Второй шанс

       Параскева, или кратко: Параша нежилась в баринской кровати. В комнате до сих пор витал запах пряностей и ароматов, правда вперемешку с мужским и женским. Но это её не смущало, а наоборот, несмотря на пережитую боль, хотелось повторить, но только без свидетелей. Она мечтала, что подойдёт ОН, будет шептать ей ласковые слова и подарит ей то, что ждёт от мужчины любая женщина. Но она до сих пор не понимала: почему он покинул её?        Нет! Здесь что-то не так!..        Сквозь сон она почувствовала прикосновение чей-то руки, ласковое и нежное. Но Параша была очень уставшей, чтобы открыть глаза. Она верила, что это не мог быть ни кто другой, кроме мужа, а потому сквозь сон ответила:        — Спаси вас Господи! — сказала она.        — Милое дитя! — сказал старческий голос. — А я следил за тобой, как ты родилась, как росла, как поднималась. Я знал, когда ты сделала свой первый шаг, сказала первое слово…        "Ошиблась?"        — Папа? — спросила она.        — Всё сложно, дитя, всё сложно. Спокойной ночи! — сказал он, поцеловав её руку.        Параша была так взволнована, что не заметила, как вместо тёплых и мягких губ к её руки прикоснулся стальной холод. Он проводил руками по её волосам, лицу… просто как милый друг, как будто бы и не имел на неё никакого законного права, как буд-то бы и не сочетался с ней. И это было лучше любых ласок, которые она имела с ним при свидетелях, потому что это напоминало ей её детство: кроватку, мамины холодные (снова) руки, ласковые слова, приятные слуху песни… и всё, больше никого: ни священников, ни бояр… а если вспомнить более раннее детство, то вспоминалось вытекающее из материнских сосков молочко… странные парадоксы памяти, не так ли?        — Мама! — сказала Параша, открывая глаза.        — Как спалось, барыня? — услышала она в ответ.        Когда она встала, к ней подошла женщина с молодой девой, держащей в руках миску с водой.        — А почему не корытце? — спросила барыня, напоминая об интимных гигиенических процедурах (как сейчас это называют).        — Барин просил потерпеть ещё неделю.        — Неделю?        — Да, только умывание и принятие пищи.        — А молитвы, книги?        — Всё в постели.        — Хорошо. Передайте мою благодарность барину! А где он сам?        — Купеческие дела, барыня.        Умывшись, она отпустила женщин.        Странно всё это было. Ладно с этими свидетелями. Но для чего не мыться неделю? Почему бы просто месяц ни потерпеть после первых ласок? Так учила старая монашка, нанятая крёстной в монастыре для обучения её женским премудростям.        Но её радовало то, что барин беспокоился о будущем их малыша. И это её радовало. Она улыбнулась…        День прошёл мирно. К вечеру пришёл ОН (как она думала): молодой, красивый, статный.        — Как поживает моя любовь? — ласково сказал барин, нежно поцеловав жену в её сладкие губы.        — Прекрасно, мой друг!        — Я хотел бы попросить у вас прощение за вчерашнее.        Увидав ЕГО, внутри разгорелся как огонь. Теперь ей было всё равно, будут свидетели, или нет. Посему она и сказала:        — Бросьте! А я бы с большим удовольствием повторила то, пусть даже и со свидетелями. Если бы вы знали, как мне вас не хватало сегодня ночью! Почему вы после того сразу убежали?        — Не могу я вам того сказать. Но уверяю вас, не к женщине.        — Сегодня придёте?        — Да, любовь моя, но ночь вы по прежнему проведёте одни. И я уверяю вас: чужой в ваши покои не проберётся.        — Скажите, почему вы всё-таки не можете быть со мной до самого утра?        — Придёт время, и вы поймёте всё сами. Простите меня.        — Я на вас не обижаюсь. Поцелуйте меня хотя бы сейчас… в губы…        Поцелуи были не только в губы… но барин вовремя остановился.        — Вы позволите мне принести вам ужин?        — Да, конечно!..        После ужина и молитвы они наконец-то перешли к приятным и нежным словам, как и ласкам… она просто таяла в его объятьях, наслаждалась ИМ, в тоже время отдавая ЕМУ всю себя без остатка, и ОН брал, и взамен тоже отдавал обильно и не один раз.        Но всё-таки, почему всё сразу, нельзя ли было поберечь молодую жену? А если нельзя было? А если времени-то было в обрез? А если каждый день, точнее вечер был на счету? А когда ОН уходил, и она засыпала, сквозь сон она чувствовала голос старца, его ласковые слова, полные нежности, и уверение, что она именно ЕГО жена. Сначала она пеняла всё на сон, но потом вдруг поняла, что это не сон. И когда Он снова однажды к ней явился "во сне", пересилив себя она открыла свои глаза.        — Кто вы?        — Давайте всё по порядку. Я не могу иметь детей, но мне нужен наследник. Это первое. Второе: я хотел, что бы вы были счастливы, а потому я не хотел, чтобы вы знали обо мне. Третье: мне нужна была мудрая жена, могущая продолжить поле моей смерти дело.        — Хорошо. Я сделаю всё, что вы мне скажите.        — Я не хочу вас принуждать. Если вас мои условия не устраивают, я дам вам подарки, и отпущу с миром.        — Нет! Хотя мне многое не понятно, и странно… но нет! Кто бы вы не были, я обещаю вам, что я продолжу ваше дело.        — Но дело всей моей жизни вовсе не купеческое. Супружеское счастье, дети — для вас! Купеческое дело — для обеспечения вашей семи. Но то, что вы должны сделать для меня, это нечто другое.        Барыня распахнула глаза, дивясь всё больше его словам, забыв про странности её семейной жизни.        — Заинтересовал? — спросил он её.        — Да.        — Тогда позвольте, я вам кое-что покажу.        — Да.        Подсунув под простыню руки, он поднял женщину с кровати, и поставил её на ноги, бережно завернув её в простыню. Взявшись за кровать, он убрал ту в стенку. Оказывается ножки кровати были закреплены на огромной металлической плите, закрывающей собой вход в помещение ниже, и обшитой сверху половой доской.        — Добро пожаловать в мой мир! — сказал он, пригласив даму вперёд.        Путь вниз не был страшным или долгим. Но то, что дама увидела внизу… не влезало не в какие рамки её представлений или фантазий, как и не могла она виденное описать словами. Единственное, что из находящегося там она поняла, это какую-то посох (слово "рычаг" она не знала), могущий двигаться между датами: "18 Января 1505 года" и "18... 2090 года". Она была настолько увлечена, что даже забыла про холод, пронизывающий её ступни вплоть до костей.        — Что это за дата? — спросила она.        — Первая дата для машины она не суть, это дата автоматического запуска системы, в тот день дверь для прохода откроется сама. Но это важно для людей, потому что в тот же день должен случится суд, плохой суд.        — И нельзя то предотвратить?        — Нельзя. Это называется "эффект бабочки": если поможешь бабочки высвободиться из куколки, она умрёт. Но если умрёт куколка, даст жизнь бабочке.        — В общем понятно. Но тогда зачем всё то, что я здесь видела?        — Чтобы выхватить их из лап завистников и отправить домой.        — Домой, так домой. Хотя бы покажите мне как запустить эту машину, если не будет кому это сделать.        — Всему своё время, дитя. А теперь пойдёмте!..        Вскоре Параскева снова была в кровати. Стоя у изголовья он продолжал:        — Когда ваш сын будет отроком, в крайнем случае юношей, у вас попросят приюта на ночь две девицы, примите их. Они будут следовать в Княжеские палаты. Возвратятся они не одни. Эта машина для них, а после её запуска здесь не останется камня на камне.        — Как в последние дни?        — Да. Библия это называет "Судным днём". Этот день боялись всегда. Ни один раз он откладывался. Но придёт такой день, когда он больше не будет отложен.        — Не знаете ни для, ни часа…        — Да. Совершенно глупо оттягивать тот день и час. Что только нужно, это быть готовым к нему. Тогда, когда он придёт, вы элементарно отправитесь с вашими друзьями.        Он хотел взглянуть в её глаза, а она уже спала.        — Спит как ребёнок, — прошептал он, и поцеловав её в лобик удалился прочь.        Он знал, когда женщина проснётся, забудет то, что видела, а встретившись с молодым "мужем" забудется снова. Пусть живёт. Пусть наслаждается молодой жизнью, пока есть время.        Прошло несколько дней. Молодая жена была наполнена счастьем, хотя и не выходила из дома. Так уж повелось на Руси: вышла замуж, сиди дома и не выказывай свой нос на улицу. Хозяйство своё она справляла исправно, в делах мужа быстро стала надёжным советчиком. И в один из дней, когда у неё — барыни проснулось желание что-то помочь самолично по хозяйству, а руки-то уже не из того места росли (как говорят), подняла она фаянсовую вазу, чтобы протереть под ней. И вроде бы и ваза была не тяжёлая, только в сердце как иголкой кольнуло. Она взялась за сердце, а ваза-то из рук и выскользнула. Только чудом ваза не раздробила ей ногу, но осколками осыпала. Она нагнулась, чтобы убрать за собой, как услышала за собой женский голос:        — Вам нельзя, барыня! — сказала служка, прося барыню отойти. — Так барин велел, а когда придёт счастье — оберегать. Сама видела, когда получив счастье, теряла его, потому, что кормить семью надо было.        — Я поняла. Но если честно, я устала лежать.        — А вы сходите в библиотеку. У барина книг много. Читать умеете?        — Умею, Марфа, умею.        — Вот и чудненько. Только обещайте, что не будите тянуться.        — Обещаю!        К тому дню, когда низ животика уже чуть вздулся, в семье случилось горе: на конной прогулке лошадь понесла барина шибко, а он не удержавшись расшибся оземь. Когда его довезли до хаты, он душу-то Богу и отдал (как сказали). А она как будто чувствовала, что что-то будет. Вот только откуда?        Она стояла перед открытом окном второго этажа усадьбы, и дышала свежим воздухом, ибо этого требовало её прекрасное состояние. Там теперь была её спальня. А старую спальню она закрыла на ключ, который повесила на свою шею.        В доме шли приготовления к похоронам, как в спальне появилась служка:        — Барыня, к вам просится старец. Говорит, что важно.        Перед глазами промелькнуло какое-то лицо. Ведь она никого в городе не знала. Да и кто её мог здесь знать?        — Пусть войдёт! — ответила она. Она уже позже сообразила, что это всё-таки второй этаж, и хотела выйти к нему сама (хотя это и нарушило бы некоторые обычаи), как в комнату вошёл ОН.        — Я соболезную, барыня! — сказал старец, поклонившись.        Женщина обернулась. На неё смотрел то лицо, которое только что перед ней промелькнуло (в мыслях).        — Простите меня, отец, но откуда я вас знаю?        — Пути Господни неисповедимы, матушка! — сказал старец, поцеловав руку барыни. Когда его холодные губы коснулись её руки, на глаза напала темнота…        Проснулась она на своей кровати. С окошка по-прежнему тянуло свежестью. Рядышком на табурете сидел он.        — Отец… — сказала она, прикоснувшись к его холодной руке.        — От вечности всегда веет холодом, — ответил он. — Но пока моя голова работает, она к вашим услугам.        — В таком случае позаботьтесь от артели мужа!        — Вы об артели заботитесь больше, чем о собственном здоровье.        — Полно, отец!        — Язык костей не ломит, матушка.        — В таком случае, спаси вас, Господи!