Это не закончится

Она все-таки расплакалась. Беззвучно, без всхлипов, без тяжелого, рваного дыхания, просто прикрыла глаза, позволяя слезам бежать по щекам, безжалостно размазывая легкий вечерний макияж. Не хотелось, чтобы Чиглинцев заметил, она даже села на заднее сиденье, словно заранее знала, что сдержаться не сможет. Казалось бы, никакой трагедии — Игорь ушел, как уходил уже не раз. Уходил и возвращался, возвращался и уходил... Это когда-нибудь закончится?       — Это из-за него, да? — обманчиво спокойно осведомился Чиглинцев, и Катя поспешно провела ладонью по лицу, вытирая слезы.       — Ты о чем? — ответила вопросом на вопрос, порадовавшись, что голос прозвучал ровно. Друг ничего не ответил, раздраженно нажимая на педаль тормоза. Машина дернулась и замерла.       — Ми-иш? — Майор не обратил внимания на вопросительную интонацию в обращении. Вышел из машины, сердито хлопнув дверцей, а уже через пару мгновений оказался на сиденье рядом с Лавровой. Развернул девушку к себе, моментально отметив и чуть покрасневшие глаза, и испорченный макияж.       — Я вот об этом! — Чиглинцев провел пальцем по щеке девушки, вытирая дорожку потекшей туши. — Только не надо мне говорить, что что-то в глаз попало! Это опять из-за него, да?       — Чиглинцев...       — Я уже тридцать пять лет Чиглинцев! — Майор злился все больше. Спокойно смотреть на плачущую Катю было невыносимо. Еще невыносимей было от мысли, что довел ее этот хлыщ, которого Михаил ненавидел сейчас так, как никогда прежде. — Не надо вот сейчас меня успокаивать! Он слезинки твоей не стоит, Кать!       — Миш, может мы поедем уже? — Катя с неохотой высвободилась из рук друга, отметив, что плакать уже совсем не хочется. Да и о Леоновском думать тоже. Как-то так получалось у друга — всего лишь несколькими простыми словами, всего лишь объятиями усмирить бурю ее эмоций, будь то гнев, обида или что-то еще. В его руках Катя чувствовала себя на удивление спокойно и расслабленно, в глубине души зная: что бы ни случилось, он не оттолкнет. А была ли она так уверена в Игоре? Доверяла ли ему полностью, безгранично, абсолютно? Без всяких сомнений, терзаний, ненужных размышлений, как это бывало с Чиглинцевым? Нет, нет и нет. Сравнивать этих двоих было вообще нелепо: Игорь с его тягой ко всему красивому, от слов до широких жестов, и Мишка, верный, родной, изученный настолько, что его мысли Катя порой угадывала еще до того, как Чиглинцев успевал их озвучить. Леоновский уходил и возвращался, постоянно сомневался в себе и в ней, чего-то ждал... А Мишка просто был рядом, всегда рядом, и Лаврова знала: он никогда ничего не потребует от нее. Кажется, для него было счастьем просто находиться рядом, видеть, что у нее все в порядке, а остальное... Перетерпит, смирится, привыкнет. Есть вещи намного страшнее ревности, уж это Чиглинцев знал точно.       — Нет, Кать, мы никуда не поедем! — Майор никак не мог подавить горькую волну гнева, досады и сочувствия, смешавшихся в невообразимую гамму. Рука сама собой сжалась в кулак, с силой впечатавшийся в спинку сиденья. — Когда-нибудь я точно не сдержусь и...       — Миш-Миш-Миш, — Лаврова успокаивающе погладила друга по плечу. — Все нормально со мной, правда.       — Я вижу. Я вижу, как с тобой "все нормально"! — Чиглинцев глубоко вздохнул, пытаясь справиться с эмоциями. Прикосновение Кати как-то сразу приглушило его гнев на несколько тонов, махать кулаками больше не хотелось. Как это у нее получается? Всегда получалось — легко и непринужденно заставить его сделать то, что ей нужно. Леоновский прав в одном: она действительно королева. А какая роль остается Чиглинцеву рядом с этой по-настоящему роскошной женщиной, которую он всегда воспринимал как хрупкую беззащитную девочку, нуждающуюся в заботе и внимании? Наверное, это смешно. Нелепо и смешно, как и он сам, замотанный, глупо влюбленный "просто друг", годящийся разве что в шуты рядом с чужой принцессой. Никогда и ничего больше. И это не закончится.       — Выпустил пар? — Катя скользнула пальцами по шарфу майора, поправляя и неосознанно вдыхая знакомый запах парфюма. Этот усталый, сердитый опер, смотревший на нее с преданностью и непонятной тоской, показался вдруг таким особенно родным, таким близким... А стоило ли гоняться за призрачным счастьем, за каким-то идеалом? Стоило ли выстраивать отношения с человеком, ожидающим от нее безупречности? Или все-таки лучше заглянуть себе в душу, наконец позволяя неясным даже себе эмоциям обрести очертания нового, незнакомого совсем чувства? И понять одну-единственную вещь, так умело скрываемую среди самообмана. Ближе Чиглинцева у нее никого нет.