль тебя, изгоя, но ваши отношения не продвигаются никуда, ведь тебя не любят, а поцелуи из жалости имеют совсем другой вкус… И кончается всё предсказуемо: больно и стыдно. Обоим. И кажется, что лучше о случившемся просто взять и забыть, но след остаётся в твоей памяти новым выученным уроком. Неприятным и ценным. — Знаешь, Клаус, если у тебя есть время сидеть с такой, извини, кислой рожей, то я тебе лучше предложу пойти и поставить чайник. Может, хоть мой чай сотрет вот Это вот с твоего лица. И прекрати уродовать бедный блокнот — в чем он, в самом деле, виноват? Отдай сюда. Я попросил тебя нарисовать интересный фонарик, а не какие-то сатанинские руны. Нечем заняться — взял новую книгу, начал читать. Ты у меня отсюда таким начитанным выйдешь, что диссертации писать на раз плюнуть будешь. Клаус глянул на Сола исподлобья. Режим воспитателя у него был не пробивной, спорить бесполезно. Что, спрашивается, пристал? Не нравится рожа — не смотри. Парень неохотно сполз со стула и отправился на кухню. Алиса тут же увилась за ним, путаясь под ногами — кошка, пожив с месяц с ним под одной крышей, признала своего, и проявляла дружелюбие как могла. Пару раз даже душила его своей невероятной пушистостью, когда посреди ночи Клаус просыпался от того, что его нос утыкался в нечто облачно-белое, посапывающее и находящееся слишком близко к лицу. С чужой приязнью оставалось только мириться. Клаус, в свою очередь, никак не мог определиться со своим отношением к сожительнице — вроде, кошка ведь, но от образа человеческой девочки так просто не избавишься… Сол заверял, что «кошачнее сейчас кошки просто не придумаешь», но предубеждения Клауса пока лидировали. Впрочем, иногда, забываясь, он ловил себя на том, что уже не первую минуту гладит длинную шерстку Алисы, которая не пойми когда возникла на его коленях. Должно быть, колдовство. — Он нагрелся, — оповестил Клаус, когда вернулся в зал. За то время, что он разглядывал обложки в книжном шкафу, чайник успел сорваться на истошный свист. Сол удовлетворенно кивнул и удалился, пообещав принести чай прямо сюда. Невиданная щедрость! В итоге, уставший от мук выбора Клаус просто вытянул самый черный и небольшой томик, тот был немногим больше его ладони, и опустил его на прилавок перед собой. Прочел название и усмехнулся. — Мы должны были когда-то встретиться, — с иронией проговорил он, присаживаясь. То, что чай на подходе, стало понятно, когда в общую симфонию запахов зала вдруг вплелись нотки мяты и земляники. Уже после из приоткрытой двери высунулся Сол, несущий впереди себя элегантный поднос с двумя чашками, от которых вздымался пар. Им составлял компанию диковинный чайник, Клаус таких раньше не видел: он будто бы состоял из двух, одного поставленного на другой, при том, что носик был только у верхнего. — Вот, — гордо сказал Сол, ставя поднос на стойку. — Старый рецепт. Свежие ягоды, мята, черный чай, капелька колдовства — и ты этот вкус не забудешь. — Колдовство вот здесь вот происходит? — с недоверием спросил Клаус, указывая на странный чайник. — Отчасти. Я не понимаю ту дурь, что ты приносишь с собой и пьешь из бумажных пакетиков. Настоящий чай пьётся только так. Может, у меня выйдет привить тебе капельку вкуса? — Я не против, — улыбнулся Клаус. — Мне любопытно. Я такого не видел ещё нигде. Где таким образом пьют чай? — Мм… — Сол задумчиво постучал пальцами по столу. — На тёплом и солнечном юге. На картах это сейчас Турция. — Странно, — отозвался парень. — Ведь там… ну, жарко. Я не был, конечно, но это абсолютно точно. Я бы вообще не пил горячий чай никогда, будучи в таком месте. — Порой ты говоришь такие вещи, что мне приходится напоминать: Клаус, в своей манере думать ты обворожителен! Считай, что я почти расцеловал тебя в обе щёки, — Сол усмехнулся. — Мне понятна твоя логика, Клаус, и в чём-то она верна. Для человека, никогда не бывавшего в тех краях, особенно. Но всё немного не так: когда твоему телу жарко, оно естественно желает остудиться. Ты послушно даёшь ему ледяной воды, выпиваешь целый кувшин, например: тебе становится легче. Но ненадолго. Внутри тебя тоже высокая температура, и вода нагревается быстро — поэтому вскоре кажется, будто ты и не пил холодную воду. С горячим чаем другая ситуация. Он, конечно, не доставляет того удовольствия, когда внутри тебя сладко разливается прохлада, но дает другое: твоё тело замечает: «Ох, это правда горячий напиток! Чтобы с ним справиться скорее, мне стоит немного охладиться». И как по волшебству запускает механизм охлаждения. Вот его-то и хватает надолго. — Я не знал. Звучит правдиво. Значит, ты жил где-то в тех краях? Клаус взял в руки чашку, изящную в своей незамысловатости, и сделал пробный глоток. Тепло обволакивающим сиропом проникло внутрь него, оставляя за собой сладковатый привкус ягод и легкое онемение от мяты. Это было настолько вкусно, не химично, что признать за этим творением чайное лидерство в своей жизни Клаус был готов прямо сейчас. — Жил, — ответил Сол и улыбнулся. Вежливая улыбка — «Да, я вижу, что тебе интересно, но не хочу об этом говорить, прости». Клаус не расстроился. Не в первый же раз. — Но вернёмся к твоей обворожительности. Я абсолютно серьезно, если ты не понял: ты говоришь такие вещи, которые несут за собой… м-м… нечто хорошее. Например, когда ты чувствуешь знакомый аромат на улице, и неожиданно вспоминаешь, что твоя мама пользовалась такими же духами, когда вы жили в старом доме. Тебе становится приятно от этого чувства ностальгии. Твои слова для меня похожи на эти духи. Спасибо. — Хорошо, если так. О чём вспоминает каждый человек, когда в уголках его губ появляется улыбка, а глаза заволакивает невидимой пеленой? Что плохого происходит в воспоминаниях, когда глаза закрываются, а губы вытягиваются в тонкую линию? Алиса аккуратно толкнула ногу Сола своей головой, и тот вынырнул из потока прошлого в своей голове. Эта кошка всегда вовремя. Удивительный навык — быть в том месте и в то время. Клаус даже позавидовал на мгновение. Идиллию, что воцарилась в «Драгоценностях Сола», нарушили запевшие входные колокольчики. «Как не вовремя!» — с досадой подумал Клаус, ведь его практичное нутро знало: чай уже успеет остыть к тому моменту, как клиент уйдет. Парень отставил свою чашку, а Сол неохотно оторвался от мягкой шерстки кошки. Юноша, появившийся в дверях, был похож на потерявшийся лучик солнца. Таких рисовали на иконах — светловолосых, синеглазых, ангельски красивых. Ему было лет восемнадцать на вид, а большие любопытные глаза то и дело норовили скинуть ему еще один-два года. Гость нашел взглядом Сола и его разношерстную компанию, и лицо его расцвело. Он с восхищением улыбнулся, закричал: «Ах, боже мой, как я рад вас снова видеть!», и кинулся к Солу. Продавец фонарей, тем временем, успел подняться, и к тому моменту, как он сделал шаг от прилавка, юноша как раз успел до него добраться и сгрести в крепкие объятия. — Адам, — прошелестел он. — Адам, задушишь… Юноша испуганно отступил. Но Сол оказался в порядке, а значит причин для беспокойства не было — на юном лице снова зажглась радостная улыбка. — Я так рад! Каждый раз, когда оказываюсь здесь и вижу тебя, я всегда так рад! Он снова коротко обнял мужчину, а после обратил внимание на других присутствующих. — Ты теперь здесь с Солом, да? — просто спросил Адам, подойдя к Клаусу. — Это здорово! Позаботься о нём, пожалуйста. Я Адам, рад знакомству. Клаус пожал протянутую ему руку, немного выбитый из колеи ураганом по имени Адам. — Клаус, — представился он. — Да, я вроде как здесь живу теперь. — Клаус, — повторил Адам, и мгновенно отвлёкся на нежное мявканье. — Алиса! Ты тоже всё ещё здесь! Он поднял ту с пола и прижал к груди, зарываясь носом в пушинки шерсти. Клаус растерянно посмотрел на Сола — тот заметил его взгляд, но только с грустью покачал головой. Он улыбался, но был далеко не так счастлив, как его гость. — Это плохо, — продолжал тем временем Адам. — Но у тебя всё ещё будет, поэтому не расстраивайся. Мало кто может похвастаться тем, что когда-то был кошкой. Алиса довольно зажмурила голубые глазки. Вот кто искренне был рад пришедшему сегодня. — Мы как раз пили чай, — проговорил Сол. — Давайте переместимся в гостиную, там хотя бы места на всех хватит. Адам размашисто кивнул, как возбужденный шестилетний ребенок, и проследовал за ним в дом. По уже отработанной схеме Клаус закрыл дверь магазина на ключ, и после отправился к остальным. Терпкий аромат благовоний сменился нежным, едва уловимым ароматом цветочных свечей. Благодаря такой заметной разнице Клаус мог даже с закрытыми глазами определить, где кончались «Драгоценности Сола» и начинался жилой дом. Сол поставил третью чашку на поднос и неспешно наполнил её чаем. «Он все понимает! — одобрительно подумал Клаус. — Добро не должно стыть и пропадать, а поговорить можно и за столом!» — Ах. По чаю я тоже скучал, — с блаженным выражением на лице проговорил Адам, делая глоток. — Как приятно знать, что хоть где-то есть место, неизменное в своей замечательности. Сол неожиданно мрачно усмехнулся. — Прости, — ойкнул юноша. — Просто сюда действительно приятно возвращаться… Я знаю, ты ждёшь-не дождёшься, когда сможешь это место покинуть… Но пока ты здорово справляешься с тем, чтобы поддерживать здесь хорошую атмосферу. Я хотел сказать это. — Можешь не оправдываться. Я всё понял. Клаус вдруг понял, что готов вылить этот дурацкий чай, лишь бы этот паршивец Сол рассказал ему, почему же тот «ждет-не дождется, пока сможет это место покинуть». Почему об этом знает этот Адам, появляющийся здесь, вероятно, не очень часто, а он, Клаус, каждый день на протяжении полутора месяцев ошарахивающийся под этой крышей, всё еще не в курсе? — Я бы здорово мог поддержать разговор, — с нажимом вклинился Клаус. — Если бы знал некоторые нюансы того, о чём вы говорите. Хочется быть на одном уровне с собеседниками, что-то вроде того. Сол, не соблаговолишь помочь мне, сирому и убогому? Клаус сидел, откинувшись в кресле, и крепко сжимал сцепленные в замок пальцы. На бледных руках даже проступали полоски вен, выдавая напряжение, и Сол несколько секунд разглядывал их, прежде чем ответить. Адам деликатно затих, обращая внимание то на одного мужчину, то на другого. Ещё минуту назад воздух вокруг был спокоен и приятен, но стоило помощнику Сола заговорить, то всё мгновенно переменилось: атмосфера накалилась, словно оба жителя дома вели бой, но на незримом уровне. — Зачем тебе обязательно всё знать? Сол скрестил руки на груди, всем своим критичным видом показывая, что тема эта ему осточертела. Его губы шевельнулись, словно он хотел добавить что-то ещё, но это так и осталось невысказанным. — Затем, что я имею право знать хоть что-то о том, с кем живу. Затем, что мне не безразлична твоя жизнь — не знаю, почему ты не хочешь этого замечать. Может, для тебя это и кажется странным, но для меня — нет. Ты начинаешь волей-неволей заботиться о том, с кем проводишь много времени. И если что-то в твоём прошлом является причиной нынешних проблем, то почему бы не принять чужую помощь? Зачем так сильно отталкивать от себя людей? Каждое слово жестко впечатывается в воздух, неприятно резонируя внутри Сола. Они вместе вышли на тропу из раскалённых углей, и теперь каждый шаг, приближающий их к её завершению, причинял массу мучительных эмоций. — Затем, — с тихим гневом ответил Сол. — Что я уже принял однажды чужую помощь. Можешь порадоваться за меня, Клаус: были времена, когда я не отталкивал от себя людей! — он улыбнулся со злым сарказмом. — Одного из них — точно. Наоборот, подпустил так близко, как нельзя было. Ты и представить себе не можешь, каково это было: когда твою душу, полотно с кучей дыр, вдруг берут и восстанавливают: не заштопывают нелепыми лоскутами, а приводят в первозданный порядок. Кусочками себя, идеально подходящими для просвечивающих пустот. А потом, спустя время, это полотно, ставшее настоящим произведением искусства, из тебя выдирают. Знаешь, с такой грустной улыбкой. И швыряют в место, находящееся буквально в нигде — сиди, мальчик, здесь до скончания веков, шагу не смей ступить за дверь. Коротай время за тем, что только отдаляет тебя от ухода отсюда. — Всё было не так, — тихо сказал Адам. — Ты же не считаешь так на самом деле, Сол… — Я уже не знаю, а было ли иначе. Может, я выдумал то, что за мной обещали вернуться? И мне просто казалось, что я был для него ценен? Может, от меня просто избавились, знаешь, двух зайцем одним махом: спрятать потенциально опасного для остальных человека, а заодно избавиться от надоевшей игрушки. Юноша покусал губы и беспокойно заерзал на своём месте. «Нет, нет, всё не так», — вот о чём говорил весь его вид, но вслух он спорить не решался. Спустя несколько секунд Сол медленно выдохнул и потёр переносицу. — Прости, Адам. Я правда так не считаю. И ты, Клаус, прости, что разозлился на тебя ни за что. Но в последнее время эта тема становится для меня всё болезненней. Понимаешь, Клаус, миновали целые эпохи, в то время как всё, что я вижу — этот магазин. Чувство вины, гадко засосавшее под ложечкой, немного отпустило Клауса, но ему всё ещё было неловко. «Что ж, я сам хотел узнать больше, но…» Но не так. Отчего события всегда разворачиваются самым худшим образом? Прикосновение к настоящему миру Сола, его истинным мыслям, казалось Клаусу совсем другим. Он ожидал ступить за светлые врата сказочного дворца, узнать что-то захватывающее и невероятное, а на деле оказался на краю черной пропасти, пробирающей ледяным ветром до костей. И всё, что он чувствовал, это чужую безысходность. Это было… так жутко. — И ты меня прости, — искренне извинился парень. — И за то, что я не жалею о том, что произошло. Если это случилось, значит, мысли копились в тебе очень долго, а теперь для них появились слушатели. Какие-никакие. Пожалуйста, Сол, расскажи мне. Почему ты не можешь выбраться отсюда? — Это для моего же блага, — проговорил Сол. — По крайней мере, так говорил тот, кто оставил меня здесь. К сожалению, от него не было вестей ровно с того момента, как он меня покинул. Видишь ли, он лишил меня кое-чего важного. То, без чего я не могу выйти за дверь магазина, потому что это будет равноценно самоубийству. Я нередко думал о том, чтобы уже взять и сделать это, но… если я всё ещё жив, то этот подарок надо беречь. Мне остаётся только ждать, пока этот человек явится самолично и вернёт мне то, что забрал. Он ясно дал мне понять, что эта вещица находится прямо у меня под носом, но я не должен пытаться найти её сам, иначе тот, кто охотится за мной, мгновенно сможет меня отыскать. Примерно так обстоят мои дела. — Что он забрал? Клаус, почувствовав неладное, взволнованно переглянулся с Адамом. Юноша сложил руки на коленях, теребя пальцами поверхность брюк. Ему некомфортно, вот первая мысль, приходившая в голову при его виде. — Сущий пустяк, — усмехнулся Сол. — Душу. Парень недоверчиво покосился на Сола. Он никогда не был религиозен, чтобы свято верить в такие понятия как «душа», «Рай» и «Ад», но был бы приятно удивлён, если бы это существовало. Ведь знать, что тебя ждёт по ту сторону, лучше, чем всю жизнь метаться в неведении. И вот Сол вдруг приоткрывал страшную завесу. Может ли такое быть? — И… это как-нибудь чувствуется? — запнувшись, спросил Клаус. — Когда у тебя нет руки, ты не можешь ей двинуть. Когда тебя лишают души… Должно быть, если бы я находился за сотни миль от неё, всё было бы куда хуже. Но раз она рядом… Знаешь, это похоже, как если бы кто-то взял и отсёк все яркие чувства в твоей жизни. Что-то колыхается внутри меня, посылая блеклые импульсы эмоций, но все они жалки и несущественны по сравнению с тем, что было когда-то. Вероятно, если я шагну за порог магазина, то или перестану чувствовать вообще, или моё тело, как пустующий сосуд, заберёт кто-нибудь лихой и нематериальный. Перспективы… не радужные, поэтому я остаюсь здесь. — Сол, — Клаус сложил руки на столе и чуть подался вперёд. — Могу ли я найти того человека, который оставил тебя здесь? — Это не принесёт результата. Я закидывал удочки с помощью тех, кто навещает меня: просил Адама, Алису, Флейтиста… Поверь, они способны найти больше, чем обычный человек. Однако ничего подобного. Он просто в какой-то момент пропал и всё. В то, что он где-то бездарно почил, я поверить не могу, потому что он впечатлял своим могуществом. Да даже если бы ему грозило что-то такое… уверен, он бы что-нибудь выдумал. Чистосердечный порыв Клауса помочь был пресечён на корню. «Они способны найти больше, чем обычный человек…» Зачем лишний раз напоминать о том, как он далёк от окружения Сола? Парень с мрачным видом уселся обратно в кресло и, согнувшись, подпер подбородок рукой. Я не обычный человек! — в сердцах хотелось воскликнуть ему. Но кто же он тогда? Неясное, тёмное чувство пошевелилось внутри него, и снова заснуло. Уже само наличие его Клаусу не нравилось. — А кто… «Был тот человек?» — хотел спросить Клаус, чтобы хотя бы прикинуть, как помочь было в его обычных силах. Но не договорил. В своём кресле, сжавшись в дрожащий комок, беззвучно плакал Адам. Его плечи судорожно тряслись, а руками он закрывал своё лицо, приглушая свои всхлипы. Ошарашенный такой резкой сменой в настроении юноши, Клаус растерянно открыл и закрыл рот, не зная, что делать. Что такого случилось за время их разговора с Солом, что бедняга вдруг так горько зарыдал? — Боже, — выдохнул Сол, поднимаясь, и дошёл до юноши. — Ну, тихо, тихо… — Сол, — тихо взвыл Адам. — Мне так больно… Я больше не могу терпеть… Пожалуйста, прекрати это… «Оставь нас, пожалуйста», — одними губами попросил мужчина, и Клаус послушно покинул гостиную, закрывая за собой дверь. Хватит этого мерзкого ощущения собственного бессилия на сегодня: ни Солу в его беде, ни Адаму он помочь не мог. Оставалось только отступить на скамейку запасных, чтобы в случае чего хотя бы подсобить. За дверью раздавались глухие голоса. Один — мягкий, успокаивающий, Сола, второй — срывающийся и скулящий, Адама. — У тебя ничего не получилось, да? — Да… Она вновь отвергла меня, смеялась, издевалась… Сол, за что она так со мной? Что я ей сделал? Сол ответил что-то ему, но Клаус уже не слушал. Решив, что подслушивать такие интимные вещи неприлично, парень в глубокой задумчивости отправился в магазин. В его стенах казалось, что плачущий Адам был просто видением, такого не могло случиться — ведь всё так спокойно и неизменно. Парень медленно опустился на место Сола и притянул на сидение ноги. Он разглядывал потолок, виднеющийся за свисающими фонариками, и редкие мысли в его голове были одна другой не веселее. Сол рассказал ему не всё, но доверил большую часть. Отчего же от новой информации Клаус чувствует только пустоту? «Это несправедливо, — думал он. — Ждать эпохами кого-то, кто забыл о тебе». — Чёрт, вот он мудак, — выругался парень, положив руку поверх глаз. — Нашёл бы — сам морду начистил… Ему было трудно представить, каково это: существовать не один век в этом мире, а по-настоящему прожить лишь малую часть от того времени. Видеть только этот дом, не знать о происходящем в реальности — впрочем, Сол говорил, что «эхо реальности долетает» до него, но ведь это всего лишь эхо. Судьба преподносит каждому препятствия по мере их сил. Если лимит сил кончается, то остаётся два выбора: прыгнуть выше головы, став на ступень выше, чем раньше, или сдаться. То, насколько жалким казался ему собственный лимит сил теперь, только подначило Клауса к тому, чтобы перебороть плохой период в жизни. «Твой плохой период жизни устал от тебя не меньше, чем ты от него», — донесся раздраженный голос, и Клаус вздрогнул, начав озираться по сторонам. Никого. Что это ещё за чертовщина? Померещилось? Как же, померещится тут что-то, в «Драгоценностях»-то… В состоянии крайнего замешательства его и обнаружил Сол. Мужчина с любопытством навис над сидящим Клаусом, разглядывая его изумлённое лицо. — Ты чего? Плачущих людей никогда не видел? Неженка. — Нет, — неровно отозвался Клаус. — Мне показалось, что со мной кто-то заговорил… Но ведь кроме меня минуту назад здесь никого не было, да? Сол внимательно вгляделся в чужие глаза, потом выпрямился и отмахнулся. — Случится больше, чем один раз, будешь волноваться. А пока считай, что это у тебя от переизбытка нового в голове. — Не так уж много я и узнал, — запротестовал Клаус. — А тебе всегда мало, да? — улыбнулся Сол. —… Да, — с удивлением признал парень, только сейчас сделав это удивительное открытие для себя. Сол с пониманием кивнул, обошёл прилавок и уселся с другой стороны, где обычно находился Клаус. Он увидел перед собой книгу, которую принёс недавно парень, и провел пальцами по шершавой обложке. — Только без фанатизма, ладно? — с иронией попросил он, кивая на неё. Клаус смущенно фыркнул. — Я не из таких. К слову, что случилось с Адамом? Мы что-то не то сказали, или что? — Я немного виноват. Нужно было помочь ему сразу, а не звать к нашему дивному светскому разговору. Сол сложил руки на прилавок и опустил на них голову. «Необычный ракурс», — потешенный видом золотистой макушки, с некоторым умилением подумал парень. — Адам заглядывает сюда где-то раз в семьдесят лет. Иногда чаще. У него весьма печальная история: в отличие от меня, ждущего важного для меня человека в этих стенах, он не ограничен в перемещениях. Его возлюбленная перерождается раз за разом, переступая в конце одной человеческой жизни в другую. Найти её ему не составляет труда: знаешь, как говорят, из раза в раз «сами ангелы сводят»... Вот только с каждым своим новым перерождением Ив становится лишь пакостней и хуже. Адам обладает необычным даром: он видит людей такими, какие они есть на самом деле. Если внутри человек уродлив, он будет видеть его именно таковым, и наоборот. Ив… — Сол издал звук, изображающий негодование. — Мягко выражаясь, выглядит не очень, и ты можешь понять, что это значит. Однако раз за разом он находит её, признаётся, всей душой желает вывести к свету, и получает в ответ всегда одно и то же. В итоге он заканчивает свой путь рыдающим в «Драгоценностях Сола», и я вновь и вновь заставляю его забыть о встрече с возлюбленной. После некоторое время он живёт обычной жизнью, но однажды Ив перерождается, он встречает её вновь, вспоминает… и колесо делает новый оборот. — Почему он попросил делать тебя это, а не, например, заставил Ив с помощью силы фонарика стать «нормальной»? Чужие волосы, рассыпавшиеся светлыми нитями по столику, как будто сами приглашали дотронуться до себя. «Они мягкие», — сказал Клаусу недавний голос, но он принял его за собственные мысли. Как это обычно и бывало. — Адам хороший и очень светлый. Он верит в свои силы. В то, что однажды справится сам. Мне бы тоже хотелось, чтобы это было его достижение, а не какого-то там… ну, не «какого-то там», а вполне даже симпатичного фонарика. Поэтому я помогаю ему хотя бы тем, что не даю сойти с ума. — А отчего он сам не перерождается? Клаус едва заметно коснулся золотистой пряди, желая убедиться в собственных догадках. И правда, мягкая. Сол словно почувствовал это, пошевелился и увидел чужие пальцы на своих волосах. Словно ни в чём ни бывало, проговорил с загадочной улыбкой: — Кто знает, что за планы на него у его начальства? Он вытянул из-под себя руку и придвинул к Клаусу чёрный томик. Парень похлопал глазами, разглядывая его, а потом закрыл рот рукой, когда до него наконец дошло. — «Библия» будит так много противоречивых чувств в людях, — подметил Сол.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.