Счастье на грани фола

Лето 2015 года Тело вздрогнуло. Или ему показалось, что вздрогнуло? Последнее время он не мог отличить, когда спит и когда бодрствует. Но сегодня мозаика сна была совершенно чудна, поэтому он тут же прислушался к тишине, которая нависла над ним, словно огромное невиданное чудовище. Хотелось выхватить нож и всадить его в брюхо этой твари, располосовать и залить эту комнату звуками, голосами, смехом, словами, которые она сожрала и по которым он так скучал. Хотелось, чтобы хоть что-то дало понять – он точно не спит. Ему ничего не потребовалось делать, аппарат пискнул отрывисто и затих, словно кто-то неспешно перезаряжал пистолет, а затем снова писк – выстрел в ненавистную тишину, дающий точно понять, что это реальность. **** Паника уже давно сменилась болезненной апатией. Злость притаилась, не смея поднять головы, ожидая новой порции воспоминаний, которые неминуемо должны были всплыть в памяти. И только слабый внутренний голос с укоризной произнес: «Проваливай… Я не хочу, чтобы ты был здесь». **** В горло будто набили речного песка, который драл его будто наждак, и от этого во рту был постоянный металлический привкус крови – единственное, пожалуй, что сообщало мозгу о том, что он еще жив. Если присмотреться, было видно, как тонкие веки подрагивали и время от времени под ними пробегал напряженный белок глаза, судорожно дергаясь под кожей. Наверно, это говорило о том, что организм бодрствовал или же, наоборот, видел какие-то тяжелые сны. Миша не мог бы сказать этого с уверенностью, хотя вот уже битый час всматривался в худое высохшее бледно-серое с желтым оттенком лицо своего друга, которое в обрамлении темных густых волос сейчас выглядело нелепо маленьким, словно и не принадлежало своему хозяину – высокому, почти двухметрового роста парню, сильному и выносливому. И вряд ли Миша мог догадаться, что ему ответили, когда он на прощанье коснулся плеча и поправил тщательно подоткнутое одеяло, просто не в силах представить, что же еще он может сделать. – Пока. До завтра. Я обязательно заеду после работы. «Ага. Можешь не утруждаться. Ты уже сделал все что мог». Конечно, Миша не слышал этих беззлобных, но полных горечи слов, просто по той причине, что не умел читать чужих мыслей, да еще и того, кто вот уже почти две недели лежал в коме. «Иди, иди, помучайся еще, мать твою…» И опять искусственный болезненный вдох оборвал недосказанную мысль. Долгое молчание, а затем, собравшись с силами, но уже в пустоту: «Если б ты только знал, что я сейчас чувствую, то, наверно, не так бы торопился тем вечером, засранец ты эдакий. Да ты хоть представляешь, сколько я сил каждый день трачу на то, чтобы глаза открыть?!» – крик. Дикий, полный гнева, обиды и еще чего-то со вкусом желудочного сока, который вдруг опять хлынул в рот и заставил задохнуться. Но он все же продолжил, без истерики, но все равно полный раздражения от собственного бессилия: «Веки тяжелые, и глаза не открыть, сколько бы сил я ни прилагал, а грудь, как назло снова и снова наполняется воздухом, хотя, казалось бы, уже давно не дышу. Но кто-то или что-то с маниакальной настойчивостью впихивает в мои легкие кислород. А я, блядь, только и могу, что проглатывать эти вдохи и выплевывать выдохи». Годом ранее – Поверить не могу, что он не знал, будто жена ему изменяет! Как это можно не знать? Если только человек, с которым ты живешь, уже давно не занимает твоих мыслей… – Что ж, бывает, – отхлебнул пиво Джаред и привалился к стене около бара, посматривая на Эклза. – Надо выяснить у ее знакомых, кто был отец ребенка. Ты же знаешь, подруги этим делятся между собой. – Возможно, Джа, у меня нет подруг… – И как он отреагировал, когда узнал, что она была беременна? – Никак? Смотрел в одну точку. Потом поблагодарил меня и пожелал, чтобы мы нашли того, кто убил его жену. – Это чтобы пожать ему руку? – Поехали, Падалеки, успеешь набраться у Коллинза. – Да, помчали, мне еще надо заехать в химчистку за платьем Жени. – Какое платье, о чем ты? Забей и поехали. – Не могу, это платье, в котором она всегда ходит в церковь. Она завтра утром как раз туда собиралась, перед венчанием Коллинза и Виктории. Она же подружка невесты, ты что, совсем забыл? – Да, я помню, ну а платья у них разве не все одинаковые, у этих подружек? – Дженсен неопределенно обвел бар рукой, будто как раз там и были все подружки невесты. – Она идет туда исповедаться перед церемонией. Заявила вчера, что по правилам она тоже должна быть «чиста перед Богом». Как по мне, так она чистый ангел. Тебе вот не помешает пару раз исповедаться, – гоготнул Падалеки. – Мне уже не поможет. Пошли, нас, наверно, уже ждут не дождутся у Миши. Не хочу пропустить этот тухлый мальчишник из-за тебя. – Эклз стукнул пустой бутылкой о столешницу и махнул рукой в сторону выхода. **** День был поистине отличный, давно не случалось таких в жизни Эклза. Он был законченным трудоголиком, и выходные были крайней роскошью, не говоря уже об отпуске. Этот уик-энд был особенным – не только потому, что онбыл, потому, что это была коллективная попойка с дешевыми стриптизершами, глупейшими танцами, бесконечными шутками и подколами, а повод нескончаемо неожиданный – заядлый холостяк Коллинз надумал жениться. Дженсен был немного расстроен, не столько тем, что его напарник вдруг решил себя окольцевать, словно зверюшка из книги «Вымирающие млекопитающие», сколько потому, что осознавал: семья – это слишком большая ответственность, и она всегда должна быть во главе всего, в том числе и работы. Работа же для детектива Эклза была всем вот уже шестнадцать лет, поэтому его печалил факт, что Миша теперь будет меньше с ним просиживать сверхурочное время в отделе, а как примерный муж будет таскаться с тележкой продуктов за своей красавицей женой. Но Дженсен по жизни был оптимистом, он окинул взглядом своих коллег, сидевших на диване и креслах, у него оставались Джеффри и Джей, парни из того же теста, что и он сам, девяносто процентов их жизни проходило на работе в Нью-Йоркском департаменте полиции, как и его собственная. – Эй, Эклз, хватит тут сидеть, словно тебе уже девяносто! Давай, разомнись. Джаред с бесконечно милой улыбкой схватил коллегу за рукав и вытянул в круг симпатичных девушек, которые с интересом на него поглядывали весь вечер. – Мне, конечно, не девяносто, Джей, но, надо сказать, я уже не в том возрасте, чтобы вилять бедрами перед барышнями, – проговорил он прямо в ухо склонившемуся Джареду. – Брось, тебе тридцать шесть, а ты уже разучился флиртовать?! Давай танцуй! Хватит трепаться! Эклз неопределенно повел плечами, прислушиваясь к ритму музыки, а точнее к его отсутствию, и осознал, что не танцевал чертовски давно, ведь на ум не шло ни одно движение. – Флирт может закончиться для меня плачевно! – прокричал он в самое ухо танцующему Падалеки. – Посмотри вон на того бедолагу, с дебильной улыбкой тянущегося к голому бедру худосочной телки! – Эклз указал взглядом на Коллинза, на коленях которого выгибалась пергидрольная блонди.– Теперь для него существует только вечно опущенный стульчак, правильно оторванная туалетная бумага, сигареты без никотина, кофе без кофеина и секс по праздникам. – Поражаюсь твоей способности уложить все самые важные, ключевые моменты жизни мужчин в такой короткий список, – белозубо хохотнул его напарник. – А что, у тебя не так? – Не-а… И Падалеки забавно вильнул бедрами, поднял руки к небу, встряхнул копной волос, продолжая улыбаться пьяной улыбкой всему миру и Дженсену, прикрывая глаза, повинуясь звукам музыки. Танцы закончились лишь к четырем утра, когда последние гости были рассажены по такси, а Коллинз обнаружен без штанов спящим в своей кровати. – Это поистине было круто, а, Джен? – И не говори. А я еще и шафер завтра – или уже сегодня? Через шесть часов я буду должен привести этого храпящего мужика к алтарю, миссия еще та. Друзья стояли в спальне Миши и смотрели на дрыхнущего без задних ног коллегу. – Пойдем, надо еще прибрать этот бардак. – Джей, честно, я не буду убирать то, что в туалете. – Согласен, оставим подарок будущей миссис Коллинз, – хохотнул Джаред и пошел вниз по лестнице. – Я займусь кухней, а ты в гостиной мусор пособирай. – Договорились. Совместными усилиями они управились за полчаса, затолкали гору мусорных мешков в контейнеры, открыли окна и уселись перед телевизором, мельтешащим бессмысленными кадрами назойливой рекламы, опустошая последние упаковки с пивом. Сменив пару каналов, они подсмеивались над каким-то незамысловатым фильмом про полицейских, поражаясь тому, как можно было снять что-то столь неправдоподобное про их жизнь, словно режиссер был топ-моделью и единственное, что знал про полицейских, – что они ездят на машинах с мигалками. – Я тебе так скажу, Джа, про нас бы получился обалденный экшен! Просто они там в Голливуде совсем нюх потеряли, снимают всякую пошлятину. Эй, ты меня слышишь? – Эклз покосился на лохматую макушку друга. Тот расположился на его плече, словно на своей подушке, и, кажется, уже посапывал! – Эй, нет, нет и нет, так дело не пойдет. Это было слишком близко, или шесть бутылок пива были лишними, или Джей сопел в шею слишком тепло, щекоча кожу еле заметным выдохом. – Я тебе не подушка! Иди спать к Коллинзу. Он будет женат через несколько часов, так что это не грех, топай, Падалеки. В ответ лишь неразборчивый протест и попытка устроиться поудобнее. – Джа, я тебе говорю. Иди, прошу… Внутри все натянулось струной, и было достаточно самой малости, чтобы порвать ее. Эклз попытался отодвинуться от напарника, но тот и не думал отпускать, и тогда Дженсен запустил пальцы в копну волос и рванул со своего плеча сонную голову, мать его, лучшего друга. – Сколько раз тебе говорить, вали спать на кровать, Джа! А в ответ лишь непонимающее сонное моргание, попытка всмотреться в огромные зеленые глазищи с пьяной поволокой, которые были почему-то такими умоляющими в тот момент. – Мне и тут неплохо, – Джаред расплылся в своей самой глупой ухмылке и прищурил глаза, ожидая реакции. И этого было чертовски достаточно, чтобы весь самоконтроль, годами вырабатываемый, полетел к чертям только от одного этого взгляда. Все так же крепко удерживая за волосы, он навис над другом и вжался губами в его рот. В одно мгновение из головы Джареда вылетели все посторонние мысли. Весь мир поблек, и он лишь чувствовал губы друга на своих. «Теплые». «Сухие». «Мягкие». Пульс в доли секунды скакнул до пика, когда язык разомкнул губы и столкнулся с его, обвел кругом, проводя кончиком по нёбу. Острая кромка зубов царапнула нежную тонкую кожу, и Падалеки лишь тихо проскулил в поцелуй, не способный пошевелиться под тяжестью тела друга. Именно этот приглушенный звук и заставил остановиться, да и страх, затуманенный страстью, все еще бился где-то внутри. Дженсен замер, увидев перед собой распахнутый как мир взгляд, полный вопросов. И нельзя было не таращиться в эти зеленоватые омуты с карими песчинками у зрачков, которые заполнили собой почти всю радужку, не сжимать в ладонях это прекрасное, любимое годами лицо, не возить губами слепо по этим скулам, сжимая в кулаках длинные шелковистые патлы. – Прости, Джа, черт знает что на меня нашло. Прости, прости… Эклз, не иначе, решил, что умрет в последующий час и нужно в жизни совершить самое важное, потому как снова целовал жадно, больно, будто наказывая за то, что так долго хотел. А потом все в этом мире стало неважно, потому что Джаред отвечал, робко и нежно целуя. Эклз чувствовал, сильные руки обнимают его так, словно Джаред не мог понять, чего он хочет больше: оттолкнуть и сбежать или прижать сильнее. Что произойдет потом? Не имело значения, главное, что Дженсен прямо сейчас мог держать это немыслимое чудо в своих руках, которое не его, которое нельзя любить, но именно это он и делал все эти годы. Он жарко и влажно вылизал бархатную кожу на шее, поймал губами приоткрытый рот и накрыл ладонью возбужденный член своего друга, пробравшись в его джинсы. Джаред громко охнул в ответ на то, как кулак задвигался на члене, и уткнулся лицом в плечо Эклза, комкая на нем рубашку подрагивающими пальцами. Обоим было ясно, что пути назад нет. Эклз остановился лишь для того, чтобы сдернуть мешающие штаны и белье, и спустился между ног лучшего друга, который разучился дышать, как только почувствовал его горячий рот у себя на члене. Никогда ничего подобного он не испытывал в своей жизни! Вцепившись в загривок, захлебываясь ощущениями, он качнулся бедрами навстречу влажному жару рта. Одного лишь осознания, что это Джен, его лучший друг, его напарник, что это его губы, было достаточно, чтобы разлиться горячим терпким оргазмом спустя минуту. На грани реальности он чувствовал нежные поцелуи в живот, как крепкие руки огладили бедра, и только потом он открыл глаза, уставившись в потолок. Дыхание Дженсена коснулось его шеи, и по телу пробежали последние сладкие судороги удовольствия. Почти невесомые поцелуи успокаивающе ложились на его скулы и щеки, когда они оба услышали шум на лестнице. Мгновенно встрепенувшись, они отскочили друг от друга: Эклз встал около дивана, а Падалеки, наспех натянув белье и джинсы, вжался в диван, уставившись испуганными протрезвевшими глазами на пьяного Мишу, появившегося в полумраке своего дома. – О, а вы какого хера не спите? – явно не ожидая ответа, он прошаркал на кухню. – Как же пить охота. Эклз тревожно перевел взгляд на друга, на лице которого все сильнее читалась паника. Едва Дженсен собрался что-то сказать, как тот подорвался с места и почти бегом вышел из дома. Коллинз, понуро держась за висок, показался из кухни и проковылял кривой походкой к лестнице, не обращая внимания на сослуживца, тяжело севшего на диван и уставившегося себе под ноги. Забрезживший золотистый свет зари за окном заставил действовать. Сборы в церковь проходили бодро и шумно, легкое похмелье давало о себе знать – галстук жениха Эклз завязал только со второго раза. В это самое время на пороге показался Падалеки. – Чувак, я подумал, что ты решил сбежать с моей свадьбы, – прокряхтел Коллинз, наклоняясь за своими кожаными ботинками. – Нет. Меня жутко мутило. Надо было подышать свежим воздухом. – Чертовы алкаши, и меня умудрились напоить. В каком виде я теперь буду на собственной свадьбе? А, Эклз?! Твою ж мать, куда ты смотрел? – Ну, уж точно не за тем, сколько ты пьешь, дружище. Лучшие друзья лишь однажды столкнулись взглядами, и этого было достаточно, чтобы Падалеки вспыхнул пунцовыми щеками и умчался одеваться наверх. Дженсен был готов отдать все, чтобы Джаред хоть что-нибудь сказал, что угодно. Но тот с упорством Сизифа молчал, а просить и спрашивать самому было так же тошно. Он лишь мельком посматривал на него в машине, пытаясь представить, о чем тот думает. Трудно было не заметить, как Падалеки был зажат, будто внутри у него скрутились сотни пружин, он слишком хорошо его знал, чтобы не обратить внимания на его скованность, и Эклз понятия не имел, чего от него ожидать. **** «Сколько сейчас времени? Ты здесь? Знаю, что здесь. Я это говорю или всего лишь думаю, что говорю? Ни в чем не уверен сейчас, будто младенец, только что появившийся на свет. Знаю только, что вокруг темно и ты где-то рядом. Наверно, вечер… Я так подумал, потому что перед глазами жуткая темень. А вот когда все заливается красным или ярко-желтым, это значит день или утро и сестричка распахнула жалюзи на окне. И слышу, как ты стоишь рядом и смотришь на меня. Ну, чего уставился?! Нравлюсь? Как день-то прошел, чертов ангел-хранитель?» **** – Джа? Как ты? – М-м-м? Привет, солнце. – Ты что такой? – Какой? – Дерганый какой-то? – Да все нормально. Просто перебрал вчера немного. Башка болит. – А где Дженсен и Миша? – Они все зашли в церковь, а я тут жду Джеймса и Эрика. – Составить тебе компанию? – Жени тихонько подтолкнула бедром Падалеки, и тот улыбнулся немного смущенно. – Конечно. Иди сюда. Утро сегодня прохладное, – он обвил миниатюрную жену огромными горячими руками, в них она казалась маленькой статуэткой древнегреческой богини. – Ты сегодня прекрасно выглядишь. Джаред чмокнул девушку в макушку, а потом заглянул в ее темные глаза, улыбающиеся ему всегда так тепло и приветливо. – Ты тоже отлично смотришься в этом смокинге. И я тебе всегда говорила, что бабочка тебе идет больше, чем галстук. Как погуляли? Ты ничего не рассказал. – Было много пива, симпатичных девушек и отстойная музыка. – Жаль, что тебе не понравилось, – хохотнула Женевьев. – Все же это мальчишник твоего друга. Она и не представляла, какой жар охватил мужа при воспоминании об этой вечеринке, так что он даже не смог фальшиво улыбнуться, а просто сцепил зубы до боли в скулах. – Кстати, ты знал, что ребят будет венчать отец Бернард, тот, что нас венчал одиннадцать лет назад! Это так неожиданно, что он вернулся в Нью-Йорк. Я слышала, он собирался остаться в Канаде. – Да, действительно, – вспоминать свое венчание было особенно тяжело, после произошедшего ночью. Он никогда бы не подумал, что сможет изменить своей жене, ведь он любил ее в это самое мгновение и всегда. – А вон и наш босс пожаловал, – как спасение, из машины показались Бивер и Крипке. – Ну, осталось молодых дождаться, чтобы они торжественно пообещали любить друг друга так же крепко, как и мы,– Женевьев солнечно улыбнулась мужу и принялась махать рукой Джиму. **** Падалеки не мог понять, что ж за день-то был такой. Куда он ни смотрел, везде был Дженсен, везде он успевал, всем улыбался, жал руки, будто это он чертов жених. Хотя из головы как-то выпало, что он шафер. И весь он был такой сияющий, как начищенная золотая монета, глаза смеялись, расходясь острыми лучиками в уголках, и каждый раз, когда он встречался с ним взглядом, желудок делал какой-то невероятный кульбит, будто Джаред сейчас катился по русским горкам резко вверх, а потом вниз, а потом еще вниз головой для полного счастья. Оставалось напиться и забыться, иногда он пользовался этим методом успешно, но тут его всегда поддерживал сам Эклз, а сейчас он был занят флиртом с какой-то рыжей и длинноногой… И это почему-то бесило, злило до такой степени, что хотелось подойти и одернуть его, проорать: «Какого хера ты лапаешь эту телку и постоянно смотришь на ее силиконовые сиськи?». Как только эта сцена встала перед глазами, самому стало смешно, и, осушив свой бокал чего-то кисло-сладкого, он еще раз его наполнил и постучал ножом для закусок по тонкому хрусталю. – Прошу минуточку внимания! Эй, эй, народ, все сюда. Я тут тост хочу сказать за молодых. Дождавшись, когда все немного кучнее подтянутся к столу, Джаред поднял бокал и, секунду поразмыслив, заговорил. – Миша, язнаю тебя давно, уже почти десять лет как мы с тобой работаем бок о бок, и я знал, что ты удивительно везучий человек, но не до такой же степени, старик? – гости дружно хохотнули, но Джаред тут же продолжил: – Без всяких преувеличений скажу тебе, Виктория, что ты просто великолепна, самая потрясающая женщина сегодня это ты, ну конечно, после тебя, детка, – Джаред прижал за талию к себе жену и чмокнул ее в макушку. – Кстати, Виктория, у тебя отличный вкус, моя жена сегодня выглядит просто шикарно в этом платье, за что тебе отдельное спасибо, – он посмотрел на свою маленькую хрупкую Женевьев и, выдохнув, сказал:– Я желаю вам, чтобы вашу любовь ничто не могло поколебать: ни ссоры, которые случаются в любой нормальной семье, ни разлуки, ни ошибки, которых, я надеюсь, вы не допустите, – взгляд сам собой отыскал Эклза и уперся в него, пытаясь прочесть реакцию, и Джаред замолчал. А потом он вдруг качнул головой, как будто очнулся ото сна, и добавил:– А вообще, я уверен, что все это вас обойдет стороной, вам это не нужно. Вы должны наслаждаться друг другом! Делайте вашу жизнь прекрасной каждое ее мгновение. Ну, и детишек, конечно, понаделать кучу! Миша, я первый в очереди на крестного папу твоих спиногрызов, – и снова все засмеялись, как это принято на свадьбе, а Джаред поднял бокал и закончил свою речь простым:– За вас, ребята! Пока Падалеки старался быть как можно красноречивее, что для него было нелегким испытанием, ведь он никогда не любил говорить на публику, с него не сводил глаз Эклз. Он без труда понял все, что Джаред не сказал, но даже эти непроизнесенные слова стегнули по душе, как хлыст с размаху, рассекая, чтобы долго не заживало, кровоточило и напоминало о том, чего делать никогда нельзя. Быть собой. Потом начались танцы, выпивка полилась рекой, и все расслабились, в том числе и чета Падалеки, прижимаясь друг к другу в неспешном кружении вальса. Улыбаясь и щебеча что-то на ушко, они скользили по танцполу, время от времени подмигивая молодоженам. Эклз же прихватил из бара бутылочку «Джека Дэниэлса» и устроился в компании Джима и Эрика, чуть позже к ним присоединился Осрик, и они решили вместе напиться. – Слушай, Дженс, чего ты так надираешься? Завтра на работу с утра. – Серьезно? Джим, что ты не дашь нам выходной, после свадьбы? – Вот когда сам женишься, тогда дам, а пока притормози, а то еще и шести вечера нет, а ты уже в хлам. – Ничего не в хлам, – крякнул Дженсен и поболтал остатки виски на дне бутылки. – Ладно, уговорили, черти, перейду на нечто полегче, – он встал и бодро отправился к барной стойке. Ловко подхватив бокал шампанского с подноса у мимо шедшего гарсона, он осушил его одним глотком. – Кислятина, – просипел Эклз, скривившись и отставив бокал в сторону, двинулся по коридору, ведущему в уборные и на улицу. Завернув за угол, он услышал приглушенный женский смех, а затем знакомый гогот своего лучшего друга. – Джаред, ты невыносим, – сквозь смех пропищала девушка. – С чего бы это? – С того. – Раньше ты была не против. – Я и сейчас не против, но, может, мы все же потерпим до дома? – Я видел в той стороне дверь с надписью «служебное». Может, отправиться туда? – тихо, практически шепотом. – Нет, Джаред. Давай лучше потанцуем? – Ладно, уговорила. Ты просто сегодня такая аппетитная, что мне не терпится вернуться домой. – Тогда предлагаю через полчасика незаметно улизнуть. – А ты думаешь, Миша не заметит? – Дженсен видел, как высокая темная фигура нависла над крохотной тонкой Женевьев, и его окатило холодным потом и тихой глухой злобой на самого себя. – Да ты что! Он сейчас ничего не видит, кроме Виктории и ее декольте. – Как и ты, – засмеялась Женевьев и поцеловала мужа в широкую хитрую улыбку. – Пойдем. Эклз прижался к стене и двумя быстрыми шагами оказался в мужском туалете. В висках так стучала кровь, будто в голове кто-то отчаянно бил в набат. Он посмотрел на себя в зеркало, и оттуда на него взглянул полный горькой обиды человек, с трудом сдерживающий слезы. Он снова метнулся в бар и, прихватив еще бутылку элитного виски, вернулся к друзьям за столик. – А вот и я, – с довольной напускной улыбкой, с больным взглядом отчаянно весело провопил Дженсен и рухнул на стул рядом с Чау. Джим лишь покачал головой, глядя на свежеоткупоренную бутылку, но ничего не сказал своему лучшему оперативнику, когда тот жадно приложился губами к горлышку. Спустя полчаса в голове у Эклза было так же туманно, как в далекой ирландской глуши ранним холодным утром, про которую что-то вещал Бивер. Дорогу в туалет он прокладывал почти на ощупь, доверяясь ослабшим органам чувств, шаря пальцами по холодной бетонной стене и щурясь на слабый свет в конце коридора. Не успел он переступить порог кабинки, как голова закружилась, в желудке всколыхнулось противным жаром, который моментально обдал все тело. В следующие секунды он уже, судорожно скрючившись над унитазом, издавал жалкие рычащие звуки, расставаясь с содержимым желудка. – Дженсен! Что с тобой?! Эклз бы узнал этот голос, даже если бы сейчас у него отказали оба полушария мозга. Он сделал над собой усилие и поднял невидящий взгляд на Падалеки. – Ничего. Просто вчерашнее пиво не подружилось с сегодняшним виски и шампанским, – не успел он договорить, как случился новый позыв рвоты, и его спина болезненно содрогнулась. Все звуки словно усилились в сотни раз и теперь звенели у Эклза в ушах, но он умудрился различить, как шаги сначала звонко удалились, а потом снова приблизились к нему. – Я ни разу не видел тебя в таком состоянии, – что-то шершавое и теплое прикоснулась к губам и подбородку, и Дженсен догадался, что Джаред вытирает его влажным махровым полотенцем. Эклз всегда удивлялся тому, с какой заботой Джаред относился к нему. Это проявилось с первого дня, с первой встречи просто в элементарных вещах, в том, как Падалеки ставил кофе на стол, подкладывал салфетку, подносил папки. Сначала он думал, что это такой способ понравиться, расположить к себе будущее начальство и коллег, но, присмотревшись к парню, Эклз с удивлением признал, что все это было абсолютно естественно для него. Помогать всем вокруг было внутренней потребностью Падалеки, и получалось у него это всегда на отлично. Но сейчас от его заботы и помощи у Эклза спазмом скрутило все внутренности, и он с трудом смотрел на него. – Ну что? Извержение еще будет? – невесело хмыкнул Джаред, разглядывая изнуренное лицо друга. – Вроде нет. – Тогда давай помогу подняться. – Сам. Сам я, говорю, – прорычал Дженсен, вяло выкручиваясь из крепких хватких рук. Он подошел к раковине и сунул голову под кран, открыв холодную воду. Ледяные струйки ударили в затылок и хлынули за шиворот, отрезвляя. Встряхнув мокрыми волосами, он посмотрел в зеркало на отражение Джареда и принялся набирать салфетки в ладони. Отерев лицо, он развернулся к нему и застыл на месте. Напарник не сводил с него взгляда, тяжелого и взволнованного, и Эклзу пришлось собрать остатки воли в кулак и твердо пробасить: – Я в порядке. – Угу. – Вот только не надо этого порицающего взгляда, умоляю, – пьяно просипел Эклз. В ответ Джаред лишь слегка улыбнулся правым уголком губ и вскинул брови. «Поразительно, как же все меняется», – вдруг осознал Дженсен. Он всегда любовался этим лицом, не только потому, что испытывал к Падалеки определенные чувства, но и просто за его открытость и подвижность. Он всегда с интересом наблюдал, как во время разговора Джаред умудрялся изобразить на своем лице все эмоции. Как чувства захватывали его во время рассказа, как подвижно брови взлетали вверх, а потом супились, сдвигаясь к переносице, как он покусывал то верхнюю, то нижнюю губу, стараясь подобрать нужное слово или раздумывая над чем-то сосредоточенно. Глазами же Дженсен мог любоваться бесконечно, тем, как они распахивались и радостно улыбались, щурились в ответ на шутки, как остро вчитывались в детали дел, как устало моргали, несколько часов подряд вглядываясь в экран компьютера. Эти глаза цвета ореха он обожал, но сейчас было просто невыносимо смотреть в них. Обида жгла изнутри, противно закипая где-то в желудке, хотелось проорать в лицо, что это было нечестно – заставлять его верить в то, чего никогда не может быть. Но Эклз сдержался, сцепив зубы, шагнул к выходу. В конце концов, это была только его вина, что не сумел справиться с собой ночью. – Подожди, я отвезу тебя домой. – Не стоит. У тебя, кажется, грандиозные планы сегодня по соблазнению собственной жены, – не оборачиваясь, ничего больше не говоря, с трудом перенеся ногу через порог, Дженсен хлопнул дверью. Джаред же стоял, не в силах представить, что теперь ждет его. Все утро он из кожи вон лез, чтобы не думать о том, что может произойти с их дружбой, рухнет ли все как карточный домик или же устоит, ведь он сможет забыть случившееся? Но чем пьянее он сам становился, тем чаще хотелось отыскать в толпе зеленые глаза и смотреть в них, не отрываясь. Можно было сколь угодно долго убеждать себя, что это «ошибка», даже взять и ляпнуть эту фигню во время поздравления молодых, но себя было не провести. Даже сейчас, когда он жадно ласкал шелковистую шею своей прелестной жены, целуя ее горячие влажные губы, ища спасения в поцелуях, на языке был солоновато-горький вкус пота Дженсена, который он собирал с его шеи вчера ночью. Он вдыхал «Шанель», а чувствовал терпкий запах мужчины, который заставил его забыть обо всем на свете и вспомнить одно единственное… Женевьев была великолепной женой, он любил ее, обожал ее, но что с ним случилось сейчас, и сейчас ли? Сжимая ее тело в крепких объятьях, заставляя снова и снова повторять свое имя, он представлял другие руки на своем теле, ощущал жар другого человека рядом с собой. Он последний раз сильно толкнулся в пылающую мягкость и обессилено опустился на прохладное белье супружеского ложа. Его обвили ласковые тонкие руки, мягкие губы оставили благодарные поцелуи на его щеке, вот только он не в силах был ответить на них, будучи не здесь своим сердцем и мыслями. **** Дым голубыми пластами передвигался по комнате, мужчина наблюдал, как один пласт перекрывает другой, третий, а затем, глубоко затянувшись, он выпустил струю табачного дыма. Казалось, старые волны должны были бы наброситься на новичка, но, наоборот, клубы заставили задвигаться уже неподвижный, застывший сигаретный туман. Дженсен отвлекся от этой картины и ухватил за горлышко пузатую темную бутылку «Джека». С тех пор как он проснулся, прошло не больше часа, на часах маячило почти пять пополудни, а в голове у него, как назло, было кристально ясно. Он отлично проспался после свадьбы Коллинза. И это было ужасно. Наполнив рюмку, он швырнул выпивку прямо в горло, чтобы не тошнило от этого препаршивого вкуса. А затем еще одна глубокая затяжка, выдохнутая со свистом из легких. Это не помогло отвлечься от выкристаллизованного вопроса в его голове, который скрежетнул по мозгам, как только он открыл глаза. «Жалею ли я?» «Нет. Ни капли», – ответил он сам себе. Конечно, он не планировал этого, но то, что случилось, не вызывало сожалений, скорее он бы казнился потом, под конец жизни, что так и не признался в своих чувствах, единожды влюбившись. Он был убежден в том, что о любви нужно всегда говорить человеку, который занял твое сердце. И хотя его сердце Джаред оккупировал полностью с их первой встречи, но о его чувствах Падалеки стало известно лишь спустя одиннадцать лет. Да и не очень романтично вышло: спьяну, зажав его в чужом доме, на старом диване – это было мало похоже на признание в любви. Но уж как получилось. Зато решился, а не спасовал как в прошлом, когда была возможность сказать заветное. И возможно, сейчас это выглядело еще более неприемлемо, но нет, Эклз не жалел ни о чем. Он потушил сигарету, свернув ее буквой «Z» в пепельнице, и пошел раздвинуть шторы. Лучи яркого осеннего солнца резанули по глазам, заставляя зажмуриться. Телефон на столе задребезжал коротко, но требовательно. На экране высветилось имя «Женевьев». **** Он резко дернулся в постели, просыпаясь, прерывая дорожку поцелуев на своей груди, в реальности оказалось, что это была его жена, а вот во сне… – Прости, Джа. – Все в порядке. – Я сварила тебе кофе, как ты любишь. И представь, он уже здесь, –Жени поставила поднос с завтраком на прикроватную тумбочку и улыбнулась сонному мужу. – Ты просто ангел. Джаред взялся за горячую кружку с кофе и вдумчиво втянул его аромат. Все как он любил, тягучий, черный, горький. Но глоток вяз в горле. – Ох, уже восемь! Мне пора! – Ты же сказал, что Джим дал выходной? – Ну что ты. Это старик пошутил. Мне надо бежать. Прости, – Падалеки вдруг понял, что ему просто необходимо уйти из дома, остаться наедине с собой. Поэтому, наскоро приняв душ, он отправился в участок, где было поразительно пусто для утра понедельника. «Может, Бивер и не шутил про выходной? Оно и к лучшему». Одному было проще сосредоточиться и подумать над новым делом, да и отсутствие Эклза сейчас было огромным плюсом. **** Больничная рубашка сбилась под поясницей, и ее складки вжимались в тело, словно затупившееся лезвие ножа, которое не могло прорезать кожу, сколько ни пили. Боль жгла, казалось бы, невыносимо, но он слишком к ней привык и только ждал, когда будет утренний обход санитаров. Он не видел, но часы показывали только четыре утра. «Дженсен?» Казалось, что он стоит где-то совсем рядом. Джаред хотел бы прокричать его имя, но была возможность только подумать. «Все бы отдал, чтобы коснуться тебя еще раз…» **** Вспоминать, пролистывать в голове бесконечное число картинок, словно диафильм перед глазами, – это единственное, что мог позволить себе человек, прикованный к постели. Вот и сейчас в голове будто бы включился прожектор, и перед глазами побежали кадры из собственной жизни. **** Джаред сидел, чуть ссутулившись за своим рабочим столом, в домашней одежде, засучив рукава рубашки, и вот уже полчаса смотрел на фото Мэган Чити. «Двадцать пять лет. Журналист. Замужем. Была беременна. Изменяла? Любовник не хотел ребенка? По заверению мужа, у них не было близости уже два месяца, значит ребенок был не его. Выяснить, кто отец ребенка! Смерть наступила около четырех часов утра от колотой раны в солнечное сплетение. От большой кровопотери умерла практически сразу. Что заставило ее открыть дверь? Возможно, она знала убийцу, поэтому и открыла. Соседи уверяют, что ничего не слышали, да и следов борьбы нет. Ничего не украдено. Какой мотив? Все мы говорим: «Я бы убил тебя!», – в отчаянии или когда кончается терпение, в попытке объяснить свою истину, но где та черта, когда желание убить переходит в действие? Что толкает человека на убийство молодой красивой женщины?» Ему в голову почему-то пришли слова старого лектора по криминальной психологии – профессора Гувера. «Преступники бывают двух типов: первый тип – экзогенный. Преступник, на действия которого влияют внешние факторы, вынуждая пойти его на то или иное преступное деяние. Экзогенные преступники совершают преступление не ради удовольствия, а для того чтобы избавиться от тяжелых условий, в которых они оказались. Второй тип – эндогенный. Преступник, в сознании которого присутствует желание совершить преступление: ударить или похитить человека. Когда мы испытываем неприятное ощущение – мы стремимся от него избавиться. К примеру: когда мы грустим – нам хочется, чтобы настроение кто-то поднял, когда мы испытываем голод – мы стремимся насытиться и так далее. Так или иначе, в каждом человеке заложено стремление избавления от отрицательного и получения положительного. Естественно, мы начинаем искать способы избавиться от чувств, которые для нас неприятны, и зачастую мы сами не замечаем, как наша мысль наталкивается на преступление как на способ избавления от неприятного состояния или чувства. Возникает желание украсть, похитить или изнасиловать. В нормальных условиях подобное, зачастую подсознательное желание совершить преступление остается без поддержки, в силу воспитания, моральных ценностей или определенных черт характера человека, в результате оно исчезает из мыслей, не имея возможности реализоваться. Если же мысль о преступлении возникает в сознании человека, в личности которого прочно укоренился ряд комплексов, то достаточно незначительного угнетающего фактора извне, чтобы подтолкнуть данного субъекта к совершению преступления. Обычно морально-этические аспекты отодвигаются на второй план при мысли о получении наслаждения или ярких переживаний от совершения преступления. Когда в сознании человека, предрасположенного, допустим, к насилию, это деяние будет ассоциироваться с положительными эмоциями или последствиями от насильственных действий, тогда возникнет стремление к совершению этих действий, которое с каждым разом может становиться более сильным и более мотивированным». Падалеки понимал, что эти слова не просто так пришли ему вдруг в голову. Преступник, любой преступник, считает, что он поступает правильно, совершая то или иное преступление. Неважно, ворует он деньги для того чтобы прокормить семью или убивает ради сексуального наслаждения – он пытается избавить себя от негативных ощущений, страха за своих близких, раздражения из-за того, что отвергнут красивой женщиной, отчаянья, что не можешь ей обладать. Если понять, от какого ощущения преступник пытался избавиться, можно понять его мотив. Он не смотрел на часы, будучи погруженным в свои размышления, ему нечасто приходилось вот так вот побыть наедине с собой, поэтому сейчас он пользовался этой возможностью на полную катушку. За закрытой дверью своего кабинета он отгородился от всего остального мира, и это было прекрасно. Оттого, что дверь так внезапно открылась, Джаред еле заметно вздрогнул. Внутри взвился торнадо эмоций, как только он увидел на пороге друга. – На что тебе мобильник? – Что? – Твоя Женевьев тебя обыскалась и начала названивать мне. – Дженсен, да я недавно ушел. Мобильный разрядился. – Недавно, по ее версии, было в семь утра. Сейчас восемь вечера. – Говорил же Джеффри, что сюда надо повесить часы, – улыбнулся Джаред. – Топай домой. – Ты на машине? – О чем ты… С такого похмелья, как у меня? – Может, пройдемся? – поинтересовался Падалеки с надеждой. – Мне нужно по делу встретиться. Извини. – О'кей. Это был первый раз, когда Эклз закрыл дверь, не сказав даже элементарного «пока», даже не взглянув на него. Падалеки устало пощипал переносицу, не хотелось верить, что их дружба могла закончится вот так, будто они были совершенно посторонние люди, которым можно не говорить элементарных слов приветствия по утрам или уходить, не прощаясь, по вечерам. Одна мысль об этом была невыносимой, потому как Эклз был действительно лучшим другом, наставником, он бы даже сказал, старшим братом, только сейчас это прозвучало бы странно. Они работали бок о бок много лет, за это время они научились читать мысли друг друга, которые не давали спать по ночам, прикрывали спины друг друга в самые опасные моменты, и это все не могло пойти прахом. Слепой, панический страх за их дружбу вцепился в душу мертвой хваткой, и Джаред понятия не имел, как ему себя вести дальше. **** – Стой, стой, мать твою. Я с тобой разговариваю! – Дженсен рванул напарника за локоть в тот момент, когда тот почти вбежал в отделение полиции. – Ну что?! Что?! – Это я тебя должен спросить «что»! Что сейчас было там?! Какого черта ты ломанулся в дом первым?! Ты что, гребаная группа захвата?! – Пусти, – вырвавшись из хватки, он полетелкак пуля по участку, огибая рабочие столы и всех, кто оказался у него на пути. – Тебе-то что?! Если бы я туда не вошел, того пацана уже бы не было в живых! – Падалеки орал так, что все сотрудник смотрели на них открыв рты, забыв о своих делах, таким взбешенным его видели впервые. – SWAT уже был на своих позициях! – Пацан уже спускался вниз, где его укурок-отчим собирался прострелить ему и его матери башку. – А то, что он чуть не прострелил твою, – это тебя не волнует?! – Дженсен с трудом удержался, чтобы не ткнуть напарнику в лоб, палец напряженно так и застыл напротив его головы. – С каких пор тебя это волнует?! – Джаред проговорил это уже тихо и зашагал в сторону своего кабинета. – Что?! «Вот ведь сучонок!» – только подумал, а ведь так хотелось выругаться вслух от ярости, которая не собиралась униматься, пока он, наконец не выяснит, с каких пор его напарник начал строить из себя пуленепробиваемого Бэтмена. – Джаред, что ты несешь?! Мы работаем вместе! Хочешь ты того или нет! Мы несем ответственность за… – Не хочу, ясно?! Джаред так резко развернулся в узком коридоре, что Дженсен чуть не налетел на него с разбегу. Он так и замер, когда в упор на него уставился злой колючий взгляд его лучшего друга, и все упреки, подогреваемые страхом за него, так и застряли где-то внутри. Эклз лишь опустил глаза, которые бог знает почему защипало, не в силах что-то объяснять и просить, он лишь понимающе мотнул головой и, развернувшись, двинулся из участка. **** – Падалеки! А ну зайди ко мне в кабинет! – Да, Джим, сейчас, – Джаред протрусил к начальнику, ловко огибая рабочие столы. – Ну и? – Что? – парень непонимающе вскинул брови и уставился на Бивера. – Что у вас там с Эклзом случилось? Какая кошка между вами сиганула? – потирая бороду, серьезно поинтересовался Джеймс. – Да так, ничего особенного. Поцапались на вызове. – Из-за чего? Падалеки понял, что разговор надолго, и с тяжелым вздохом опустился в кресло напротив начальника. – Эклз любит руководить, просто до блевоты! Ему надо, чтобы все подчинялись строго его приказам даже тогда, когда это нецелесообразно! Джаред не имел ни малейшего представления, что еще сказать, ведь не говорить же начальнику, что Эклз ему отсосал неделю назад, и теперь они десяти минут не могли находиться в одном замкнутом помещении, чтобы не поцапаться. – «Нецелесообразно…». Умник! Мне доложили, что вы вчера тут чуть ли не до мордобоя сцепились! – Джим раздосадованно хлопнул по столу увесистой папкой и резко встал на ноги. – А сегодня я у себя обнаружил заявление от Эклза! – Да вы шутите, – чуть заметно дрогнувшим голосом. – Дженсен никогда не уйдет из полиции из-за мелкой стычки с сослуживцем. – А он и не уходит! А переводится в прежний отдел. К Крипке! И надо полагать, мой лучший оперативник уходит не из-за какой-то «мелкой стычки» с тобой. – Я… я не знаю. – Не знает он. Зато я знаю! Иди и выясни все отношения с ним. Что хочешь делай, но Эклз должен остаться, ты понял?! – Понял, Джим. Падалеки вылетел от Бивера и чуть не сшиб с ног Моргана. – Полегче, Джа, что у тебя, пожар? – Ты не видел Дженсена, Джеф? – Заезжал около восьми, потом снова куда-то уехал. Куда не сказал. – Вот черт. Ладно, спасибо. Он вышел на улицу, прокручивая в голове возможные варианты, куда бы мог отправиться Эклз. На всякий случай он сделал попытку дозвониться до него и раздосадованно сунул телефон в карман. Он побрел в сторону Центрального парка, не особо надеясь наткнуться на патрульную машину Дженсена, скорее просто чтобы осмыслить слова, сказанные Бивером. «Нет, он не может вот так взять и уйти. Еще как может. После всего, что ты ему наговорил. Я не со зла. То есть с него, конечно. Но я не всерьез. А он всерьез». Это поистине были самые ужасные дни за все время, что они работали вместе. Если они находились в одном помещении, то вскоре без особого повода между ними завязывался спор. На вызове напарники общались только по необходимости. О том, чтобы как в добрые старые времена поговорить и решить проблему, и речи не было. Одиннадцать лет дружбы, рождественские посиделки, дни рождения, совместные отпуска – все летело к чертям, и Джаред понятия не имел, как вернуть все на свои места. Прошло минут сорок как он мотался по центру, время от времени набирая номер Эклза и выслушивая «абонент недоступен», и тут его взгляд остановился на номере патрульной машины на противоположной стороне улицы. За считанные секунды Джаред промчался по подземному переходу, почти не запыхавшись, ухватился за ручку машины, распахнул дверь и уселся рядом с Дженсеном. – Надо поговорить. Эклз посмотрел на своего всклокоченного напарника и отпил горячий кофе из бумажного стаканчика. – У тебя пять минут. По привычке Джаред собирался съязвить, но вовремя прикрыл рот, а затем, собравшись с силами, заговорил: – Послушай, я вчера вспылил. Это был жутко тяжелый день. И я наговорил лишнего. Я не хотел, правда. – Почему не хотел? Хотел, Джа. Ты просто был вчера в том состоянии, когда правду невозможно удержать за зубами. – Бивер мне сказал, что ты уходишь. – О… Хм. Не бери в голову, не думай, что это на твоей совести. Скажем, ты помог мне побыстрее принять решение. Эрик давно предлагал мне вернуться. – Он помолчал, а потом, обернувшись, спросил: – Так это все? А то в банке уже перерыв кончился. – Собираешься сбежать? И Дженсен закрыл уже приоткрытую дверь, упираясь острым взглядом в потемневшие от напряжения глаза Джареда. – Сбежать? – Да. Сбежать от того, что тебе мешает спокойно жить с той самой ночи. Можешь меня не обманывать. Скажи. – Джаред, я все прекрасно понял, что ты тогда вещал на свадьбе. Я не идиот и уловил, что для тебя все было огромной ошибкой. Но не думай, что ты именно та самая причина, по которой я ухожу. – Ну конечно, давай ври, глядя в глаза, – зло выпалил Падалеки. Тогда напарник приблизился к нему почти вплотную, вжимая в сиденье. – Так это, значит, я вру? Предлагаю посмотреть в зеркало, чтобы увидеть того, кто за последнюю неделю изоврался вконец. Одна уловка смешнее другой, лишь бы не дежурить со мной, да ты шарахаешься от меня как черт от ладана, даже когда я рядом воду из кулера набираю. На всех последних посиделках в баре ты сидишь рядом с Джеффри, уткнувшись носом в свой стакан, а затем надираешься так, что он везет тебя без чувств домой. Что? Продолжать? Джаред опустил глаза, не выдержав упреков в упор. – Так, может, хватит врать и скажешь, что тебе противно находиться со мной, потому что каждый раз, когда я рядом, ты невольно вспоминаешь все, что было, начинаешь гнобить себя за то, что допустил это, а уж когда добираешься до дома под крылышко своей жены, то и тут не легче! Совесть гложет, что изменил! Ну что, я не прав, Джа? Джа?! – проорав в лицо все, что не давало спать по ночам, Эклз отпустил его и выпрямился за рулем. – Тебе же лучше от того, что я переведусь. Можешь не благодарить. Ох, и как же хотелось заткнуть этот рот, кривящийся в двух сантиметрах от его лица. Заткнуть, чтобы не смел больше произносить вслух эту ахинею. Взять и заставить замолчать! Чтобы не был так прав! Он был до одури прав… После той ночи все изменилось. Вот только не противно было, а просто невыносимо. Невыносимо каждый раз, когда Эклз был рядом, вспоминать ту ночь. До дрожи желать мимолетного прикосновения этих губ, лишь на мгновение почувствовать все, что испытал тогда с ним. И понимать, что этого никогда не будет, потому как неправильно все это! Потому что не имел права так обманывать свою жену! Потому что не смел вновь давать ему надежду, не имея возможности дать ему что-то взамен… И как же хотелось залепить этот упрямый рот поцелуем, чтобы он все понял без слов оправданий, чтобы просто еще раз почувствовать мягкость уголков его губ. Но сил едва хватило на признание самому себе и уж точно не Эклзу, поэтому, дослушав все умозаключения, которые Дженсен успел сделать, Джаред лишь тяжело выдохнул, оглушенный грохотом закрывшейся двери. Он с отчаяньем наблюдал, как Дженсен взбегает по лестнице и скрывается в здании банка. Падалеки не успел собраться с мыслями после этого наконец-то случившегося разговора, как в следующие секунды раздался короткий звонкий выстрел. Он выскочил из машины и бросился вверх по лестнице, перескакивая ступени. В момент когда он оказался у входа, оружие уже было наготове, зажатое в твердой руке. Он лишь мельком взглянул в стеклянную дверь и увидел лежащего на полу друга и застывшего над ним человека в маске, с пистолетом в одной руке и с сумкой в другой. Потеряв всякий контроль от нахлынувшей паники, Джаред вошел в банк и в ту секунду, когда преступник поднял оцепеневший взгляд, выстрелил в него. Он разрядил всю обойму и продолжал машинально жать на курок еще пару секунд, пока кто-то не выкрикнул о скорой и полиции. Он бросился к своему напарнику, который корчился на полу, судорожно царапая свой мундир, будто стараясь добраться до пули, засевшей где-то внутри. – Джен! Джен… Потерпи. О господи! Падалеки увидел, как огромное, темно-алое пятно расползается по одежде, мгновенно пропитывая рубашку и куртку насквозь. Пальцы тут же стали липкими от горячей крови, которой было слишком много, и он даже не мог понять, куда ранен Дженсен. Тот попытался что-то сказать, но в этот момент силы начали покидать его, губы рвано хватали воздух, глаза умоляюще просили помочь, а пальцы ухватились за руку друга так сильно, как могли. Он все делал, чтобы удержаться в сознании, но реальность быстро проваливалась в темноту, и он позволил векам опуститься. – Джен, нет! Нет. Нет. Нет. Черт! На улице послышались ревущие сирены скорой, и Джаред подхватил уже бездыханное тело напарника на руки. Он бежал навстречу машине и практически впихнул Эклза в руки реаниматологам. – Пульса нет. Зрачки не реагируют. – Сколько без сознания? – Минуты две, не больше. – Судя по кровотечению, перебита артерия. Предположительно, пуля вошла под ключицу. Один из парамедиков резал окровавленную одежду, чтобы добраться до раны. – Сквозного отверстия нет. Пуля внутри. –Дефибриллятор готов. – Начинаем реанимацию. Джаред был словно на съемках «Скорой помощи», на его глазах парамедики двигались с точностью, доступной только роботам. Сам он был будто в тумане, даже короткие фразы врачей до него не сразу доходили, и он просто продолжал смотреть, как они пытаются оживить Эклза. – Руки. Разряд двести. – Адреналин внутривенно. Грудь рванулась вверх, сотрясаемая разрядом тока, и на белой коже ярко-алым вспыхнули следы от дефибриллятора. – Еще разряд. – Пульс? – Отсутствует. – Повышай до трехсот. – Разряд. Трое медиков без суеты продолжали окружать тело мужчины, которое дугой выгибалось на каталке под раскатами электричества. Джаред не умел молиться, да и в Бога он верил не особо, но сейчас взмолился небесам и всем святым. – Еще разряд. – Ничего. – Время? – Тринадцать сорок пять. – Нет! Нет! Продолжайте! Что вы делаете?! Не останавливайтесь! – Сэр, простите, но уже слишком поздно. Фельдшер, молодой человек лет двадцати семи, попытался успокоить Падалеки, рвавшегося к каталке, на которой бездыханно лежал его напарник. – НЕТ! Я сказал, продолжать! От этого звериного крика, казалось, порвутся голосовые связки, но он возымел действие. Парамедики вновь включили аппарат, повышая мощность разряда до четырехсот вольт. Персонал переглядывался, но понимающе кивал, мол, их совесть чиста, сделаем что можем, но тут уже ничего не поможет. – Еще два кубика адреналина. – Руки. Разряд… **** «О, опять ты. Я уж думал, не придешь. У меня тут уже жопа отваливается. Ты бы видел, какое там мясо образовалось. Сестрички тут заколебались уже. А уж как я, мать твою, заколебался… Чего молчишь-то? Приходишь и молчишь. Я бы тут душу продал за возможность поговорить с кем-нибудь. Сутки кажутся за год, вот уже и боюсь представить, сколько десятилетий я тут валяюсь. Миша, ну чего тебе стоит, а? Вон, ну, ну посмотри туда. Там вилка в розетке. Ну поверни ж ты башку! Урод глухой! Выдерни ее, слышишь!» Миша, конечно, не видел, как вены на шее Джареда от напряжения вздулись жуткими толстыми жгутами от дикого желания орать в голос, а кончики пальцев вздрогнули от безуспешной попытки рвануться, ударить, бить кулаками, но добиться своего. Он не видел, не слышал и не представлял, что кричит ему этот несчастный, все еще накрепко пристегнутый кожаными ремнями к поручням на кровати. **** – Джаред, ты бы поехал домой, пришел бы в себя, дорогой? Женевьев присела на корточки, стараясь заглянуть в глаза мужа. Он так и сидел в приемном отделении, кажется, так и не сменив позу, с тех пор как Эклза увезли в операционную. Он поднял на девушку тяжелый взгляд и посмотрел на нее, будто видел ее впервые в жизни. Он даже не помнил, когда вот так отчетливо слышал голос своей жены. Разговаривали ли они за последнюю неделю? Прикасался ли он к ней? Она будто перестала существовать, все для него перестало существовать. – Нет. Я дождусь, когда все будет известно. Хочу знать, что с ним все хорошо будет. – Все с ним будет хорошо. Хирург, который его оперирует, мой друг, мы с ним вместе много практиковали, он отличный специалист. Если все было именно так, как было, то это уже чудо. Значит сейчас Дженсен точно будет жить. Давай пойди отдохни. Я буду в соседнем здании, буду звонить узнавать о его состоянии, а ты поезжай, а? Женевьев взяла его за руку и успокаивающе поглаживала. Она не знала, как помочь Джареду, ей было страшно за него, ведь она никогда не видела его таким беспомощным, таким рассыпающимся на куски. Она лишь еще раз провела рукой по небритой щеке мужа, на которой засохла кровь Дженсена. – Я останусь здесь, – твердо, с резким металлом в голосе, желая только одного – чтобы его оставили в покое. – Хорошо. Туалетная комната вверх по коридору. Ты весь в крови, приведи себя в порядок. Оглядев себя с ног до головы, мужчина только сейчас заметил, что на всей его одежде черной коркой застыла кровь его лучшего друга, который несколько минут назад умер у него на руках. А он просто плакал и молился, орал, плакал и молился, и, должно быть, Бог его услышал. Он отправился домой, только когда хирург Робин Сингер вышел из операционной через три часа и сообщил, что жизнь Дженсена вне опасности. **** Провалявшись в постели до утра, мучаясь от головной боли и еще больше от неизвестности, Джаред подскочил в шесть и тут же набрал номер своей жены, которая дежурила в соседнем здании городской клинической больницы Нью-Йорка. – Как он? – на приветствие не было ни сил, ни желания. – Доброе утро, Джа. Все в порядке. Я заходила в его отделение час назад. Он в реанимации, в себя еще не приходил. Сингер сказал, что, возможно, он пробудет без сознания несколько дней, но это даже к лучшему, так его организму будет проще восстановиться. Он потерял очень много крови. Она помолчала, но все же решила узнать, мягко поинтересовавшись: – Как ты? – Я на работу. А потом приеду в больницу. – У меня смена кончается в восемь, дождись меня. Вместе позавтракаем? – Не могу. Мне нужно еще в департамент заехать, набросать отчет о вчерашнем. – Хорошо, ладно. Тогда до вечера. – До вечера. Соврал. Он уже знал, что останется в больнице на ночь. Он не собирался пропустить тот момент, когда Дженсен откроет глаза. До больницы удалось добраться только во второй половине дня, и первое, что он сделал, – прошел в послеоперационную палату. Еще не открыв дверь, он увидел его, и слезы задушили, словно крепкие руки перехватили горло. Кое-как собравшись, он на ватных ногах ступил в палату и замер, всматриваясь в родное лицо. – Дженсен. Единственное, что он смог произнести. Казалось, все силы покинули тело, вложив всю энергию в это имя, и Джаред тяжело опустился на одинокий стул. **** Шел четвертый день, но ничего не происходило. Дженсен все еще был без сознания, состояние стабильно тяжелое, а Джаред все так же продолжал не спать и не есть. За эти дни он честно пытался хоть что-то проглотить, но как только он чувствовал вкус еды, желудок выворачивало наизнанку. Единственное, что он мог, – это литрами заливаться черным крепким кофе, который еще и не давал отключиться на работе, ее ведь никто не отменял. Джеффри несколько раз пытался отправить Падалеки домой, но тот наотрез отказывался и с еще большей въедливостью начинал копаться в деталях расследуемого дела. Он понимал, что как только он вернется домой, его с невероятной силой одолеют мысли об Эклзе, а еще эти постоянные тревожные взгляды жены были просто настоящей пыткой. Поэтому он старался либо возвращаться домой за полночь, либо остаться дежурить в больнице. Но сегодня организм просто взбунтовался, и Джаред чуть не вырубился, когда полез за старыми делами. – Черт, Джаред! – Морган пулей подскочил к падающему со стремянки мужчине, сам не ожидая от себя такой реакции. – Все нормально. Голова что-то закружилась. – Когда ты спал в последний раз, Джа? – Джеффри с нескрываемым беспокойством смотрел на своего помощника. – Хм… Не помню. Не могу спать, даже отключиться не могу. – Ну, сейчас вроде была неплохая попытка. Так, иди к Харрис. Она что-нибудь придумает. И езжай домой. Уверен, наш аналитический отдел не развалится без тебя, за один день. – Я тут решил просмотреть дела... – Боже, Джа, иди уже! Я все просмотрю, – Морган с трудом выпроводил своего лучшего оперативника-криминалиста в местный медпункт и тяжело опустил руки; с парнем творилось что-то неладное. – Джаред, у тебя давление девяносто на шестьдесят. Ты ел сегодня? – Взволнованно спросила врач, Дэннил Харрис. – Нет, и, кажется, вчера тоже. Ничего в горло не лезет. – Не думаю, что Дженсен будет рад тебя видеть в таком паршивом состоянии, когда придет в себя, – Джаред остро взглянул на девушку, но возразить не посмел. То, что она была немного влюблена в Эклза, не было для него секретом, и сейчас ее нравоучительный тон жутко раздражал. – Клади руку. Сделаю тебе укол. Потом берешь такси и едешь домой. А там принимаешь вот это. Только смотри, не больше двух, – Харрис грохотнула баночкой таблеток об стол и воткнула серебряную иглу в вену Падалеки. **** Телефон разрывался на все лады вот уже в третий раз, и только сейчас Джаред его услышал. Еле-еле оторвав голову от подушки, он не посмотрел на дисплей и нажал «Принять». – Джаред! Он пришел в себя! Я тебе уже час названиваю! – взволнованно попискивала в трубку Женевьев. – Что?! Как он? – Да все в норме. К нему уже приезжал Коллинз, брал показания. Приезжай. – Еду! «Вот ведь идиот! Надо же было отрубиться именно сейчас! Это все долбаные таблетки от Харрис. Знал же, что от рыжих ничего хорошего ждать не приходится», – подумал и сам ошалел от своих мыслей. Дорога до больницы заняла не больше получаса, так как он гнал как ненормальный и все время думал, что же сказать, как извиниться и вообще нужны ли были Эклзу сейчас его извинения. А у самого порога палаты все мысли вмиг оставили одуревшую от счастья голову. Он бесшумно толкнул дверь и, несмотря на свои размеры, беззвучно прошел к постели. Эклз поднял усталый измученный взгляд, и глаза радостно улыбнулись, да и улыбка показалась из-за кислородной маски. – Какая же ты сволочь, Дженсен… – с трудом сдерживая вдруг накатившие слезы. – Не смей больше умирать у меня на руках! – И, не имея больше сил, Джаред ударился своей большой лохматой головой в грудь напарнику. Все равно, что он подумает, потому что горячие потоки слез было уже не сдержать, они лились так легко и свободно, впитываясь в больничную рубашку, которая пахла им – Дженсеном. Живым. Родным. Любимым. Падалеки ощутил, как по волосам прошлись тонкие пальцы и требовательно приподняли за подбородок. Эклз всматривался в красные опухшие глаза немного озадаченно, с тревогой, а потом потянул маску вниз и с трудом прошептал, пытаясь улыбнуться: – Ты как девчонка, Джа. Я живой. Видишь? Все будет хорошо. И вот тут все внутренние программы и установки Падалеки полетели окончательно. Он вжался в бледные потрескавшиеся губы жадно, ласково, чтобы задушить страх, ужас, чтобы поверить: все действительно будет хорошо. Горячо выдыхая в приоткрытый податливый рот, проводя языком по ровному гладкому ряду зубов, Джаред неохотно отстранился от озадаченного Эклза, который смотрел на него пораженными распахнувшимися вмиг глазами цвета малахита и не мог выдать ни звука. – Джен, я… – на грани беззвучия, одними губами, но Эклз услышал. Он еще некоторое время смотрел в это уставшее осунувшееся лицо, на котором отразились все страхи, вся злость, все отчаяние последних дней, а потом откинул голову на подушку. Он хотел что-то сказать, но дверь в палату открылась, еле скрипнув, и Джаред тут же поднялся с кровати, взметнувшись с нее вихрем, отирая лицо ладонью, прикрывая покалывающие от поцелуя губы. – О, мистер Падалеки! В палате как-то совершенно неожиданно появился Роберт Сингер, врач, оперировавший Эклза, а следом за ним и Женевьев. Джаред быстро провел пальцами по волосам, пытаясь хоть как-то вернуть себе способность воспринимать окружающий мир и людей в нем. – Доброе утро, доктор Сингер. Я не поблагодарил вас за то, что вы помогли Дженсену. – О, Джаред, это моя работа, которую я просто обожаю, – и тут же обратился к Эклзу: – Как ты себя чувствуешь, герой? – Так, будто с того света вернулся. – Ну, так оно и было, друг мой. Джаред просто вытащил тебя оттуда. Дженсен посмотрел на напарника и, уловив, что тот смущен до кончиков вихрастых волос, поднял вверх большой палец. – Ты молодец, я не планировал отправляться на тот свет пока. – Джаред, мне нужно осмотреть Дженсена. Вы сможете еще поговорить потом, а пока не мог бы ты нас оставить? – Конечно. Падалеки приподнял ладонь, растопырив пальцы в знак прощания, и Эклз чуть заметно кивнул в ответ. – Пойдем, Джа, – тихо проговорила Женевьев. – У меня как раз дежурство закончилось, подброшу тебя до работы. **** Поговорить им так и не удалось, так как Джареда срочно вызвали в участок. Предстояло разбирательство по поводу применения оружия, насколько это было оправданно, да и то, что в уже мертвого преступника была разряжена целая обойма, требовало тщательного рассмотрения. Это только в голливудских фильмах крутые полицейские раскурочивали кучу машин, стреляли из автомата в центре города, а потом как ни в чем не бывало возвращались домой. В реальности дела обстояли совсем иначе. – Джим, я не поеду в Вашингтон! – Падалеки расхаживал по кабинету начальника, нервно вырисовывая руками замысловатые фигуры в воздухе. – Поедешь. Потому что это не моя прихоть. Это приказ сверху, Джаред. Ни ты, ни я не имеем права отвертеться. Тем более если все было так, как ты изложил в отчете, тебе нечего бояться. – Да, но они устраивают психиатрическую экспертизу! Как будто я какой-нибудь шизанутый псих. – Джаред, ты убил человека, всадив в него пятнадцать пуль. А хватило одной, она попала в сердце. Ты не сделал предупредительного выстрела, ничего… – Бивер устало откинулся на спинку стула и тревожно мерил взглядом своего лучшего оперативника-криминалиста. Нельзя было не заметить, что тот просто на взводе и готов вот-вот рвануть, как боевая граната на учениях. – Он выстрелил в моего лучшего друга! Я убивал бы эту сволочь каждый день всю оставшуюся жизнь, если бы у меня была такая возможность, – Падалеки, не моргая, таращился на Бивера, и тот тяжело продолжил: – Джаред, считай это рабочей командировкой, из которой ты вернешься к выходным. Я тебя во всем поддержу, даже не сомневайся. Если нужно приехать, я приеду. А сейчас поезжай домой, собери необходимое, и вот твой билет в Вашингтон, – Джим проскользил глянцевой поверхностью билета по старому затертому столу. Он должен был ему сообщить, что по решению руководства его еще отстраняли от дела Мэган Чити, но с этим он подумал не спешить. На парня слишком много всего навалилось за один месяц. Ему было несказанно паршиво на душе, но он никак не мог оградить Падалеки от этого разбирательства в Вашингтоне. Старик был по-отечески привязан к этому долговязому парню с самого его появления в их отделе. Он был чертовски рад, когда его распределили к нему же в аналитический отдел, уж слишком этот неугомонный, жизнерадостный сорванец напоминал его погибшего в Ираке сына. И сейчас сердце ныло, когда тот вышел из кабинета, не глядя в глаза, просто хлопнув дверью, зажав в руке треклятый билет. Делать было нечего, и уже через несколько часов Джаред был в штаб-квартире ФБР, в отделе профессиональной дисциплины. Там у него забрали его отчет и, не глядя, положили в стол, сказав явиться завтра в девять утра этажом выше. Лежа на кровати, пропахшей сигаретами, в затхлом номере отеля, услужливо предоставленном бюро, он уже в двадцатый раз набирал номер мобильного Дженсена. Ровный, с металлической ноткой голос, совершенно непонятно кому принадлежавший, в двадцатый раз сообщил, что абонент временно недоступен. Звонить Женевьев не хотелось, но нужно было хотя бы сообщить, что он застрянет здесь еще дня на четыре, а заодно попросить сказать Эклзу… Что сказать? Он и сам не знал. Он замер, вспоминая их встречу сегодня, короткую, надрывную, дарящую непонятную надежду на нечто заранее не имеющее смысла, но от этого не менее желанное. Было немыслимо перестать хоть на секунду думать о своем напарнике и быть бесконечно счастливым только потому, что смог взглянуть ему в глаза сегодня. Он отправил СМС жене, а затем забылся чутким поверхностным сном до самого утра. **** Эклз открыл глаза и несколько минут всматривался в серый потолок, нависавший, как ему показалось, перед самым носом. Воздуха не хватало, но от кислородного аппарата он уже отказался, зависимость в нем жутко раздражала, и Дженсен заявил Сингеру, что прекрасно обойдется без него. «Кто бы мог подумать, что собственное ребро может пропороть легкое. Мало мне того, что не могу пошевелить правой рукой». Сейчас хотелось сделать хотя бы один глубокий вдох через маску. Он повернул голову в сторону окна и только сейчас обнаружил, что на краю, положив голову на кровать, скрючившись, спит Падалеки. Секундное удивление сменилось непреодолимым желанием разбудить и посмотреть в его лицо. – Эй, Джа, – чуть заметно прикоснувшись к расслабленному плечу. – М-м-м, ох, Дженс, я, кажется, заснул. – Давно ты тут? – Не знаю… Самолет прилетел в час ночи, и я не поехал домой… На посту никого не было, так что я проскочил сюда, – Падалеки улыбнулся виновато в темноту. Дженсен попытался рассмотреть его лицо, но глаза еще не привыкли к черноте пробравшейся в палату ночи. – Еще не рассвело, наверно, сейчас около трех. – Я не спал пару суток, и, видимо, меня вырубило. – Давай иди сюда, – Дженсен подвинулся на край постели, освобождая место для Джареда. – Утром перед обходом разбужу тебя, как будто ты только пришел. Падалеки неспособен был протестовать, он лишь скинул обувь и медленно растянулся на кровати. Все его тело благодарно возликовало, вибрируя каждой клеткой, расслабляясь. – Как все прошло? Дженсен уже пригляделся и различал черты лица и блеск глаз. – Более-менее. Не помню, сколько раз я рассказал про то утро… Теперь каждое мгновение просто вросло в мозги… Тяжелый глубокий вдох. – Как ты, Джен? – Ничего вроде. Оклемался чуток. Ребра только побаливают. Пуля прошла под ключицей, раздробила ребро и порвала аорту. Осколок ребра воткнулся в легкое. Через недельку планирую выписываться, – заключил он. – Ты серьезно? С ума сошел? Даже не думай. – Можешь даже не пытаться меня остановить. Недели в этой богадельне мне хватило. – Дженсен, я не уверен… Две недели прошло, а ты рвешься из больницы, – громким возмущенным шепотом. – Я уверен. Слушай, Джа. Это нелегко… Я тут просто с ума схожу. Все, конечно, меня навещают, Коллинз постоянно тут суетится, но… Я хочу, чтобы всё это прекратилось. Вся эта беготня вокруг, меня просто в дрожь бросает. И… – Эклз перевел дыхание и шумно сглотнул. – Когда ночью все стихает, я будто снова лежу там, на полу, задыхаясь, неспособный пошевелиться… Джаред смотрел на темный контур родного лица, устремленного вверх, в пустоту прохладной ночи, и на душе заскребли огромные когти вины, терзая ее, распарывая, оставляя огромные сочащиеся раны, которые навряд ли когда-то могли зажить. – Мне так жаль, Дженс, – Падалеки уперся подбородком в теплое плечо напарника и продолжил тихо: – Мне жаль, что я не защитил тебя, что допустил это. – Брось, ты ни при чем тут. Случилось то, что случилось. И ты никак этому не мог помешать. Джаред уже приподнялся, заглядывая в лицо друга, чтобы уверить его в том, что он мог его защитить, что можно было всего этого избежать, если бы только они не поругались тогда… Так глупо, так нелепо, по его вине… Но теплые пальцы прижались к его губам, останавливая порыв. – Я знаю, что ты скажешь. Не надо. И Джаред опустился на подушку, не найдя в себе сил возразить. Они оба какое-то время молчали, а потом Эклз спросил: – Так что они сказали в итоге? – «Необходимая самооборона». – Пустая обойма. – Да. И я бы разрядил ее снова в любого, кто посмел бы причинить тебе вред. – Тебе не придется больше. Я не допущу, – тихим и уставшим голосом. – К тому же старуха ошиблась. – Какая старуха? – Предсказательница. Жрица вуду, или как их там. – Ты никогда не рассказывал. – Повода не было. Да и брехня все это. Мне было десять, когда мы с родителями отправились в Луизиану к маминой подруге по колледжу. Пробыли там неделю, но это надолго испортило мне жизнь, да и вообще нашей семьи. В один из выходных мы отправились на местную ярмарку, где одна чернокожая бабка ухватила меня за руку, а потом загробным голосом поведала моей матери, что я умру от пули в груди. Что тут было с моей матерью… Пришлось вернуться домой, чтобы хоть как-то привести ее в чувство. – Она что, поверила? – Она верила во все что только можно. Напечатай в газете, что инопланетяне прилетели и ограбили мини-маркет, и она поверит. – А ты? – Что я? Я не верю во всякий бред про духов, божков, иглы в куклах. – И после такого предсказания ты в итоге в полицейских. – Да. Всегда мечтал прокатиться с мигалкой, – хохотнул чуть слышно Дженсен. – Твою маму, наверно, удар хватил. В полиции куда выше вероятность того, что твой сын словит пулю. – Ее и хватил. Только годом раньше. Я поступил в академию после ее смерти. Когда с отцом стало просто невыносимо жить… А в академии бесплатное жилье, куча субсидий, так что потом я смог купить свой собственный дом, тот самый, в котором ты периодически надираешься как скотина и храпишь всю ночь. Джаред не смог сдержать улыбку, но подкалывать в ответ не стал, а лишь продолжил: – Ты никогда не говорил о своей семье. Ну, только о Маккензи. – Что там говорить. Мама умерла. С отцом и братом не общаюсь. Только сестренка, да и та в Лос-Анджелесе живет со своим агентом. Дженсен пытался говорить так, будто ничего особенного в этом нет, полно людей, которые не общаются со своей семьей, и он далеко не исключение, но Джаред уловил вибрирующие горечью нотки в голосе и не удержался. – Тебе ведь не наплевать, правда? А что если помириться с отцом? – Я пробовал. После того как окончил академию и раскрыл свое первое дело. Но нет… – Почему? – Я опозорил его на весь город. Еще в старшей школе. Но тогда была жива мама, и она как могла сглаживала наши отношения, но когда ее не стало, жить с ним стало просто невыносимо. В каждом его обращении ко мне слышалось презрение, брезгливость что ли… Не знаю. Но я понял, что не хочу терпеть этого, и приехал сюда, в Нью-Йорк. И да, здесь я осознал, что сделал правильный выбор. Я осуществил свою мечту, поступил в академию, сейчас мне тридцать шесть, и я ни о чем не жалею. Меня устраивает моя нищенская зарплата, старый дом, в котором я живу, дешевый виски, с которым я коротаю одинокие вечера, и все потому, что я занимаюсь любимым делом, Джа. К тому же моя работа свела меня с отличными ребятами, Джимом, Мишей, с тобой… Разве этого мало? – А отец знает, что ты сейчас в больнице? – Не думаю. Я просил адвоката беспокоить семью только в случае моей смерти. Как видишь, все обошлось. – Да, – задумчиво протянул Падалеки и затих на несколько долгих минут, пригревшись под боком друга. Но потом все же спросил, хотя много сомневался, стоит ли: – Они не общаются с тобой, потому что знают, что ты, э, хм? – Трахаюсь с мужчинами? Называй вещи своими именами. Это всего лишь одна из причин… Я не оправдал надежд отца… – Ты не единственный… Джаред хмыкнул и развернулся немного, устраиваясь поудобнее. Он смотрел на Эклза, теперь уже отчетливо различая черты его лица, уставшего, изнуренного не столько болью, сколько переживаниями, но все такого же чертовски красивого. Падалеки обратил внимание на то, что задержал дыхание, утонув в этом бесконечном мгновении созерцания знакомого до каждой линии лица, и снова заговорил басящим шепотом. Все в эту ночь встало на свои места. Потерявшись во времени, немногословно доверяя свои секреты, они вернули свою дружбу на прежний пьедестал, подшучивая и подтрунивая друг над другом, молча, сочувствуя и понимая. – Эй… Просыпайся. – А? Джаред сонно захлопал глазами, всматриваясь в рыжие веснушки на бледной коже. – Кажется, сюда санитар идет. Он всегда в семь приходит вкатить мне пару уколов. Спрячься в туалете, чтобы не засек. – Понял. Сейчас. Взлохмаченный, помятый сном, с ботинками в руках Джаред на цыпочках скользнул в туалет. – Доброе утро, мистер Эклз. – Привет, Джек. По тебе можно часы сверять. Дженсен немного обеспокоено покосился в сторону уборной, помня о том, что в маленьких помещениях Джаред перемещается с грациозностью бегемота. – Это моя работа. Сейчас сделаем пару укольчиков, и до двенадцати еще можете вздремнуть, – улыбнулся молодой темнокожий санитар белоснежным рядом зубов, выпрыскивая в воздух фонтанчик дроксикама. После укола стало заметно легче, хотя плечо и грудь продолжали прилично саднить, но болело уже не так сильно, как ночью. Ночью было совсем хреново, и только мерное сопение Джареда в плечо не давало боли переступить грань нестерпимой. Он глаз не свел с этой наглой челки, закрывшей лицо почти наполовину, вслушивался в каждый вдох, стараясь поймать тот же ритм и забыться в этом дыхании. К утру, когда свет растекся розово-желтым по всей палате, Дженсен едва сдержался, чтобы не поцеловать заалевшую щеку, но все же провел по ней подушечкой большого пальца, почти неощутимо, и это прикосновение помогло дотерпеть до новой порции обезболивающего. **** Боль рассекала по мышцам, как легкий катер по штормовым волнам, когда управление потеряно и не знаешь, когда и куда в очередной раз бросит. Так и сейчас резкий спазм свел желудок и не отпускал вот уже несколько секунд, а до этого судорогой било ноги, да так, что Джаред думал, кости потрескаются. Про спину ему и думать не хотелось, было страшно представить, как она выглядит, если все так нестерпимо болело, будто сотни когтей драли мясо в клочья. Но самая страшная боль для Джареда была не физическая, ее он мог перетерпеть, а вот оставаться запертым в собственном заживо гниющем теле было поистине жутко… «Хм, ты как раз вовремя, у меня тут порция отборного мата для тебя. Все утро копил… Блядь. Когда же все это кончится? Ты не в курсе, у нас далеко в парламенте продвинулся вопрос об эвтаназии? Как там на службе? Есть интересное что-то? Я смотрю, у тебя видок загруженный. Можешь рассказать. Вдруг чем помогу. Или это тебя просто Бивер с утра вздул? Ну что ты молчишь?! Скажи хоть слово! Я тут только и слышу, что звук клизмы!» – Привет. «Да неужели? Вот всегда надо наорать, чтобы дело с мертвой точки сдвинулось. И тебе привет», – Джаред даже постарался представить, как бы он сейчас иронично фыркнул и закатил глаза. Он старался представлять себя таким, каким был раньше, свою мимику, то, как двигался, когда был раздражен или когда был расслаблен и счастлив. Это помогало не сойти с ума от отчаяния. – Как ты тут? «Шикарно. Видишь, наслаждаюсь катетером в члене. Врач после обхода забыл прикрыть простыней, вот и лежу тут… Неудобно просить, может, и сам догадаешься прикрыть мои причиндалы». – Я смотрю, про тебя забыли. Давай прикрою. Давно так валяешься? «Отлично. Так намного лучше. Не думал, что скажу, но спасибо». Миша заботливо подоткнул одеяло под бока, посмотрел на капельницу, мельком на аппарат искусственной вентиляции воздуха и, удостоверившись, что все пищит и шипит, как и обычно, наконец-то присел около постели. – Э-э. А мне сегодня звонила твоя мама. «Да ладно, а чего это у нас, конец света, что ли, настал? И чего она хотела? Сказать, что я ей больше не сын, думала, я забыл?» – Хотела узнать, как ты, есть ли изменения. «Никаких. Я все тот же засранец, что и раньше. Так и передай, ну, можешь сказать, что у меня мясо на спине гниет. А так я себя отлично чувствую». – Она порывалась приехать, но я сказал, что не нужно. Что я позабочусь, если тебе что-то понадобится. «Чего это она решила отца ослушаться? Ну надо же, какой подвиг. Угу. А ты еще та мать Тереза». – Я тут книгу принес. «Спасибо, не до литературных вечеров…» – Это «Удивительный Волшебник из страны Оз». Дженсен говорил, это твоя любимая в детстве была. Миша и представить себе не мог, как Джаред напрягся всем телом, чтобы хоть немного приоткрыть глаза, но веки лишь немного дрогнули, а силы совсем покинули ослабшее тело, и легкие насильно выпустили разочарованный выдох. «Да ты меня удивляешь сегодня. Значит, Дженсен говорил о моей любимой книге… Он все обо мне помнил и знал, кажется, каждую мелочь. Матери до него далеко. Правильно сделал, что не велел ей приезжать, пускай со своим мужем сидит, а я и без нее подохну». Он еще хотел что-то сказать, но услышал легкое шуршание страниц и как немного охрипший голос мерно произнес первые строчки из книги. Джаред затих, всем своим существом притаился, сосредоточившись на тихом чтении. За этим неуверенным бормотанием (все же Миша сомневался, что его кто-то слушает, и читал совершенно без выражения), казалось, даже непрекращающаяся боль затаилась и припрятала свои острые когти, поражаясь необычности ситуации. Старый добрый коп, сгорбившись на неудобном маленьком пластмассовом стуле, сидел и читал детскую книгу человеку, которого когда-то пригласил на свою свадьбу, но при этом до сих пор не имел понятия, кто перед ним лежит. Знал он лишь одно – что этот бедолага был отличным полицейским, смелым и решительным, да еще и с логикой, не уступающей Шерлоку, что он был трудоголиком, что когда-то был счастлив, был доволен жизнью, а потом все покатилось под откос, как неконтролируемый товарный состав на горе. И Миша знал, что может что-то сделать, но вот что, он и сам никак не мог понять, пока сегодняшним утром не наткнулся взглядом на книгу в шкафу. Он несколько секунд поколебался, но все же сунул ее в рабочую сумку и, бросив жене привычное «до вечера», отправился на службу, где его ждали рутинные отчеты и совершенно ничего интересного. Поэтому он с нетерпение ждал окончания рабочего дня, когда сможет на пару часов заглянуть к своему товарищу по службе, который вот уже второй месяц лежал в коме. **** – Привет. «И тебе. Слушай, я тут вчера не поблагодарил. За чтение. Мне было приятно. Хм, в общем, спасибо». – Вот забежал опять с работы. Ничего, что я прихватил бутерброды и кофе? Жутко жрать охота, а домой ехать рано, не хочу в пробке встать. Лучше с тобой посижу. Да и, по правде сказать, Виктория стала совсем другой… мягко говоря. Возвращаться неохота. Мужчина без аппетита откусил кусочек хлеба, размокшего от майонеза, прижимая пальцами ломтики колбасы и лист салата. Машинально пережевал и отхлебнул почти холодный кофе, не обращая внимания на его вкус за какими-то своими думами, но потом промямлил вслух: – Да, ну и еда у вас тут. Надо сказать, тебе повезло, что ты питаешься через капельницу, такое бы, наверно, тебе в глотку не полезло. «Мне бы сейчас ничего в глотку не полезло». – Я сейчас доем и снова тебе почитаю. И спустя несколько минут по палате снова расползлись монотонные звуки чтения: – Тебе придется идти туда пешком. Это долгое путешествие, иногда приятное, иногда не очень. Но я призову на помощь все свое волшебство, чтобы уберечь тебя от беды. – А вы не пойдете со мной? – со слабой надеждой в голосе осведомилась Дороти, видя в старушке своего единственного друга. – Нет, этого я сделать не могу, но я поцелую тебя на прощание. Никто не смеет обидеть того, кого поцеловала Волшебница Севера. Она подошла к Дороти и нежно поцеловала ее в лоб. Как выяснилось потом, на месте поцелуя остался легкий алый след. **** «Как думаешь, все предрешено? Все предрешено, и Всевышний знает даже, какая песчинка прилипнет к твоей подошве на прогулке, которую ты еще не спланировал? Не хочу в это верить. Дженсен в это не верил... Он говорил: "Это наша жизнь, и мы можем прожить ее так, как захотим, вот только бы смелости хватило". Хочу думать, что я сам в ответе за все! Что сам всю жизнь выбирал, на какие грабли наступить, а какие обойти, а не совершал продуманные ходы на чей-то шахматной доске. Я скучал по твоему голосу, ты единственный, кто со мной здесь говорит». **** «А еще знаешь, я так скучаю по своей «Беретте»… Так хочется ощутить ее прохладу и тяжесть в ладони, какой гладкий чувствительный курок, черт, этого ощущения мощи в своей руке никогда не забыть, даже если мозги окончательно откажут. Я чертовски любил свою работу. Быть полицейским! Что может быть лучшей мечтой для техасских мальчишек, а? Ты со мной согласен? Да еще бы нет. Кажется, прошло несколько дней с твоего последнего посещения. Что-то случилось? Или ты просто решил забить на меня? А может, твоя совесть не выносит этого зрелища, а? У меня новость – до сих пор не могу пошевелиться. А руки все еще пристегнуты ремнями, я прямо не могу избавиться от этого отвратительного чувства скованности, так бы и рванул их к чертям собачьим. И чего они боятся? Неужели что убегу? Вот ты как думаешь? Ну, не буду врать, скованность не всегда мне досаждала. В сексе мне это, допустим, очень нравилось. Когда мы иногда баловались в постели, было очень даже приятно ощутить на запястьях прохладу металла. Ха, хм, забавно было бы сейчас посмотреть на твое лицо, услышь ты мои мысли или озвучь я их в голос. Забавно это все, если бы не было так печально. Думай себе что хочешь, говори что думаешь, и ничего тебе за это не будет, потому что уже просто нечему быть. Не, ты знаешь, если бы я мог с тобой сейчас говорить, секс был бы последней темой. Мы ж с тобой никогда близко не общались, то есть мы вроде друзья, но... Ты же всегда был другом Дженса…» «Хм… И чего ты тогда приперся, до сих пор в ум не возьму. В четыре часа утра все нормальные люди спят, а ты шарахаешься неизвестно где, придурок», – последнее было подумано, и мужчине показалось, что у него на долю секунды получилось улыбнуться. **** Уже давно работая в полиции и повидав достаточно расправ, он все равно каждый раз ощущал страх при виде очередного убитого, распластанного у себя во дворе или найденного в тайной могиле в лесу, было неважно, кого и где, потому что этот липкий страх вызывал одно – гнев. По вечерам же, устроившись в мягком кресле в своем задремавшем доме, он отпивал из стакана несколько горьких обжигающих все нутро глотков виски и твердил себе под нос: «Всех спасти нельзя. Нельзя, нельзя». Потом он чувствовал, что до невероятности напоминает себе своего деда, единственного человека, с кем у него остались хорошие отношения, и переставал бормотать с тишиной. Той ночью ему не спалось, и когда в пять утра в его дверь раздался звонок, следователь решительно отложил в сторону книгу и пошел узнать, в чем дело. – Утро недоброе, Джа, – с хмурым видом произнес его высокий плечистый напарник, укутанный почему-то в старый синий плащ. – Что случилось, Миша? Проходи. Подожди, пока я быстро соберусь, – засуетившись, заговорил Падалеки. – Ты же знаешь Дерека Чарлтона? – Возможно, а что, должен? – поинтересовался он, застегивая рубашку и заправляя ее в брюки. – Он работал в центральной больнице с твоей женой. Его сегодня обнаружила дочь на кухне. Горло перерезано как у свиньи. Это мне Чау передал. Они уже там с группой. Решил заехать за тобой по дороге туда. Джеффри уже там работает. – Поехали, я готов. **** И снова страх и злоба смешались в какой-то тошнотворный коктейль чувства вины перед всем человечеством и больше всего перед ним, лежащим у его ног, уткнувшимся лицом в лужу собственной черной подсохшей крови, растекшейся по желобкам между плиткой, образуя загадочную сетку на полу. – Джеффри, что с замком? – обратился Падалеки к только что подошедшему эксперту. – Замок не взломан. Судя по всему, он сам открыл дверь. Отпечатков никаких нет. – Переверните и делайте подробные снимки. – Время уже почти шесть, Джа? Давай пройдемся по улице, опросим соседей? Следователь лишь согласно кивнул, убирая со лба непослушную челку, и направился следом за напарником. **** – Дженсен, я внимательнейшим образом осмотрел место убийства, мы обшарили весь дом. НИ-ЧЕ-ГО… На газоне нашли отпечатки от колес, возможно, какой-то фургон разворачивался. Соседи ничего не слышали и не видели, – посетовал Миша и приложился к своему стаканчику с кофе. Это было что-то вроде внеофисного собрания у Дженсена в палате. – А что дочка? Что рассказывает? – Эклз поправил подушку за спиной и приготовился слушать, хмуря брови. – Да ничего она не говорит. Ее всю било нервной дрожью на полу рядом с телом, когда мы приехали. Пришлось вызвать скорую. Потом в больнице она рассказала, что вернулась из церковного хора, дверь была открыта, она вошла и обнаружила отца. – Ну где же Падалеки?! – Дженсен с нетерпением посмотрел на часы, перевел взгляд на дверь. – Черт, прости, забыл сказать, что Бивер его угнал в морг. – Но сейчас уже пять, скоро посещение закончится… Уверен, у него уже в голове что-то созрело по этому преступлению. – Он все утро как заведенный был. По-моему, даже обедать не садился. – В этом весь Джаред, если уж работает, то уходит в дело с головой. **** Как только полицейский в штатском поднялся на второй этаж муниципального судебно-медицинского морга, в нос ему ударила невероятная смесь запахов. Формалин витал в воздухе повсюду, и казалось, даже унылые серо-зеленые пористые стены были им пропитаны, стоило только ткнуть в них пальцем, и в тот же момент из них засочится бесцветная жидкость. Джаред воздержался от желания проверить это на самом деле и твердым быстрым шагом направился в зал для осмотра тела. Когда он туда вошел, то сразу заметил молодого чернокожего парня, который укрывал белоснежной простыней тело и уже собирался задвинуть стол в ячейку. – Добрый день, я следователь из окружного отделения, – перед носом паренька мелькнул жетон и скрылся в нагрудном кармане. – Добрый день. Вы, наверно, сюда по поводу этого парня? – Да, все верно. – Я собрался его убрать. Доктор Дэй только что закончила осмотр. Я сейчас ее позову, она вам все расскажет. Пока можете осмотреть тело сами. – Хорошо. Спасибо. Как только санитар вышел из помещения, Падалеки взял чистые перчатки из коробки на столе и не спеша натянул, всматриваясь в лицо немолодого мужчины шестидесяти лет с седыми редкими волосами, мясистым носом и слегка обвислыми щеками. На шее красно-черной полоской зиял глубокий месяц смертельной раны. Глубокой и четкой. Приспустив простыню, Джаред начал осматривать тело на наличие других видимых повреждений, но на первый взгляд ничего не было. – Падалеки. Не может этого быть… Тонкий удивленный голос раскатился по практически пустому помещению, и Джаред обернулся. – Фелиция! Джаред стоял, пораженный нечаянной встречей с девушкой, которую видел последний раз много лет назад, которая обнимала его и плакала, а потом улыбалась и признавалась ему в любви на их выпускном балу. Она и сейчас улыбалась ему так же лучезарно и искренне, как и тогда, и не раздумывая подошла и обвила его руками за пояс. – Ох, Джа, как же я рада. Я тебя еще со спины узнала. – Фелиция Дэй. Ты. Вот так встреча. Не думал, что мы после выпускного увидимся. – Да! Я тоже! Она с нежностью заглядывала снизу вверх в зелено-карие глаза старого школьного друга, который так же не мог сдержать улыбки при виде этой милой рыжей девушки. – Как ты здесь оказалась? – Тот же вопрос к тебе. – Я по поводу вот этого бедолаги. – О, так значит, твоя мечта сбылась. Ты работаешь в полиции Нью-Йорка, Джа. – Да… Вот только когда вижу такое… Радости по этому поводу особой не испытываю. – Ты уже осмотрел? – Да, но ты, наверно, больше успела сделать? – Конечно. Его привезли совсем рано. Пойдем ко мне в кабинет, я все тебе расскажу. – Отлично. Фелиция. Я так рад тебя встретить. Он приобнял ее за хрупкие плечи и погладил по волосам. – А уж я как. Девушка смущенно улыбнулась и еще раз прижалась к большой сильной груди парня. – Пойдем же. Нам столько нужно успеть рассказать друг другу. **** Старые друзья сидели бок о бок за небольшим столом перед компьютером, не торопясь отпивая горячий кофе из бумажных стаканчиков. – Сначала по делу, Джа. Смерть была быстрой. Нож перерезал жизненно важные артерии. По разрезу могу сказать, что лезвие ножа широкое, возможно, охотничий нож или армейский. А убийца, должно быть, правша, нажим идет вот с этой стороны. – Может быть, волоски, ворсинки, отпечатки? – Есть кое-что. Но я думаю, это не поможет. У него ноготь сломался, не знаю, может, при попытке защититься, и на остатке пластины сохранились волокна нити, – девушка достала из ящика пластиковый пакет, в котором едва различимо выделялись на свету тоненькие паутинки улики. – Никаких отпечатков. Больше ничего. Сейчас еще проведу анализ крови, вдруг что интересное обнаружится. Если подождешь, то я тебе скажу результат. – Конечно. Я не тороплюсь. – Ну, приготовься к допросу, Падалеки! Я хочу знать о тебе все! Сколько лет прошло с окончания школы? – Сейчас мне тридцать два, значит прошло уже пятнадцать лет. – О господи милостивый! Никогда бы не подумала, что так много пройдет лет… – Фелиция собиралась что-то добавить, но передумала. – Жени стала врачом, как и планировала? – сменила тему девушка, ловко перебирая пробирки, в каждую из них погружая разные стеклянные пипетки. – Да. Она упертая. Работает в центральной больнице Нью-Йорка педиатром, так что меня есть кому прокормить, – Джаред улыбнулся белозубо, так что ямочки заиграли на щеках, и Дэй не могла не улыбнуться в ответ. – Я слышала, что ты поступил в Гарвард. Так что никак не мечтала встретить тебя в морге! – Я только экзамены сдал, и мы с Жени сбежали в Нью-Йорк. – Ого, твои родители, наверно, были в ярости? – Даже не представляешь в какой! А то, что я поступил в академию, начисто угробило наши отношения. Не помню, когда мы последний раз разговаривали. Я пробовал наладить контакт с отцом, но каждый раз все заканчивалось грандиозным скандалом, – Джаред тяжело вздохнул своим невысказанным мыслям и на несколько коротких минут задумался. – Зато у тебя есть любимая работа. Красавица жена. Кто-то там наверху очень тебя любит, – Фелиция ткнула пальцем в потолок и забавно хохотнула, Падалеки сразу вспомнил ее совсем еще девчонкой, которую он знал с начальной школы. Доктор Дэй поставила перед своим старым другом второй стаканчик с кофе, отвлекаясь от анализа крови, поймала на себе благодарный, теплый взгляд следователя и вернулась за рабочий стол. – Ты нисколько не изменилась. Все такая же… Милая… – Я рада, что у тебя все получилось. Что ты все-таки не стал занудным гарвардским зубрилой, – и Фелиция рассмеялась добродушно в ответ на тихую ухмылку бывшего возлюбленного. – А ты, кстати, изменился. Стал настоящим мужчиной, сильным и крепким. Женевьев повезло. Я помню тебя еще совсем худым и длинным, как жердь. Девушка оторвалась от работы с пробирками и повернулась к Падалеки, который не сводил с нее взгляда. – А у вас есть дети? – Нет. Ты знаешь, учеба Жени, моя работа… Мы так и не решились пока. – Я бы родила тебе десятерых, – полушутя проговорила Фелиция и опустила глаза. – Вот, сейчас покажу, – она стала шарить в сумочке в поисках фотографии своей семьи. – Мы переехали в Нью-Йорк два месяца назад. До этого жили в Торонто. Там родители моей Алайны. Мы познакомились случайно, она приезжала по обмену, когда я училась на третьем курсе в Остине. – Ты окончила университет в Остине? – Да. – Кто такая Алайна? Фелиция наконец-то нашла несколько снимков в сумочке и придвинулась поближе к Падалеки, приготовившись рассказывать. – Алайна, она мой партнер. Мы поженились в Торонто четыре года назад. – Ты шутишь?! – Джаред, распахнув глаза, смотрел на подругу. – Я помню, как ты на выпускном признавалась мне в любви и рыдала по поводу того, что я с Женевьев. – Ну, что делать. Наверно, тогда я решила, что ты останешься единственным мужчиной в моей жизни. Девушка с лаской посмотрела на старого друга и продолжила: – Вот, посмотри. Это моя младшая дочка, Эллин. Ей всего год. А вот это наши близняшки. София и Мари, мы назвали их в честь бабушек Алайны. Им сейчас три года. Джаред рассматривал фотографии с двумя крошечными розовыми комочками и не верил своим глазам. – Я, знаешь, поражен, ты не обижайся, ради бога. – Да все в порядке, Джа. Я уже привыкла. – Просто так быстро пролетело время. Мы уже не дети. Я женат, ты замужем... за девушкой. Да, я определенно в шоке, – он засмеялся добрым звонким смехом, которым они заливались когда-то на переменах. – Разве любовь, Джаред, можно загнать в рамки? Любить только мужчин или только женщин, обязательно любить только молодых и красивых? Когда-то косо смотрели на неравные браки, теперь с опаской смотрят на меня и мою семью. Но, я уверена, это со временем изменится. Для меня главное, что у нас все хорошо, я люблю, и меня любят. Поначалу, знаешь, мы не планировали свадьбу, но когда речь зашла об общих детях, возможности заботиться о них на равных правах, пришлось поехать в Канаду и там расписаться. Все это время мы жили там. К счастью, там не составило труда найти работу, но сейчас пришлось переехать сюда. И вот тут начались проблемы. Я не могу представлять своих детей в больнице, у Эллин были проблемы с легкими, так меня не пустили к ней, сказали, что только мать имеет право зайти. Помнится, я орала как ненормальная... было до жути обидно и страшно за нее. Ей было три месяца. Алайна была с Софией и Мари. Я совала врачам в нос свидетельство о браке, надеясь попасть к своему ребенку, который был один после операции. Слава богу, сейчас все это позади. – Представить не могу, как это должно быть тяжело, – сочувственно проговорил Джаред, отдавая фото. – В общем, это долгая история. Как-нибудь я тебе расскажу. Ведь ты не пропадешь теперь, Джа? – Нет. Не пропаду, Фелиция. Не пропаду. Вы такие красивые обе, – вдруг заключил он и поднял глаза на девушку. – Спасибо, Джа, – чуть помолчав, она добавила: – Скажи, ты счастлив с ней, со своей Кортез? Джаред не нашел что ответить вот так вот сразу на этот вопрос, такой простой, казалось бы, не требующий раздумий. Но потом он заговорил быстро, уверенно: – Мы познакомились с Жени, когда нам было по шестнадцать. Мне казалось, что мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Я встретил ее в магазине, помню, она рассыпала сливы, и я стал ей помогать их собрать. Не мог перестать смотреть в ее глаза. Ты же знаешь, какая она красотка. По-моему, с того самого времени мы не расставались. Это жутко раздражало моих родителей. Они сразу были против нее, как только узнали, что она сирота, из приюта. Не того статуса… Они видели меня с кем-то из дочерей папиных друзей, а я же не представлял себе жизни без моей маленькой Жени. И мы решили, что, как только сдадим экзамены, сбежим в Нью-Йорк, поженимся. Мы расписались спустя год, как только устроились тут. Жили в крошечной комнате, окна которой выходили на кирпичную стену и бачки с мусором. Она работала по ночам, днем училась. Я пропадал в академии, потом на дежурствах, мы вместе справились со всеми трудностями, и сейчас, спустя годы, мы все еще рядом. Да, да. Я определенно счастлив с ней, – Джаред вдруг замолчал, поняв, что только что толкнул речь, как Стив Джобс, в поддержку своей семейной жизни и смущенно потупил взгляд. – Это замечательно, Джа, не каждый может сказать нечто подобное о своей жене. Значит так оно и есть, – Фелиция наклонила голову набок, рассматривая парня перед собой. – Что ж, я закончила. Токсинов в крови нет, его ничем не накачивали, ни спиртным, ни наркотиками. Друзья на несколько долгих мгновений умолкли, каждый думал об убийстве и о том, что им не дано что-либо изменить. – Как думаешь, его получится найти? Того, кто это сделал? – Я найду. **** Обеденный перерыв все же случился, и Джаред с каким-то отчаяньем жевал свой сэндвич и посматривал на часы. – Нет, честно, вас одних совсем оставить нельзя, – искренне поразился Коллинз, жуя свой обед. – Не успел я жениться и выгрызть зубами свой законный отпуск впервые за десять лет, как тут полный хаос! Эклз в больнице с огнестрельным ранением! Приезжаю в отделение, а Бивер мне сообщает, что он еще успел накатать заявление о переводе в наркоотдел. Крипке там, наверно, по потолку бегает от счастья! Ты же знаешь, что он со скрипом отпустил его в свое время. Что между вами случилось? – Миша наконец оторвался от созерцания салата в своей тарелке и посмотрел на Падалеки. – Ничего. Поцапались на вызове. – Ну, у вас и раньше это случалось, что взять с двух упрямых ослов, но в этот раз, наверно, что-то посерьезней было, чем спор о том, «кто сегодня за рулем». – Дженсен никуда не переводится. Мы все выяснили. Он останется в нашем отделении, – Джаред запил сэндвич огромным глотком кофе и, быстро вытерев губы салфеткой, поднялся из-за стола. – Ты что, решил побить рекорд по поеданию обеда? До конца перерыва сорок пять минут, – встрепенулся Коллинз. – Я в больницу. – Погоди! Я с тобой. – Нет, – отрубил следователь. – Ну ладно, – слегка пораженно протянул Миша, не понимая причины отказа. – Я буквально на пять минут к нему. Врач запретил его напрягать, но мне нужно у него кое-что узнать. По поводу нового дела посоветоваться. Надо дать его мозгам пищу для работы, – попытался смягчить ситуацию Джаред. – Без проблем. Но мы у него были вчера и все в деталях рассказали. – Вот и отлично, – Падалеки ободряюще хлопнул коллегу по плечу и сорвался с места. Коллинз грустно покосился на опустивший стул напротив себя и продолжил обедать, отгоняя назойливую мысль, что Падалеки стал какой-то дерганый в последнее время. **** – Послушайте, это мое дело! – И мое тоже! Вы мой пациент, и я не собираюсь брать ответственность за вашу смерть. – Ой, не преувеличивайте. Я умер две недели назад, и вы благополучно это пережили, а сейчас тем более нет повода оставлять меня здесь. Джаред услышал спор, как только вышел из лифта на четвертом этаже муниципального госпиталя округа Нью-Йорк. Гадать ему не пришлось, самый громкий голос принадлежал его напарнику. – Нет. Нет и еще раз нет! Я не позволю вам вот так уйти! – Так – в смысле с голой жопой?! – поинтересовался Дженсен, дернув с досады больничную рубашку. – А я вам говорю, доктор Сингер, при всем уважении к вам, я чувствую себя прекрасно и не собираюсь тут лежать бревном. Выписывайте меня! – грозно завопил Эклз, и в этот момент Джаред показался в дверях. – Ох, слава богу, Джаред, ну хоть вы вразумите его! Возомнил, что он здоров. – Здоров, – еще более упрямо пробурчал Дженсен, надеясь, что друг его поддержит. – И все утро пытается сбежать. Я тут стараюсь его удержать уже с полчаса, а у меня же обход! – с досадой и даже какой-то старческой обидой в голосе плакался Сингер посетителю. – Я сейчас с ним поговорю, доктор Сингер, – успокаивающе похлопал по плечу Падалеки и добавил: – Идите на обход, не беспокойтесь. Врач строго покосился на Эклза и вышел из палаты, предполагая, что вряд ли увидит своего пациента еще. – Ты на чьей стороне, Падалеки?! – В данном случае не на твоей. Ты чего решил смотаться? Две недели прошло, как тебя подстрелили не на шутку. Он привалился к краю кровати, на которой сидел Дженсен, упрямо сверливший его взглядом. – Вот только ты не начинай. Ладно эти врачи не понимают. Но ты-то должен, а? Я тут свихнусь скоро от ничегонеделанья. Ты на работе сутками! Я тебя за эти две недели видел три раза, и то мельком. – Ты четыре дня был в коме, поэтому и не видел меня… – Тут от скуки волком выть хочется. А у вас там дел невпроворот. Хм… – У нас там все хреново и без просвета… – Я в курсе, Бивер был полчаса назад. – У нас еще убийство божьего одуванчика висит. Без каких-либо мотивов, – Падалеки поднял глаза в потолок, будто надеялся получить ответ от Всевышнего, что же ему делать дальше. – К счастью, медовый месяц Коллинза уже кончился, а точнее две недели. Без него мне бы туго сегодня пришлось. Дженсен потер висок, который нестерпимо ныл, но он бы сейчас не признался в этом даже под дулом пистолета. Друг перевел на него встревоженный взгляд, и непреодолимое желание обнять охватило его в тот же момент. Он не мог отвести взгляда от синих кругов, залегших под глазами, словно грозовые тучи, от бледно-серых веснушек, непослушно разбежавшихся по носу и щекам, от мягкой рыжеватой щетины, по которой так хотелось пройтись подушечками пальцев. – И что вот ты хочешь в таком состоянии уйти из больницы? – Я отлично себя чувствую. – Вранье – не твой конек. Пойми, это из-за лекарств. Как только ты не станешь их принимать, тебя скрутит, и неизвестно, чем это кончится. – Не стращай. Пойди лучше найди мне мои шмотки, Джа, – серьезно, с тихой решимостью попросил Эклз, и было уже понятно, что удержать его в больнице ничто не сможет. Он все решил, и это не обсуждалось, а только беспрекословно выполнялось, за годы службы Джаред отлично выучил, что означают этот прямой суровый взгляд и упрямо сдвинутые брови. Стараясь идти до стоянки больницы с выправкой десантника, Дженсен пустил в ход всю свою браваду пуленепробиваемого полицейского. – Вот стоило вас оставить одних на пару недель, и у вас уже еще труп пенсионера в самом тихом месте на земле… Напарник лишь еле слышно хмыкнул себе под нос. – Совсем без меня распустились. Ну ничего, сейчас я присоединюсь. – И не надейся, Дженс. Ты сбежал от Сингера, но от меня не сбежишь. – Звучит многообещающе. Прикуешь меня наручниками к постели? – глаза с едким хитрым прищуром метнулись в сторону Падалеки, замечая смущенную улыбку и заигравшие ямочки на щеках. Они наконец дошли до машины, и Джаред заметил, как Дженсен выдохнул с облегчением. – Отвезу тебя домой, для начала, – продолжил он, стараясь быть как можно более суровым, чтоб этот супермен подстреленный и не думал возражать. – Ладно. Уговорил, папочка… Эклз усадил себя на пассажирское сиденье, довольно крякнув, радуясь побегу из больничного заключения. – Давай же, не молчи, расскажи, что удалось узнать. – Откуда в тебе столько нетерпения? – Накопилось за время, пока душил кровать в больнице. Джаред вывернул руль, съезжая с эстакады стоянки, и начал с новостей. – Коллинз сказал, что ты обо всем в курсе. – Мне важны твои заключения. – Я изучил рану на шее. Должно быть, охотничий нож. Надо как следует опросить всех знакомых, коллег бывших. Я узнал, что он работал с Жени в одной больнице. Они также иногда встречались в церкви святого Патрика. Там, кстати, Коллинз венчался. – И ты. – И я… – Что еще? – Дверь была открыта. Замок не сломан. Судя по всему, он сам ему открыл. И, по-видимому, он к нему хорошо относился, на столе были вишневый пирог и чай. Но отпечатков нигде нет, ни на посуде, нигде… – Из дома что-нибудь пропало? – Дочка заходила в дом, сказала, что вроде как все вещи на месте. – Она что-нибудь вспомнила? – Сказала, что нашла его около одиннадцати вечера, но не помнит, что было до того момента, как она в три утра набрала полиции. Но я думаю, что она просто была в шоке. Когда Чау вошел в дом, то она сидела рядом с ним, в крови, с отстраненным видом. Кажется, ее это сильно подкосило. Соседей опросили, и никто ничего не видел. Как будто у всех амнезия и слепота с глухотой случились. – Как обычно при преступлениях, Джа. Никто не хочет быть в них хоть как-то замешан, – заключил Дженсен и отвернулся к окну, пробегая глазами по замерзшему пейзажу города. – Коллинз порывался сегодня к тебе. И если честно, я жалею, что не взял его с собой, тогда бы нам удалось удержать тебя в больнице. – Черта с два вам бы удалось. – Дженс, я понимаю, но… – Нет, Джа, ты не понимаешь, – Эклз снова развернулся, чтобы видеть напарника. – Меня мучают кошмары в больнице. Каждую ночь я просыпался там оттого, что в меня снова и снова стреляют. И я умираю. Поверь, это не очень приятно. Надеюсь, что дома это прекратится. Падалеки с тревогой посмотрел на друга, на секунду отвлекшись от дороги. – Уверен, что это нелегко, Джен. Прошло так мало времени, и я жутко беспокоюсь за тебя. – Все будет хорошо, – Дженсен наконец потянул уголок губ в улыбке. – Надо только поскорее к работе вернуться, тем более что помощь действительно требуется. – Даже не думай! – Я посижу, пороюсь в базе данных. Может, что-то найду. – Никаких посижу, Дженсен! Я же сказал. Даже не подговаривайся! Они как раз свернули на улицу, где находился дом Эклза, и тот с облегчением крякнул, завидев его. – Пошли. Я провожу, – твердо заявил Джаред. – Ты что, за младенца меня держишь? – Нет, за умственно отсталого. Так как с первого и с десятого раза до тебя не доходит. – Скотина ты, Падалеки, не даешь мне жить нормально. – Я все слышу, – он хохотнул, когда увидел раздосадованную физиономию друга, копошащегося в цветочном горшке в поисках ключа, все же ему чертовски не хватало этого бурчания, и не только его… – Так. Я заказываю тебе пиццу. В холодильнике у тебя шаром покати, – констатировал факт напарник и взялся за телефон. – И пиво не забудь. На это заявление парень только закатил глаза и продиктовал оператору заказ с одной-единственной пиццей и китайской лапшой. – Мне нужно ехать, Дженс. Учти, я буду звонить и проверять тебя. – Ну точно мой папашка… – Если что понадобится – сам звони, – Джаред бросил взгляд на устало ссутулившуюся спину напарника, поборол желание похлопать его по плечу и вышел из дома. Дженсен обернулся, когда дверь тихонько хлопнула. – Спасибо, Джа… **** Не успел он добраться до своего рабочего места, как руки сами потянулись к телефону, а пальцы пробежали по цифрам, много лет назад запомненным наизусть. Долгие гудки, и каждый из них – пропущенный удар сердца. «Не нужно было его забирать из больницы. Вечно иду на поводу у этого…» И наконец сердитый бас на другом конце провода: – Джаред, если это ты, то знай, что я тебя прибью. – Рад слышать, что у тебя все хорошо. – Я, бля, из душа вылез, чтобы услышать это… Решил привести себя в человеческий вид, а ты… Работай уже. Грохнул трубкой, но при этом чему-то с нежностью улыбнулся и отправился обратно в душ, поскальзываясь на пене и тихо матерясь. **** Ближе к шести вечера голова уже не соображала, и Джаред пошел за очередным стаканчиком кофе, чтобы хоть как-то доработать смену. Ожидаемые результаты по отпечаткам пальцев не пришли, и это тормозило всю работу. Он был почти уверен, что убийца был кем-то из знакомых Дерека, и предстояло работать до седьмого пота, чтобы выяснить, кто это. «Кому мы каждый день открываем свою дверь? Слесарю, почтальону, садовнику. Надо проверить всех». Падалеки честно старался думать о деле, но мысли постоянно перетекали к другу, оставшемуся совсем одному. Джаред все же не утерпел и проговорился Джеффри, Джиму и Мише, что Эклз благодаря ему сегодня сбежал из больницы и что неплохо бы было продолжать навещать его, так как он больше храбрится и на самом деле ему еще нужна помощь. Помощь… Хотелось сию минуту вскочить, убежать к нему и сделать что-нибудь, чтобы ему стало хоть немного легче. –Алло? – Это я. – Знаю. Кроме тебя мне никто не звонит на домашний. – Как ты? Хотя он уже и так понял по тому, как хрипел голос, надсадно и тяжело произнося слова. – Терпимо. И, помолчав немного, прижав руку к плечу там, где ныло, со злостью: – Ты заедешь? – Да. Через полчаса буду у тебя. – Жду. И Джаред сорвался с места, на ходу сдергивая куртку с вешалки и бросая всем короткое «До завтра». Он должен был успеть в больницу, чтобы взять рецепты у Сингера. Тот был, конечно, несказанно рассержен на Эклза, да и на Падалеки, но рецепты на лекарства выписал без промедления. – И все же, Джаред, это безрассудно с вашей стороны. – Да, доктор Сингер. Но я надеюсь, что дома ему будет легче. Я прослежу, чтобы он принимал все, как вы сказали. Прямо сейчас заеду в аптеку. – Вы, молодые, еще не понимаете, насколько важно беречь свое здоровье уже сейчас, а не разбрасываться тем, что дал вам господь Бог. Молодой человек только лишь наклонил голову в знак признательности и, виновато посмотрев на врача, рванул к машине, как только тот поставил свою печать. «Безрассудно», – крутилось в голове… Да, он признался сам себе, что с рассудком у него в последнее время было совсем плохо, особенно когда Дженсен сидел в нескольких сантиметрах, сверлил его зелеными глазищами, полными мольбы и тихой злобы, не на него, нет, на то, что случилось, на то, что мешало быть рядом. **** – Хэй, я дома! Черт, на улице такой ливень, – протараторил Джаред, забегая в гостиную, утонувшую в полумраке, и стряхивая с себя мокрую куртку, которая ничуть не спасла от налетевшего порыва дождя. Дженсен лишь приоткрыл глаза, ничего не говоря, и повыше натянул плед, пряча плечи в тепло. Тревога тут же вгрызлась в сердце хваткой бульдога, и парень просеменил к дивану, на котором скрючился его друг. – Джен… Прохладные влажные руки скользнули на лоб, потом на щеки. – Ты горишь весь, черт… Сейчас. Потерпи. Эклз не успел моргнуть, как перед ним уже был стакан с водой, а в ладонь скатились благословенные обезболивающие. – Сейчас будет легче. Поправить подушку, принести еще плед, укрыть так, чтобы было тепло, легче хоть немного, – Джаред крутился вокруг, не находя себе места. – Сингер сказал еще делать уколы как минимум неделю. Я сейчас сделаю. – Я ненавижу уколы. – Придется потерпеть. Дженсен наблюдал, как его напарник вдруг превратился в медсестру, деловито протер руки, набрал полный шприц лекарства и, протерев прохладной ватой вену, безболезненно проколол ее. – Вот и все. Это противовоспалительное. У тебя в плече побывала здоровенная пуля, так что нужно побороть воспалительный процесс. Его сосредоточенность исчезла под пристальным малахитовым взглядом, и он снова не знал, что делать и что сказать. Попытался прибрать в комнате, согрел чай и снова встал около дивана, поглядывая на кокон из пледа и одеяла, в котором Дженсен безуспешно пытался согреться. Он укутался с носом, но Джаред мог представить, как того бил озноб. Не придумав ничего лучше, он отогнул одеяло и нырнул рядом, вжимая в спинку дивана, обхватывая и прижимая к себе, стараясь согреть. – Не очень хорошая идея, Падалеки, правда. – Это еще почему? Во всех пособиях по оказанию первой помощи прописано, как нужно согревать замерзающего. – Боюсь, этот пункт находится в твоем списке «О чем я буду сожалеть всю свою жизнь». Он у тебя и так уже переполнен благодаря мне, так что не стоит... Я не думаю, что в больнице ты... – С каких это пор ты знаешь, о чем я жалею или буду жалеть? – перебил его напарник, упрямо уставившись в глаза. И, воспользовавшись замешательством, тут же продолжил: – В последнее время я вел себя как идиот и не пытаюсь оправдаться. Потому что... Потому что все, что ты сказал тогда в машине, правда. Эклз прикрыл глаза, про себя он согласился, что его напарник не только идиот, но еще и моральный садист. Казалось, ему доставляет извращенное наслаждение напоминать, как все неправильно между ними было. – Избегать тебя – это все, что я мог делать после того, что между нами произошло… Я полагал, что могу справиться и не думать об этом, но нет... Не было ни единой секунды, чтобы я не вспоминал о той ночи. Джаред вдруг надолго замолк, собираясь с силами продолжить монолог, и Дженсен уже был готов начать, сказать, что все и так, мол, понял уже давно и не стоит так утруждаться и сыпать дополнительную соль на рану, но Падалеки снова заговорил. – Каждый раз, когда ты был рядом, на дежурстве или просто в баре, я не мог не думать о нас и не желать, чтобы это произошло снова. Он посмотрел в упор и встретил пораженный взгляд Эклза. Ошеломленный этим признанием, он просто продолжал таращиться на своего друга, не в силах выдавить из себя и слова. А вот Джаред наконец почувствовал, что не может удержать в себе накипевшие чувства, которые разъедали его мысли последние дни, и он продолжил. – Но хуже всего было то, что я не знал, что ты чувствуешь, Джен. Каждый раз, когда я хотел заговорить с тобой, что-то мешало или ты просто сбегал от меня. Почему? – Разве не этого ты хотел? – Всего чего угодно, но только не этого. – Мне казалось, ты жалел о том, что было. Ты ясно дал это понять на свадьбе. – Я был в панике, что наша дружба кончится вот так вот, Джен. Ты думаешь, мне это легко далось? Естественно, я ляпнул фигню про ошибки, а ты уцепился за нее, как утопающий за круг. А всякий раз, когда я пытался объяснить, что все не так… – Джаред задохнулся от эмоций, волнения, которое его не охватывало с тех пор, как он был мальчишкой. – Как же тогда, Джа? Зеленые глаза, казалось, заполнили душу своим взглядом, как только Джаред решился все же посмотреть ему в лицо. – Я ни минуты не жалел о той ночи. Его запал окончательно иссяк, и он устало ткнулся головой в подушку. Безмолвие спеленало их на несколько минут, позволяя переварить свои эмоции. Победив все свои сомнения и волнение, Джаред вжался в горячий кокон, раскрывая руками одеяло, прикасаясь к нещадно ноющему плечу. – Тебе легче? – Немного. – Хочешь чего-нибудь? Может, воды? Ты голоден? – Ничего не надо. – Если чего захочется, ты только скажи, – он подставил свое плечо, чтобы можно было уткнуться в него, сцепить зубы и перетерпеть. Просто перетерпеть эту боль. Джаред чувствовал, как кожу жгло лихорадочное дыхание и как сердце бухало в груди, гулко, тяжело, будто раздумывая, стоит ли делать следующий удар. Про себя он твердил: «Все будет хорошо. Просто потерпи. Я с тобой. Я не уйду». Но произнести не мог ни звука. Он только комкал пальцами влажный ежик волос на затылке, будто вычерчивая таинственные защитные знаки и закреплял их теплым сухим поцелуем в лоб, чтобы никто и никогда не мог причинить боль… Прошло около часа, а они так и лежали прижавшись друг к другу, погруженные в безмолвную тишину, нарушаемую лишь стуком капель в стекло. Озноб уже не так колотил все тело, но зубы еще постукивали, и Дженсену казалось, что чертовски громко, так что каждый раз он прикусывал губы, словно стыдясь своего состояния. – Джа. – М? – Я хочу. – Чего? – Трахаться, – Дженсен вскинул взгляд на друга. – Хм-м, это бывает от высокой температуры, – улыбнулся тот с лаской в глазах. – От этого знания мне не расхотелось, – с серьезным видом пробубнил Эклз. Потемневшие от желания глаза уставились в упор, а язык обвел кругом пересохшие губы, как всегда, как обычно, когда волнение вдруг накатывало неожиданно, исподтишка. Глубокий разочарованный вздох, при виде этих бровей домиком и ухмылки пришлось снова зарыться носом в теплый уголок между шеей и плечом и постараться не думать, о чем не положено. Он это так вслух сказал, мысль просто вырвалась, так как он ни на что и не надеялся, да и сил шевелиться не было, не говоря о том, чтобы действительно потрахаться. Нужно было просто не думать о сексе, вот и все, только растянувшийся вдоль дивана Падалеки никак не способствовал благим мыслям. Как только он скользнул под одеяло, желание свило себе теплое гнездышко внизу живота и только ждало момента, чтобы набрать силу. Дженсен знал по собственному многолетнему опыту – в присутствии Джареда даже фантазии о бутерброде с джемом могли закончиться неизвестно чем, а тут… И вроде он больше ничего такого не болтал, старался лежать смирно и даже дышать через раз пробовал, чтобы не выдать свой внушительных размеров стояк. Только вдруг большие руки легко развернули, укладывая бережно на спину, а Джаред огромной дикой грациозной кошкой скользнул сверху, накрывая всем телом, толкаясь в болезненно возбужденный пах, прогибаясь в пояснице и замирая в считанных миллиметрах до поцелуя. Дженсен только глаза распахнул, вглядываясь в это лицо, такое полное нежности и решимости, а потом зажмурился, дурея только от того, как тонкие острые влажные прядки волос щекочут его скулы и щеки. – Джен, – горячий шепот в ямку под мочкой уха. Мокрый поцелуй, там, где бешено забился пульс, разгоняя адреналин по всему телу. Для Джареда это была своя личная высадка на Луну, первые шаги по ней, нескончаемый трепет переполнял его от открытия нового «Дженсена Эклза». – Ох ты ж… И хвала Господу так и осталась невысказанной, обрываемая горячим поцелуем, нежным и страстным одновременно. Падалеки хотел трахаться не меньше, но, четко осознавая состояние любовника, он сдерживал все свои порывы, отдаваясь им ровно наполовину. Он аккуратно потянул полы рубашки и прижался губами к ключице, там, он знал, нестерпимо ныла боль, и все, что ему хотелось, – унять ее, забрать себе. Он почти невесомо поглаживал ребра, которые, казалось, стали еще более заметны за последние недели. Слепо проведя мокрую дорожку языком до впалого живота, Джаред обвел колечко пупка, и Эклз обронил чуть слышный стон, запустив машинально ладонь в копну каштановых волос. Джаред готов был сделать все что угодно, только бы еще раз услышать это короткое тихое «м-м-м». Он взметнулся вверх, чтобы посмотреть в зеленые глаза, и просто потерял дар речи при виде этого красивого, точеного лица. То, как скулы были подернуты румянцем, а губы так откровенно приоткрыты, сметало все барьеры, которые могли бы помешать заняться любовью. Дженсен надеялся украсть поцелуй у любимого и уже убрал непослушную челку с лица Джареда, чтобы полюбоваться им. Но тот немного отстранился с какой-то загадочной полуулыбкой. В следующий момент Эклз понял почему. Горячая ладонь прошлась по всей длине вставшего как скала члена, неспешно продолжая ласкать его через тонкую ткань домашних штанов. Падалеки упивался тем, как он плавит всегда хладнокровного, идеально владеющего собой напарника, которого он знал много лет, превращая его в совершенно никому, кроме него, неизвестного, такого чуткого и пылкого Эклза, которого он и сам видел во второй раз. Он потянул штаны Дженсена вместе с боксерами вниз, не выдержав последнего рваного, жаркого выдоха в самые губы. Замерев на несколько секунд, впервые наслаждаясь подобным зрелищем, он неспешно взял член в руку. Мгновение – и он понял, что больше не в силах бороться с собой; окончательно освободив любовника от одежды, он устроился у него между бедер. Эклз охнул от того, как мучительно медленно язык обвел горячую алую головку, как губы обхватили его член, и он скрылся в пылающем жару рта. У Джареда закружилась голова, когда губы растянулись от члена, и в джинсах стало нестерпимо тесно. Он принялся сосать, насаживаясь неглубоко, привыкая к новым ощущениям, чувствуя себя настоящим исследователем, а предмет его исследования тихими стонами давал понять, что он на правильном пути. Подбадриваемый хриплым «о господи», Падалеки вобрал член полностью на всю длину, чуть придерживая его рукой у основания. Другая же рука сжала ягодицы Дженсена так сильно, что должны были остаться синяки, но возбуждение уже сметало границы. Большой палец уперся в узкий тугой вход и лишь на пару миллиметров двинулся внутрь, но это сразу произвело эффект. Эклз поднялся на локтях, пытаясь выровнять дыхание, но новая волна удовольствия настигла его слишком быстро, и кислорода в легких совсем не осталось. А Джаред продолжал трахать его пальцем и сосать так, будто занимался этим всю свою жизнь. Он ощутил, как друг напрягся всем телом, и уже не сдерживаемый рык ворвался в полумрак комнаты, сообщая, что развязка уже совсем близко. А потом он и сам не понял, что сделал, но Дженсен с такой силой вцепился ему в затылок и одновременно вскинул бедра, что в следующий момент, когда по горлу стекало семя, Джаред понял, что сам кончил, ни разу не коснувшись себя. Он облизнул губы, немного удивляясь незнакомому горько-сладкому вкусу, и потянулся вверх, чтобы наконец расцеловать эти невозможно красивые губы. – Джен, ты в порядке? – немного взволнованно поинтересовался Падалеки, потому что перед ним были огромные зеленые глаза, полные изумления. – Аха… Не то слово, Джа. И только сейчас, будто вернувшись с другой планеты, Дженсен увидел этот взгляд, полный смущения, тревоги, радости и, кажется, с трудом верилось, того, чего он ждал с момента, как встретил этого человека. Он обхватил его лицо ладонями и притянул, чтобы поцеловать, а потом исступленно зашептал ему: – Все в порядке, мой хороший. Все в порядке, мой родной. Мой… мой… мой. Они еще долго целовались, пока губы не начали гореть, и Джаред не остановил порывы любовника. – Я никогда не думал, Джен, что ты такой… Ласковый, такой нежный. – Я и сам не знал, – улыбнулся Эклз. Его руки требовательно ухватились за бедра и огладили их через ткань брюк. – Нет, Дженс, не надо. – Но почему? Я хочу. Ведь ты не… – Я да. Так что не волнуйся, – смущенно пряча глаза, промямлил друг. – Серьезно? – Хм, да, серьезно. Кажется, последний раз со мной такое в школе случалось. И Джаред, сам не зная почему, залился густой краской и тут же перевел разговор: – Тебе вообще нужно отдохнуть. Ты ведь не спал сегодня? – Нет. – Вот и поспи, – и, опережая вопрос, ответил: – Я не уйду. Через короткие десять минут он уже вслушивался в мерное дыхание своего любовника, который спал у него на плече, обхватив рукой поперек груди и перекинув ногу через бедра, чтобы быть полностью уверенным, что Джаред не исчезнет, пока он вздремнет. Но Падалеки и не собирался уходить. Он лежал, улыбаясь, глядя в потолок, позволяя счастью окутать его в теплый прозрачный кокон. Он не заметил, как сам провалился в сон, а когда открыл глаза, за окном было совсем темно. Полюбовавшись немного спящим, он коснулся поцелуем его виска, а затем уголка глаза, там, где появлялись морщинки, когда Дженсен улыбался. Эклз и мечтать не смел, что когда-то может проснуться вот таким вот образом – от нежных, робких поцелуев. – Мне пора… – Останься. – Не сегодня. Прости, – Падалеки провел рукой по русому ежику волос на затылке. – Я останусь завтра, обещаю. Сегодня мне нужно вернуться домой. – Ладно. Оставь мне только лекарства. – Они на столе. – Я вот про эти… И еще долгих пять минут в поцелуе, перед тем как расстаться. **** – Ты не спишь? – Ждала тебя. – Не нужно было. Я задержался… У нас новое убийство, ты, наверно, слышала про Дерека Чарлтона? И врать не хотелось, но слова так легко слетели с языка, что Джаред даже не успел подумать, но это вроде и не совсем ложь была, убийство действительно было. – Да, на работе что-то обсуждали. Я подогрею ужин, – предложила Жени, подойдя поближе, касаясь пальцами прохладной шеи мужа. – Не надо. Я не хочу, – с трудом перенося это легкое касание пальцев, которое ему когда-то нравилось, и, не зная, как прервать этот момент нежности, добавил: – Я пойду в душ и спать. Завтра снова на дежурство. Ему так хотелось остаться одному, наедине с мыслями о нем, что он поспешил скорее скрыться в ванной, под почти ледяным душем. Впрочем, он не помог заглушить это дикое, новое чувство, которое ему прежде не доводилось испытать – эйфория. Полная эйфория только от одной мысли, что завтра сможет снова увидеть, прикоснуться к нему и не нужно больше обманывать самого себя, что хотел это сделать еще когда-то очень давно. **** – Джаред, поднимайся, за тобой Миша приехал, – жена разбудила мягким прикосновением к плечу. – Что случилось? – Не знаю. На ходу застегивая рубашку, Падалеки спустился к Коллинзу, который топтался на пороге его дома. – Миша, что произошло? – Проезжал мимо. Бивер меня заслал в лабораторию по поводу тех волокон, что ты привез из морга, и в такую рань переться туда одному не хотелось. – Все с тобой ясно, – Джаред потер глаза. – Дай хоть умыться, – он быстро забежал в ванную комнату, где натолкнулся на жену. – Уже уходишь? – Да. Слушай, хотел предупредить. Я сегодня задержусь на работе. В ответ была тишина, и он обернулся, чтобы взглянуть на Женевьев, а она молча продолжала складывать чистые полотенца с непроницаемым выражением лица. – Что-нибудь скажешь? – Я наслышана от Сингера о вашем вчерашнем побеге. И знаешь, это просто мальчишество. – Он попросил. – И что? Он был серьезно ранен, и в первую очередь ты должен был подумать об этом. Он твой лучший друг. – Да, он мой друг, и поэтому я сделал так, как он попросил, – Джаред отер лицо махровым полотенцем. – Увидимся завтра утром, – мужчина торопливо вышел из комнаты, игнорируя обеспокоенный взгляд жены. – Давай заедем перекусим, жрать охота, – высказал Коллинз вслух желание Джареда, как только он сел в его «Форд Фокус» 2010 года. – Только «за», нужно влить в себя литров пять кофе, чтобы мозг заработал. – Главное, чтобы Джим не заставил ехать в морг. Потом совсем ничего не полезет в рот. Через пятнадцать минут они уже сидели в маленькой забегаловке, жадно поедая: Миша – сандвич с ветчиной, а Джаред – вегетарианский буррито. – Как там Эклз? – Дрыхнет, наверно, еще. Позвоню после обеда. Джаред быстро отер салфеткой рот, пальцы и сунулся в карман за сотовым, на всякий случай проверяя, нет ли сообщений от напарника. – Потом тоже позвоню ему. Слушай, так он все же переводится к Крипке? – С чего это? – Ну, я слышал, как Бивер сегодня разговаривал с Эриком, и вроде как все в силе. Почему вы поругались? – Никуда он не переводится, – с нажимом заключил Джаред, игнорируя второй вопрос. – Да я только рад. Чего ты? – Да так… Не бери в голову, – Падалеки протянул извиняющимся тоном, осознавая, что любая, даже призрачная вероятность потерять из виду Дженсена повергает его в ужас. **** «Боже, как же больно… Ну когда же это прекратится? Джен…» **** Звонкие шаги прошлись кругом по палате и снова остановились около неподвижно лежащего человека. Руки вдруг коснулись ремней на его запястье, пальцы прошлись по грубым ниткам бинтов и погладили руку. А затем Миша решительно дернул ремень, ослабляя пряжку, и окончательно сдернул ненужные оковы. Он аккуратно положил руки вдоль тела, бережно поправляя одеяло. – Я думаю, они тебе ни к чему. Да и смотреть на тебя такого, да еще и в наручниках, просто невыносимо, знаешь… «Спасибо. Я давно мечтал от них избавиться. А что, у вас с Вики все действительно так хреново? Мне очень жаль. В конце концов, твоя свадьба изменила не только твою жизнь, но и мою, как бы странно это ни звучало. Но началось-то все с твоего мальчишника. Да, напились все знатно, особенно ты, даже сейчас в дрожь бросает от твоего вида на собственной свадьбе. Непременно поржал бы сейчас, если бы эта чертова трубка в горле не торчала, уж очень у тебя лицо несчастное в церкви было. Хотя кто бы говорил. После того что случилось в твоей гостиной, видок у меня был не лучше. Забавно, но с годами на одни и те же ситуации реагируешь по-разному. Сейчас вот хочется улыбаться. И хочется снова пережить все те чувства и ничего не бояться, просто потому, что знаешь – вновь будешь счастлив их испытать». **** – Доктор Стивенс, простите, что отвлекаю. – Да? Лейтенант? – Коллинз. Я хотел спросить, – Миша чуть замялся, переступая с ноги на ногу, не зная, как задать вопрос, а потом вдруг выпалил: – Вы уверены, что Джаред ничего не чувствует? Не слышит голоса, прикосновений не ощущает, может быть, он чувствует боль? Он может ее испытывать? – О, лейтенант Коллинз, мы провели уже много обследований, и они дают четкое заключение, неутешительное. Мне жаль, но он ничего не чувствует. Его мозг мертв, в него слишком долго не поступал кислород, плюс сильная кровопотеря. Как следствие, кома четвертой степени. Его жизнь поддерживают только аппараты искусственного жизнеобеспечения. – Но вы знаете, доктор, на днях я ему читал и… Речь прервало пиликанье пейджера, и Стивенс быстро полез в карман. – Прошу прощения, но меня срочно вызывают в операционную. Если у вас остались какие-то вопросы, вы можете позвонить мне. Вот мой рабочий телефон, – тонкие пальцы торопливо впихнули визитку надоедливому копу, который постоянно приставал с расспросами, и высокий темнокожий мужчина спешно зашагал по коридору. – Сука. Сам ты мертв, – Миша развернулся и швырнул визитку в стоящую рядом корзину для мусора. – Недоучка чертов. Мужчина в темно-синем плаще зашагал снова к палате друга, где его в это время пытались привести в божеский вид две медсестры. – Мы почти закончили. Осталось еще повязки на ногах сменить. – Я могу зайти? – Да, конечно, если не боитесь, – милая белокурая девица сверкнула улыбкой так, словно она и не протирала сейчас гнойные раны, а прошлась по красной ковровой дорожке. – Чего ж мне бояться? – Ну, вид еще тот, многие у нас на курсе не выдерживали. – Я в полиции служу, еще и не такое приходилось видеть. Но сейчас перед Мишей был не какой-то неизвестный человек, а его коллега, его друг, и оставаться равнодушным к его ранам было просто невозможно. Как только бинты, пропитанные кровавым гноем, открыли ему вид на растерзанные пролежнями ноги Джареда, Коллинз решил не смотреть на них, а подойти к окну. Он прижался к прохладному пыльному стеклу лбом, наблюдая, как заморосил мелкий дождь, и в его голове возник вопрос, на который вряд ли кто-то мог дать ответ: «Как же так вышло, Джа?» **** – Так ты что, весь отдел к нему позвал? – недоумевающее смотрел Джаред на Коллинза, который наконец-то положил трубку. – Не переживай, не весь. К тому же он только «за». Нет, не то чтобы он был против посиделок у Эклза с сослуживцами, которые решили его навестить и устроить ему небольшую вечеринку в стиле «Карты. Пиво. Дэннил Харрис». Вот только последний пункт никак не радовал. – А зачем ты Харрис позвал? – Так это Бивер предложил нашу медсестричку привлечь к исцелению нашего спецагента, – хохотнул Миша и снова уставился в экран компьютера, не заметив, как Джаред изменился в лице от бледно-зеленого, до пунцового. – Джим тоже будет?! – Ну еще бы. Он даже свою миссис Бивер приведет. Так что ты не забудь про Женевьев. Не нам же торчать у плиты, в конце концов. Конечно, старикан заявил, что он сам будет шаманить над барбекю, ну и, как говорится, его дело. Я лично еду отдохнуть, и Вики хотела со всеми повидаться. Да не переживай ты так. Посидим пару часиков и свалим. Ты же слышал наш разговор, Эклз совершенно не против. Все планы на вечер рухнули, а Падалеки уже с десяток раз прокрутил в голове, как он придет к Эклзу и наконец-то сможет хоть немного побыть с ним. Прошла неделя, как он его выкрал из больницы и видел после этого два раза. Он с ума сходил оттого, что не получалось найти время, чтобы встретиться, а телефонные звонки от него только сильнее стопорили мысли на нем. «Черт…» Необходимо было отвлечься, и благо аврал с последними отчетами ему в этом помог. Дружной толпой парни завалились в дом Эклза, как только хозяин открыл дверь и весело поприветствовал друзей. – Привет, Дженс! – воскликнул Миша, пытаясь удержать в руках два пакета с едой. – Вики, рад тебя видеть! Заходите скорее, ребята! Джим, Сара, молодцы, что вырвались. – Давай помогу, – Эклз ловко перехватил пакет с продуктами у своего босса и встретился взглядом с маячившим на пороге Джаредом. – О, да я смотрю, тебе не мешает подбитое крылышко? – Осрик кивнул на правую руку, которая была подвязана в бандаж. – Нормально, ты же знаешь, таким парням, как я, одно пулевое не помеха, – подмигнул Эклз и отправился на кухню. Следом за ним двинулся Джеффри с коробками пива и, наконец, Джаред со стопкой коробок пиццы. – А где Женевьев? – поинтересовался хозяин вечеринки. – Они с Харрис подъедут через пять минут. – О, Дэннил приедет! Отлично, будет кому мне всадить пару уколов, – засветился Эклз своей белозубой улыбкой и тут же наткнулся на кислую мину Джареда. – Да брось, Джа, рабочий день позади. Сейчас отдохнем. Я рад, ребята, что вы сегодня ко мне вырвались. Скоро надеюсь к вам присоединиться, не зря же мне Джаред побег устроил, верно? – он прошел мимо Падалеки и посмотрел так, как мог только он, улыбаясь одними глазами. От сердца немного отлегло, в конце концов, маленькая вечеринка никого не убьет. К тому же Дженсен выглядел абсолютно счастливым, наблюдая за суматохой на кухне, к которой скоро присоединились Джим, Дэннил и Жени. Все происходящее не могло не веселить Эклза, ведь не каждый день его босс таскал столы у него в гостиной, устраивая посиделки, а сексуальная медсестра подносила пиво. При виде довольной ухмылки Дженсена Джаред расслабился и уже не так яростно кромсал овощи на разделочной доске, а вскоре, осушив пару банок пива, и вовсе повеселел. Даже Харрис, заливисто хохочущая рядом с ним, перестала раздражать, и лишь когда Эклз ей особенно мило улыбался, Джаред чувствовал жало ревности. Вскоре все высыпали на задний двор, где Бивер занялся барбекю. Осрик где-то раздобыл старый приемник и включил музыку. – Черт, мне этого очень не хватало, Джа, – проговорил напарник, присаживаясь рядом с ним на ступеньку старого крыльца. Он прислонился плечом к его, и по телу Падалеки пробежали миллиарды искр желания прикоснуться к нему. – Эй, Дженс, у меня тут уголь закончился. У тебя есть еще? Иначе надо будет кого-то заслать в магазин. – Сейчас схожу в подвал, там, кажется, оставалось половина мешка. – Эклз бодро поднялся и направился в свой ветхий подвал. Спустившись по лестнице, он прошел вглубь него, силясь вспомнить, где выключатель, а главное – где были остатки угля. – Помощь нужна? Падалеки вырос позади него совершенно неожиданно, так что Дженсен сказал все, что думает по этому поводу: – Бля, Падалеки, удивляюсь, как при твоем телосложении можно двигаться так бесшумно? – Принцесса испугалась? Прости, детка, не хотел. Веселый заливистый гогот напарника раскатился по темным углам старого подвала. – Кто тут принцесса, еще неизвестно. Дженсен шагнул на друга, смотря прямо в темные глаза, укладывая руку на шею и дергая его на себя. Мимолетное желание показать, кто тут главный, и Джаред выставил руку вперед, отстраняя его от себя, а потом, спохватившись, ухватился за его куртку и притянул к себе, понимая, что чертову кучу времени мечтал оказаться в этих руках. Дженсен ощутил под ладонями, как дрожь нетерпения пробежала по плечам и спине любовника, и чтобы еще немного подразнить его, он лишь приблизился для поцелуя, но остановился в миллиметре до него, шаря взглядом по лицу, замечая, как мелькнул кончик языка, облизывая нижнюю губу, как ресницы опустились в ожидании, как сбилось дыхание и все тело напряглось. Только насладившись сполна этой картиной, он накрыл ладонью затылок Падалеки и увлек его в неспешный французский поцелуй. Сердце Джареда в этот момент бухнуло и пустилось вскачь, а он ухватился за спину Дженсена, теряя равновесие от его ласк. Было просто невозможно удержаться и не застонать, когда холодная ладонь обхватила горячий вздыбленный член и задвигалась быстро, резко, даря море удовольствия. Громко вскрикнув от неожиданно накатившего оргазма, Джаред уткнулся лицом в плечо Эклза, стараясь заново научиться дышать. Прохладные мягкие губы медленно приводили его в сознание, и вот он уже благодарно ластился, потираясь носом о щеку, целуя скулы любимого лица. – Мы сумасшедшие, Дженс… На это утверждение Эклз едва потянул уголки губ в улыбке, тем самым соглашаясь с ним, но кто мог обвинить его в этом, если иногда, только сойдя с ума, можно почувствовать себя по-настоящему счастливым в этом слишком нормальном мире? Прервав поцелуй, обхватывая лицо Джареда руками, заглядывая в его светящиеся от страсти глаза, он тихо пробасил в полумраке: – Хватай мешок с углем, он позади тебя, и пошли – пока нас не хватились. Выйдя на свет божий тусклого осеннего двора, покрытого уже гниющей листвой, они разошлись по разным местам, чтобы хоть на некоторое время перестать думать друг о друге. – А где Жени? Она что, в дом вернулась, Дэннил? – Нет. Ей позвонили из клиники, сказали, что туда привезли мальчика. Не знаю, что там, но она сорвалась как ненормальная. Джаред сделал пару неудачных попыток дозвониться до жены, а потом убрал телефон в карман, прихватывая со стола пиво и направляясь к Джеффри и Чау. Посиделки на пару часов затянулись до двенадцати, за старыми анекдотами со службы время пролетело незаметно. Когда совсем стемнело и холод поздней осени начал пробираться сквозь теплые вещи, все дружно переместились в дом, где продолжили курить, пить и наслаждаться дружной компанией. Падалеки суетился на кухне, когда взглянул на часы и решил гостям намекнуть – пора бы и честь знать. Он вернулся в гостиную, но Эклза там не обнаружил, друзья допивали остатки пива и выпускали клубы дыма в потолок, споря о каком-то прошлом деле. Парень двинулся в спальню, где и обнаружил его в компании Харрис, что немного удивило, но лишь на мгновение, потому как застал он ее за своей работой. – Я тут решил немного уколоться, – попытался улыбнуться Дженсен при взгляде на иглу, которую Дэннил направила в потолок. Серебристая струйка обезболивающего взметнулась вверх, как только ее пальчик нажал на поршень, и он снова посмотрел на Джареда, чтобы найти так необходимую ему поддержку. Все же уколов он до жути боялся. – Брось, Джен. Тебя не страшат пролетающие у виска пули, а иногда и те, что застревают в твоем теле. Неужели ты боишься маленького укола? – поинтересовалась медсестра, протирая кожу на руке и замечая, как напряглись плечи у Эклза. – Не то чтобы, Дани, но сама мысль об уколе заставляет меня напрягаться, так что давай, сделай так, чтобы я поменьше мучился, пока ты ковыряешься во мне иглой. Боли не было, и мужчина выдохнул с облегчением. – Теперь тебе нужно полежать, красавчик, – Дэннил очень нежно провела пальчиками по виску, и Джареда передернуло от одного вида друга рядом с этой девушкой. – Согласен. Джаред, ты ведь извинишься перед ребятами за меня? – со всей серьезностью поинтересовался Дженсен. – Конечно. Сейчас пойду и скажу, что уже пора расходиться. С огромным нежеланием он вышел из комнаты, оставляя парочку наедине, он уже видел, каким плотоядным взглядом Харрис смотрела на его любовника. Нет, конечно, он доверял Эклзу на миллион процентов, но сам факт, что его касается кто-то другой, побуждал потянуться к своей «беретте». – Ребята, на часах уже полночь, пора выдвигаться по домам, – сообщил как бы невзначай Джаред, усевшись рядом с друзьями. – Дженсен немного устал, да и рука болит. Харрис там ему укол делает. – О, ну тогда и вправду надо двигать, – оживился Осрик. – Не будем мешать оказывать профессиональную медицинскую помощь, – гоготнул он. Джеффри еле заметно фыркнул в кулак, а Бивер довольно потер усы, должно быть, у старика были свои планы по поводу Дженсена и Дэннил. Но, к счастью Джареда, девушка показалась в проеме гостиной с разочарованным видом, и парни расценили это как знак, что Эклзу на самом деле нужен отдых. Падалеки терпеливо ждал, когда все соберутся, сидя на месте. – А ты что не уходишь? – заметила Харрис. – Не думаешь же ты, что я оставлю все это Дженсену? – парень махнул рукой в сторону стола со следами недавней гулянки. – Как только приберу, вызову такси и поеду домой. – Я могу помочь, если хочешь, – предложила девушка почти искренне. – Не надо. Сам справлюсь. Иди к ребятам, а то такси уедет. – Как знаешь, – рыжеволосая покосилась в последний раз в его сторону и вышла за дверь. Тишина как-то по-особенному зазвучала в опустевшей гостиной, и Джареду нравился этот покой. Он потратил несколько минут на уборку на кухне и в комнате. Немного задержав дыхание, он подумал, что ему до дрожи хочется сейчас просто прикоснуться к Дженсену, чтобы кончики пальцев согрело тепло его тела, чтобы разум оставил уставшую голову только от одного взгляда в малахитовую зелень любимых глаз. Он закрыл двери в доме, погасил свет во всех комнатах, как если бы он был у себя, и замер на секунду у порога спальни. Стараясь как можно беззвучнее повернуть ручку, он отворил дверь. Было чертовски сложно отвести глаза от свернувшегося клубком друга, и мягким тихим шагом Падалеки прокрался к постели. Задержав дыхание, он скользнул рядом, и сердце будто пропустило удар от такой близости. Нет, он не планировал нарушать этот мирный сон, лишь немного полюбоваться, и не более того, просто прислушаться к мерному дыханию. Джаред с трудом верил в свое счастье, лежавшее так близко рядом, на расстоянии одного поцелуя. Он не стал бороться с желанием обнять любимого и потому положил голову рядом на подушку. Теперь он полностью ощутил свое счастье и растворился в нем, проваливаясь в сон. Пробуждение же стало самым фееричным в его жизни. Он почувствовал, как мягкие губы мажут по его скулам, а настойчивые руки шарят по бедрам. – Боже, как же прекрасно с тобой просыпаться, Джен, – промурлыкал Джаред с закрытыми глазами. – Нет, ты еще не знаешь, что такое «прекрасно». Подожди секундочку, – и Эклз нырнул под одеяло, стягивая с любовника штаны. Джаред хохотнул, когда теплое дыхание пощекотало низ живота, словно перышко, но следом у него пропало всякое желание веселиться. Падалеки думал, что в первую их ночь Дженсен показал ему ворота рая, но он глубоко заблуждался. То, что он творил своим ртом этим утром, было настолько потрясающе, что Джаред был уверен – он в райском саду и рядом с ним точно сам Господь. – Джен… – Ну что, теперь ты знаешь, что такое «прекрасно»? – улыбнулся Дженсен в самые губы любимого, а тот в ответ заключил его в объятья и увлек в глубокий долгий поцелуй. – Это было больше, чем «прекрасно». Я бы сказал «божественно». – О, ты заставляешь меня смущаться, – перекатился Дженсен на подушки. – Прости, что я вчера отрубился. На меня так обезболивающее действует – отключаюсь, будто лампочка. Падалеки обвил его руками, словно лианами, перекинул по-свойски ногу через бедра и коснулся губами плеча. – Сон, Джен, это лучшее лекарство. – Ну не знаю. Как по мне, так ты – мое самое лучшее лекарство. Когда ты рядом, боль захлебывается любовью – и я чувствую себя отлично. – Ты шутишь… – Нет, правда, – Эклз запустил ладонь в короткий ежик волос и подергал его. – Серьезно говорю. Приподнявшись на локте, Джаред всмотрелся в лицо друга, оказывается, его веснушки были ярче утром, и от этого хотелось расцеловать каждую из них. Такого Эклза ему не довелось видеть: сонного, мягкого, такого разнеженного в его руках, и Падалеки вдруг посетила странная мысль для обычного человека, но не для влюбленного – ему захотелось раствориться в нем. Да, да, раствориться душой в этом прекрасном теле, в его сознании, стать частью него. И это желание было настолько естественным, что Джаред ничуть ему не удивился, будто это уже когда-то было именно так – они были единым целым вечность назад. Оглушенный этой внезапной мыслью, которая заскочила в его влюбленную голову ранним солнечным утром, Джаред прижался к мягким губам родного человека и замер. Действительно, на этой планете было сложно придумать лучший способ раствориться в другом человеке – нужно было лишь заняться с ним любовью. – Я твое лекарство, говоришь… – Падалеки тонул в расфокусированном изумрудном взгляде, переполненном желанием. – Тогда у меня для тебя утренние восстановительные дозы любви, – и он пробрался руками под рубашку, оглаживая горячую вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь, а затем увлек любовника в жаркий поцелуй. Этим утром Дженсену посчастливилось пройти почти весь восстановительный курс под названием «Джаред Падалеки». **** Заявившись в отделение ближе к обеду, чего ранее не случалось, Джаред уселся за свое рабочее место и смотрел невидящим, улыбающимся взглядом куда-то в пространство. – Ну ты даешь, Падалеки! Совсем оборзел, дрыхнуть до обеда! Я, конечно, понимаю, что с твоей Женевьев ночи пролетают незаметно, но все же постарайся больше так не опаздывать. А то я заколебался отмазывать тебя сегодня, – пробухтел Коллинз где-то за спиной. – Что? Почему? – развернулся следователь в своем кресле. – Ему уже трижды звонили из лаборатории. Уж не знаю, что там по твоим этим ворсинкам, но Бивер мне плешь прожрал, что туда нужно срочно ехать. Я сказал ему, что ты у зубного. Пойду, зайду к нему, – и Миша выскользнул за дверь кабинета, попутно стягивая пиджак со спинки стула. Джаред же с презрением взглянул на стрелки часов, тяжело вздыхая, до конца рабочего дня было чертовски много минут. Время было нельзя ни остановить, чего так хотелось утром, ни поторопить. «А вдруг времени на самом деле не существует?» – Джаред улыбнулся сам себе, как только этот глупый вопрос посетил его мысли. Все, чего он сейчас хотел, – это просто прийти к Дженсену, обнять его и просидеть так много бесконечностей. Его с неописуемой силой тянуло к лучшему другу, и потрясающий секс был далеко не главной причиной желания быть с ним. Находясь рядом, он вдруг необъяснимо ясно начинал понимать самого себя, события, которые с ним случались несколько лет назад и которым он не придавал должного значения или намеренно старался их забыть. Его хаотичные размышления прервал Миша, вновь появившийся в кабинете. – Собирайся. Сегодня я за рулем. – Пришлось всю ночь с ними просидеть, но я понял, что это. Это лен. Волокна сравнительно крепкие и однородные. Вероятно, нить очень туго скручена. Поначалу думал, что это хлопок, но отличительными особенностями строения льняного волокна являются плотная упаковка макромолекул целлюлозы, а также хорошая их ориентация относительно оси волокна. Пучки фибрилл расположены спиралеобразно вправо и влево под углом восемь—двенадцать градусов. Этим в основном и объясняется более высокая прочность льняного волокна по сравнению с хлопком. – И для чего может изготовляться такая ткань? – поинтересовался следователь Коллинз у эксперта, который отдал ему только что распечатанное заключение. – В первую очередь на пошив одежды. Также, возможно, для изготовления чехлов. Но опять же нужно учитывать, что существует множество обработок для тканей, которые могут уплотнить волокна, сделать более прочными. По правде сказать, то, что вы мне принесли, ребята, никуда не годится. Вот если бы у меня был хотя бы фрагмент ткани или нить… – А что с краской? Можно выяснить, откуда она, какой химический состав? – поинтересовался Падалеки. – Можно попробовать, но на это уйдет несколько дней. Могу с уверенностью сказать только о цвете. Черный. – Ладно. И на этом спасибо, – бросил Коллинз молодому человеку и шагнул через порог лаборатории. – Хреново. Нам от этой информации толка никакого. – Ну, хотя бы будем знать, что парень любит черное и предпочитает одежду из натуральной ткани, – заключил невесело Джаред. **** «Все хотел спросить. У тебя есть приятные воспоминания? Буду делать вид, что ты меня слышишь, чертов ангел-хранитель. Ну? Так что? Есть? Да нет, я не о твоих извращенных фантазиях по поводу меня и Эклза. Я о таких воспоминаниях, ради которых готов заставить себя сделать еще один вдох. У меня таких не осталось… Уже давно. Есть только одно желание – сдохнуть побыстрее. Но если бы было возможно, я бы всей душой снова хотел оказаться на обрыве. Так давно я там стоял, а я вижу это место так ярко, как будто только что оттуда вернулся, пьяный и шальной от собственных мыслей и желаний. Одно это воспоминание помогает здесь, и когда сестрички новые дырки промывают, и когда говно из-под меня вынимают, и когда чувствую, что не могу этот пластиковый шланг в горле терпеть, когда ребра начинают трещать от загнанного в легкие воздуха. В общем, как ты понял, я постоянно прокручиваю его в голове, чтобы не свихнуться. Это единственное, на что остались силы, – вспоминать. Это было еще в академии, я целыми днями готовился к экзаменам, они уже совсем были на носу, и тут звонок в дверь, а на пороге Дженс. Весь такой веселый, улыбка от уха до уха, хватит, мол, грызть гранит науки, пора и отдохнуть. Ну, мы и поехали, загрузили в его тачку пива и отправились. Куда не знаю. Он мне заявил только, что место закачаешься, оставалось только верить на слово, что я уже привык делать на тот момент. Мы ехали примерно час, и это учитывая, что дороги в выходной пустые за городом, я уж грешным делом подумал, что он решил надоедливого стажера в моем лице завезти куда-нибудь и с особой жестокостью прибить. Я был в курсе, что вы в отделении не особо рады новичкам из академии, что все мы для вас заноза в одном месте и максимум, что от нас можно поиметь, – это заставить в обеденный перерыв за кофе и сэндвичами сгонять. Я его тогда об этом напрямую и спросил, чем несказанно повеселил. – Ну, если не решил меня завезти, то не иначе мы едем в Майами, потому как уже час вихляем по развязкам. – Сейчас уже будем на месте. Я специально сегодня ни свет ни заря вскочил. Думаю, дай своего напарника свожу развеяться перед экзаменами, а то ведь совсем как книжный червь засел. – Спасибо, конечно. Но у меня еще десять параграфов по криминалистике и пятнадцать по дактилоскопии. – Это все в понедельник. А сегодня суббота. Успеешь. А я вообще не думал, что ты такой упертый. Я сначала решил, что ты такой весь папенькин сынок, который вздумал поиграть в крутого Уокера. – Ну, знаешь, ты тоже на меня впечатления не произвел. Коротышка, да еще и на четыре года старше. – Кто, я коротышка?! – Ну не я же. Всегда на цыпочки встаешь, когда за рабочими папками лезешь. – Это ты у нас просто каланча пожарная! – Ладно завидовать, вези уже, Сусанин. – Кто? – Долго объяснять и, я думаю, бесполезно. – Заучка чертов. Так, значит, я не произвел должного впечатления, да? – косясь беззлобно на пассажирское кресло, поинтересовался Дженсен. – Ну да, если уж мы начистоту разговариваем. – А кого ты ожидал увидеть? – Ну, не тебя, – хихикнув под нос своим собственным впечатлениям от Эклза в их первый рабочий день. – А если серьезно? – Ну, такого матерого полицейского с острым усталым взглядом, э… – Лысый? – Что? – Джаред удивленно изогнул бровь, уставившись на водителя. – Ну, возможно… Откуда я знаю. И такой весь крутой, готовый научить делать взрывчатку из детских игрушек. – Короче, ты, парень, пересмотрел «Крепкого орешка». – С чего ты решил? – С того. Ты в реальности живешь, и тут все по-настоящему: кровь, трупы и мы посреди всего этого. А ты про Брюса мне… Я научу тебя всему, чему захочешь, не хуже, чем в Гарварде твоем. А сейчас вылезай, приехали. Машина пару раз еще повернула, и мы резко встали. Ох, какая же там была охренительная красота! Ты себе и представить не можешь. Я если бы знал, то и сутки бы ехал в его развалюхе. Вид открывался с обрыва на Нью-Йорк просто невероятный, прости, но цензурных слов не хватает, чтобы описать, что я тогда увидел и что почувствовал. Мы стояли на обрыве, в совершенно каком-то необитаемом месте, смотрели вдаль на океан, город, и с нами был лишь ветер и никаких мыслей. Не перестану благодарить Бога за тот день. Я был на том обрыве абсолютно счастливым. И казалось, я все смогу, а если что, то Дженсен мне всегда поможет… Мы зашли с ним за каменный выступ, там, где ветер не мог пробиться холодными вихрями и было вполне тепло. Развели огонь, достали еду и пиво. Развалились на пледах и все так же смотрели вдаль, в никуда, в бесконечность воды и неба. Я бы хотел сейчас там оказаться. С ним». **** Мотор его машины взревел резко, словно нетерпение водителя передалось и ему. Джаред вжал педаль газа в пол и рванул по вечерним улицам к дому, где его ждал Эклз. Он открыл дверь, улыбаясь светлой счастливой улыбкой, чуть смущенной и от этого еще более красивой. – Привет. – Привет. Я уж думал, не придешь уже. Ужин уже второй раз разогрел. Лишь дверь захлопнулась, как Падалеки поймал его в объятья и увлек в поцелуй. Все в нем было взбудоражено, мысли возникали и пропадали, голова кружилась, и Джаред чувствовал себя совершенно ненормальным. Он был поражен, осознав, что никогда не был по-настоящему счастлив, пока не потерял голову от зеленых глаз. – Соскучился ужасно, – прошептал он, рассыпая поцелуи-мотыльки по лицу мужчины, который за один месяц умудрился перевернуть его мир с ног на голову. – Мы ж только в обед расстались, – улыбнулся Дженсен. – Надеюсь, тебе не влетело от Бивера? – Миша прикрыл, да и отпахал я сегодня за два дня. – Идем, садись и поужинай. Эклз заметил, что они стали меньше разговаривать с тех пор, как скрывать свои чувства уже не было необходимости. Ему доставляло удовольствие просто находиться с Джаредом в одной комнате, смотреть на него, вот как теперь. В такие моменты казалось, что слова не нужны, они настолько примитивны, лишь жалкие дребезжащие звуки, не способные передать всей глубины его чувств, всей крепости их связи. Ему думалось, что он в состоянии читать мысли своего любимого. Сейчас он не сводил с него влюбленных глаз, а тот краснел и смущался, и тихо улыбался в ответ. И Эклзу было совершенно не трудно представить его совсем юным мальчишкой, которого он никогда не видел, но знал, что у него была все такая же красивая улыбка, такие же обворожительные глаза в обрамлении длинных ресниц, под взглядом которых, надо полагать, полегло немало красавиц. Дженсен не стал бы отрицать, что влюбился в эти глаза практически сразу, как только они на него взглянули с вызовом. А сейчас Джаред сидел на его кухне и молча ужинал, и Дженсен понятия не имел, какого бога поблагодарить за это счастье. – Вот, возьми, – Эклз подошел ближе, прислонился к краю стола и поставил бутылочку пива перед другом. – Ужин был отличный, спасибо. Я и не знал, что ты так умеешь готовить. – Не для кого было готовить. – Ну, надо сказать, что мы с тобой друзья уже давно. Мог бы и поделиться секретом, – Джаред улыбнулся, отпил из бутылки немного горьковатое пиво. – Или ты готовишь только своим любовникам? – Падалеки смотрел снизу вверх в красивые с прищуром глаза, ожидая ответа. – Я готовлю только своим любимым, – тихо проговорил тот и запустил теплые пальцы в длинные волосы брюнета. От этого прикосновения, такого родного и мягкого, Джаред прикрыл глаза и, обвив его руками за талию, прижался к бедрам теплой щекой. Подушечки пальцев едва прошлись по горячей полоске кожи, чуть выше пояса, и Дженсен ощутил, как они подрагивают. Его любимый дрожал, то ли от волнения, то ли от желания, а возможно, его переполняло и то и другое, потому что в следующий миг он чуть приподнял футболку и стал мазать губами по животу, чуть ниже, по бедренным косточкам, обжигая кожу сбившимся дыханием. Пальцы потерли грубые темные волоски, сбегающие узкой дорожкой вниз под пояс. Он взглянул в самые потрясающие глаза и в этот момент услышал мелодию своего мобильного телефона, который завибрировал у него в кармане. Джаред даже не шелохнулся, чтобы ответить на звонок, не в силах отстраниться от тепла другого человека. – Ответь ей. И Дженсен через силу отклонился от друга. – Да? – стараясь быть как можно более безразличным, спросил Падалеки. – Джа, ты скоро дома будешь? – Я пока на работе. А что случилось? – У нас в прачечной кран сорвало, и вода повсюду. Слесаря сейчас нигде не найти. – Спустись в подвал перекрой воду. Я скоро приеду. – Хорошо. Я тебя жду. С тяжелым вздохом он отключил телефон и проговорил: – Мне нужно домой, Дженс. – Я слышал. Езжай, конечно. – Прошу, не обижайся, Джен, мне правда хотелось побыть вдвоем сегодня, хоть немного. – У тебя получилось. Мы провели вместе сорок три минуты, так что езжай. Тебе предстоит побыть в роли сантехника. Как только дверь за Падалеки закрылась, Дженсен опустился в кресло. По всему телу пробежал холодок от одной мысли, что так будет всегда. Джаред всегда будет уходить. Выбор всегда будет в пользу дома и жены, а он на втором месте и всегда будет на нем оставаться. Еще месяц назад он и мечтать не смел, чтобы вот так касаться Падалеки, быть с ним, как хотел с самого их знакомства. Тогда Эклз был счастлив лишь оттого, что видит улыбающегося солнечной улыбкой парня по утрам и у него есть возможность просто слышать его голос каждый день. Теперь этого было чертовски мало. **** Захватив из гаража инструменты, он направился в дом. – Жени, я дома. Сейчас гляну, что там, – Падалеки не успел закрыть дверь, как к нему вышла полуодетая жена, в легком шелковом халатике, струящемся по телу, словно расплавленное серебро. – У меня там небольшая поломка… Вы не могли бы взглянуть? – Девушка чуть приподняла полу халата, приоткрывая загорелую ножку. Джаред ничего не придумал лучше, как открыть рот и хлопать глазами от удивления, смутно понимая, что его разыграли. – Пойдемте, я вас провожу. Маленькие пальчики потянули за рукав, увлекая за собой в сторону прачечной. Проходя мимо столовой, Джаред заметил, что на столе расставлены свечи, да и запах вкусно приготовленной еды говорил о том, что это романтический ужин с ролевыми играми. Только вот ничего, кроме нарастающего раздражения, мужчина не ощущал. Поразительно, как это милое создание привело его практически в бешенство одним лишь желанием провести с ним вечер. Он ни разу не испытывал злости к ней за все годы, проведенные вместе, но сейчас любящий, все понимающий муж испарился. Они вошли в полутемную комнату, и Джаред грохнул ящиком с инструментами об пол. Щелкнул выключатель, и желтый свет разлился по стенам. – Как вас зовут? – тихо поинтересовалась Женевьев. – Джаред, – немного посомневавшись, сухо проговорил муж. – Джаред, я перекрыла воду, она била фонтаном прямо вот отсюда… Он смотрел, как она чуть склонилась вперед, заглядывая за стиральную машину, как длинные волосы заструились по плечам, и в голове словно что-то щелкнуло. Мужчина с силой провел по спине рукой, запустив ее в копну волос, дернул их на себя, так что Женевьев вскрикнула от неожиданности. Она хотела обернуться, но крепкие руки прижали к поверхности стиральной машины, больно сжимая запястье. Свободной рукой он распахнул халатик и сжал нежную грудь, жестко сминая упругую мягкость. Джаред чувствовал, как все в нем кипит, но не от желания, от чего-то иного, незнакомого. Он развернул Жени и, подхватив на руки, усадил на машину, вжимаясь в нее телом, разводя ноги, разрывая кружевные трусики и удерживая бедра железной хваткой. Он целовал настойчиво и зло, пока в какой-то момент жена не вскрикнула. – О! Джаред! Ты что?! Мужчина отпрянул от нее, не понимая, в чем дело, а девушка прижала к губам пальцы, размазывая кровь по губам. – Вот черт, прости, Жени. Я не хотел, – ошалело глядя на алые мазки на подбородке и пальцах, Падалеки понял, что он утратил всякий контроль над собой секунды назад. – Ты какой-то странный сегодня, – прошептала она, высвобождаясь из его рук и спрыгивая босыми ногами на холодный пол. – Прости, прошу… – Ничего. Ладно, – Жени не знала, как отнестись к этой дикой выходке, муж уже смотрел на нее глазами нашкодившего щенка. Она запахнула халатик, все желание сошло на нет от привкуса крови во рту. Было странно видеть, а главное, ощущать Джареда таким – грубым, резким, даже диким. За годы их совместной жизни она привыкла к мягкому, неспешному, нежному мужчине, но сейчас перед ней стояла, склонив голову, полная его противоположность. – Прости. Я просто устал. Сегодня был долгий день, а главное… Неважно. Не обижайся. – Ладно, Джа, все нормально. Иди поешь. Я там ужин приготовила. – Спасибо, я не голоден. Приму душ и, наверно, лягу спать. Виновато постояв у нее на пути, он отступил в сторону, позволяя ей выйти первой. Легче нисколько не стало, ни от горячего душа, ни от стакана джина. Ему не давало покоя то, что он почувствовал с Жени. Это была злость чистой воды. Только он не мог понять, на кого больше злится – на нее или на себя. Лежа рядом с ней, он чувствовал, что его душит горечь, которой он не ощущал рядом с Дженсеном. Но как только он оказывался рядом с женой, ему становилось не по себе. Он притворялся спящим, а потом уходил спать в другую комнату. Он больше не мог к ней прикасаться как когда-то, лишь легкая ласка, когда он пробегал ладонью по волосам и целовал в висок перед уходом, – все, что он мог ей дать. Когда ее дыхание выровнялось, он выскользнул из-под одеяла и спустился в гостиную. Он плеснул еще джина в стакан и тут же осушил его. Горько. Было горько осознавать, что он не мог взять и все изменить так, как сейчас требовало все его существо. Было паршиво оттого, что он не был сейчас рядом с тем, с кем действительно хотел быть. От этого и была эта ярость к Жени. «К черту». Он взял телефон, часы на дисплее показали два часа ночи. Переодевшись, он схватил ключи от машины и рванул по тихой окутанной ночью улице. Он втопил газ до упора, и скорость твердой рукой вжала его в сиденье, а Джаред сцепил зубы в ответ. Сейчас он осознал кристально ясно, что никогда не ощущал реальность так живо и четко. Все вокруг было слишком тихо и спокойно, и лишь работа давала необходимое – адреналин в крови, но по возвращении домой он словно помещал себя в мягкий кокон, с любовью созданный женой. До недавнего времени он не замечал, как безвольно он в нем существовал. Именно существовал. Он вдруг сравнил свою жизнь с машиной, на спидометре которой было двести восемьдесят километров в час, но он всегда ездил лишь шестьдесят. Сейчас эта машина летела на максимуме к дому, в котором его не перестали ждать. Рука так и застыла в воздухе, не успев постучать, как дверь открылась. Он успел миллионы раз рассыпаться на части и снова собрать себя при виде этих усталых глаз, темных кругов, залегших под ними, и тонких острых морщинок в уголках. Стук собственного сердца заглушил все мысли, он лишь ощутил, как Дженсен вжал его в закрывшуюся за ними дверь, как язык очертил контур его губ и толкнулся в приоткрытый рот. Джаред с готовностью ответил на нежный поцелуй, углубляя его, срываясь на гортанный стон. – Господи, я не могу без тебя, Дженс, – он уперся лбом в его и зашептал: – Ты ждал… Я так хотел вернуться… – Так хотел, чтобы ты вернулся… Они улыбнулись тому, как совпали их фразы, и Дженсен начал срывать шальные поцелуи с губ друга, клянясь себе, что больше никогда не отпустит его от себя. Пробравшись сквозь темноту дома и оказавшись в спальне, они почувствовали, что весь мир остался позади этих стен. Джаред аккуратно высвободил руку Эклза из бандажа и рубашки. Он не мог перестать касаться его раскаленной, как железо, кожи, ее жар будил неутолимое желание заниматься любовью с этим мужчиной. Падалеки быстро избавил их обоих от остатков одежды и принялся тонуть в океане под названием «Эклз». Он требовательно толкался языком между мягких губ, прикусывая их острой кромкой зубов, ловя приглушенные стоны Дженсена от этой боли. Он гладил его, царапал, кусал, покрывал миллионами поцелуев, вылизывал жарко и мокро каждый изгиб и впадинку обожаемого тела, удерживая на грани удовольствия себя и его, пока Дженсен не перехватил инициативу. – Джа… Он вжался всем телом в любовника, желая раствориться в нем, слиться с ним, стать единым и неделимым. Запечатав его рот глубоким поцелуем, он распял податливое тело под собой, расчерчивая плечи, грудь, живот созвездиями поцелуев, рассыпая их, повинуясь своему желанию и стонам, срывающимся с губ любимого. Толкнувшись вперед, он заставил его развести ноги чуть шире, так естественно, легко, будто он только это и делал всю свою жизнь, подаваясь навстречу, запрокидывая голову, закусывая нижнюю губу, чтобы не начать умолять сделать это быстрее. Падалеки был готов сойти с ума от губ на его члене и от пальцев, которые так потрясающе его трахали, но он чертовски хотел всего Эклза. – Подожди… Притормози, Джен. Эклз поднялся, нависнув над распаленным красавцем. – Трахни меня. – Все, что только пожелаешь, – Дженсен расплылся в улыбке, целуясь неспешно, предвкушая дальнейшее. Джаред с готовностью развел бедра, подаваясь навстречу прижавшемуся ко входу члену. Не сводя взгляда с распахнутых глаз, Дженсен медленно погрузился в пульсирующей жар его тела. Замерев внутри, он ласкал его, позволяя привыкнуть к новым ощущениям. Потом Падалеки сам двинулся вниз, показывая тем самым, что уже не в силах ждать, и Дженсен толкнулся глубже, сильнее, жестче, еще, еще и еще раз. Он ощущал, как прохладный пот струится по его груди, как стекает ниже и где-то внизу, между горячими животами, превращается в тихие причмокивания. Он не мог удержаться и не целовать открывшуюся перед ним шею, собирая с ее кожи бисер пота, одновременно лаская нежную головку, проводя большим пальцем чуть сильнее, чтобы в следующие секунды почувствовать, как Джаред сжимается и дрожит всем телом, рыча и прикусывая его плечо, заливая собственный живот перламутром удовольствия. В этот самый момент уже не имело смысла сдерживать себя, поэтому Джен отпустил себя и расплавился в теле любовника. **** Следить загипнотизированным взглядом за каждым движением Дженсена – это все, что мог сейчас делать Джаред, ему казалось, что более прекрасной картины он в своей жизни не наблюдал. – Если ты продолжишь так на меня смотреть, то я не смогу дожарить яичницу. Брошу все к черту, и тогда этот кухонный стол повидает много интересного, – Эклз немного нервно хохотнул и стукнул сковородой о плиту, пытаясь справиться одной рукой. – Я готов остаться без завтрака, – мечтательно проговорил напарник. Дженсен лишь довольно мурлыкнул под нос и с готовностью принял помощь друга, подоспевшего, чтобы перехватить горячую сковороду и разложить еду по тарелкам. Это был их первый завтрак в совершенно новом значении друг для друга, поэтому большую часть времени они заново изучали друг друга, как будто и не было стольких лет, проведенных бок о бок. – Джа. – Что? – О чем ты думаешь? – поинтересовался Эклз, покручивая чашку с кофе кончиками пальцев. – Я… Ты помнишь тот день, когда ты отвез нас к обрыву? – Еще бы. Отличный был день. Жаль только, я так и не решился тогда к тебе пристать, – улыбнулся воспоминаниям друг, не замечая напряженного взгляда Падалеки. – Я недавно вспомнил, как уже после заката, перед тем как вернуться в город, ты стоял на краю обрыва. Шаркал носком по камешкам, и они ссыпались вниз, в воду, а я оцепенело наблюдал за тобой. Меня вдруг сковал такой первобытный страх, что я поднялся и двинулся к тебе. Одна мысль о том, что ты можешь сорваться в пропасть, натолкнула меня на другую: «Что же я буду без тебя делать?». А следующая: «Что я не смогу жить без тебя», а следующая: «Что хочу подойти и обнять тебя», так, как никогда не обнимал, удержать от падения… Падалеки замолчал, будто в этот самый момент увидел их в прошлом, стоящих на краю, готовых сорваться вниз. – Что же ты не подошел? – севшим голосом спросил Эклз, не отводя взгляда от лица напарника, ища момент посмотреть ему в глаза. – Я испугался того, что почувствовал, – в этот момент их глаза встретились. – Все было решено. Я женился через месяц, и страх причинить ей боль сковал меня по рукам и ногам. Мы так давно были с ней вместе. Я увез ее в чужой большой город. И здесь у нее никого не было. У нее вообще никогда никого не было. Я убедил себя, что все это лишь плод моего разыгравшегося воображения, бог знает чего еще… Как видишь, я справлялся с самовнушением все эти годы, – он замолчал, глотнул горячий черный кофе, как он любил, и с сожалением произнес: – Наверно, если бы не моя трусость, может, мы могли бы быть вместе уже давно? Вопрос прозвучал скорее для себя, но ответ на него дал Эклз. – Мы не были бы вместе. И не потому, что ты струсил, а потому, что ты любил свою невесту, – Дженсен встал и отошел к окну, а затем продолжил: – Я видел вас вместе, вы казались мне идеальной парой, любящей, понимающей друг друга с полуслова. И лишь то, что я осознавал ваше счастье, помешало мне сказать о своих чувствах тебе. На твоей свадьбе я пообещал самому себе, что ты никогда ни о чем не узнаешь. Как видишь, я справлялся с обещанием все эти годы. Дженсен развернулся и оказался в горячих крепких руках любовника. – Но сейчас я заново осознал, что единственное счастье – это находиться рядом с тобой, – Джаред прошептал это в грустное подобие улыбки, не сводя глаз с зеленых омутов. – Я люблю тебя, Джаред. И это тоже было настоящим счастьем – наконец-то произнести эти слова вслух, увидеть, как блестят глаза, и понять, что любим всем сердцем. Медленно целуясь, изредка прерываясь лишь для того, чтобы прочитать в глазах несказанное, они были счастливы, и каждый из них понимал, что это счастье на грани фола, одно неверное движение – и оно могло принести горе другому человеку, навсегда изменить его жизнь. Багдад, май 2007 года Эта чертова «иракская свобода», она никому не была нужна, Ираку особенно и, как понимал теперь Натаниэль, ему тоже. Для него война в Ираке стала прекрасной причиной сбежать в прямом смысле этого слова из своего дома, где ему сулило лишь быть тем, кем он никогда не хотел быть – послушным сыном, следующим по стопам отцов его семьи. Он всегда знал, что из другого теста, что возносить хвалу Господу – это не его, да и верилось ему в Великого с трудом, слишком во многом он был с ним не согласен. Сам он считал, что войны должны быть, аборты должны разрешить везде, а воровство ради жизни другого – какой же это грех?! Но он был послушником в церкви, где всю жизнь прослужили его дед и отец, и казалось, вся его жизнь обречена пройти в стенах приходской церкви Святой Троицы в орегонской глуши. Уже в двадцать два его не покидала мысль, что его жизнь кончена, ничто его уже не ждет, кроме бесконечной службы Богу, в которого он даже не верил, нескончаемых упреков деспотичного отца, которому, казалось, невозможно было угодить. Он был близок к самоубийству, когда повстречал Тамо Пеникетта. Парень был полной его противоположностью; уверенный в себе, сильный и выносливый, он был офицером армии США в отставке. Но зимой 2007 года его призвали в Ирак, а Натаниэль не смог бы перенести разлуку с другом, единственным человеком, который смог его удержать от необдуманного, а лучше сказать, хорошо продуманного самоубийства. Тамо помог устроить побег в Портленд, где Нэйт прожил пару месяцев, зажив совершенно новой жизнью, впервые почувствовав ее вкус. Вскоре он затосковал по общению с другом, который снова вернулся в стройные ряды служащих своей родине. Когда же Натаниэль узнал, что Тамо еще и направлен в Ирак для проведения какой-то новой операции, на него снова напала депрессия, но теперь, почувствовав себя хозяином своей судьбы, он решил последовать за ним. С тремя годами нестроевой подготовки ему не составило особого труда пройти обучение для новобранцев в армию. За время подготовки выяснилось, что у Натаниэля прекрасная физическая форма, которой он всегда старался уделять все свободное время, из-за чего постоянно случались скандалы с отцом. Он не только не видел смысла в занятиях сына, но и считал, что человеку, носящему сан священнослужителя, грешно уделять время заботе о красоте и силе своего тела. Обладающий хорошей памятью и способностью к быстрому обучению, Нэйт добился того, чтобы через четыре месяца оказаться в Багдаде. Он был счастлив оставить холодную Америку и в начале мая оказаться в жаркой стране, где он полностью осознал свою природу. Он был создан для того, чтобы служить стране, а не Богу, он был готов встретить врага с высоко поднятой головой и бороться за выполнение поставленной перед ним задачи. Дополнительной радостью для него было и то, что он попал в отряд под командованием своего близкого друга Тамо Пеникетта, который был не менее счастлив встрече после долгой разлуки. Вот так за полгода жизнь молодого Нэйта Бузолича обрела смысл, теперь в раскаленных песках под чужим небом он четко осознал свое счастье – быть солдатом. Его нисколько не тяготил суровый быт, а постоянная близость опасности давала ему почувствовать адреналин в крови, чего с ним не случалось ранее в орегонской глуши, и это пьянящее чувство придавало ему сил и уверенности в себе. В мае планировалась операция под названием «Пронзающий наконечник», целью которой было обеспечение безопасности в провинции Дияла к северо-востоку от иракской столицы. Поступило несколько анонимных сообщений о готовящихся терактах, и обеспечить сейчас безопасность мирному населению было первостепенной задачей. Для проведения этой кампании было призвано дополнительно две тысячи американских военнослужащих. После недолгих сборов 12 мая 2007 года патруль из двадцати человек личного состава 1-й кавалерийской дивизии был направлен в провинцию Диялу для проверки информации о готовящемся теракте. Это было первое серьезное задание для Натаниэля, которое лишь по счастливой случайности не стало последним. В пять часов утра на группу из семи бронированных машин было совершенно нападение на проселочной дороге, ведущей в провинцию, в ходе которого погибло восемнадцать человек и двое были взяты в плен. Этими двумя были Тамо Пеникетт и Натаниэль Бузолич. **** – Почему они нас не убили? – Будут выдвигать требования за нас. Но я бы не стал особо надеяться на их месте. – Что ты имеешь в виду? – как можно тише прошептал Нэйт, чтобы идущий рядом конвой его не услышал. – Американское командование не будет сотрудничать с ними. В «Исламском государстве Ирак» состоят отъявленные головорезы, боевики этой группировки тесно сотрудничают с «Аль-Каидой». Ты же не думаешь, что из-за двух человек правительство будет слушать ублюдков, которые требуют свободы таким же ублюдкам, как и они сами? – Тамо собирался произнести еще что-то, но в это время приклад автомата прилетел ему звенящим ударом прямо в затылок, и он повалился на пыльную дорогу, не в силах удержаться на ногах. Натаниэль было остановился чтобы помочь другу подняться, но его пихнули в спину стволом, и он двинулся дальше, подгоняемый неразборчивой злой тирадой вслед. Весь оставшийся путь они проделали порознь. Первую ночь они провели в глубокой яме, где можно было с трудом находиться вдвоем. – Тамо? – Что? – офицер попытался поменять положение, левая нога жутко затекла, так что он почти не чувствовал ее. – Тебе страшно? – этот вопрос у Нэйта вертелся в голове волчком, потому что у него самого внутри все стыло от ужаса. Теперь умирать совсем не хотелось. – Страшно, Нэйт, страшно, – еле слышно прошептал пленный. – Спасибо, что не врешь и не пытаешься меня ободрить, – солдат чуть улыбнулся своим сапогам в темноте, когда услышал смешок друга. На другой день их перевели в какой-то подвал. Где он находился, похищенные не имели ни малейшего понятия, так как на головах у них до последнего были мешки, которые нацепили, как только вытащили их из ямы. Оказавшись практически в кромешной темноте, мужчины не могли себе представить, что их ждет ад на протяжении почти тридцати дней. Пытки начались через три дня. До этого про них, казалось, забыли. Им не приносили воды, еды, и справлять нужду приходилось там же, где они фактически спали. Все эти три дня не падать духом помогали долгие разговоры шепотом. – Эй, Нэйт? – А? – Жалеешь, наверно, теперь, что пошел в армию? – Меня не так просто заставить пожалеть о чем-то. – А что сбежал из семьи, жалеешь? – поинтересовался офицер. – Нет, об этом точно не пожалею никогда. Не думаю, что мои молитвы были нужны Богу. – Ты в него веришь? – Верю. Но не думаю, что ему важна моя вера, мои молитвы, мои посты и лживые обещания на исповеди. – Согласен. Но, может, ты все же пару раз помолишься ему за нас, по старой дружбе, может, он нам чем поможет? Нэйт не молился и помощи не ждал, он ждал, когда за ними придут и убьют перед видеокамерой в назидание другим. Первым забрали Тамо. Его не увели далеко. Били его где-то совсем рядом, в соседней комнате. В щелку под дверью лился желтый свет, который ни разу не зажегся на протяжении трех дней, а теперь он стал предвестником почти каждодневных истязаний. Натаниэль старался вжаться в угол подвала, словно он мог слиться со стеной, надеясь на ее защиту. Сначала глухие удары по телу его друга, а потом его еле слышная речь по-арабски и возобновившиеся звуки врезающихся в плоть офицера сапог заставляли кровь стынуть в жилах. – Тамо, Тамо, Тамо? Ты как?! Глазам было сильно больно от света, который влетел в распахнувшуюся дверь. Следом за яркими электрическим лучами в подвал втолкнули Пеникетта. Как только дверь захлопнулась, Натаниэль бросился к лежащему без движения человеку. – Ты жив? Скажи хоть что-нибудь. Ладонь проскользила по лицу и моментально стала липкой от крови. – Жив пока. Но это ненадолго. – Чего они хотят? – Знать, что наше командование планирует в Дияле. Хотят узнать, от кого у них произошла утечка. – Ты знаешь? – Нет, – Тамо с невероятным усилием перевернулся на спину, стараясь дышать ровнее и глубже, но сломанные ребра слишком сильно впивались в легкие. – Нас наверняка ищут. – Ищут или нет, нам это не поможет. Я бы хотел тебя обнадежить Натаниэль, но я не люблю обманывать людей. Нэйт приподнял голову друга и подложил под нее свою куртку. Они сидели в тишине, окутанные липким страхом, который, казалось, стекал со стен мерзкой слизью, медленно подбираясь к пленникам, стремясь окончательно завладеть ими. Почти мертвое молчание было нарушено вновь вспыхнувшей полоской света и щелкнувшим засовом. Один из похитителей вошел в комнату и поставил ведро с водой. Натаниэль воспользовался моментом и попытался рассмотреть, сколько человек их охраняет – за спиной вошедшего стояло еще двое. Затем дверь закрылась, и рядовой подтащил ведро ближе. – Давай я помогу подняться. Тебе нужно попить. Тамо не хотел показаться нытиком в глазах друга, но стоны из груди вырвались сами, как только он прислонился к стене. – Господи, блядь, как больно. – Потерпи, сейчас будет легче. Глаза снова привыкли к темноте, и Нэйт рассмотрел лицо офицера. Левый глаз практически затек, губы были сильно разбиты, да и на скулах наверняка были гематомы, но во мраке было сложно это разглядеть. Они с жадностью пили грязную воду, у которой был привкус мочи, но это мало волновало. Через два дня боевики пришли за Бузоличем. Он знал, что его будут пытать, но, как и Тамо, ему нечего было сказать. Сначала с ним говорил переводчик, а двое просто наблюдали за допросом. После двух отрицательных ответов беседа была окончена. Удары, казалось, сыпались со всех сторон. Даже старательные попытки сгруппироваться и хоть немного смягчить удары были бесполезны. В какой-то момент Нэйт начал терять сознание, но его окатили водой, и свет перед глазами снова вспыхнул яркой болезненной вспышкой. – Хоть бы пристрелили побыстрее. – Не надейся. По-крайней мере, мне ждать этого не придется. Они уверены, что я что-то знаю. Даже если я дам им ложную информацию, это лишь усугубит дальнейшие наши дни, – офицер пытался рассмотреть в темноте своего друга, который откинулся на стену. Лишь слабый лучик света из-под двери позволял видеть его очертания. – Нэйт, поговори со мной. – О чем? – Не знаю. О чем хочешь. – Как ты узнал? – Что? – Что я хочу покончить с собой. – Я наблюдал за тобой в течение трех дней. – С чего бы это? – Я три дня сидел в баре. После отставки, знаешь, хочется хорошенько напиться. Я всегда сидел около окна в «Джексенс». И каждый день почти перед моим носом ты садился на скамью автобусной остановки. Смотрел в одну точку, изредка посматривая на проходящие автобусы. Интересовали тебя только те, которые на остановке не притормаживали. Что немного странно для пассажира. Ты сидел до позднего вечера, а потом, понурив голову, плелся домой, провожая взглядом последний автобус. – Если бы не ты, я бы шагнул под него. – Я знаю. Нэйт закрыл глаза и вспомнил ощущение тяжести чужой ладони на плече, в тот самый момент, когда оставалось сделать пару шагов до конца. – Я не хотел, чтобы так все закончилось. Жизнь не должна кончаться так. – А как она должна кончаться? Так, как сейчас кончаются наши? Кто решил, что умирать нужно только в теплой постели в свои девяносто, окруженным орущими внуками и правнуками? Я верю в то, Тамо, что на самом деле ничего не кончается после смерти. Все только начинается. – Тогда извини, что отсрочил твой старт, – через боль гоготнул офицер и зажмурился, пытаясь поменять позу. – Да ничего. Ждать осталось недолго. Совсем скоро они потеряли счет времени, так как часто теряли сознание после побоев или отсутствия воды и еды. Их тела были истощены и истерзаны настолько, что другие на их месте уже давно бы испустили дух, но эти двое держались из последних сил, стараясь поддерживать друг друга в ожидании неминуемой мучительной смерти. В один из дней Натаниэль очнулся и долго не мог понять, где он находится и почему все его тело разрывается от боли. Он обшарил в темноте все стены и углы и вскоре наткнулся на дверь. В тот момент, когда он решил дернуть за ручку, раздался душераздирающий крик, от которого его метнуло в сторону, и он будто прилип к стене, коченея от страха. В нем все клокотало от ужаса, а стоны и всхлипы становились все ближе и были готовы вот-вот ворваться в кромешный мрак. Дверь с грохотом раскрылась, и почти безжизненное тело втолкнули в подвал. – Тамо? Тамо? Руки шарили по телу, которое сочилось чем-то теплым и липким, потом оно вдруг вздрогнуло и застонало нестерпимо больно, хрипло ревело, словно и не человек это был. – Господи… Что они сделали?! – когда ладони почти в один миг заполнились кровью, как только Нэйт взял друга за правую руку. Его кисти не было, а из культи фонтаном била кровь. Адреналин ударил в голову, и Бузолич вскочил на ноги в поисках жгута. Он оторвал длинный лоскут от куртки и стянул футболку. Перетянув руку выше локтя, он пытался перевязать обрубок. К тому моменту офицер снова успел потерять сознание, и Натаниэль боялся, что он уже не очнется. Страх за самого близкого друга, который когда-то спас ему жизнь, нарастал и душил с каждой пройденной минутой все сильнее, пока неподвижное тело лежало у него на коленях. Он бессознательно гладил липкие грязные волосы, щеки и лоб человека, помогшего ему снова почувствовать желание быть на этой земле, дышать этим воздухом. Он был благодарен ему за то, что узнал про настоящую, крепкую дружбу, полную доверия и поддержки, и все, чего он сейчас хотел, – это чтобы мучения его друга прекратились. Нэйт очнулся оттого, что голова на его коленях повернулась и сиплый голос проговорил. – Нас ищут, друг. Постарайся дожить до того момента, как ребята найдут это место. – Ты тоже постарайся, – прошептал Натаниэль, стискивая плечо Тамо. – Не… Нет. Я пас. Что ты там говорил про конец и начало? Все, чего я хочу сейчас, – это сдохнуть в эту самую секунду, – Пеникетт захрипел молитву о том, чтобы Господь сократил его мучения. – Замолчи, Тамо. Он тебя не слышит. Тебя слышу только я! – Тогда сделай что-нибудь ты. Было страшно, ужасно, но он сделал то, что так было нужно ему другу… Спустя три дня террористы были обнаружены и уничтожены. В подвале тайного убежища боевиков было найдено двое мужчин. Один был мертв, а другой долгое время находился без сознания. СМИ пару дней помусолили их историю, а затем она была всеми забыта, как рядовой случай на войне. **** «Она была прекрасной, во всех смыслах. Правда. Как-то я застал ее плачущей. Она быстро утерла слезы, чтобы не показывать их мне. Но я все равно стал ее допрашивать, наверно, это профессиональная болезнь – копание в чужих душах начинает становиться потребностью. Она рассказала, что иногда по пути на работу стояла на перекрестке, и там к ее машине каждый раз подходил паренек лет тринадцати, предлагал помыть фары и окна, но она всегда ему отказывала. А тут его привезли на скорой, его сбил мотоцикл, позвоночник сломан. Он в сознании был, говорил, что не может оставить больную мать и братика, что должен зарабатывать. Школа утром, вечером работа. Ведь он мужчина, он должен заботиться о семье. Он умер у нее на операционном столе спустя пару часов. И Жени рыдала у меня на руках, маленькая, хрупкая, переполненная горем. Я увез ее тогда из Нью-Йорка, на несколько дней отпросившись с работы. Было невыносимо видеть ее такой разбитой. Хотелось провести с ней неделю без жалких коротких вечеров после дежурств. И хоть совесть постоянно мне твердила, что я последняя сволочь, я продолжал сбегать к Эклзу, не в силах справиться с зависимостью от него, продолжал ей нагло и трусливо врать, любить другого человека за ее спиной. Что ж, теперь справедливость восстановлена». **** – Да, с мотивами у нас вообще беда. Ничего не украдено, никаких врагов. Коллеги отзываются положительно. Даже твою Женевьев поспрашивал об этом Дереке, но, как выяснилось, они почти не общались. – Ну надо же, а она мне ничего не говорила. Надо будет наведаться в церковь, он там бывал постоянно, очень набожный тип оказался. Поспрашиваем там его знакомых. Может, что-то выяснится. В кабинет неожиданно постучали, и все обернулись на появившуюся в дверях голову Осрика. – Коллинз, есть дело! О, Падалеки, а вот и ты, пропащая душа! Весь загорелый, как из ада, – добродушно гоготнул Чак. – Да, я тоже рад тебе, маленькая желтая заноза в заднице, – улыбнулся Джаред и махнул рукой своему напарнику. – Давай выйди на пару минут, переговорить надо, Миша. – Только по-быстрому, я уже планировал свалить домой. – Еще час до конца… Падалеки и Эклз молча пронаблюдали за удалившимися сослуживцами и остались в повисшей тишине. Джареду до безумия хотелось заговорить хоть о чем-нибудь, но во рту пересохло, и он мог лишь смотреть на Дженса, который его изучал со спокойным вдумчивым выражением на лице. – Как ты думаешь, почему Коллинз решил забить на работу? – Пятница. Он женат. Теперь. С медового месяца прошло всего ничего, чего ж ему торчать на работе. – Пошли? – Дженсен быстро встал из-за рабочего стола и прихватил пиджак. – Куда? – Джаред поспешил за ним следом. – Садись в машину, прокатимся, – скомандовал Эклз и сел за руль. Падалеки послушно скользнул на место пассажира. Салон заполнил громкий маллет-рок, и Джаред утонул в его звуке. Он был благодарен музыке за то, что она забрала непонятное волнение, которое заполняло его целый день на работе. Педаль газа утонула в пол, из-под колес вырвался клуб дыма, и на асфальте остались черные следы протекторов, венчая собой конец рабочего дня. Следить за дорогой не получалось, машина постоянно перестраивалась, поворачивала, Дженсен гнал как ненормальный, музыка вопила, и он напевал что-то себе под нос. – Как плечо? – прокричал Джаред, не надеясь, что его услышат. – Все нормально. Я занимаюсь восстановительными упражнениями. Почти не болит, – прокричал в ответ Эклз, вывернул руль, резко разворачивая автомобиль, заезжая на обочину глухой дороги. Ключ зажигания повернулся, заставляя стихнуть рев мотора и звуки радио. Короткое мгновение, чтобы заглянуть в глаза своему лохматому йети, а затем схватить его и поцеловать так, чтобы он не смел больше от него сбегать на семь чертовых дней. Губы с жадностью мазали по лицу, скулам, шее. И снова поцелуй. Они сталкивались языками, зубами, разбивая мягкую плоть губ об острую кромку, и не замечали боли. Металлический привкус крови лишь заставлял действовать жестче, резче, быстрее. – Давай на заднее, – бросил коротко Эклз и быстро вышел из машины. Он буквально втолкнул Падалеки на заднее сиденье, рывком расстегивая на нем ремень и стягивая до лодыжек брюки. Джаред с трудом развернулся, спуская одну ногу на пол. Его трясло от желания почувствовать любимого в себе, поэтому, когда Дженсен начал его глубокого и непристойно вылизывать, сводя с ума короткими движениями пальцев, он взмолился: – Джен, трахни меня уже, прошу. – Соскучился, да? – Да, черт возьми! – прорычал Падалеки, пытаясь поудобнее встать на колено и ухватиться за сиденье. Дженсен не стал заставлять его ждать и вошел в него медленно, замирая лишь на секунды, а потом давая то, что было им обоим так необходимо. Ухватившись одной рукой за рубашку, а другой вцепившись в волосы на затылке, Эклз трахал его до беспамятства, сильно, глубоко и громко, заполняя машину рыком и стонами удовольствия. – Ох, господи, как же ж хорошо! – с этими словами Джаред кончил, немного помогая себе рукой, наслаждаясь тем, как следом за ним в него кончает его любовник. Дженсен помог ему немного развернуться и прилег сверху, переводя дыхание, комкая длинные темные волосы, утыкаясь в них лицом, наслаждаясь родным запахом. – Не думал, что ты вот так можешь меня завести и оттрахать на обочине, – блаженно проговорил Джаред со счастливой улыбкой. – Была бы моя воля, я бы тебя еще сегодня утром изнасиловал в кабинете, но там Миша вечно торчит. Ты весь день на меня очень недвусмысленно смотрел, Джа, поаккуратней в следующий раз. – А ты, наоборот, не смотрел. Вот я и пытался выяснить, о чем ты думаешь. – Пытаясь просверлить взглядом во мне дырку? Очень ново, знаешь… – А что я должен был думать после твоего жалкого «привет», а потом уселся за папки и… Дженсену явно надоел треп Падалеки, и он мягко закрыл его рот поцелуем. – Предлагаю натянуть штаны и поехать ко мне. Ты же не думаешь, что это все, на что я способен сегодня? – Джаред засветился от радости, как умственно отсталый ребенок, при этом стараясь найти свое нижнее белье и штаны. Они уселись на передние сиденья, поправляя одежду в зеркалах заднего вида, когда к ним подъехала патрульная машина. – Офицер МакЛейн. Ваши документы, пожалуйста. – Пожалуйста, – Дженсен раскрыл свой полицейский жетон. – Что делаете на обочине, детектив Эклз? – Показалось, что-то мотор стучит. А тут, смотрю, уровень масла низкий. Решил свернуть. – Понятно. Будьте аккуратны, на дорогах уже темно, а у вас не включены аварийные сигналы. – Да, спасибо за напоминание. – Хорошего вечера. – И вам, офицер. – Черт, Джен. Чувствуется, я с тобой еще окажусь за решеткой за непристойное поведение в общественном месте, – обреченно покачал головой Джаред, и машина выехала на дорогу. **** В голове менялись картинки со скоростью экспресса, не давая возможности понять, где он находится, в каком городе и на какой улице. Попытки вспомнить хоть что-нибудь за последние несколько дней увенчались полным провалом. Он схватил газету с уличного лотка, и продавец зло замахал на него руками, отшугивая в сторону, как надоевшую муху. Взгляд успел уловить надпись «28 ноября 2014». Он осмотрел свою одежду, она была явно не его, но припомнить, как выглядела его одежда, когда он выходил из дома, он не мог. Мужчина шел вперед, натыкаясь на прохожих, казавшихся ему большими расплывшимися цветными пятнами. Вдруг он увидел церковь, и ноги сами понесли к ней. Церковь святого Патрика. Название, которое ему ничего не говорило, но он все равно вошел внутрь и неровной походкой зашагал по проходу между длинными стройными рядами сидений. Внутри колыхалось огромное бесконечное море пустоты. Ему хотелось уцепиться хоть за какое-нибудь воспоминание, за знакомую деталь интерьера, звук, лицо. Когда он был готов совсем отчаяться и рухнуть в самом дальнем и темном углу храма, его взгляд остановился на белой фигуре. Она была худая, словно тростинка, казалось, слабый ветерок мог подуть – и ее тело превратится в легкую дымку, а потом и вовсе растворится в воздухе. Он пошел к ней, словно странник, умирающий от жажды в пустыне, идет к прекрасному миражу. Подходя все ближе и ближе к девушке, он с нескрываемым трепетом стал понимать, что узнает ее, и это заставило почти подбежать к ней. Он улыбался, словно ребенок, который потерял мать в толпе, а потом снова ее увидел. Слегка касаясь плеча девушки, он заставил ее обернуться, и только теперь увидел ее горячие слезы на щеках. – Натаниэль, как я рада, что встретила вас, что вы сегодня здесь, – дрогнувшими губами прошептала девочка. Его на секунду смутило имя, но внимание тут же переключилось с этой незначительной мелочи на то, что он знает эту девушку. – Что случилось, Холли? **** – Знаешь, а у меня отличные новости. – Что, раскусил, кто маньяк-убийца местных святош? – Эклз поставил чашку на край стола и посмотрел поверх очков на напарника. – Я свободен на пять дней как птица! – с широченной улыбкой протянул Падалеки, представляя собой новую шизанутую версию чеширского кота. Дженсен поправил очки привычным движением пальцев и снова уставился в экран, словно и не слышал сказанного. На самом деле он бы предпочел услышать, что Джаред его на всю бесконечную вечность, а не на пять жалких дней – Ты что, не рад? – Рад, конечно. Это отлично. Можем съездить на выходные за город. Или, наоборот, дома проторчим. – Ладно. Но вид у тебя не самый счастливый, – Джаред приуныл и засел за свои дела. – Бивер мне подкинул еще два дела. Изнасилование и ограбление. Сейчас поеду на допрос в окружной изолятор. Джаред посмотрел на него снизу вверх и коротко кивнул. И Дженсену до ломоты в груди захотелось сцеловать эту грусть с уголков губ, но нужно было сдержать себя – на работе они были лишь коллегами. – Куда уезжает Женевьев? – Какой-то медицинский съезд… Не знаю…Это в Северной Каролине. – Хорошо. Мне нужно ехать. Увидимся. – Пока, Дженс. **** Ключ нехотя повернулся в скважине, не желая подчиняться новому хозяину. Но Падалеки все же вошел в тихий дом, пересек мрак гостиной и поднялся в спальню. У него перехватило дыхание при виде спящего, и он готов был провести ночь вот так – стоя в проеме комнаты и наблюдая за его сном. – Я не сплю, – обернулся Дженсен. – Вот уже пару часов прислушиваюсь ко всем шорохам. – Прости. Застрял в пробке на пути из аэропорта, – Джаред начал расстегивать рубашку, собираясь побыстрее нырнуть в тепло постели. – Иди сюда. Ты замерз? – Эклз приподнял одеяло, приглашая поскорее присоединиться к нему. – Да. Ноябрь на редкость холодный. – Я сейчас согрею тебя. – Только об этом и мечтал, – прошептал Джаред в самые губы, такие теплые, чуть обветренные, с сухой корочкой, вжимаясь в них с трепетом. Он так давно хотел обнимать его, задыхаться в его руках от страсти, заниматься с ним любовью до утра. Дженсен распял его под собой, и это могло означать только одно – что теперь его желание исполнилось… **** Время летело словно космический корабль из фантастического комикса, и удержать его, затормозить стрелки часов не представлялось возможным. Джаред это осознавал с каждым пройденным днем все сильнее. Они жили вместе вот уже четыре дня, каждый раз оглядываясь на календарь, чувствуя себя настоящими ворами, крадущими часы и дни. Просыпаться под одним одеялом, принимать вместе душ, трахаться, готовить завтрак, уезжать на работу, возвращаться домой, заказывать ужин и снова отправляться вместе в постель – все это было так естественно, как дышать, и Падалеки боялся, что когда это все кончится, он просто задохнется, к чертям, без Эклза. Он стоял над плитой, медленно помешивая овощи, вычерчивая круги в сковороде, мечтая найти какой-то выход. Был ли он вообще? Он развернулся и пошел в гостиную, где Дженсен сидел за компьютером, погруженный в работу. – Джен. Джен, – Падалеки подошел к столу, нависнув над другом, словно скала над морем, и, когда тот обратил на него внимание, снимая очки, Джаред присел на угол стола. – Дженсен, давай поедем куда-нибудь на Рождество? От него не ускользнуло мимолетное удивление в зеленых глазах, и он продолжил: – Куда захочешь. Возьмем отпуск, и, к черту, пусть ищут замену на праздники. – Ты в первую очередь думаешь о работе. Не хочешь подумать о жене и что ты ей скажешь? – Я что-нибудь придумаю. В конце концов, скажу правду, что хочу провести праздники в кругу друзей. Джаред выдохнул и замер, ожидая реакции любовника. – Ты серьезно? – Я хочу просто провести его с тобой, Джен. Не только эти пять суток, но и Рождество, – и он хотел бы добавить, что и все праздники, все дни в своей жизни, но не решился это произнести. – Джа… Я бы тоже хотел провести праздники вместе. Но мне с трудом верится, что это может быть возможным. – Я сделаю это возможным. Когда ты рядом, я чувствую себя всемогущим, – сверкнул улыбкой Падалеки и склонился к мягким губам. Эклз провел прохладными пальцами по его небритым щекам и чуть улыбнулся в ответ. Ему не хотелось расстраивать Джареда, но его идея была провальная. – Ты уже закончил с ужином? – поинтересовался он, будучи совершенно не голодным. – Да, почти. **** – Господи, Эклз, ты меня с ума сводишь. – Это еще почему? – Ты просматриваешь эти фотографии в миллионный раз, так и самому маньяком стать недолго, – Коллинз с подозрением покосился на экран компьютера Эклза, на котором бесконечно мелькали кадры убитого Дерека Чарлтона. Фотографии сменяли друг друга, то приближаясь для увеличения деталей, то удаляясь для просмотра полной картины заснятого убийства. Детектив, казалось, провалился в собственные размышления, будто распускал невидимые кружева своих догадок, скручивая их в клубочек расследования этого преступления. – Он и есть маньяк, Миша, просто ты не обращал на это внимания. И работа – главная жертва этого маньяка. Посмотри, когда он за делом, он даже дышит через раз и не моргает, – Падалеки перенял такой же настороженный тон, как и у Коллинза, и стал подкрадываться к столу напарника. – Да тише вы, идиоты! Я мыслей своих за вами не слышу… Джаред отвлекся на телефон, завибрировавший у него в кармане пиджака. Увидев знакомый номер, он с готовностью ответил. – Холли, здравствуй. – Здравствуйте, детектив Падалеки. Помните, вы сказали, чтобы я позвонила вам, если вдруг что-то вспомню? – Конечно, Холли. Ты что-то вспомнила? – насторожился Джаред, когда в трубке послышались всхлипы. – Да. Вы могли бы приехать? – Да, разумеется! Уже выезжаю. Буду примерно через полчаса. – Кто звонил? – поинтересовался Эклз, опережая Коллинза. – Холли Чарлтон. Дочка Дерека Чарлтона. – О, она что-то припомнила о дне смерти отца? – засуетился Миша, собирая вещи. – Возможно. Дженсен, ты со мной? – Джаред встретился взглядом с другом. – Еще бы! – Эй, а я?! – Коллинз, а ты поезжай домой к жене, рабочий день уже кончился. – Да не хочу я домой! Я хочу с вами. – Маленьким мальчикам нельзя так долго играть в следователей перед сном, а то будут сниться страшилки. Поезжай к своей мамочке, Миша, – серьезным тоном пробасил Эклз и подтолкнул смеющегося Падалеки к выходу. – Пошел ты, Дженсен! – безобидно прорычал Коллинз и сдернул плащ с вешалки. – Завидуй молча, что у меня такая сексуальная жена, понял? – Понял, не злись. Но если бы ты знал, какая у меня сексуальная подружка, то помалкивал бы, – гоготнул Эклз, но тут же встретился со взглядом Падалеки, который в ту минуту напомнил ему прицел снайперской винтовки, и он, пожав плечами, заторопился из кабинета. – Пока, Миша, до завтра! – бросил напоследок Джаред и скрылся за дверью. – Ведут себя как долбаные фэбээровцы, уроды… Блин. Мечта Коллинза о том, чтобы попозже завалиться домой после бара, рассыпалась в прах. – Женевьев прилетает во вторник утром? – Да, поеду ее встречать. – Черт, как быстро время промчалось… – И не говори… Дженсен посмотрел на напарника, на секунду отвлекаясь от дороги, и втопил педаль газа. – Куда так разогнался? – В детстве мне казалось, что время слишком медленно идет, и иногда я подкручивал стрелки часов, чтобы мама поскорее вернулась с работы. А потом, в школе, я решил, что если быстро разогнаться, делать все с невероятной скоростью, то время просто не будет успевать за людьми, и именно в этом кроется загадка вечной жизни. Но моя теория оказалось ложной. Видишь спидометр? Джаред перевел взгляд на панель. Стрелка цеплялась за новые деления, подбираясь к 210 км/ч. – Ты что, хочешь разбиться в лепешку? Тогда время, я думаю, перестанет для нас существовать. – Ты думаешь? – Возможно. Но если честно, Эклз, я бы хотел еще немного пожить. – Ладно. Уговорил,– перестав лавировать между машинами, напарник постепенно сбросил скорость до 80 км/ч. К Холли Чарлтон они долетели за пятнадцать минут, несмотря на то что ее район был в другой части города. Девушка сидела на крыльце своего дома – типичного деревянного двухэтажного американского жилища, – когда машина полицейских затормозила около его забора. – Здравствуйте, детективы. – Здравствуй, Холли. Как дела? По телефону ты показалась мне очень встревоженной. – Мне иногда становится жутко в этом большом доме, после того что случилось с папой. – Давай зайдем внутрь, – предложил Эклз. – На улице сейчас очень прохладно. Тебе не стоит простужаться. Все трое двинулись по старым скрипучим ступенькам в дом, оставляя холодный ноябрьский вечер за дверьми. – Может быть, вы хотите чаю? Или кофе? – Благодарю, Холли. Лучше расскажи нам, что ты вспомнила? Девушка потупила взгляд и присела на край дивана, робко сложив руки на коленях. Ее губы дрогнули, и слезы закапали на подол ее длинной белой юбки. Эклз сходил на кухню за водой, а Падалеки продолжал терпеливо сидеть и ждать. – Я вам соврала, мистер Падалеки, – наконец девушка смогла выговорить первые слова, убирая длинные белые волосы за ухо и только затем поднимая заплаканные глаза на детективов. – В чем, Холли? – Джаред склонился чуть вперед, стараясь показать, что он ничуть не осуждает девушку. – Когда в воскресенье я вернулась из церкви, он… Он… был еще жив… Она разрыдалась громким плачем, всхлипывая и вздрагивая всем телом. – Холли, успокойся. Не плачь, объясни толком. Дженсен пересел на диван рядом с рыдающей Холи и приобнял ее за плечи. – Не бойся, мы просто тебя выслушаем, и все. Расскажи, что произошло тогда. Джаред протянул ей свой платок, и она принялась рассказывать, комкая его в ладонях. – Я открыла дверь. Прошла в дом. Не сразу поняла, что дома кто-то есть. Пока не услышала странные звуки с кухни. Это был отец. Я прошла по коридору и увидела, как он ползет вперед, прямо на меня, весь в крови. Она хлестала из его горла, но он был еще жив. Он что-то показывал мне рукой, но я была просто в ужасе. А потом он упал. Я бросилась к нему, но остановилась… Будто что-то меня сковало, я не могла пошевелиться. Я стояла и смотрела, как он истекает кровью, как судороги бьют его тело и как он затихает. Я побоялась рассказать, что он был жив, прибывшим полицейским и медикам. Простите меня, ради Бога, умоляю. Падалеки посмотрел на Дженсена и произнес: – Ну что ты, Холли. Это ничего. У тебя был сильный стресс, такое бывает. Не волнуйся, тебя никто не накажет. – Нет, меня накажет Бог за то, что не смогла помочь своему единственному родному человеку. Он накажет меня, и я буду гореть в аду, – причитала юная испуганная девушка. – Ну что ты! Бог тебя любит, он тебя не накажет. Ты не виновата в случившемся. Поверь, – Джаред сел рядом с ней и прислонил ее голову к своей груди. – Ты была любящей дочерью, прекрасной, и Бог это видит. Он видит все наши поступки, и твой страх он видел. Это не грех. Обещаю, мы найдем убийцу. Джаред взглянул в большие голубые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, на которых застыли слезинки. – Вы правда его найдете? – еле произнесла она, кривя губы от судорожных всхлипов. – Мы найдем его, Холли. – Дженсен погладил ее по плечу. – А сейчас тебе нужно успокоиться. Ты не должна так переживать. Тебе следует сейчас лечь спать. Выпей горячего чая и отправляйся в постель. – Хорошо, – чуть более спокойно прошептала девушка. – Вот и замечательно. А нам, к сожалению, пора ехать, – проговорил Падалеки. Они пробыли в доме еще пятнадцать минут, чтобы удостовериться, что девочка действительно пришла в себя, а затем покинули его. – Думаешь, с ней все будет в порядке? – спросил Джаред, поглядев на напарника, который напряженно следил за дорогой, сурово сдвинув брови. – С ней уже все не в порядке. Сейчас только все хуже будет. – Что ты имеешь в виду? – Да то, что девочке семнадцать лет, а она кроме церкви никуда не выходит. Обучается на дому, со сверстниками не общается. Отец вырастил из нее монашку. Она думает, что всевышний ее покарает за то, что она увидела, как из ее отца хлещет кровь, потому что какой-то сумасшедший перерезал ему глотку. Ты что, считаешь, что это нормально? Винить себя во всем еще совсем ребенку? – Ну, она росла в набожной семье. Это накладывает свой отпечаток на восприятие мира. – Какое восприятие мира? Она понятия не имеет о мире, она живет в четырех стенах и никуда не выходит. Она совершенно к нему не приспособлена. И в этом виноваты ее родители. – Ее мать умерла, когда ей было пять. – Значит виноват отец. Ты посмотри, что он с ней сделал. – О чем ты? – О том, что она винит себя в смерти отца, боится попасть во мнимый ад. Надо же быть чокнутым, чтобы научить ребенка бояться всего этого, бояться Бога, вселять в него панический страх. – Ты так суров. Я знаю, что ты не веришь в Бога, но это важно – воспитывать детей в вере. К тому же ты сам знаешь, что некоторых людей просто необходимо запугивать, иначе их поступки сложно контролировать. Ты же в полиции работаешь… – Я говорю о другом. Не о страхе потери свободы за преступление. Она ничего не совершала, но на душе у нее чувство, будто она совершила убийство, и жизнь ее кроме как тюрьмой сейчас не назовешь, с редкими вылазками в церковь. – Ее растили в вере, Джен. А это значит, что человек относится к своей жизни более ответственно. – Вере во что? В то, что нельзя лгать, а то попадешь на большую раскаленную сковороду и будешь вечно страдать? Брось… Я верю в Бога! Но я не верю в эту чушь про грехи и ад, и все такое. – А я верю. – Тогда тебе прямиком туда, Джаред. Потому что твой Бог отправляет педиков в ад. Причем при этом сам создал тебя таким. Тебя ведь Бог создал, Джа? Или ты думаешь, что ты ошибка природы? – Нас всех создал Бог. – И что он для тебя? Кто? Великий каратель? – Для меня Он нечто грандиозное и прекрасное, такое непостижимое великолепие, которое нам даже не дано представить, не только понять его замысел. – И что, ты думаешь, это грандиозное нечто, которое сотворило все, что ты видишь вокруг, всю вселенную, все миры, сидит со списком смертных грехов и отмечает их галочкой напротив твоего имени или Холли? Ты серьезно? Дженсен не удержался и хмыкнул, сбавляя скорость на повороте. – Но ведь откуда-то взялись эти правила, Дженс. Думаешь, они просто так взялись? Религия со своими устоями складывает личность человека, ведет его всю жизнь по пути нравственности. Или ты считаешь, что это глупость? – Именно, глупость. С церковью или без нее люди продолжали, продолжают и будут продолжать убивать, грабить и насиловать. И это не потому, что их плохо воспитали, а потому, что они сами так выбрали. В этой жизни мы сами решаем, кем нам быть, что мы хотим в ней пережить. Быть полной сволочью и ублюдком, торговать органами на черном рынке, быть проституткой или отличной матерью. И я не говорю, что быть проституткой плохо, это общество, церковь, правительство развешивает ярлыки на людей. При этом сами вынуждают девушек идти на панель, и упаси Бог, если ей действительно нравится ее профессия. Все эти церковные нытики постоянно цитируют Библию, а сами делают все наоборот… – Дженсен устало затих. У него осталось много невысказанного, но, чувствуя, что Джаред не разделяет его мнения, он решил, что стоит остановиться и помолчать. – Господи, Дженс, чего ты так завелся? – Да просто мне жаль эту девочку, чья жизнь пройдет в неведении, что жизнь – это самая прекрасная вещь на свете. И ей не нужно бояться жить, страшась какого-то там Бога, желающего ее наказать за несуществующие грехи. – С ней все будет в порядке. Она окончит школу, поступит в колледж и будет жить нормальной подростковой жизнью. – Думаешь? – Время лечит, Дженс. Она забудет все случившееся, да и стоять в церкви ее теперь никто не будет заставлять. Теперь она сама будет принимать решения. Эклз кивнул головой, чуть приподняв бровь, соглашаясь с другом. – Дело за нами, Джа. Нужно приложить все усилия, чтобы найти этого чертового убийцу. **** – Я вас внимательно слушаю, джентльмены, – Джим Бивер сложил руки на столе в зале для переговоров и немного наклонился вперед. В восемь часов, как и было запланировано накануне, на летучке присутствовала вся оперативная группа из пяти человек по расследованию убийства Дерека Чарлтона. Первым заговорил Дженсен. – Мы не можем понять, каков был мотив. Я бы хотел отправиться в дом Чарлтона и посмотреть его личные вещи, еще раз поговорить с Холли. – Еще не мешало бы все же наведаться в церковь. Поговорить с его священником. Раз Чарлтон был такой набожный тип, он мог что-то рассказать, поделиться со своим духовным наставником, – вклинился в разговор Коллинз. – Прошло почти три месяца, а у вас ничего. Одни догадки и предположения. Никуда не годится. Как так получается? Нужно приложить больше усилий. Если у нас появился маньяк с религиозным бзиком, эта информация скоро просочится в СМИ. Нельзя терять время и ждать новых трупов. Думайте, решайте, действуйте. – Я сегодня съезжу в церковь и поговорю с отцом Бернардом. Мы хорошо знакомы, и Женевьев всегда к нему ходит. Думаю, я смогу что-нибудь у него выяснить. Бивер ударил ладонью по столу в знак окончания собрания, и все начали подниматься со своих мест, четко осознавая, что расследование буксует на месте, без улик, мотивов. **** Зима наконец накрыла Нью-Йорк свинцовыми пухлыми черными тучами и бесконечным декабрьским дождем. Минула целая неделя с момента, как здравая мысль посетила голову Падалеки: «Не стой столбом как идиот. Обними ее». Словно посторонний человек толкал его по направлению к жене, стараясь привести его в чувство и сбить оцепенение. – Я рад, Господи! Любимая, это прекрасная новость,– он с нежностью сжимал ее круглые плечики, целовал бледные исхудавшие щеки, не до конца осознавая – он будет отцом. Точнее, он уже им стал, ведь уже три недели как застучало маленькое сердечко. – Не говори пока никому. Может, это мой заскок, но пока не хочу, чтобы кто-то знал. – Не скажу. Малыш, не волнуйся,– она развернулась к окну, посмотреть на улицу, а он опустил руки замком на ее живот, сжимая супругу в объятьях. Он хотел, хотел ребенка. Но страх поселился внутри сразу, как только он узнал о нем. «Справлюсь ли я? Смогу ли?». Он надеялся, что все получится и он не подведет Жени. **** Дни сменяли друг друга, и Падалеки чувствовал нарастающее нечто внутри себя. Сначала оно легонько холодило под ложечкой, затем перестало давать засыпать по ночам, а потом он ощутил его в полной мере – это желание сбежать из собственного дома. Ему было тошно, невыносимо врать ей и ему, не имея сил выбрать между ними, для него это было равносильно отказу от воды или воздуха. Он не говорил Дженсену о ребенке, не представляя, как тот может отреагировать, но он понимал, что скрывать бессмысленно. Поэтому в один из дней он подошел к другу с разговором. Сердце клокотало в горле, кровь огненной лавой жгла все внутри, но сказать было нужно. – Джен, я скоро буду отцом. Острое лезвие как раз в этот момент соскользнуло с помидора, который Эклз резал для салата, и врезалось в палец. Он отдернул руку, резко развернувшись. – Черт, сильно больно? – Джаред подошел к нему, беря за ладонь, смотря на сбегающую струйку крови. – Пустяк. Сейчас заклею. – Где у нас лейкопластырь? – Падалеки раскрыл створки аптечки и шарил взглядом по полочкам. Он не видел, как изменилось лицо Эклза при слове «нас». – Давно она беременна? – Говорит, что около месяца. Может, чуть больше, – он достал ленту пластыря и принялся стирать кровь с руки Дженсена, а тот смотрел на его лицо. – Я думаю, что ты будешь прекрасным отцом, Джа. – Считаешь? – Джаред оторвался от обработки ранки. – Я, если честно, жутко боюсь. Не представляю, что нужно делать с детьми. Друг улыбнулся серьезности, с которой Джаред сказал эту фразу. – Полагаю, что как только ты возьмешь ребенка на руки, все знания сами всплывут в твоей голове. – Ты всегда веришь в меня. Это приятно. Помню, как ты меня подбадривал перед экзаменами в академии. Вот только здесь у меня не будет пересдач. Я не имею права облажаться. – Ты не облажаешься. Давай, идем поужинаем, – Эклз повертел перед глазами аккуратно перевязанным пальцем и стал доставать тарелки, стараясь не подавать вида, как горько было внутри. **** Он просто стоял и смотрел, не кричал, не высказывал претензий, лишь не сводил глаз с Падалеки, и это мучило сильнее любой пытки. – Прости. Я не должен был обещать. Не злись, – Джаред с трудом дождался, когда отделение опустеет, чтобы поговорить с Эклзом, внутри у него все без конца дергалось при одном взгляде на него, слишком задумчивый он был последнее время. Стоя посреди раздевалки, Падалеки следил тяжело за реакцией друга, который неспешно одевался после душа. Все тот же внимательный взгляд, спокойный, прожигающий насквозь и не дающий понять, что же творится внутри. – Прошу, Дженсен. Скажи хоть что-нибудь. Джаред подумал, что эта фраза прозвучала чересчур умоляющее, но на самом деле ему было наплевать, лишь бы услышать, что он прощен. Или нет… – Что ты хочешь услышать? – Что ты не злишься. Или злишься. Я хочу хоть какой-то реакции. – Я не злюсь. – Ты простишь меня? – руки скользнули на талию Эклза, и Падалеки спрятал лицо в уголке между шеей и плечом, не в силах вынести собственной слабости и даже больше – своей никчемности. – Я знал, что мы не проведем Рождество вместе, Джа, – Дженсен отвернулся к шкафчику, чтобы достать оттуда джинсы. – Знал? – Падалеки, недоумевая, остался стоять, потеряв объятья, не имея ни малейшего представления, как реагировать на его заявление. – Ты и Женевьев, – помолчав. – Ваш ребенок. Вы – семья. Я не ее часть. И никогда ею не был, даже когда мы проводили вместе все праздники, – Джаред прижался к нему со спины, пытаясь уловить тепло его тела, стараясь унять собственное волнение, осознавая, что Эклз прав: разрушить семью ему было не под силу. Особенно теперь. Когда Женевьев носила их ребенка. Признаться ей сейчас он не мог. Было чертовски страшно изменить свою жизнь, выползти из норы и пойти следом за Дженсеном тогда, не говоря уже о теперь. Он знал, Дженсен рискнул бы ради него всем и сейчас бы ни секунды не колебался, если бы Джаред попросил его все оставить, уйти вдвоем куда глаза глядят. Сам Падалеки не был способен свершить даже такую малость, как оставить пару рубашек в доме Эклза или зубную щетку, хоть как-то намекая, что еще вернется. Каждый раз, когда дверь закрывалась за ним, Дженсен не знал, вернется ли он, хватит ли у него духа продолжить их отношения. И сейчас он кристально ясно осознал, что борется за них один. – Я понятия не имею, как ей сказать. – Ты просто не хочешь. Тебе это не нужно Джа. – О чем ты? – Джа, я никогда тебя ни о чем не просил. Не требовал, чтобы ты оставил жену, чтобы ты проводил со мной выходные и праздники. Мне было достаточно знать, что я приду на работу и увижу тебя в кабинете за рабочим столом. Я был рад до сумасшествия всем нашим редким встречам, всем нашим ночам, проведенным вместе. Я начал верить в то, во что верить не стоит, хотеть то, чего я никогда не смогу иметь. И сейчас нужно остановиться. Потому что потом я не смогу. Ты никогда не сможешь сделать выбор. Тогда я сделаю его за тебя. – Что ты несешь, Эклз? Джаред ждал, что что-то произойдет, что они могут поругаться, но все шло к чему-то совсем ужасному, и, глядя в темные, налившиеся густой зеленью глаза, Падалеки понял, что Дженсен решил все это не сейчас, все сказано не сгоряча и не в пылу ссоры. «Он уходит». – Прошу, Дженсен. Не надо, не говори то, что хочешь сказать. – Значит ты и так понимаешь, что нужно сделать, – Эклз снова отвернулся, за теплым свитером, но на самом деле ему было невыносимо видеть, как Джаред рассыпается у него на глазах. Он снова почувствовал его большие горячие руки, как они обвили его, а горячее дыхание немного щекочет затылок. Позволить себе последнюю слабость – все, что мог Дженсен. Он стер со щек слезы и обернулся к нему с горькой улыбкой. – Я написал Биверу заявление о переводе к Крипке. Я не смогу каждый день видеть тебя. Это будет пыткой для нас обоих. – Но зачем, Джен? Пожалуйста, не надо… Я не смогу без тебя. – Постарайся. Я уже решил. О переводе была договоренность уже давно, осталось уладить формальности. Было уже не стыдно уткнуться мокрым лицом ему в плечо и стиснуть зубы до боли в скулах. Джаред четко осознал, что изменить уже ничего не получится. Смотреть вслед уходящему из его жизни Дженсену – все, что теперь оставалось. В этот вечер он вернулся домой, поужинал идеально приготовленным мясом и овощами, обнял жену, сидя в гостиной, и, положив ладонь на совсем еще маленький живот, произнес: – Привет, малыш. Я – твой папа. **** Неожиданный стук в дверь заставил Маргарет подняться с дивана, хотя желание притвориться, что ее нет дома, было велико. Она включила ночник и прошла в коридор. На пороге ее дома стоял человек, которого она не ждала и не желала видеть. – Добрый вечер, Маргарет. – Добрый. К чему столь поздний визит? – Нужно поговорить. Можно войти? – Я тебе уже все сказала. Я понятия не имею, где он находится. И вообще жив ли, – едва сдерживая свое раздражение, заявила женщина, больше напоминавшая египетскую мумию. Встретившись с настойчивым взглядом, хозяйка дома без желания отступила в сторону, пропуская гостя внутрь. – Мы не задержимся. Женщина вскинула испуганный взгляд на фигуру, материализовавшуюся из темноты, и, вздрогнув, отступила назад. – А вы что тут делаете? – Подумал, что мое присутствие поможет вам восстановить память. **** Более паршивого Рождества Джаред в своей жизни не смог припомнить. Строить из себя счастливого будущего отца было сложно, любящего мужа – еще сложнее, поэтому, когда уже двадцать шестого числа его экстренно вызвали в Нью-Йорк, он был несказанно благодарен небесам за подаренную передышку. Следователь крадучись прошел в дом, двигаясь, как сказано в уставе, по левой стороне, он старался подметить расположение предметов. Он не стал ждать Мишу, который должен был подъехать с минуты на минуту. Склонившись над пожилой женщиной, он заглянул в ее открытые глаза и наткнулся на застывший страх, который не успел исчезнуть после смерти. – Господи, да на нее же смотреть страшно. Кто-то явно слетел с катушек. – И этот кто-то наконец-то оставил следы. Посмотри сюда, Джеф, – подозвал Коллинз своего напарника. – Это похоже на след от ботинка, – Миша внимательно присмотрелся к полукруглому сгустку крови, подсохшему на полу. Будучи опытным экспертом-криминалистом, он сразу подметил, что след не сильно отпечатался, будто кто-то подошел на цыпочках. – Скажем так, это просто подарок, Джа. Посмотри, как кровь почти идеально обвела рант ботинка с левой стороны. Я займусь им, если удастся восстановить след хоть немного, то у нас уже будет кое-что. – О’кей, работай. А я осмотрю всё на предмет отпечатков, – Падалеки принялся доставать инструменты для обработки отпечатков пальцев. Ему пришлось дюйм за дюймом просмотреть всю квартиру, скрупулезно изучая следы на поверхностях мебели. Он был почти рад, что случилось это убийство, хотя о таком, конечно, вслух не говорят, да и мыслей не допускают, но сейчас это все помогло ему отвлечься от всей неразберихи в его жизни. И когда через пару часов он снял с двери четкий отпечаток пальца, не похожий на отпечаток хозяйки, его сердце забилось с новой силой, предвкушая, что хоть это дело не останется нераскрытым. Не желая терять время, он вскоре отправился в морг, на самом деле ему не нужно было тащиться туда самому, но он не мог заставить себя вернуться домой. Когда же он встретил Фелицию, радость при виде ее смела горечь от безысходности последних дней, и он заключил ее в крепкие дружеские объятья. Заглядывая в светлые радостные глаза старого друга, он почувствовал, как на душе немного прояснилось. – Джаред, я так рада тебя снова видеть, – Фелиция улыбнулась и предложила пройти в зал, где она как раз осматривала миссис Шел. – Я, как обычно, не по приятной причине здесь. – Оно и понятно. Начну, наверно, с того, что ты уже знаешь. Смерть наступила в районе двадцати – двадцати трех часов. – Она пролежала до утра, в девять тридцать ее обнаружила соседка. – Я насчитала на ее теле тридцать девять колотых ран. – Кто-то был в состоянии аффекта? Но кого могла довести до такого состояния пенсионерка? – Кто она? – Она была директором детского приюта. Но два года как была на пенсии. Соседка рассказала, что подруга была чуть ли не ангелом во плоти, помогала сиротам, постоянно организовывала всевозможные благотворительные праздники для рекламы приюта. Он славился тем, что много детей находили приемных родителей, и миссис Шел была причастна почти к каждому усыновлению. – Совершенно непонятно, почему ее убили. – Буду работать над этим делом, уже завтра соберу оперативную группу. – Весь в делах. Вижу, совсем измаялся, – девушка провела костяшками пальцев по щеке друга. – Пустяки. Оклемаюсь. – Можно я приглашу тебя сегодня на ужин? – Боишься, что пропаду? – Хочу познакомить тебя с Алайной и детьми. – Я с удовольствием, рыжик. Очень хочу познакомиться с твоей семьей, – Он ласково улыбнулся подруге, получая в ответ такую же искреннюю улыбку. – Тогда нам нужно все закончить. Не против мне помочь? И они вместе принялись изучать тело убитой, склонившись над ней в поисках ответов на вопрос, кто же ее так истерзал. Падалеки тщательно наносил на серую кожу плеча цинковую пыль, и он задержал дыхание, когда мелкие частицы прилипли к крупицам жира, оставленного руками. Убийцы? – Взгляни, след почти идеальный, – едва слышно выдохнул следователь, поглощенный действием – точными четкими движениями он перенес отпечаток на дактилоскопический скотч. Они решили на пару изучить оставленный след через микроскоп. Аккуратно поместив его на предметный стол, Фелиция принялась скрупулезно его изучать. – Нам повезло. Это отпечаток большого пальца. Судя по всему, жертву придержали за плечо, посмотри дальше, там должен быть след от ладони. А я пока порассматриваю этот. – Хорошо, сейчас продолжу. – Джаред, ты никогда не думал, что отпечатки – это словно картина, написанная природой? – Ты такая романтичная натура, Фелиция, ума не приложу, как тебя угораздило стать патологоанатомом… – Да я серьезно! – засмеялась Дэй. – Посмотри, все эти узоры, они так интересны, так необычны. Петлевые, завитковые, взгляни, насколько сложный рисунок и красивый. Просто удивительно, – Девушка, задумавшись, покачала головой. – Это ты удивительная. Могу представить, почему Алайна в тебя влюбилась. – Прекрати. Ты смущаешь меня. – Прости, но это всего лишь правда. Человек, который так умеет восхищаться своей работой, даже если это отпечатки пальцев серийного убийцы, – это просто нечто, которое не может оставить равнодушным даже бездушного циника. – Да, но тебя-то я оставила равнодушным. Ты влюбился в другую – незаурядную брюнетку с очаровательной улыбкой и медовым взглядом темных глаз. – Что было, то было, – грустно хмыкнул Падалеки, снова склоняясь над телом. – Отпечаток небольшой по размерам. Папиллярные линии не затерты. Этот человек явно не занимается тяжелой ручной работой. Руки, должно быть, ухоженные… А что с тем делом, Чарлтона, кажется? – Да… Все стоит на одной мертвой точке. – Мы еще не осмотрели раны. – Я уже почти закончил с отпечатками, сейчас покажу. Они весь вечер провозились в лаборатории, пока у Дэй не зазвонил телефон. – Милая, ты скоро домой? – Привет. Я еще на работе. Солнце, ты ведь не против, если к нам на ужин заглянет Джаред? – О! Тот самый Джаред? – Да! – засмеялась Фелиция, не в силах сдержаться при виде удивленной мордахи Падалеки, который невольно подслушивал разговор. – Конечно, пусть приезжает. Буду рада знакомству. – Отлично, тогда мы будем где-то через час. – До встречи, любимая. – Пока. Люблю тебя. **** Довольно скоро Падалеки погрузился в уютную атмосферу семейства Фелиции и ее супруги Алайны, а также их троих детей. Все было так идеально, что на короткий миг Джареду показалось, что он попал в рекламный ролик «Американская мечта». Большой дом, пусть и не в самом престижном районе, прекрасные здоровые дети и два любящих человека. Сидя в небольшой гостиной, он вдруг задумался над тем, что сам сейчас как никогда близок к такой жизни: стабильной, комфортной, рядом с любящей беременной женой. Но совсем не этого рая на земле он желал. Его рай был там – где он был один с Дженсеном, в старом, полуразвалившемся доме со скрипучими лестницами, прохладной спальней, утонувшей во мраке. И он сжирал себя живьем за это желание. – Ты грустишь, я это вижу, – как бы случайно обронила Дэй, вернувшись из спальни детей, где Алайна укладывала их спать. – Читаешь меня как открытую книгу. Даже как-то не по себе, –Падалеки натужно улыбнулся, но уголки губ были все так же поникшие. – Можешь рассказать, если что-то гнетет. А потом захочешь, и я все забуду, – хрупкая тонкая фигура девушки села рядом с ним, отдавая в большую горячую ладонь ледяной стакан с виски. – Спасибо, рыжая. Он отпил небольшой глоток и втянул воздух через зубы, даже не подозревая, как копирует этим Дженсена. – Женевьев беременна. А я… Я люблю другого человека, – он покрутил стакан в пальцах и уже жадно плеснул янтарный напиток прямо в горло. Окативший от алкоголя жар желаемого расслабления не подарил. Смотреть в глаза подруге потребовало от него сверхъестественных усилий, но желание знать, что же она думает о нем, заставило встретиться с ней взглядом. Он ждал увидеть в голубых озерцах презрение, осуждение, все что угодно, но они продолжали смотреть на него все с тем же теплом. – Чувствую себя препогано. Я большая сволочь, Дэй. И все равно ничего не могу с собой поделать. Я знаю его полжизни, мы были лучшими друзьями… Теперь все полетело к дьяволу, – голос оборвался, внезапно охрипнув от переполнившей горечи, и Джаред накрыл рот рукой. Больше он был не в силах сказать ни слова. – Падалеки, – Фелиция запустила в лохматые патлы друга тонкие пальчики и потрепала их. – Кто бы мог подумать – ты тоже играешь за другую команду, – подруга ласково улыбнулась, и он не смог сдержать кривой улыбки. – Ты же понимаешь, что я теперь тебя не отпущу, пока ты все мне о нем не расскажешь? – Твоя жена скоро меня выставит. На улице ночь. – Не выставит. У нас еще целая бутылка «Дэниэлса». До утра полно времени. **** Это было привычкой, если хотите, это было ритуалом – каждый день после работы быть у этой пепельно-серой постели, смотреть на это иссохшее тело и задаваться вопросом: «Когда? Когда случится неизбежное?». Коллинз знал, что Джаред не боялся смерти. Он хотел ее. А вот сам Миша ее боялся, и еще страшнее было наблюдать, как она кружит вокруг его друга, обнимает его, засасывает в долгий мучительный поцелуй, медленно вытягивая остатки жизни. Хотелось ухватить его за руку, выдернуть его из этих объятий, увидеть снова эти широко открытые глаза, переполненные смыслом. – Я никогда не забуду, как узнал про вас. Черт, признаться, я был ошеломлен таким открытием, – Коллинз прошелся по палате и присел на стул, замолкая на короткие секунды, а затем снова вернулся к своим воспоминаниям. – Прошла, наверное, неделя с тех пор, как Эклз перевелся в отдел к Крипке, и половина отделения все еще недоумевала, с какого хрена это произошло. Я был в первых рядах тех, кто желал знать причину его ухода. Официальная версия Дженсена: «Там платят больше», – меня не устроила. Ты ничего не говорил, словно дал обет молчания. Наверно, и дал… Мы с Викторией спланировали эту новогоднюю вечеринку, собрали всех друзей. Эклз просто не посмел не прийти. Джаред улыбнулся про себя, но вдруг вспомнил, что полностью парализован, и все, кроме Миши, уверены, что он уже труп, и только электричество зря тратится на работу этой чертовой кислородной машины. – Я хотел, наконец, понять, почему идеальная дружба распалась. Я видел, как Дженсен вышел курить на крыльцо, и что ты отправился следом. Боже, Падалеки, я не поверил своим глазам, – полусмеясь, проговорил Миша, потирая лоб. – Я не поверил своим глазам. Никогда не видел, чтобы двое так целовались, словно один хочет убить поцелуем, а другой решил покончить с собой. Я сбежал, оставаясь малость в шоке от увиденного. Оказывается… Да… Черт… Как же мне вас не хватает, Пада. Ну попробуй, открой глаза. Сделай хоть что-нибудь, чтобы я понял, что ты живой. Что ты меня слышишь, мне важно знать, что ты еще жив… **** – Не скучай, ладно? – губы прошлись ласково по шее и бледным щекам. – Я должен вернуться через пару-тройку дней. – Пока буду на работе, не успею заскучать, а вот выходные без тебя... последнее, чего бы я хотела, – Женевьев ласково потерлась носом о кончик носа мужа и поцеловала его в нежную улыбку перед его отъездом в аэропорт. – Ты теперь не одна. Наш малыш не позволит тебе грустить. – Это уж точно. В момент, когда муж наклонился запечатать ее губы целомудренным поцелуем, ее сердце вдруг болезненно сжалось, и она обняла его сильнее, ухватившись за плечи. – Ты в порядке? Бледная какая. Тебе нужно присесть. – Все нормально. Тошнит слегка, – смущенная своей внезапно проявившейся слабостью, она снова спрятала лицо у него на груди. До безумия не хотелось его отпускать, именно сейчас, когда все между ними как-то изменилось. Она по-прежнему чувствовала его заботу и нежность, и временами он ей казался трогательным в своем бесконечном желании угодить ей и той маленькой крупинке внутри нее. Тем не менее она четко ощутила перемены в настроении мужа, будучи многие годы настроенной на него как чувствительный радар, от нее не могло утаиться, что улыбка на его лице перестала показываться, а если и появлялась, то явно через громадное усилие с его стороны. Ей казалось, что его точит тоска, которая заполнила его обычно солнечные янтарные глаза. Все это ей хотелось списать на сложности на работе, обычную усталость, накопившуюся под конец года, и мысли не хотелось допускать, что виной его настроения была сама она или ее новое особое состояние. – Малыш, береги маму. А я вернусь совсем скоро, – обратился он ко все еще такому же плоскому животу и, помолчав, добавил, уже заглядывая в темные глаза жены: – Если что, звони мне. – Хорошо, милый. Проводив его, она ощутила себя бесконечно одинокой в большом доме, а не свободной, как это бывало раньше. Чтобы не дать волю печальным мыслям, она решила убрать основные комнаты. Под вечер, уставшая, но довольная проделанной работой, она села за компьютер, чтобы проверить почту. Несмотря на то что она была врачом и быстро уловила неладное, она ничего не успела сделать, когда удушье сковало ее тело в считанные секунды. Вдобавок ко всему паника все же охватила ее, и, не в состоянии сделать следующий глоток воздуха, она начала шарить по столу в поисках телефона. Она почти вслепую надавила на клавишу быстрого набора – перед глазами все плыло, и резкая боль в груди грозила потерей сознания. – Дженс, Джен... – прохрипела она из последних сил в засветившийся экран телефона. – Помоги. – Последнее слово она произнесла одними губами, скатываясь на пол в обмороке. Она уже не слышала взволнованного «Женевьев» на другом конце провода и точно не знала, что Эклз вылетел из отделения как ошпаренный. Врубив проблесковые маячки и сирены, он нарушал все возможные правила на дороге, мчась по встречной полосе. Вызвав скорую по рации, ему все равно удалось приехать вперед и с грохотом припарковаться почти у самых дверей дома Падалеки. Дверь была, как всегда, открыта, и он тут же вбежал внутрь почти родного дома. – Жени, боже мой, – он сразу увидел ее лежащей на полу без чувств, с лицом белым как полотно и синеющими губами. Не думая дожидаться скорой, он подхватил ее на руки и помчался к машине, где и уложил на задние сиденье. До больницы он гнал словно сумасшедший, благо выручала патрульная машина. – Скорее! Помогите! В коридоре больницы, где сам недавно валялся с огнестрельным, было, как всегда, людно. На его вопль к нему подскочили сразу двое медсестер, и кто-то подкатил каталку. – Да это же доктор Падалеки! – узнал ее один из интернов. – Что с ней? – Судя по всему, сердечный приступ. В реанимацию, немедленно. Эклз лишь успел выкрикнуть, что она беременная, и уже очутился один, наблюдая за удалившейся каталкой. Он находился в диком волнении, в голове не укладывалось то, что он услышал от врача. Не имея ни малейшего понятия, что сейчас творилось за дверьми интенсивной терапии, он начал названивать Джареду, но номер был недоступен. После нескольких безуспешных попыток связаться с ним он сунул телефон в карман и принялся нарезать метры по коридору, словно пума, мечущаяся за решеткой своей клетки. Минуло минут сорок, когда к нему вышел врач. – Добрый вечер. Это вы привезли миссис Падалеки? – поинтересовался он, выглядывая из-за оправ своих маленьких квадратных очков, показывая свои будто хрустальные прозрачные с прищуром глаза. – Да, это я! Как Женевьев? – Меня зовут доктор Мелдвик. С ней все хорошо на данный момент. Но могло быть крайне печально. Нам повезло, что вы так быстро привезли ее к нам. Кстати, как вас зовут? – Эклз. Дженсен. – Это счастье, что вы оказались поблизости. У нее был сердечный приступ. – Сердечный приступ? Но она же молодая девушка, ей всего тридцать. У нее должно быть сильное сердце, разве нет? – Мистер Эклз, на сегодня сердечные заболевания сильно «омолодились», так сказать. В моей врачебной практике все чаще появляются пациенты с серьезными проблемами сердца, и возраст молодых людей иногда не больше семнадцати. Детектив слушал, чуть приоткрыв рот, едва верилось в то, что у Женевьев было все так страшно, он никогда не видел ее в плохом самочувствии, хотя было время, он почти жил у Падалеки. – Я могу ее увидеть? – Пока нет. Она в реанимации. Советую вам прийти завтра утром. Дженсен кивнул. – Вы, я так понимаю, не муж миссис Падалеки? – Нет. Я близкий друг семьи. Ее муж в командировке, у меня нет возможности сейчас с ним связаться. – Думаю, она сама сможет это сделать завтра. А сейчас нужно просто дать ей прийти в себя. Вернувшись на работу, Эклз принялся снова названивать Падалеки, но телефон все так же был вне доступа. Выяснить, где же его друг, получилось, только дозвонившись до Коллинза. Тот был поражен услышанным и, к радости Дженсена, предложил встретиться. Ему нужно было с кем-то поговорить, иначе он был готов свихнуться. **** На следующий день после посиделок с Мишей он проснулся ни свет ни заря и, быстро приведя себя в порядок, отправился в больницу. Пока за окном мелькал субботний сонный город, он успел прокрутить в голове все, что случилось накануне, и от ужаса, что могло произойти, снова похолодела кровь. Коллинз же ночью послужил настоящей жилеткой, в которую Дженсен наконец-то выговорил все, с тех пор как начался его роман с лучшим другом. И он едва ли удивился тому, как после почти каждого услышанного признания Миша с большим энтузиазмом хватался за бутылку и остервенело выплескивал себе в рот дополнительные сорок градусов. Позже он сказал, что на рождественской вечеринке обо всем догадался, когда увидел их у себя на заднем дворе, но решил, что с расспросами лезть как минимум неприлично. Но он и не скрывал, что был поражен таким открытием, не зная, как реагировать на него, он просто принялся наблюдать за Падалеки и понял, что ему отнюдь не привиделись перемены в напарнике. Они на самом деле случились и совсем не радовали. Эклз внимательно слушал Мишу и четко представлял себе состояние Джареда, потому что сам пребывал точно в таком же. Им было нужно научиться жить друг без друга, перестать быть зависимыми друг от друга, и для этого приходилось выворачиваться наизнанку, резать по живому. Дженсен сделал все возможное: он перестал отвечать на звонки Джареда, он перевелся в другой отдел, в голову даже приходила мысль о полном переезде, но он осознавал, что никакое расстояние не поможет вывести Падалеки из его сердца. Тот за долгие годы оккупировал в нем все уголки, и Эклз был не уверен, сможет ли он когда-то жить нормальной своей жизнью без большого, доброго, бесконечно любимого человека в ней. За следующим поворотом показалось невысокое здание больницы, и Эклз занервничал, так всегда бывало последнее время, когда приходилось быть в компании Женевьев. Он быстро подошел к посту, но медсестры там не оказалось. Он был готов ринуться искать ее палату сам, как неожиданно показалось фигура доктора, что был вчера на дежурстве, следователь попытался припомнить его фамилию, но она выскочила из головы, и тут на помощь пришел сам врач, тоже заметивший и узнавший Эклза. – Мистер Эклз! Вы как раз вовремя. Я только что был у миссис Падалеки. Сегодня перевел ее в палату. Ей намного лучше. – Это замечательная новость. Я бы хотел ее увидеть. – Пожалуйста, ее палата – 204, прямо и налево. – Благодарю. Перейдя на бег, Дженсен миновал длинный зеленовато-серый коридор и уперся в белую дверь. Чуть толкнув ее, он с замиранием сердца заглянул внутрь. – Джен, – проговорила девушка, встрепенувшись на постели. – Привет. Как ты тут? – Уже в норме. – Ты меня жутко перепугала вчера, – он ухватился за ее ладонь и погладил прохладные пальцы. – Я сама перепугалась, только уже сегодня, когда пришла в сознание. – Но что это, Жени? – Если вкратце, то у меня врожденный порок сердца, Дженс. Не вдаваясь в медицинскую терминологию, у меня практически не работает один клапан. С самого рождения, но об этом я узнала только в двадцать. Мы как раз с Джаредом только обосновались здесь. Из-за того, что клапан не закрывается, кровь идет обратно в сердце, из-за этого сильно увеличивается желудочек. – И что, это никак не исправить? – Исправить можно. Но это проблематично. Особенно сейчас, это рискованно для ребенка. Я не хочу подвергать его опасности. – Подвергать себя ей тоже не стоит, Жени. Не представляю, как бы я стал смотреть Джареду в глаза, если бы не успел вчера. – Иногда с нами случаются вещи, которые мы не в силах контролировать. Тебе ли этого не знать,– Женевьев отвела глаза к окну и прищурилась, глядя на белый свет, лившийся с улицы. Затем она снова обратилась к другу: – Я не хочу, чтобы Джаред что-то узнал о случившемся. – То есть как? Жени, ты должна ему рассказать. – Я сказала, нет. И ты ему не скажешь. Я ему уже звонила сегодня, он думает, что я дома. – Да я ж ему вчера телефон оборвал. – Соври что-нибудь. – Легко сказать. И вообще, я не понимаю, зачем врать? Это же так серьезно. – Он не знал этого на протяжении шестнадцати лет, не узнает и сейчас. Потому что я не хочу, чтобы он знал. Хватит ему того, что он женился на детдомовке. – Это уж совсем глупо, Жени. Ты же знаешь, что для Джареда это никогда не имело значения. Женевьев вдруг посмотрела на Эклза, и ее глаза потеплели, она коснулась его скулы раскрытой ладонью. – Джен, спасибо тебе. За то, что ты рядом,– она приподнялась и поцеловала его в щеку. – Тебе, кстати, очень идет борода. – Ты умеешь перевести тему, красавица. Я не скажу, если ты просишь. Но пообещай, что ты будешь очень внимательна к себе и ребенку. – Я обещаю, – и, помолчав, с надеждой в голосе: – Ты приедешь завтра? – Непременно, Жени. Мужчина коснулся пальцами ее подбородка и посмотрел в уставшие глаза, на то, какие синяки залегли под ними, и вместе с тем он не мог не любоваться ее красотой. Женевьев даже сейчас оставалась воплощенной женственностью. Он восхищался ее спокойствием и твердостью, ее выдержанностью, даже сейчас, когда ей было тяжело и наверняка простое человеческое желание быть слабой было сильно как никогда. Под ее добрым и ласковым взглядом, будто материнским, Дженсен вспомнил, как совсем недавно они проводили вместе много счастливых и безмятежных дней, и этого ощутимо не хватало. Сейчас они были одиноки, оба были словно два младенца, стоявшие без опоры посреди огромной комнаты, ищущие, за чью бы руку схватиться, но единственный, кто мог бы им помочь, был сейчас далеко. **** Джаред звонил много раз, и каждый неотвеченный вызов был словно камень в его кармане, а сам он заходил в воду. В итоге он снова набрал Женевьев и предупредил, что задержится еще на пару дней в Клинтвуде. – Это ничего. Мне звонила Кейси, пригласила к себе на выходные, так что ты меня вряд ли застанешь, когда вернешься. – Жаль... Я очень скучаю. Ты себя хорошо чувствуешь? – поинтересовался он, ощущая непонятную тревогу за жену. – Да, все отлично. Только по утрам по-прежнему тошнит. Надеюсь, это скоро пройдет. На работе, правда, это состояние быстро пропадает, так что я стараюсь быть там постоянно. – Прошу, не нагружай себя. Все же должна быть мера. – Хорошо, милый. Я люблю тебя. Хорошего тебе вечера. Она старалась побыстрее закончить разговор, чтобы не выдать себя случайно. – И тебе. Пока. **** Вернувшись к себе домой далеко за полночь, Эклз все никак не мог успокоиться и посматривал на двузначное число пропущенных вызовов от Падалеки. Он понимал, что соврать ему не сможет, но и говорить правду не имел права, раз уж дал слово молчать. Он метался по большой постели, не в силах заснуть, в итоге поднялся за полупустой бутылкой джина. Надеясь на то, что спиртное смешается с дикой усталостью и вскоре выключит его воспаленный разум. И как бы ему ни хотелось, но шоты не делали его мысли расплывчатыми и пространными, наоборот, они становились пронизывающими, четкими и какими-то безысходными. Ему никак не удавалось заткнуть в себе внутренний голос, который нашептывал ему о том, каким на самом деле гадом он был. Он влез в жизнь двух людей и пытался разрушить их семью. Желая всего лишь крупицу внимания от того, кого полюбил всей душой, он не заметил, как вторгся в чужой размеренный мир – мир Женевьев, и почти уже был готов все уничтожить, все, что имела эта милая прекрасная девушка. Но сейчас он делал все, что было в его силах, он вытолкнул Джареда из своей жизни, вот только выть по ночам хотелось все сильнее. Несмотря на катастрофическое похмелье, которое разгуливало по телу дрожью и тошнотой, Дженсен снова отправился в больницу. – Привет, – робко он заглянул в палату. – Привет, Джен. – Я смотрю, ты куда-то собралась? – он был поражен, увидев ее на ногах и в той одежде, в которой привез ее в больницу. – Домой. Ты меня подбросишь? – Ты серьезно? – Я только на один день. А потом поеду в кардиологический центр, здесь на севере Нью-Йорка. Пока Джаред не вернулся, хочу пройти обследование и поговорить со своим лечащим врачом, у которого наблюдалась эти годы. – Но ты уверена, что все будет в порядке, если мы сейчас покинем больницу? Мужчина обвел ее уставшее лицо встревоженным взглядом. – Уверена. Не волнуйся. Мы все сейчас продумали. Этот день я пробуду дома, а завтра отправлюсь почти в столь же прекрасное место, как и это... – Тогда я готов тебя отвезти куда скажешь, и завтра тоже. – Спасибо, Дженсен. Не знаю, что бы я делала без тебя. – Думаю, взяла бы такси, – улыбнулся он и по-дружески толкнулся плечом в ее. Ее лицо осветилось улыбкой, и темные кольца бессонной ночи немного поблекли. – Я тут заезжал к тебе. Взял на себя смелость порыться в твоем белье и вот привез переодеться. Решил, что это намного лучше, чем больничная рубашка... Помню по себе. – Это просто чертовски здорово. Подожди, я сейчас переоденусь, и мы поедем. **** – Январь в этом году такой снежный. – И очень красивый. – Жаль только, что так холодно. Я люблю тепло. Вот бы было много снега и бесконечно теплое солнце. – Наверно, это мечта всех детей на планете. – Тогда я еще не выросла и не хочу. В детстве все четко и ясно, все желания понятны и любые мечты осуществимы. Нет никаких «возможно», «навряд ли» и «даже не пробуй». – Мы приехали, Жени. Она взглянула за окно и увидела их дом. Именно их. – Можно тебя попросить? – Разумеется. Все что угодно. – Останься со мной. Он не увидел в ее взгляде мольбы, печали, просто желание не оставаться одной. – Самому хотелось напроситься на обед, – абсолютно с серьезным видом произнес он. – И на ужин. – Только фильм выбирать буду я, никаких слезливых мелодрам,– Эклз улыбнулся, приподняв с вызовом бровь. – Уговорил. Все в их движении по дому напоминало хорошо отлаженный механизм, который долго не заводили и вдруг снова позволили задвигаться колесикам и шестеренкам. Он по привычке нашел сковороду в духовом шкафу. Она мыла овощи. Он делал сок, а она расставляла тарелки и раскладывала столовые приборы. – Я давно не накрывала на стол. Не помню, когда последний раз ужинали вместе с Джа. – У него много работы сейчас. – По-видимому, потому, что один из лучших следователей перевелся в наркоотдел. – У Джареда хорошая команда, вместе с ними он справится. – Тем не менее в командировку Бивер отправил его, а не холостяка, который обычно был на этот случай. Эклз едва слышно крякнул и поставил в центр стола овощи. – Мясо будет готово минут через двадцать. – Давай поедим сначала салат. И я хочу попробовать твое рагу. – Тебе налить воды? – Да, как раз собиралась выпить таблетки. Спасибо. Дженсен ловко поднял кувшин и наполнил ее стакан едва теплой водой, а затем вернулся на свое место, заботиться о Женевьев было так естественно и легко, будто она была его младшей сестрой, и он всегда делал это всю свою жизнь. – Приятного аппетита. – Взаимно, Жени. Надеюсь, получилось нормально. – Уверена, получилось вкусно. Так как запах просто великолепный, – она поддела горячие овощи на кончик зубчиков вилки и отправила в рот. – М-м-м... Да это просто шикарно! – Да это просто после больничной еды, – скромно заметил Эклз, и подруга рассмеялась искристым звонким смехом. – Подумать только, да ты, оказывается, умеешь скрывать секреты. Я знаю тебя десять лет, и ты ни разу не заикнулся о том, что готовишь. – Ну, все же ты могла заметить. Когда мы устраивали вечеринки и барбекю, кто стоял у мангала? Я, в общем, ничего не скрывал. – Да, наверно. Кстати, Дженс, раз уж разговор зашел о былых временах. Раньше ты бывал у нас часто, это фактически твой второй дом, но ты давно к нам перестал заходить. В чем причина? – Женевьев испытующе взглянула в зеленые глаза, которые поспешили скрыться за длинными ресницами. Дженсен снял салфетку с колен и помял ее между ладонями, они стали влажными в долю секунды. – Черт его знает, – соврал он. – Работы дополна. Да и я провалялся с ранением долго. Это сильно подействовало на меня, – он замолчал, а затем встал и пошел на кухню. – Принесу мясо. Должно быть, уже готово. Потом подруга не стала затрагивать этой темы, и они поужинали в комфортной обстановке, вспоминая старые шутки и истории. – Давай выбирай фильм. Только чтобы кишки главному герою выпускали не больше трех раз. А я пока сделаю очередной укол. – Помочь? – Справлюсь. Они посмотрели сначала одну, а потом вторую серию старого ситкома, и все в их совместном вечере было мирно и спокойно. Если бы незнакомый человек мог их видеть, то он непременно бы усмотрел в них семейную пару, которая приятно проводит выходной в своем гнездышке. Сами же они с удовольствием вспоминали время, когда без конца выезжали вместе за город, планировали совместные прогулки. Теперь же подобное времяпрепровождение казалось какой-то забытой забавой из детства. Словно они наткнулись на старую жестяную коробочку из-под конфет, разгребая хлам, открыли крышку и увидели в ней сокровища, которые тщательно схоронили в детстве. Это был бесценный клад, история их жизней: вот шарик из прозрачного стекла, что друг подарил на площадке, а это солдатик, чей штык наверняка был потерян в кровавом бою, куда же без любимых бейсбольных карточек и маминого портрета цветными карандашами. Они смеялись и замолкали на долгие минуты, когда у каждого свои воспоминания звенели в голове. Она, распустив волосы, сидела подобрав ноги, которые Эклз укрыл теплым пледом, а сам он, расслабленно привалившись к спинке дивана, смотрел на ее кроткую улыбку. – Спасибо за вечер. – Тебе спасибо. Иначе свой выходной я бы снова провел в одиночестве. Женевьев чуть подалась вперед, потом еще немного, склонив голову набок, она вглядывалась в давно знакомое лицо, почти родное, и удивлялась, как оно постарело. Морщинки вокруг глаз разбегались лучиками каждый раз, когда Дженсен смеялся или улыбался, другие едва заметные тропинки морщинок проскальзывали на лбу и в уголках губ. Девушка коснулась давно небритой бороды друга, а затем прижалась к его губам поцелуем влажным и теплым, от которого он поторопился отстраниться. – Жени, ты что? – он был поражен, и все в нем напряглось, а между бровями залегла глубока складка. А она смотрела на его рот, поджатый в напряженную линию, и с интересом заглядывала в распахнутые темно-болотного цвета глаза. – Хочу понять? Вопросительно вскинутая бровь и ожидание ответа – все, на что он был способен сейчас. – Хочу понять, что он чувствует, когда целует тебя, когда касается, смотрит на тебя… Это прозвучало так неожиданно, что поначалу сердце замерло в испуге, а потом совершенно спокойно продолжило ход, и Эклз почувствовал облегчение, которое приносит наконец раскрытый секрет. – Давно ты все знаешь? – Ты мне скажи, как давно это у вас? Он не знал, что ответить. Да, это было давно, он любил его все эти годы, и, судя по немногословным признаниям Джареда, он испытывал к нему что-то еще до свадьбы с Жени. Но что он должен был ей сказать? Он чувствовал, что на самом деле этот разговор должен был состояться не с ним, а в первую очередь с Джаредом, и уж точно не сейчас, когда его жена была с сердечным приступом. – Не знаю... Давно. – Я вас видела. После этих слов Эклза охватил самый что ни на есть стыд, с бешеным пульсом, вмиг вспыхнувшими жаром щеками, но он из последних сил посмотрел ей в глаза. – Это был праздник в твою честь. Когда ты сбежал из больницы. Думаю, ты помнишь, что вы делали в подвале. И ты знаешь, я почему-то не была удивлена. Т.е. сначала, конечно, да. Но… я даже захотела убежать куда угодно, только бы больше не видеть вас. Придумала, что меня срочно вызвали в больницу. А сама сидела в машине на углу улицы, не в силах уехать далеко. Женевьев говорила об этом так спокойно, будто сейчас рассказывала о назначениях своему пациенту. Она сидела близко к нему, кутаясь в свитер, и он не видел в ее глазах даже капли укора. Но, расслабиться, правда, ему все равно было невозможно, как-то в голове не укладывалось, что она все знала о них и ни разу никак не выдала этого. – Но потом я успокоилась, и ко мне неожиданно пришло понимание того, чего я не замечала все это время, которое знаю Джа. Точнее, я не хотела замечать и знать. С самого начала, когда он только пришел в ваш отдел, в моем доме поселился еще один человек – Дженсен Эклз. Я еще не видела его ни разу, но каждый вечер слышала о нем неумолкающие толки: «А ты знаешь, ОН», «Ты бы видела, как ОН», «У него так здорово получается то и это». Меня даже забавляла эта восторженность, с которой он говорил о тебе! Он восхищался тобой. Ты был, да и, наверно, являешься для него эталоном в вашей профессии, на который он всегда равнялся. Девушка улыбнулась какому-то из своих воспоминаний и посмотрела на Дженсена. Ей вдруг показалось, что он уменьшился в размерах сейчас, сидя перед ней, и ей на долю секунду захотелось его пожалеть, но потом она решила, что помучить его тоже не мешает. Она заговорила чуть громче и четче. – Его счастью не было предела, когда он сдал все экзамены, и Бивер снова позвал его к себе, уже в качестве следователя-криминалиста. И я решила узнать, кто же такой этот Эклз... Ты тогда показался мне моложе своих лет, совсем мальчишкой. Да ты и был им, на самом деле. Такой слегка самоуверенный, но бесконечно обаятельный. Я поняла, за что тебя так ценит Джаред. Поняла его восхищение тобой. Вот только не думала, что он влюбился в тебя по-настоящему. – Я тоже не думал… Он потер висок будто тот заныл нестерпимо, но на самом деле он жутко нервничал. – Мне было достаточно видеть его на работе. Быть просто друзьями. – Если бы было достаточно, то между вами бы ничего и не было, кроме дружбы. Джаред бы не пропадал у тебя ночами, сочиняя мне сказки про постоянные дежурства, – она отбросила назад упавшую на лицо прядь. – И мне не пришлось бы практически изнасиловать мужа, чтобы забеременеть. Ты же понимаешь теперь, что я сделал все, чтобы провести с ним Рождество, хотя я знала, что вы планировали что-то вместе. – Продолжила она, коснувшись ладонью лба, будто хотела определить температуру. Ее окатил жар, и она потянула с себя свитер. – Мне нельзя иметь детей. Т.е. это очень опасно для меня. Но я решила, что хочу ребенка. Мне страшно остаться одной, когда Джаред уйдет. – Он не уйдет, Жени. Он любит тебя. – Не путай любовь и жалость, Дженс. Может, когда нам и было по шестнадцать он любил меня, но сейчас ему за тридцать, и я вижу перед собой мужчину по утрам, который не чувствует ко мне ничего кроме жалости. Я плюнула на все предостережения врачей и бросила пить таблетки, чтобы забеременеть. Но я понимала, что ребенком удержать я его не смогу. – Он был рад и счастлив. Из него получится отличный отец, – робко заметил Эклз. – Я увидела в его глазах панику, когда ему сказала. Наверно, ему показалось, что теперь выбор неизбежен. – Я сделал его за него. Сам бы он не смог. – Это точно. С его страхом причинить людям страдания. Он скорее будет сам терзаться из-за невозможности выбрать. Не скрою, что я обрадовалась тому, что вы расстались. Твой перевод к Крипке дал мне это понять, да и то, что муж стал ночевать дома... Дженсен неуютно поерзал на диване. – Ты давно его видел? – Три недели назад. У Коллинза. – Да, после этого вечера он долго не мог собраться. Не знаю уж, что ты ему сказал, но он был просто убитый. Он стал черно-белой копией себя. Натужно радуется и строит из себя счастливого мужа, будущего отца, а сам того гляди помчится к тебе и будет бродячим псом завывать под дверью. Благо дело работа не дает до конца расклеиться. Она надолго замолчала, да и он сидел, не двигаясь, смотря в одну точку. Они нескоро заметили, как поздний вечер пробрался в их дом, словно кошка скользнула в приоткрытую дверь, обошла все вокруг и свернулась клубком в самом теплом углу. – Хочу горячего чая, – произнесла она, касаясь его плеча в знак того, что она не зла на него, а он в ответ сжал ее пальцы, благодаря за понимание. Эклз снова хозяйничал на кухне, а Женевьев следила за его спокойными плавными движениями. Отпив немного свежезаваренного чая, она с немалым удивлением отметила, что он приготовил ее любимый– с корицей и медом, хотя об этом они говорили очень давно и как-то вскользь. – Когда тебе нужно быть в этом центре? – поинтересовался он, подходя к окну. – Как можно раньше утром. Надо будет сделать много анализов и обследований. – Сейчас еще восемь, – заметил он, отвернувшись к окну, рассматривая, как свет от разноцветной гирлянды скачет по белому снегу. Она отставила теплый фарфор, и тронула крепкое плечо, бесшумно подойдя к другу. Эклз обернулся к ней, и не думая ни о чем, обнял нежно и трепетно, укладываясь щекой на ее макушку. – Прости меня. Я не мог его не любить. А потом и быть без него. Ты же знаешь Падалеки. – Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: «Что теперь существуешь только благодаря нему?» – спросила она, глядя в зеленые глаза снизу вверх. – Именно так, Жени. Он отстранился от нее немного, только для того, чтобы спросить: – Хочешь, я перееду в другой город? – Даже если ты улетишь на Марс, это ничего не изменит. Может, есть какой-то другой выход? – Какой? **** Ночное небо уже давно побороло вечер, раскинув по нему звезды, напоминающие отверстия от пуль. При желании можно было посмотреть в одну из оставленных дырок и увидеть на той стороне неба другой мир. У каждого свой, иногда полный шума и веселья, радостной суеты и смеха, а иногда тихий, мрачный, одинокий, но, тем не менее, с теплящейся надеждой посреди него, почти затухшей искрой, но все же борющейся за право вспыхнуть однажды. Наверно, где-то там, на небе, был определенно и мир Эклза, который поднял лицо навстречу посыпавшему сухому снегу, будто он был из бумаги. Дженсен не спеша прогуливался по маленьком парку, после того как вечер пятницы был подарен пивнушке, близ его нового места работы. Он не особо желал зависать с коллегами, но Эрик был настойчив. Начальник хотел слегка отметить месяц работы Эклза в его отделе по борьбе с наркоторговлей, тем самым окончательно заполучив его в подчинение. За столь короткий срок можно было осмотреться, попривыкнуть к новшествам, но вот не оставить старые привычки. Пару раз Эклз сворачивал не там, по старой памяти направляясь в старый отдел, только потом, понимая, что едет совершенно не туда. Не в силах все сразу поменять, он как-то раз встретился с Мишей и Осриком в баре и напился в хлам. Сейчас он решил этого не делать, выпив ровно столько, сколько помогло забыть о предстоящих одиноких выходных. Выйдя из прокуренного бара на зимнюю свежесть, ему захотелось прогуляться до дома пешком, и он побрел по все еще украшенным под новый год аллеям. Он не обратил внимания на тот момент, когда в голове начали переключаться фотографии с места преступления Дерека Чарлтона. Порой с ним начинало происходить подобное, словно в сознании запускался невидимый калейдоскоп, складывая когда-то увиденное в причудливую картину, будто подсознание устало в себе держать давно разгаданную историю и с негодованием впихивало недостающие паззлы головоломки преступления, надеясь, что теперь-то уж можно точно ждать его раскрытия. Он брел в бесконечной веренице полудогадок, похрустывая снегом под ботинками. Сейчас над этим делом ему легче думалось, возможно, по той причине, что не имел к нему уже никакого отношения. Завернув к своему дому, он не торопясь докурил сигарету с малым содержанием никотина, а затем двинулся к крыльцу. – Все так же работаешь допоздна? От звука этого голоса все в нем встрепенулось и завертелось, и весь хрупкий порядок его мира полетел в тартарары. Он взглянул в сторону на приблизившуюся к нему фигуру Падалеки и принял неудачную попытку показаться равнодушным. От этого блестящего взгляда во рту все пересохло, а губы слиплись, но он все же сумел ему ответить. – Нет. Засиделся в баре с Эриком. Потом решил прогуляться. Джаред смотрел так, будто фотографировал каждый дюйм его лица и сравнивал с тем, какой Эклз был месяц назад. Он чуть нервно, а может быть, оттого, что руки продрогли, поправил шапку. – Давно ждешь? – Не знаю. Временами казалось, что бесконечно, – улыбнулся он, смущаясь почему-то собственных слов. Ступеньки старого крыльца приветливо скрипнули под ногами хозяина. Ничего не сказав, он отпер дверь и скрылся в темноте, притихшей в его одиноком доме. Джаред не ждал приглашения, поэтому быстро проследовал за ним. – Прости, прости меня, пожалуйста. Я не смог, – Падалеки заключил его в кольцо крепких рук, прижимаясь щекой к холодному плечу. – Я пытался. – Врешь, – просто сказал Эклз. – Нет. Нет… – горячо возразил Джаред, как если бы он был ребенком и пытался доказать свою невиновность в совершенной проказе, но потом, вдруг передумав защищаться, тихо зашептал: – Прости. Но что я могу поделать, это ведь не жизнь без тебя, не вижу в ней смысла, когда тебя нет… я только с тобой счастлив, ведь ты сам это прекрасно знаешь… я… я… И не успел он опомнится, а Дженсен уже стоял к нему лицом с молочно-бледной кожей, таким родным и желанным. – Я не уйду, даже если будешь прогонять… – заключил Джаред, окончательно утонув в зеленых глазах. Но Дженсен не собирался его гнать от себя, он едва прикоснулся к подрагивающим от волнения губам своими, еще, и еще, и еще раз, до тех пор пока Джаред не забыл, что был самым отчаявшимся человеком секунды назад. **** – Привет. – Доброе утро. Как дела? – Жду появление Бублански. Черт его знает, где пропадает, – устало, простонал женский голос. – Сегодня суббота, восемь утра. Наберись терпения. – Джаред у тебя? – проигнорировав совет, спросила Женевьев. – Да, спит еще. Я вышел за продуктами. Вообще звоню по этому поводу. Давай мы приедем в центр, и ты все ему скажешь. –Нет. Не сейчас. – Но почему? Жени, это неправильно, что он ничего не знает. – Дженсен, мы уже говорили об этом. И позавчера, и вчера здесь, и сейчас… – Да он же с ума сойдет, если узнает, что ты в больнице. – Если ты ему не скажешь, он не узнает. Как он проснется, я ему наберу, мы поговорим, и я что-нибудь скажу ему. Эклз тяжело вздохнул, прижимая трубку к плечу, и перехватил два пакета с продуктами в другую руку. У него было такое едкое предчувствие нехорошего, что он с трудом находил в себе силы держать ее секрет в тайне, но он уже понял, что Женевьев не переубедить. – Значит, я приезжаю за тобой в понедельник вечером? – Да. – И тогда мы все вместе поговорим? – Да. – Ладно. Прошу, береги себя и малыша. – Обещаю. У него снова вырвался уставший вздох, но он решил успокоить себя, что за два дня ничего не случится. Уткнувшись носом в теплый шарф, он прибавил шаг, в надежде успеть приготовить завтрак до того, как Джаред проснется. **** – Можно мне еще кофе, – попросил Падалеки, делая последний глоток из опустевшей чашки. – Давай, – Дженсен посмотрел на то, как он с большим энтузиазмом промакивает куском хлеба растекшийся по тарелке желток, и не смог сдержать счастливой улыбки. В этом, наверно, и заключался смысл его жизни – видеть Джареда Тристана Падалеки каждое утро, вот такого: взлохмаченного, босого, в его растянутой и дырявой футболке, которая не скрывала черных расплывшихся по загорелой коже шее засосов – всю его вселенную можно было описать именно так. Сам Эклз даже не задавался вопросом, что может быть что-то лучше, чем стоять в объятьях этого парня, как сейчас. – Чем займемся в выходной? – поинтересовался Джаред, упираясь подбородком в плечо Дженсена. – Не знаю. Простоим так до вечера? – Я бы с удовольствием, – и они замерли на долгие минуты, смотря на двор, укрытый снегом. – Я бы хотел поехать поговорить с отцом Бернардом. – Выяснил что-то интересное в Клинтвуде? – Не сказал бы, по мне так впустую потраченное время. Но обе наши жертвы посещали этот приход, может, удастся выяснить о них какие-то подробности. – Тогда поехали. **** Присмотревшись к большому скоплению бродяг и нищих, следователи вышли из машины и направились в сторону отца Бернарда, которого заприметили в толпе. – Здравствуйте, детективы, – лучисто улыбнулся священнослужитель лет пятидесяти, аккуратно подстриженный и одетый в церковную одежду. – Доброе утро, отец Бернард. Заехали к вам поговорить о Дереке Чарлтоне и Маргарет Шел, они были прихожанами вашей церкви. Хотелось бы побольше о них узнать, если понимаете. – Я с удовольствием побеседую, – и протянул миску супа подошедшей пожилой женщине. – Возьми, Бетти, захочешь добавки, обязательно подходи еще, – он тут же принялся наполнять следующую плошку горячим варевом. – У нас сегодня очень много народа, необычно холодная погода заставляет искать приют и хоть немного горячей пищи. – Я понимаю, мы вас не торопим. – Тони, Кристоф, не бегайте здесь, кому говорю! –выкрикнула краснощекая пышная дама непонятного возраста. – Сейчас всем принесу порции, только успокойтесь. Не толкайтесь здесь. Доброе утро, отец Бернард. – Доброе утро, Сьюзан. – Я пришла так быстро, как смогла. – Все хорошо, сейчас еще Натаниэль приедет, и дело пойдет быстрее. Как Женевьев, Джаред? – Она уехала к подруге на пару дней. При этих словах Дженсен опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с Падалеки – обманывать его было нелегко. – Когда она последний раз была у меня, ей стало нехорошо. Голова закружилась. Натаниэль отвез ее домой. – Она мне не рассказывала. Наверно, в ее положении это естественно, мы с ней ждем малыша. – Ох, как это прекрасно Джаред! Я очень рад за вас, – пастор искренне улыбнулся следователю, и в тот короткий миг, когда он замешкался с тарелкой в руке, рядом с ним пробежал Кристофер – пятилетний мальчишка, сын одной из прихожанок – поддавая под локоть. Горячий бульон выплеснулся на сутану Бернарда, и он озабоченно обвел себя взглядом. – Кристофер, ну что ты натворил? Прекращай бегать, здесь вам не детская площадка. Эх… Натаниэль, иди встань за меня. Нужно сходить переодеться. – Да, конечно, – высокий крепкий парень в черной сутане подскочил, перехватив половник. – Пойдемте, Джаред. Пока есть время, спрашивайте. – Наше следствие не двигается с места. Мы не можем понять мотивов преступника. Наверняка мистер Чарлтон рассказывал вам как своему духовному наставнику. Может быть у него были неприятели или враги, которые могли бы желать ему смерти. – Как его наставник я не имею права говорить о том, что было сказано на исповеди Дереком, но могу с уверенностью заявить, что врагов у него не было. Наоборот, у него было много благодарных пациентов, которым он помог. Он часто делал пожертвования на храм и вел очень примерный образ жизни. Вы можете больше узнать о нем у его дочери, Холли. – Мы с ней беседовали. Она говорит то же, что и вы, но это не дает нам никаких дополнительных ключей к расследованию его убийства. Его убили не просто так. Но в доме ничего не украдено, это было не ограбление. Значит было что-то еще, за что мог пострадать Дерек. Может быть, за ним было что-то, в чем он раскаивался? – Сожалею, но я не могу говорить о том, что было услышано на исповеди. – А если я приглашу вас к нам в отделение совершенно официально для допроса? – О, конечно, Джаред, вы можете. Но не думаю, что я сообщу вам что-то важное. Прошу, подождите здесь. Я сейчас переоденусь. Пастор скрылся в комнате, и Падалеки только мельком заметил, как он снимает колоратку. Через некоторое время Бернард показался в абсолютно чистой черной как копоть сутане. Джаред невольно окинул его взглядом. – Я готов еще немного уделить вам времени, только мне нужно вернуться на улицу дать указания. – Хорошо, а я пока сделаю пару звонков, – священник согласно кивнул и зашагал по коридору. Падалеки же сделал вид, что набирает номер в телефоне, но как только пастор скрылся из вида, он толкнул дверь в служебное помещение. Взгляд упал на оставленную грязную сутану, и он решил ее осмотреть. Потом он заметил в шкафу еще две и тоже оглядел их, сам не зная, что ищет. Руки сами нырнули в карман и достали складной нож, которым он срезал небольшой лоскуток ткани с изнанки грязной сутаны. Его он положил в пакетик, и тот исчез во внутреннем кармане пиджака. Затем он поспешил вернуться на улицу. Они еще немного поговорили о Маргарет Шел, но она тоже оказалась чиста как родник, по словам Бернарда. – Ты говорил с этим парнем. – Натаниэлем Бузолич. – Что-то интересное? – Не знаю. Он как-то напрягся, когда я заговорил с ним о Дереке, но ничего такого. Он какой-то странноватый сам по себе. Взгляд меняется поминутно, будто он смотрит на меня впервые, а потом снова говорит как обычно. – Хм. А у меня вот есть, что обсудить. Поедем перекусим и поговорим. Кусочек ткани будто прожигал подкладку пиджака, и Падалеки казалось, что вот, вот оставит отметку на коже, если его срочно не отвезти на экспертизу. В голове всплывали картинки тонких, почти прозрачных волокон, что он отдавал месяцы назад на исследование, и сейчас в животе чувствовался ледок от предвкушения, возможности узнать что-то, что сдвинет дело с мертвой точки. **** – Мистер Эклз? – сухой надтреснутый голос заскрежетал в ухе, и Дженсен поморщился, всматриваясь в цифры на будильнике. Кому он мог понадобиться в такую рань, еще и в понедельник? Кому угодно. – Да, я слушаю. – Это доктор Бублански из кардиологического центра, вы были у меня пару дней назад с миссис Падалеки. Дженсен подскочил с постели, словно его вытолкнули силой. – Да, да. Мы были у вас. Что-то случилось? – Вам нужно срочно подъехать. Полчаса назад у нее случился повторный приступ, и она без сознания. Требуется ваше письменное разрешение на операцию. – Я еду. Буду через несколько минут. **** Одной рукой поворачивая руль, другой в очередной раз набирая номер Падалеки, оставляя ему адрес кардиологического центра, Дженсен подъехал к четырехэтажному зеркальному зданию. Он был тут три дня назад и должен был приехать за Женевьев уже вечером, но что-то пошло не так, и сейчас ему было сложно держать себя в руках. Пока он шел к стеклянным дверям больницы, ему посчастливилось дозвониться Коллинзу. – Господи, слава богу, что хоть ты трубку взял. – Что случилось? – С Жени плохо. Я уже в центре, но я не могу дозвониться до Джареда. Он не с тобой? – Нет. Судя по всему, он был здесь совсем рано, а сейчас уехал. Тебе нужна помощь? Я приеду. – Черт, да. Приезжай! Он бросил трубку, потому как увидел маленького плотного телосложения мужчину и сразу признал в нем доктора Бублански, с которым они обсуждали все тонкости их дела. – Доктор Бублански! – Мистер Эклз! Замечательно, что вы так быстро приехали. – Что с ней?! – голос не слушался от набегающей волнами дикой паники. – Все было в порядке, все показатели по анализам были почти в норме. Но под утро у нее случился повторный приступ. Из-за беременности нагрузка на сердце постоянно меняется. Я ее предупреждал, что беременеть для нее опасно. – Что? Что нужно делать?! – Заполните вот эти бумаги. Но главное, сначала подпишите вот это согласие на хирургическое вмешательство. Женевьев давала на него разрешение, это все у меня есть, но сейчас она не в состоянии его подписать, а вы были выбраны ее законным представителем в случае ее недееспособности. В это самый момент в дверях больницы показался Падалеки, выглядевший словно загнанное животное, он метнулся к стоящему Эклзу и, не глядя на Бублански, схватил его за плечи и забросал вопросами. – Что происходит? Где она? Что с ней? – Джаред, это доктор Бублански. Он лечащий врач Женевьев. Падалеки шальным взглядом уперся в кругленького мужчину с длинной седой бородой, и тот сразу расправив плечи, заговорил еще более официальным тоном, чем с Эклзом. – Господа, давайте пройдем в мой кабинет. Пока миссис Падалеки готовят к операции, нам нужно все подписать. Время не ждет. – Какой операции?! – Джаред отмерял гигантскими шагами коридор и не переставал дергать Дженсена, желая понять хоть что-то. – У Жени серьезные проблемы с сердцем. Они вошли в кабинет, и врач быстро сел на свое место, предлагая жестом белой пухлой ладони то же сделать посетителям. Джаред наклонился вперед и нервно заговорил: – Она беременна, я очень волнуюсь за ребенка. – Я так понимаю, вы муж. Не имел чести быть представленным. – Джаред Падалеки. Бублански сверкнул заинтересованным взглядом из-под круглых в золотой оправе очков на двоих мужчин находившихся в неимоверном напряжении. – Мистер Падалеки, речь сейчас идет не о жизни ребенка, а о том, чтобы спасти жизнь вашей жене. Он достал из стола бумаги, которые Дженсен сразу узнал. Он читал их всего три дня назад, но не думал, что ими вообще когда-то придется воспользоваться. Врач дал Дженсену ручку и протянул стопку бумаг. – Подписывайте, там, где графа опекуна. Эклз дрожащими пальцами вцепился в ручку, но почти не ощущал ее в руке, и принялся выводить свои закорючки на документах. Бублански снова перевел взгляд на растерянного Падалеки и обратился уже к нему. – У миссис Падалеки серьезный порок сердца. Возможно врожденный, но она обратилась ко мне только когда ей было двадцать. Именно в этом возрасте я поставил ей диагноз – аортальный порок сердца. Видя, что этот термин мужчина перед ним слышит впервые, и тот все так же не сводит с него напряженного взгляда, врач решил вкратце пояснить. – Это заболевание сердца, вызванное строением и работой аортального клапана. У Женевьев наблюдается сильная дистрофия одной створки клапана, в результате чего кровь из аорты идет в обратном направлении – в левый желудочек. Сейчас в него возвращается больше половины всей крови, точнее говоря 58%, а это значит, что желудочек сильно увеличен, в данный момент он больше нормы на 6 сантиметров. Это ведет к целому ряду дополнительных проблем. В прошлом году ситуация была еще не настолько критична, но мы с Женевьев планировали операцию по замене клапана. Тем более что ей эта операция была показана уже после тридцати. Мы с ней не раз обсуждали невозможность беременности при данной клинической картине. И я не понимаю, почему она решилась на столь рискованный шаг. Она сама врач и должна была осознавать весь риск. – Я ничего не знал о ее болезни… Она никогда мне ничего не рассказывала, – еле дыша, просипел бледный от волнения муж. – Ну, у вас еще будет возможность выяснить отношения, – и переведя взгляд: – Мистер Эклз, вы закончили? – Да, да. – Операция должна быть проведена как можно скорее. Сразу скажу, что в результате приступов и предстоящего вмешательства ребенок подвергнется очень серьезной нагрузке. Так как срок очень небольшой, я рекомендую аборт. У него уже наступила гипоксия, а это приведет к тяжелым последствиям. – Я не могу это решать. – Не только можете, но и должны. Женевьев вам доверила решать за нее, а значит, сейчас пришел момент принять это решение. – Жени очень хотела этого ребенка. И не мне решать. Джаред, ты отец. Падалеки сидел бледный как полотно, и Эклз, лишь раз на него взглянув, понял, что тот в тихой панике. – Я… если это необходимо, – его голос словно выцвел. – Главное, чтобы с Женевьев все было хорошо? Ведь, с ней все будет хорошо? – Я сделаю все, что смогу. Думаю, все будет в порядке, – врач при этих словах засобирался, спешно поднимаясь с места. – Нужно немедленно приступать к операции. Господа, приглашаю вас в холл. Оба стояли посреди зала ожидания с такими же, как и они, людьми, напряженные, не в силах расцепить зубы для слов поддержки, которые все равно были бессмысленны. – А теперь расскажи мне все, – прорычал глухо Падалеки, и его взгляд был готов прожечь Эклза насквозь. И Дженсен принялся объяснять, понимая, что уже поздно. – Какого хера ты мне не сказал правду?! – Она меня просила! – Она была в опасности! А меня не было рядом! – Но я-то был. – И я вижу, к чему это привело! – Я отвез ее в больницу, дважды! Что я еще могу сделать? – Почему она выбрала тебя? – Что? – Ты ее опекун. Почему? – Понятия не имею. – Ты согласился. – А что, я должен был отказать? Они разошлись по разным углам холла и не смотрели друг на друга. Время будто застегнуло замок на их клетке мучительного ожидания. Дженсен не выдержал первым и привалился рядом с ним к стене. Минуты были похожи на часы, и полчаса смахивали на приличный пожизненный срок. В каждом кипела обида или страх – тошнотворный коктейль, приправленный раскаяньем. – Я согласен, ты в праве на меня злиться. Но я не мог нарушить слово. К тому же она пообещала сегодня все тебе рассказать. Мы договорились, что я заберу ее сегодня вечером отсюда. Падалеки потер лицо, стараясь заставить себя объективно смотреть на вещи. Он собирался сказать, что неизвестно, как бы сам повел себя на месте Эклза, но он заметил только что вошедшего Мишу и двинулся к нему. – Привет! Джа, сожалею, что так случилось. – Я смотрю, тут все в курсе всего… один я чувствую себя полным кретином, – снова волна раздражения захлестнула его, и он, чтобы не наговорить лишнего, вышел на улицу. – Он жутко зол. – Оно и понятно, Дженс. – Я знал, что вся ее затея ничем хорошим не обернется. – Ты сказал ему? – К нему страшно было подойти, не только говорить сейчас об этом. Миша понимающе покачал головой, а затем пригласил в кафетерий, чтобы согреться там кофе – снаружи началась настоящая пурга, почти такая же сильная, как и у всех троих внутри **** Прошло не меньше четырех часов, а из операционной до сих пор не было новостей. Джаред устал курсировать по комнате ожидания и, наконец, без сил согнулся в углу, выставив вперед одну ногу и поджав под себя другую, тем самым напоминая себе бомжа на углу 32-ой, мимо которого он прошел вчера вечером. Его уже давно сильно мутило, и озноб раскатывался дрожью по всему телу. Он понимал, что это не простуда, это страх, увеличивающийся с каждой прошедшей минутой. Он стискивал пальцы в кулак, чтобы заставить себя сидеть на месте, а не побежать туда, не биться в двери, не умолять взглянуть на нее хотя бы мгновение. Миша и Дженсен держались в стороне, один раз натолкнувшись на его колючий озлобленный взгляд, когда стало понятно, что поддержка ему сейчас от них не нужна. Они молча сидели, так же утонув в тяжелом ожидании. И как бы Падалеки ни готовился к его появлению, оно все равно было неожиданное, резкое, словно лезвие полоснуло по сердцу его короткое: «Она не справилась». Он вылетел на улицу, поскальзываясь, пытаясь удержать равновесие, давясь диким воем, криком, застрявшим где-то в горле. А следом за ним бежали друзья, пытаясь хоть как-то помочь, разделить боль, которая лишь приумножалась от их присутствия, и ему не верилось, что они этого не понимают. – Джа. Джаред, мне так жаль, – Дженсен положил ладонь на его плечо, и в следующую долю секунды жесткий удар кулаком прилетел ему в нос и губы, окрашивая алым лицо. Эклз отшатнулся, прикрывая разбитый нос, ловя капли крови, которые заполняли ладонь и сбегали по ней, ныряя в белый пушистый снег. – Черт, Джаред! – Миша подскочил к Дженсену. – Все нормально. Все в порядке, я говорю. Он попятился назад, но взгляда так и не отвел от диких, переполненных болью любимых глаз. И он был готов позволить бить и терзать себя дальше, если бы только это могло помочь. – Уйди, Эклз! Убирайся! И только когда он увидел спины двоих удаляющихся мужчин, Джаред позволил себе зарыдать в голос. Ноги наконец обмякли, и он рухнул в снег, плавя его слезами, потоками, сбегающими по щекам. Горе сочилось из каждой клетки его существа, сломанного, уже никогда не способного стать прежним без той единственной, что всегда поддерживала и всегда была рядом. Мокрый, то ли от растаявшего от его жара снега, то ли от слез, он брел по направлению к операционной. Ему нужно было увидеть собственными глазами, потому как словам не верилось, не укладывалось в голове. Ведь всего несколько дней назад она обнимала, провожая его. И не верилось тогда, не могло представиться, что то были последние их минуты, проведенные вместе. Он не обратил внимания на персонал, который все еще бесполезно кружил вокруг нее. Они отсоединяли многочисленные трубки и проводки от ее тела, и ему показалось, что именно они высосали из нее жизнь, его милой, прекрасной Жени. Не чувствуя под собой земли, он шагал к ней, а расстояние росло, не подпуская ближе. Но он все же коснулся еще теплых пальцев и обманулся этим уходящим теплом, бросая взгляд на ее бледное лицо и синеватые губы, которые успела поцеловать смерть. – Жени, любимая… прости меня. Прости… я должен был быть рядом с вами. Я… я люблю тебя. Он уткнулся ей в живот и застонал, завыл, будто раненый зверь. **** Дженсен был терпелив, он мог представить, каково это – терять самого близкого. Он знал, что Джаред зол на него, на весь мир и небеса, и он старался не досаждать ему своим присутствием, но беспокойство начало усиливаться, когда Миша сообщил новости. – Он подал заявление об уходе. – То есть как? – Да вот так. Пришел и сунул Биверу под руку. А потом просто вышел из кабинета… Ты бы поговорил с ним. – Я пробовал, но он делает вид, будто меня нет в комнате. – Он был пьян, когда приходил в отделение. – Я схожу к нему сегодня. Ты сам был у него? – Был сразу после похорон. Единственное, что я от него услышал, – это «оставь меня в покое». Это я и поспешил сделать. Звонил ему пару раз, но он отключил телефон. И ребята ему звонили, Джеффри даже приезжал, но сказал, что он ему не открыл. – Может, ему нужно больше времени? Все же прошла только неделя. – Дженс, у него был странный вид, будто помешанный. – Спасибо, что позвонил. После работы поеду к нему. – Да. Правильно. Ладно, мне тоже пора. Пока, Дженсен. – Пока. Эклз старался не выдать, как у него все похолодело внутри, и слова с трудом давались, а положить трубку было настоящим облегчением. Он не сомневался ни секунды и сорвался с места. Ничего не было важнее Джареда для него. Все эти дни он был готов быть рядом, но попытки заговорить с ним заканчивались ничем. Он взял себя в руки и заставил себя не звонить ему, но следить за его домом, открытой дверью не мог перестать. Вот и сейчас, за считаные минуты добравшись до его дома, он сидел в машине, следил за раскрытой дверью, не зная, что скажет, когда встретится с ним глазами. Он прошел в пустую гостиную, пугающую своей безжизненностью. Оглядевшись, он устремился наверх, заглядывая в темные комнаты, ища и не находя своего друга. Обойдя дом, он решил попытать счастья и заглянул на чердак. Его охватил холод, как только он пробрался сквозь узкий лаз, и сразу понял почему – единственное окно было распахнуто, и в него летели огромные хлопья снега. В густой как нефть темноте он не сразу заметил длинные раскиданные по сторонам ноги. И где-то глубоко потеплело от мысли, что наконец-то он нашел его. – Джа. Он не надеялся, что тот услышит, ведь его имя едва получилось произнести, но темнота в углу ожила и зашевелилась. – Джаред, тут такой холод. Давай спустимся вниз и поговорим. Подобранные нескладно торчащие ноги, обхваченные крепким узлом рук, говорили об отказе лучше любых озвученных слов. Дженсен подошел близко, так близко, что если бы он захотел, Джаред мог бы прикоснуться к нему. Но тот больше не двигался, и Эклзу показалось, даже не дышал. Он присел на корточки и заговорил. – Я узнал, что ты решил уволиться. Меня тоже последнее время не отпускает эта мысль. Как думаешь, может, мы уже отпахали свое на благо общества? – он помолчал, силясь побороть сухость во рту. – Скажи, что я могу сделать для тебя? Я все сделаю… скажешь все бросить, я брошу, скажешь быть рядом каждую минуту, и я больше никуда не уйду – я все сделаю. Джа… Но тот сидел, уткнувшись лбом в колени, не замечая слов, обращенных к нему. – Ты не виноват. Никто не виноват. Ведь ты должен это понимать? – Дженсен потер лоб и перевел дыхание.– Я бы хотел утешить, сказать, что время лечит. Но это невозможно забыть. И легче не станет. Просто продолжи жить с этой болью. Пусть она будет с тобой, но только живи. Не отгораживайся от жизни, не замыкайся. Не отворачивайся от меня… потому что это невыносимо. Мы все еще есть, слышишь? И ни вздоха в ответ. – Ты думаешь, она хотела бы этого для тебя? Сидеть на чердаке и тихо спиваться, корить себя за то, что опоздал, жалеть о том, чего не сделал или чего не сказал?! Да взгляни же на меня! – Дженсен встряхнул его за плечи, больно, зло, чтобы высечь из него хоть одну эмоцию. – Она все знала о нас, слышишь! И продолжала любить тебя, несмотря на это! А ты думаешь, она винит тебя в том, что тебя не было рядом… она любила тебя и принимала тебя таким, какой ты есть, полного жизни, огня, и она бы не хотела, чтобы ты превратился в ничто. Эклз заметил, как плечи друга напряглись, но он не шелохнулся. – Я всегда буду рядом, слышишь? Я поддержу тебя. Только позволь мне, Джей… он едва коснулся его локтя, и холодная кожа обожгла кончики пальцев. Ему хотелось обнять, согреть, защитить от всего вокруг, но Джаред не подпускал к себе, отгородившись невидимым панцирем от него. – Я все так же люблю тебя. Это последнее, что он смог сказать, так как сил не осталось. Но Джаред ничего не произнес, он все так же сидел, будто превратился в соляной столб. Потерпев еще одну неудачу, Дженсен поднялся и медленно развернулся, делая шаг вперед. Холодные пальцы, скользнувшие в его ладонь, заставили вздрогнуть все внутри, и он обернулся, встречаясь с выцветшими любимыми глазами. – Джа… он ухватил его руку сильнее и потянул вверх, поднимая на ноги и подхватывая в объятья, сжимая так крепко, как держат на краю пропасти. – Дженс… **** Наверно, Джаред всегда считал его героем, не только потому, что он бесстрашно бросается к распахнутым дверям с зажатым оружием в руке, не представляя, что его ждет, но и тем обычным героем, который тихим шагом прокрадывался в его спальню по ночам, чтобы укрыть потеплее, а утром ставил кофе на стол и заставлял принять душ. Который терпел и принимал его таким, каким он был, и таким, каким он стал. Только Джаред не осознавал, что быть таким героем в сто крат тяжелее. И как бы ему ни виделся Дженсен, он был обычным человеком, со своими страхами и желаниями, который изо дня в день наблюдал, как Падалеки уходит на кладбище, проводит там весь день, невзирая на погоду, и лишь под вечер возвращался в его дом, снова прячась в темноте спальни. Эклз забрал его из дома, полного воспоминаний, но это мало что изменило, сам Джаред не хотел отпускать свою боль, он цеплялся за нее, и, к ужасу Дженсена, он стал ее любить. Все, что он мог – это просто смотреть на него и ждать, стараться быть сильным за двоих. Они почти не разговаривали до одного вечера. Падалеки вернулся весь продрогший от февральского промозглого ветра и скрылся в комнате для гостей, где жил последние недели. Когда он так и не спустился к ужину, Дженсен пошел наверх, прихватив с собой книгу. Войдя без стука, он зажег настольную лампу, надел очки и раскрыл первые страницы. Замерев на секунду, сам не зная, чего ожидает, он принялся читать, не торопясь, подбирая интонацию, выдерживая паузы, чуть слышно переворачивая страницы. Он читал не прерываясь несколько часов, точно зная, что его слушают, и усталые высохшие от слез глаза смотрят на него не отрываясь из темноты. Эклз замолк только тогда, когда большая черная тень Джареда выросла около его ног, а затем опустилась на колени. Не запомнив на какой странице читал, он закрыл книгу и позволил огромным рукам обвить себя, спрятать лицо у себя на коленях, нисколько не осуждая за горячие слезы. Он лишь гладил грязные слипшиеся волосы, тихо нашептывая, что все будет хорошо. Он верил, что у них все будет хорошо. В тот вечер они впервые заснули вместе, Дженсен наконец-то провалился в сон, вдыхая густой сладкий запах пота свернувшегося огромным клубком под его боком любимого мужчины. А «Удивительный волшебник страны Оз» тихо дремал на прикроватной тумбочке, ожидая, когда его снова возьмут в руки. **** В жизни могут случаться экономические кризисы, личные трагедии и трагедии планетарного масштаба, но Дженсен знал и понимал одно – его работу никто не сделает за него, чтобы ни случилось. Он продолжал работать в новом отделе и вполне себе свыкся с новым коллективом и поставленными задачами, но, как выяснялось, старые дела его не отпускали до сих пор. Он позвонил Коллинзу посреди дня в воскресенье. – Привет, Миша. – Здорово, старик. Давно не слышал… – Были дела. – Как Джаред? – Немного лучше, но... Все время торчит на кладбище. – Наверно, ему сейчас это нужно. – Поэтому и не мешаю. Что с его заявлением об уходе? – Ты что, не знаешь Бивера?! Он скомкал его и выбросил в мусор. Состряпал ему больничный... Так что ты уж постарайся вытолкать его на работу. Без вас тут завал. – Ну, я у вас уже не работаю, хотя звоню по старому делу, даже представить себе не можешь по какому. – Давай, выкладывай. – Дерека Чарлтона. – По нему все так же глухо. Если не считать того, что три недели назад пришли результаты той ткани, с которой так носился Джа. В лабораториях совсем страх потеряли, ни черта не делают. Пф, из заключения ясно, что нити этого кусочка ткани состоят из идентичных волокон, что мы тогда нашли на руке Чарлтона. – И где Джаред взял ткань? – Черт его знает, ты же знаешь, что потом с ним было невозможно о чем-либо поговорить. Джеффри специально ездил к нему. Да ты и так в курсе, – Миша крякнул как-то обреченно, но тут же собрался и вернул беседу в прежнее русло. – Так что там ты узнал о Чарлтоне? – Недавно, читая отчет после одного задержания, а также показания двух предыдущих допрашиваемых, я наткнулся на его имя! Он продавал наркотики из больницы и рецепты с печатями. Я не поверил своим глазам, все указывали на него как на одного из поставщиков. Если бы он не был мертв уже как полгода, то сейчас ему бы грозил реальный срок. – Ты шутишь?! – Черт, если бы! Я еще раз допросил всех, кто был связан с ним, и все без особой застенчивости говорят о нем как об очень «дотошном дельце». Характеристика несколько разнится со светлым образом коллег и отца Бернарда. – Тогда можно легко объяснить его убийство и то, что не оставлено никаких улик. Здесь замешаны неплохие деньги и, видимо, серьезные люди. А! Господи, Дженсен, мы месяцами ломали голову, а тут ты с такими новостями. Я должен немедленно дернуть Джеффри, и мы приедем к вам еще раз потолковать с ребятами на эту тему. – Тут все опять мутно. Все говорят о Чарлтоне в один голос, что он был ценным сотрудником в их сети и приносил хороший доход, он не был замечен в утаивании дохода и новые порции товара доставлял по часам. Его дружки сами не имеют понятия, кто и за что убрал Дерека. – Хочешь сказать, только что появившаяся ниточка завела в тупик? – Тебе бы романы писать, Коллинз. – Добавлю в список дел на пенсии, – хохотнул он. – Ладно, передавай привет Джа. Скажи, что мы все его ждем. – Обязательно скажу. Пока. **** Под вечер от долгого сидения за компьютером шея затекла, плечи одеревенели, а глаза уже щипало от чтения, и все, чего хотел Эклз, – это вернуться домой, дождаться, когда вернется Джаред, и позволить себе расслабиться в его молчаливой компании. Привычным маршрутом он добрался к себе и, отперев дверь, с облегчением понял, что Падалеки уже пришел. Он прошагал в кухню и замер в проеме, окидывая взглядом невероятную картину. Винного цвета скатерть, о существовании которой он не подозревал, обрамляла его старый кухонный стол, скрывая обшарпанные ножки. С двух сторон от него стулья торжественно ожидали своих хозяев. Фарфоровые тарелки, тонкий хрусталь, почти идеально расставленные, тоже, казалось, были в нетерпении, когда же Дженсен вернется с работы. Венчал же всю эту красоту Джаред, не успевший переодеться и стоявший с подносом фруктов в руках посреди кухни, в заляпанной майке и рваных джинсах. Он не смог сдержать тонкой улыбки при виде открытого от удивления рта и распахнутых зеленых глаз, из которых моментально исчезла усталость. – С днем рождения. Брови моментально сдвинулись в безуспешной попытке вспомнить число. – Сегодня первое? – Да, – тихо и немного смущенно, все еще переминаясь босиком с подносом в руках. Эклз на самом деле забыл, какой день недели и какой месяц на дворе, не заметив, как весна снова вступила в город, заполняя улицы мартовским пока еще прохладным солнечным светом. – А ты не забыл… Он прошагал к столу и, еще раз все осмотрев, опустился на стул. – Нет. Вино было разлито по бокалам, закуски из ресторана разложены по тарелкам, а они сидели и молча смотрели друг на друга, не в силах прервать момент, когда сказать хочется много, но произнести получается лишь ничтожно малую часть. – Джен, прости меня. За все. За то, что ударил тогда, за все, что наговорил потом. Я так не считал и не считаю. Мне было больно, и… И я хотел, чтобы тебе было больно не меньше. После сказанного, Джаред вдруг заметил, что ему стало легче дышать, и он набрался смелости посмотреть в лицо друга. – Я это знаю, Джей. И я не злюсь, и не в обиде. Не думай об этом больше. Он поднял бокал с белым вином и, улыбнувшись правым уголком губ, поблагодарил: – Спасибо за этот вечер. – За тебя, Дженс. Они не спеша пробовали заказанную из ресторана еду, когда Джаред подскочил и кинулся к духовке. – Твою ж мать, – протянул он, выхватывая противень из духовки. Подошедший со спины Эклз заглянул через плечо и поинтересовался: – А что это должно было быть? – Отбивные из теленка, под трюфелями… – Чувак, звучит классно для угольков! – Я совсем забыл про них. Черт, я просто кретин. – Не переживай, я уже наелся. И все было очень вкусно. Хотелось бы еще чего-то покрепче. Пригласим в нашу компанию «Джека»? – Я только «за», – повесив голову, согласился Падалеки. «В ту же секунду она оказалась в воздухе и понеслась с такой быстротой, что только ветер свистел в ушах. Серебряные башмачки перенесли ее за три приема, но полет прекратился так внезапно, что Дороти покатилась кубарем по траве, еще не понимая, что произошло. Наконец девочка села и стала оглядываться по сторонам. – Господи! – только и вырвалось у нее. Оказалось, что она сидит посреди широкой канзасской степи, возле нового дома, который дядя Генри построил после того, как старый домик подхватило и унесло ураганом. Дядя Генри доил коров в коровнике. Тотошка выпрыгнул из рук Дороти и помчался туда с громким лаем. Поднявшись, Дороти обнаружила, что стоит в одних чулках. Башмачки соскочили с ног во время полета и потерялись навсегда. СНОВА ДОМА Тетя Эм вышла из дома и собиралась идти поливать капусту, как вдруг увидела, что навстречу ей бежит со всех ног Дороти. – Дорогая моя! – крикнула она, крепко прижав к себе девочку и осыпая ее поцелуями. – Откуда ты? – Из Страны Оз, – важно отвечала Дороти. – А вот и Тотошка. Ой, тетя Эм, как я рада, что снова дома». Джаред проследил за тем, как Дженсен снимает очки и кладет их на прикроватную тумбочку, потирая переносицу. Он был зачарован этими привычными движениями. – Кажется, вот и все, – констатировал факт Эклз, подтверждая окончание книги ее легким схлопыванием. – Откуда ты узнал? – Что именно? – Что в детстве это была моя любимая книга. – Я не знал. Это моя книга, досталась от мамы. Она читала мне ее в детстве, когда по вечерам я не хотел оставаться один. Падалеки поднялся с кресла, стоявшего в углу комнаты, и, отставив опустевший стакан со льдом, двинулся по направлению к Дженсену, уютно растянувшемуся на своей кровати. Он сел рядом и пристально посмотрел в темно-зеленые глаза. – Джа… Это самый странный мой день рождения – «Лаймен» и «Дэниэлс» в одном флаконе это перебор, – Эклз тепло улыбнулся и несмело коснулся лица друга, проводя пальцами по носу, щекам, густой темной бороде. Прочертив большим пальцем контур его нижней губы, он наконец решился и поцеловал его, запуская ладони в длинные волосы, притягивая к себе, обнимая так, словно в этот миг держит самую ценную вещь в мире. Выхватывая секунды из поцелуя, Джаред остановился и впервые произнес вслух то, что было в нем всегда, наверно еще до начала его жизни. – Люблю тебя, Дженсен. **** – Чего ты хочешь Джаред? Коллинз остановился у постели серого цвета и прислушался к хрипам, вылетающим из груди. Дополнительный диагноз – гипостатическая пневмония, только что был тщательно разжеван врачом, но все еще не хотелось верить именно в такой исход. «Ты знаешь ответ, Миша». **** Запутавшись в объятьях и одеяле, они проснулись поздним утром, впервые проспав так долго и так безмятежно. Падалеки поцеловал солнечного зайчика на плече любовника и снова уронил голову на подушку. – Доброе утро, – сонно протянул Эклз и переплел их пальцы у себя на животе. – Да. – Ты останешься сегодня дома? – поинтересовался Дженсен, припоминая последний месяц, когда Джаред постоянно пропадал на могиле жены. – Да. – Хорошо, – он просто был рад услышать это короткое «да» и даже не задался вопросом почему, да он бы и не получил ответа, потому как Джаред не смог бы описать словами то, что он почувствовал вчера, стоя на кладбище. Он, как и много дней до этого, сидел у ее плиты, прося прощения, раскаиваясь, сожалея о не сказанном, не сделанном, не надеясь когда-либо получить облегчение. И если бы это был сон, ускользающий поутру из памяти, он попробовал бы описать его как тепло ладоней на своих плечах, когда за спиной лишь пустота, шепот на ухо, когда вокруг лишь ветер. Но это был не сон. Он понял, как много он потерял и как бесконечно много у него осталось, стоит лишь вернуться в дом к единственному человеку, который остался в его мире. Сейчас он сжимал в руках человека, который заново вдохнул в его душу жизнь, и безмерная благодарность и любовь обволакивали все его существо. – Помнишь, тогда в моем доме ты сказал, что сделаешь все, что я попрошу? – Такое обещание не забывается, Джа. Эклз поставил на стол кофейник и тарелку с бутербродами. Забросив деловито полотенце на плечо, он ловко приготовил для них завтрак за считаные минуты. – Оно еще в силе? Дженсен прищурил глаза, игриво вздернув бровь, и приблизился к сидящему перед ним любовнику с безмерно соблазнительно-хитрым видом. – Все что захочешь, красавчик, раз уж я прогуливаю понедельник. Падалеки не смог сдержать улыбки, и уж тем более не поцеловать теплые пухлые губы, которые грозили переключить все мысли в совершенно иное русло. – Я сейчас не об этом, – смущаясь и пряча улыбку, чуть склонив голову. – Я хотел бы уехать. С тобой. Эклз выпрямился в полный рост и теперь уже серьезно посмотрел в янтарные глаза, в которых промелькнули всполохи боли, которая и была причиной бегства. – Куда ты хочешь уехать? – Без разницы. Только бы подальше отсюда. – Ты действительно этого хочешь? – Да, Джен, я хочу. – Что с работой? Ты не думаешь вернуться? – Нет, я не вернусь. – Когда-то работа была твоей страстью. – Из-за которой я столько упустил. Если помнишь, я как раз был на работе, когда стало плохо Жени. Я провел на этой чертовой работе столько времени, что уже не помню дней, которые мы провели вместе. Дженсен развернулся, возвращаясь за стол. – Тебе нужна передышка, я согласен. Но потом тебе будет этого не хватать. Ты, я, мы не просто так выбираем быть полицейскими. Кто-то вгоняет себе иглу в вену, кто-то прыгает с парашютом, кто-то читает мантры, а мы подставляем себя под пули, мне не нужно тебе это объяснять. Ты сам это прекрасно осознаешь. Тебе ничто не заменит этого чувства, Джа. – Есть одно средство, и оно прямо передо мной. До Дженсена сразу дошел смысл слов, и щеки залились румянцем, отчего губ Падалеки снова коснулась едва заметная улыбка. – Хорошо. Я напишу заявление об уходе. Только нужно уладить старое дело, и уедем – куда скажешь. – Спасибо. **** – Джа, Миша звонил. Спрашивал, где ты взял тот лоскут ткани. – В церкви. А что? Мы тогда с тобой еще ездили к отцу Бернарду. – Эта ткань по химическому составу полностью совпала с волокнами с ногтей Чарлтона. – Ты смеешься? Джаред удивленно округлил глаза и почти подпрыгнул на диване от новости, воззрившись вопросительно на друга. – Теперь и я удивлен не меньше твоего. Коллинз звонил еще вчера днем, спрашивал, как дела, когда ты вернешься. – Ты не говорил. – Я был поражен твоими приготовлениями к моему позабытому дню рождению. – Нет... Я не пойду туда. Не хочу ничего знать больше об этом деле. Именно из-за него он поперся в этот чертов Клинтвуд, когда было нужно находиться дома с женой. Он уже давно проклял этого Чарлтона и все что с ним связано. Джаред откинулся на спинку дивана, знакомым движением положил ногу на колено и схватил Men's Health со стола. Минут пять он старательно читал первый попавшийся разворот, а потом вскочил и схватил мобильник с тумбочки, нажав быстрым набором Коллинза. Через секунды он уже вовсю выяснял детали экспертизы у Миши и расхаживал по комнате кругами, нарезая орбиты вокруг дивана, на котором только что сидел и бессмысленным взглядом дырявил страницы журнала. Эклз же победно посматривал на него, самодовольно улыбаясь про себя, понимая, что знает Джареда лучше, чем самого себя. Он без колебаний бы сделал все, что ни попросил бы у него этот мужчина, увез бы его на чертов край света и заставил бы его быть счастливым и никак иначе, если бы не был уверен в том, что вернуть его к жизни может только кипучая деятельность в его «ненавистном» отделе. Он знал, что работа для Джареда была всем, и он посвятил ей свою жизнь. – Нет, это просто невероятно. Отец Бернард не может быть убийцей. Он милейший человек, и если это действительно он убил Чарлтона, то я не стою и цента как специалист! – Падалеки продолжал мельтешить перед Эклзом и просто кипел от эмоций после разговора с Мишей. – Кто сказал, что это он? Волокна были с его сутаны, но сутаны есть у всех священников и остальных служащих церкви. Или это мог быть какой-нибудь прихожанин, в конце концов, который имеет доступ в служебное помещение. Он просто воспользовался одеждой. Это могло бы объяснить то, почему Дерек впустил убийцу в дом в достаточно поздний час. И ведь ты не знаешь последнего и, может быть, главного, Джа. Чарлтон вовсе не добрый доктор, не спящий по ночам во благо пациентов. Если бы он сейчас был жив, то прямиком бы угодил в тюрьму за торговлю наркотиками. Я вчера поговорил с Куртом Фуллером из нашего отдела, так вот он на днях попросил проверить отчетность Дерека за последние полгода, и оказалось, что из больницы пропало наркотических веществ на пятьсот тысяч долларов, и это только за полгода. Неизвестно, как давно он работал с наркоторговцами и сколько за его тридцать лет в больнице было украдено и сбыто запрещенных препаратов. – Но как?! Как этого можно было не заметить? – У нас в отделе сейчас проверяют людей, работавших вместе с Чарлтоном. – Но у меня в голове не укладывается, как можно было быть таким… – Двуличным? – Да, черт возьми, – Джаред наконец-то остановился, присев на край стола. – Неужели никто не видел его истинного лица, Дженс? Джеффри опросил всех соседей, половину коллег, мы лично поговорили с половиной прихода, и никто и слова дурного о нем не обронил даже вскользь. – Могу предположить, что он на самом деле умел прекрасно себя держать, был отличным психологом и знал, как можно отвести от себя глаза. Но вот что странно. Провести можно тех, с кем работаешь, но не тех, с кем живешь много лет. Почему же Холи ничего не сказала на допросах? Она наверняка знала, кто ее отец на самом деле. – Она наверняка побоялась. Если у него были сообщники, то она точно находилась в опасности, и поэтому молчала. Дженс, нужно снова к ней поехать и поговорить. – Я это сделаю завтра. Позвоню ей и договорюсь. Эклз заметил, как пыл оставляет потихоньку его бывшего напарника, и как он понемногу снова уходит в свои думы. – Хочешь, пойдем прогуляемся, – предложил он. – Нет. Может, позже. – Тогда я пойду приготовлю что-нибудь на ужин. – Я тебе помогу. Они вместе стояли у плиты, крошили овощи, жарили отбивные, изредка переговариваясь, избегая говорить о чем-то серьезном. По правде, Дженсен боялся спугнуть того Джареда, который вдруг показался из норы, того парня, в которого он однажды влюбился без памяти и продолжал любить до сих пор. Этот заведенный собственными мыслями и догадками мальчишка, не способный побыть без движения и секунды, готовый тотчас ринуться на поиски ответа любой загадки в этом мире, – именно его видел перед собой Эклз несколько минут назад. Сейчас он обнимал его, смотрел в лицо и узнавал эти шальные искорки в глазах, говорящие только об одном – что Падалеки выяснит, кто убийца. Беспокоило только одно, что друг твердо был настроен бросить дело своей жизни, и Дженсен знал причину. Хотя если Джареду было необходимо для спокойствия находиться с ним где-то, быть в его руках каждый вечер, а не сходить с ума от беспокойства, то Дженсен был готов его поддержать и самому отказаться от полицейского жетона. Они приятно поужинали в компании друг друга, а потом Дженсену позвонили с работы, и он надолго засел за компьютер, параллельно разговаривая с Крипке. Когда же он вернулся к Джареду, то застал его за просмотром старых фотографий. Он рассматривал Женевьев на одном из домашних праздников, на заднем плане смеялись Падалеки и Миша, и Эклз сразу узнал этот снимок, ведь он сам его сделал. – Я совсем не помню этот день, – грустно заметил Падалеки. – Это 4-е июля 2010, – Дженсен пододвинулся поближе, чтобы разглядеть другой снимок, уже его и Джа. – Мне так ее не хватает. Но помню, что когда она была жива, я никогда не скучал по ней. Я был полностью для других, но не для нее. – Ее жизнь тоже была расписана по минутам, и тоже для других. Дженсен, перелистнул страницы своего альбома, и теперь перед ним были они втроем. Обняв Женевьев с двух сторон, они словно две огромные стены защищали ее, а она улыбалась так, как это делают абсолютно счастливые люди. – Она была очень красивая. На самом деле, ты счастливчик. Тебе с ней крупно повезло. Не каждая жена способна предложить любовнику своего мужа переехать под одну крышу. Более пораженное лицо у Падалеки, наверно, было, только когда он появился на свет божий. – Она что сделала? – Предложила жить втроем. – Как? Когда? – Вечером, когда я привез ее из больницы. Она попросила остаться. И мы долго болтали, а потом… Потом она сказала, что все знает, и давно. Все ждала, когда ты ей все расскажешь, но поняла, что ты не будешь делать выбор. Тогда-то ей и пришла в голову эта авантюра. Она хотела чтобы мы все вместе встретились в понедельники и поговорили. Я думал все сам рассказать тебе, но она запретила, и я послушался. Подумал, что, может, это и правильно, раз она сама такое решение приняла. – Расскажи мне все, слышишь. И Эклз рассказал. Он сидел, уперев локти в колени, не смотря на рядом сидящего друга, и бередил его и свои раны, вспоминая тот последний вечер в ее компании, как они были готовы разрыдаться и рассмеяться одновременно, понимая, что оба влипли в Падалеки, боясь на свете только одного – потерять его. Дженсен пересказывал их разговор о том, как Жени видела их всех вместе, с ребенком, утаив от него только собственные мысли о том, каким это было бы счастьем держать на руках маленькое сокровище с его улыбкой и ее глазами. Теперь его самого душили слезы, стоило ему подумать об этом. Он не меньше Джареда был удивлен предложением Жени и помнил это чувство, как бешено колотилось сердце в груди от ее тихого: «Ты согласен?». Он был готов сгореть от жара, которым его окатило под этим черным взглядом, и он был в состоянии только закивать, притягивая ее к себе, ощущая ее тепло и волнение, целуя нежно в розовые щеки, благодаря за ее доброту, любовь, мудрость, за наконец обретенное в тот вечер спокойствие. Они проговорили тогда до самого утра, и Эклз отвез ее в больницу, и именно там она попросила его быть ее официальным представителем в случае недееспособности, как это случилось с ее приступом. Он не видел ничего предосудительного в этом ее решении и с готовностью взял на себя ответственность за нее. Вот только он не мог представить себе, что ему придется быть в ответе за ее жизнь спустя два дня. Сейчас он понимал, почему она выбрала именно его, а не собственного мужа. Это было обычным человеческим желанием защитить, избавить Джареда от тягостного выбора. – Она нисколько не сомневалась в твоей способности принять верное решение. Она просто не хотела взваливать на тебя это бремя выбора, Джа, – Эклз наконец-то взглянул в напряженное лицо друга и увидел то, что хотел, – понимание. – Мне никогда не было так страшно, Джа. Я надеялся, что ей поможет операция. И Бублански... Он говорил, что она даст больше шансов. Я хотел не меньше твоего спасти их. – Я знаю, Джен, знаю. Вечером Эклзу все же удалось вытащить его на прогулку. Они неспешно дошли до бара и пропустили там по паре пива, потом сыграли партию в бильярд, и Дженсен повеселел от выигрыша, а Джареду стало хорошо именно от его настроения. Когда же посетителей прибавилось, им снова захотелось выбраться на улицу, где в ветках деревьев путался мартовский ветер. Пройдя немного по старому скверу, мужчины присели на лавочку, наблюдая, как на небе высыпают звезды. Джаред положил голову на колени Эклзу, протянув свои длинные ноги на все сидение, и ему показалось, что еще никогда в жизни не было так удобно. Перебрасываясь короткими фразами, они разглядывали немногочисленных прохожих, отгоняя от себя тоску последних дней. И они могли бы провести на одном месте всю ночь, так хорошо им было вместе тогда, если бы ночной холод не начал пробираться под кожу. – Вернемся домой? – Да, наверно. И было несказанно приятно войти в тепло дома, почувствовать приятную усталость в ногах и спокойствие в груди. – Заварить свежий чай, Дженс? – Да, только черный. Вскоре они уже сидели с горячими чашками ароматного напитка, который дарил расслабление. Дженсен молча посматривал на серьезное выражение глаз Джареда, читающего что-то в интернете. – Что читаешь? – Ищу агента по продажам. – Что продаешь? – Дом. – Уверен? – Нам же нужно будет что-то купить, когда переедем. Ты хочешь дом или квартиру? – Наверно квартиру, а ты? – Мне все равно, главное – чтобы было куда прийти спать. – В общем, я согласен. У меня тоже есть сбережения, думаю, тоже сгодятся на первое время. – Старый коп, откладываешь деньги на старость, – Джаред сверкнул веселыми чертиками. – Это кто тут старый?! – Эклз устремился к другу, ловко огибая кофейный столик, но Падалеки уже выскочил из гостиной и мерил лестницу на второй этаж большими шагами. – Сейчас я тебе покажу, кто тут старый. Он метнулся следом и настиг его у своей спальни, дверь которой уже успел распахнуть Джаред. Он, улыбаясь, отступил в сторону, ища пути отхода. – Что, думаешь арестовать меня? – Почти. Протянул глухо Эклз, приближаясь вплотную, вжимая любовника в стену. Он обхватил его запястья в кольцо крепких ладоней и зажал их над головой Падалеки, который и не старался сопротивляться. Наоборот, он хотел этих прикосновений, грубых и резких, и он ждал такого же поцелуя, но разочарованно простонал, когда Дженсен застыл в миллиметре до его губ, любуясь этим нетерпением. Тогда решение освободиться из хватки пришло незамедлительно, чтобы самому взять то, что хотелось именно сейчас. Но как только он дернулся, его руки сжали стальной хваткой, и в противовес этому контур нижней губы очертил язык, едва касаясь. Хотя этого прикосновения было достаточно, чтобы по спине рассыпались миллиарды мурашек. Он снова потянулся вперед, а Дженсен, дразня, отклонился назад, и когда Джаред отчаянно стукнулся затылком в стену, желанный поцелуй накрыл его рот. Голова вмиг закружилась, в легких запылал огонь, заставляя пальцы дрожать, рассеяно расстегивая одежду. Падая на постель голыми телами, готовые высечь из плоти огонь, им хотелось быть ближе, чем они уже были, любить сильнее, чем уже любили. Дикие жадные поцелуи сменялись невесомыми касаниями губ, ласками языков, лишь подстегивающими желание, доводя его до пика. Джаред обхватил его поперек груди, сжимая ладонь на горле, ощущая, как под ней ходит кадык. Другой рукой он медленно раскрывал горячее кольцо упругих мышц, и Дженсен подставлялся на его движения, стараясь не кончить так быстро, только от одних пальцев. Удерживая себя на грани оргазма, он вдруг почувствовал, как Джаред подвинул его бедра, и он качнулся назад, навстречу горячему твердому члену, позволяя ему полностью войти. Тихие поскуливания Дженсена заставили двигаться резче, сжимать его сильнее, на секунды лишая его возможности дышать, а потом снова разрешать сделать глоток воздуха и продолжать вбиваться в его плоть, пока он не кончил, едва вскрикнув. Эклз развернулся в руках любовника, оставляя благодарные поцелуи на лице, плечах, обхватывая его все еще вздыбленный член и доводя его до разрядки быстро, любуясь, как искрит его удовольствие. **** – Куда ты так рано? – На работу. Эрик звонил. Джаред наполовину выбрался из-под одеяла, напряженно глядя на то, как Эклз застегивает форму, поправляет воротник и манжеты, понимая, что становится параноиком. – Я ненадолго. Ты останешься дома? – Не знаю. Может, пройдусь. – Хорошо. Давай, пока, – он подошел к постели, наклонился и поцеловал медленно и тягуче, стараясь распробовать на вкус сонные губы, в ответ Джаред потерся ласково носом о его скулу и оставил маленький робкий поцелуй на щеке. – Пока. Позавтракав, Падалеки решил не тратить время зря и созвонился с агентом. Договорившись с ним, он уже через час был рядом со своими домом и поджидал его, опершись о машину. Он думал о том, сколько всего связано с этими стенами, но все они тяготили душу, да и никуда они из его памяти не могли исчезнуть, даже когда дом продадут. Поэтому, когда высокий блондин вышел из своей машины, Джаред поспешил его пригласить внутрь, чтобы показать комнаты. Обсудив все вопросы и остановившись на приемлемой сумме для обеих сторон, он с облегчением выпроводил его, закрыв дверь. Он медленно двинулся по коридору, чуть шаркая ботинками по дубовому полу. Взглянув на лестницу, он увидел ряд фотографий с Женевьев и начал подниматься по ступенькам, снимая каждую из них, складывая в ладони. Он заглядывал в ее лучистые глаза, улыбался грустно ее солнечной улыбке, стирая кончиками пальцев серую пыль. «Я не забуду. Никогда. Надеюсь, ты это знаешь». И она знала. Он проходил по комнатам, забирая с собой не только дорогие сердцу вещи, но и воспоминания. Как они впервые проснулись вместе в этой спальне. Она распахнула новые шторы, и солнечный свет схватил ее в объятья, и она улыбалась, будучи счастливой. Как друзья носились по гостиной в радостном угаре под новый год, сшибая пушистую ель на пол, путаясь в гирлянде и громко матерясь на весь дом, как неспешно тянулись редкие выходные в компании с Дженсеном в этих стенах. Двор, покрывающийся мелкой зеленой травой, отдавал ему частичку прошлой жизни, бережно сохранив ее в ветвях розовых кустов, припрятав в старой беседке сокровенные разговоры, наполняя слух заливистым смехом, оставленным в теперь одиноко качающемся гамаке. Он складывал все это в сердце, запирая на маленький замок из грусти и печали, готовый сберечь все до конца жизни. Закрыв дверь на ключ, он спустился по ступенькам дома, который совсем скоро должен был стать чужим, и лишь раз, садясь в машину, обернулся, чтобы заглянуть в пустые темные глаза дома. **** Взглянув на мобильный, он понял, что уже наступил обед, и, сам не зная почему, набрал номер, давно заученный наизусть. Громогласное «эх-хей» заставило улыбнуться и пригласить на ланч. Миша вцепился в него крепкой хваткой квотербека, приветствуя, выскочив из-за столика в закусочной, где они обычно проводили перерыв. – Я тоже рад тебя видеть, – Джаред приветливо похлопал его по плечу, усаживая снова на место. – Что, после вчерашнего разговора не сидится на месте? Поинтересовался Коллинз, с любопытством шаря глазами по знакомому лицу, которое так изменилось за последние месяцы. – Нет. Просто на сегодня закончил с делами, а Дженс еще не скоро вернется домой. Их отвлекла подошедшая за заказом официантка, и они быстро продиктовали свой выбор. – Так вы теперь официально живете вместе? – «Официально» звучит как-то слишком официально, – хмыкнул Джаред. – Я сегодня встретился с агентом, продаю наш с Жени дом. Планируем переехать с Эклзом куда-нибудь подальше. – Ничего себе. Так ты и впрямь уходишь из отдела? – Коллинз вскинул брови в изумлении. – А мы тут зашиваемся еще с делом Маргарет Шел. Ты же еще не забыл покромсанную старушку? – Я же написал заявление Джиму, – игнорируя вопрос Коллинза. – Да... Но... Мы все думали, что это все из-за случившегося. Что потом все перекипит, отболит, и ты вернешься. Бивер выкинул твое заявление. – Что? Мать его... Падалеки спал с лица. – Но почему, черт? – Ну, я же говорю. Он надеялся, что ты вернешься. Мы все на это надеемся. – Нет, Миша. Мы все решили. Фак, придется ехать снова писать заявление, – он тяжело вздохнул и принялся ковыряться вилкой в принесенном обеде. – Как там Виктория? – Вроде ничего... Но. Не знаю, она какая-то странная последнее время. Сердится, что я постоянно на работе. А что делать? Я и раньше на ней постоянно был, и, по-моему, так она меня еще меньше видела. – Да… Это нормально для жен полицейских – ждать сутками напролет своих мужей. – Что, ты теперь ощутил это на своей шкуре? – Коллинз не понял, как у него это вообще слетело с языка, и прикрыл рот сжатым кулаком, натыкаясь на острый взгляд бывшего коллеги. – Эээ… то есть, я… – Интересуешься подробностями моей интимной жизни? – строго спросил Падалеки, а затем рассмеялся, видя, как Миша окончательно потерялся, но следом за ним хохотнул, сконфуженно пряча глаза. – Что тут интересоваться, когда вы у меня во дворе устроили loveparty, к тому же Дженсен мне все давно рассказал. Ему тоже нелегко пришлось. – Знаю. Мне ли этого не знать. Так что там с Чарлтоном и этой Шел? Поспешил в итоге сменить тему Падалеки, принимаясь за остывший кофе, он не признался бы, но ему все еще было интересно, как идут расследования по этим делам. **** – Привет, Джим! – Джаред, ну слава богу, уже и не чаял тебя увидеть. Бивер подскочил со своего места и кинулся обнимать внезапно появившегося на пороге его кабинета дорогого сотрудника. Последний раз он видел Падалеки спустя неделю после похорон, и тот был в ужасном состоянии, молча написав заявление об уходе, он исчез из отделения. Что и говорить, за время его отсутствия у Бивера сердце изболелось за парня, и теперь, когда его лохматая голова показалась в дверях, он не мог сдержать своих чувств. – Как ты, как ты, мальчик мой? Давай, присаживайся. Джаред заметил, как у его начальника по-старчески задрожали губы, а глаза увлажнились в уголках. – Ничего. Лучше, наверное, – попытался искренне улыбнуться парень. – Вот и хорошо. Это правильно. Могу себе представить, каково тебе. Когда сын погиб... Хотя, впрочем, не будем об этом. Давай лучше по рюмочке. Он быстро достал из бара бутылку янтарного виски и суетливо разлил его по стаканам. Они взглянули друг на друга и молча опрокинули выпивку в рот. – Ну давай, присаживайся, рассказывай, когда собираешься вернуться? – Джим, я не вернусь. Собственно, поэтому и зашел. Глаза Бивера округлились в изумлении, и он лишь открывал беззвучно рот, силясь возразить. – То есть как? – Я уезжаю. – Но как же? – Джим, это был не порыв души, когда я писал заявление. Это было обдуманное решение. Я больше не буду работать в полиции. – Да ты понимаешь, что у меня тут все кувырком идет, после того как вы с Дженсеном ушли? Коллинз и Морган не справляются, Осрик пашет сутками. Остальные тоже по уши в работе, а ты мне говоришь, что уходишь! – Я думаю, что вправе сделать подобный выбор, отработав здесь двенадцать лет. Бивер потер отчаянно усы и перевел усталый понимающий взгляд на Падалеки. В конце концов, он бы и сам не пожелал ему провести всю жизнь на этой работе… – Две недели. Пока я ищу замену. Ты будешь работать с любым новичком, которого я тебе предложу, – тоном, пресекающим любые возражения. – Только две недели, – согласно кивнул Падалеки и облокотился на стол, скрещивая пальцы. – Приступаешь завтра с утра. Как раз из академии присылают двух парней. Введешь их в курс последних дел. – Договорились, Джим. А теперь сам введи меня в курс последних дел, – улыбнулся он, видя, что босса наконец-то отпустило негодование, – Слишком давно меня не было. Я конечно поговорил с Коллинзом, но хотелось бы еще раз все услышать от тебя. Так за неторопливым разговором день Джареда наполнялся новостями, которые заслоняли собой тревожные мысли об Эклзе. **** – Как день прошел? Эклз встал позади, поглаживая напряженные плечи через мягкую серо-зеленую фланель ссутулившегося за компьютером Джареда. – Договорился с агентом. Дом скоро продадут, – оторвавшись от экрана, он повернулся на стуле к Дженсену и, ухватив за бедра, усадил его на колени.– А у тебя как? – Падалеки прижался к теплому боку любовника, сам не замечая за собой, как прикрывает от удовольствия глаза. – Полный абзац. Крипке вызывает всех подряд на допрос по делу Чарлтона. Чувствую, скоро он доберется и до отца Бернарда. Выяснилось, что Дерек как раз в церкви святого Патрика передавал наркотики своим сообщникам. Разумеется, сейчас их и след простыл. Вся его набожность была тщательно продуманной игрой. У него была своя схема работы с посредниками, целый день допрашивал сегодня одного. Эрик планирует обыск в доме Дерека. Хочу успеть переговорить с Холли – боюсь, для нее это будет нелегко. – С ней вообще стоит поговорить по поводу отца. Что если она все знала? Или того хуже прикрывала его или участвовала как-то в его делах. – Да, я обязательно к ней съезжу. – Был сегодня у Бивера. Написал повторное заявление об уходе. – Ого. А он что? – Заставил отрабатывать две недели. Завтра начинаю вводный курс «молодого следователя» с двумя ребятами из академии, – безрадостно констатировал факт Падалеки, ощущая надвигающуюся головную боль, стоит лишь заговорить на предмет работы. – Как когда-то это было со мной, – Дженсен тепло улыбнулся своим воспоминаниям, представив Падалеки с гордо вздернутым подбородком, идеальной осанкой и горящим взглядом, каким он предстал перед ним в их первый день практики. Эклзу тогда потребовался весь его арсенал умений, дабы не показать, что этот взгляд зелено-янтарных глаз свел его с ума. – Да. Ты был просто фрик-контроль, и как я сразу не понял, что это означает, – Джаред повел плечами и скривил губы в усмешке. – Ты просто тогда был еще совсем зеленый, не смог прочитать моих посланий, – Эклз взял его за подбородок и поцеловал, наслаждаясь мягкостью губ и тем, как сталкиваются языки. – Зато сейчас у меня есть все ключи к ним, – Падалеки прошелся языком по шее, оставляя влажную блестящую дорожку на коже. – Ох же ж черт. Как ты это делаешь? – Дженсен прижался к горячей щеке лбом, облизывая губы, понимая, что все внутри полыхнуло огнем желания от одного этого незначительного трюка. – Могу рассказать парочку секретных методов, и, если очень хорошо попросишь, даже покажу их на практике, – с придыханием шепнул Джаред, и этого было достаточно, чтобы Эклз схватил его за запястье и потащил в спальню. **** – Натаниэль, я вас ни в чем не обвиняю, но выясняется, что вы все это время нам врали, у вас может появиться реальная возможность ознакомиться с тюремными стенами за дачу ложных показаний. И я не пугаю, это на самом деле будет так. При всем уважении к вам, я не могу вас оградить от этого разговора и его последствий. В силу новых открывшихся обстоятельств я и мои коллеги вынуждены проводить эти допросы. Как раз вчера я общался с вашим настоятелем – отцом Бернардом, и именно он случайно упомянул, что вы были последним, кто общался с Дереком Чарлтоном в день, когда его убили. Следователь еще раз окинул взглядом мужчину, сидящего напротив него, и поразился его надменному виду и тому, с каким вызовом он на него смотрел. Он совершенно не походил на того Натаниэля Бузолича, с которым он общался месяц назад. От его кротости не осталось и следа, глаза, которые он прятал от него, теперь смотрели открыто и были полны каким-то лихорадочным блеском, причину которого Эклз только собирался выяснить. – Натаниэль. – Можно просто Нэйт. – Хорошо, Нэйт. Ты видел Дерека в день его смерти? – Видел. – Почему тогда в прошлый раз ты сказал, что уже неделю его не встречал? – У меня были и есть причины не говорить всего. – Какие же? – Это неважно. Единственное, что вы можете, – это поверить мне на слово, что я не убивал Чарлтона. – Ты знаешь о нем что-нибудь, что могло бы нам помочь найти его убийцу? Бузолич усмехнулся, щуря карие глаза. – Вам действительно это важно? Важно, кто убил эту сволочь? Эклз чуть приподнял бровь, и это было единственной реакцией, которая могла бы выдать его безграничное удивление. Перед ним сидел определенно не служитель церкви, а скорее, холоднокровный судья, если не сказать больше. – Я считаю, что убийца заслуживает наказания. – Даже если он убил наркоторговца, который годами обворовывал больницу, и он повинен в смертях сотен, а может, и тысяч детей, которым предлагались наркотики его дружками? – Вы рассуждаете не как церковный человек, Нэйт. – А я и не прислужник Бога. – Что же вы тогда делаете в приходе святого Патрика? – Наверное, то же, что и многие другие, кто туда приходит. Ищу спокойствия. Возможности помочь другим. – Где ты работал до того, как пришел в церковь? – Я был солдатом 1-й кавалерийской дивизии. Служил в Ираке. До этого был помощником в церкви, где служил мой отец. – Что тебя заставило уйти из армии. – Меня комиссовали, после того как освободили из плена. – Как долго ты там пробыл? – Тридцать дней. Потом нас нашли. И знаете, детектив, убийство – это не всегда плохо. От такого тихого и доверительного тона, с каким была произнесена эта фраза, у Эклза кровь застыла в венах. – Зачем вы приезжали к Дереку? – В церкви был организован сбор пожертвований для одного пациента Чарлтона. Я привез ему деньги. – Как ты был одет? – Как обычно на работе. Сутана и колоратка. – О чем вы говорили? – Я ведь имею право не отвечать на этот вопрос? – Разумеется. – Тогда, я не стану отвечать. Это был личный разговор. – Скажи, у тебя в доме есть холодное оружие? – Нет. – Огнестрельное? – Beretta 92 FS. – Нэйт, о чем вы разговаривали с Дереком? – Я не могу сказать. – Ты же понимаешь, что ты главный подозреваемый? – Меня это мало волнует, – мужчина прошелся небрежным движением руки по чуть тронутым сединой вискам. – Я получу ордер на обыск твоей квартиры. – Можете делать что считаете нужным, детектив. Через полчаса Эклз и группа его людей направились в дом Бузолича, чтобы провести там обыск. Его скромная однокомнатная квартира была тщательно осмотрена на предмет оружия, а также наркотических средств. Эрик Крипке не исключал, что Бузолич мог работать с Чарлтоном, в чем сомневался Эклз. Тем не менее он принял участие в обыске и ничего не обнаружил, не считая того самого пистолета, про который сказал Нэйт. Обтянутый черной кожей кейс для хранения сразу бросился в глаза, как только следователь открыл платяной шкаф. Натаниэль не планировал его скрывать, это оружие он получил на службе, разрешение на хранение лежало вместе с разобранной серебристой Береттой, рядом с полной обоймой патронов. **** – Нет, он определенно что-то скрывает, что приведет нас к раскрытию этого убийства. – Или чего-то большего, – задумчиво пробасил Падалеки, выключая телевизор, и развернулся к Эклзу. К их радости, они оба пораньше вернулись с работы и теперь нежились в компании друг друга. – На обыск приехал отец Бернард. Начал мне доказывать, что Бузолич самый мирный человек на свете. Но в это с трудом верится, ты бы видел каким взглядом он сверлил меня на допросе. И знаешь, что я выяснил, у него не все в порядке с головой. У него случаются временные провалы в памяти, после того как он пробыл в иракском плену почти месяц. – Такой может перерезать глотку и просто забыть об этом… – По причине провалов в памяти его комиссовали. В госпитали он и встретил отца Бернарда. Он за него горой, как за родного сына. Черт знает почему. Ладно… Разберемся. Как там новички? – Нормальные ребята, но, на мой взгляд, слишком запальчивые. Рвутся в бой. – Ты и сам был таким. – Да, но я быстро понял, что это может обернуться против меня и людей, с которыми я работаю бок о бок. Ты же знаешь, что во время операций мы отвечаем друг за друга. – Я прикрываю тебя. – Ты прикрываешь меня. А я прикрываю твою спину. Все верно, Дженсен. А в глазах этих двух я вижу блеск и желание отличиться во чтобы то ни стало. И плевать, что кто-то схлопочет пулю. – Молодняк. Вот поработают как мы, пыла поубавится. Захочется тихого вечера, а не ночи, проведенной в засаде. И уж если есть к кому вернуться домой, то героизм свой попридержат. – Ты написал заявление об уходе, Джен? Падалеки оторвал голову от груди любовника и заглянул в глаза. – Написал. Эрик был в бешенстве, – Эклз запустил пятерню в длинные волосы Джареда и легко потрепал. – Думаю, совсем скоро нам нужно начать собирать вещи. Ты уже решил, куда хочешь перебраться? – А тебе куда бы хотелось? – Черт его знает… Давай туда, где потеплее, а то плечо ноет на этот холод и сырость. – Мельбурн? Таллахасси? Майями? – Оу, поваляться на пляже в декабре. Майями. – Тогда начну подыскивать нам жилье. – Всегда хотел пожить в студии на берегу океана. – Ого, – Джаред прижался всем телом к Дженсену, забрасывая ногу на бедра и устраивая голову на его плече, превращаясь в некое подобие лианы, оплетающей сильный и крепкий ствол дерева. – Ну, агент сказал, что можно продать дом за приличные деньги, но если это нужно сделать быстро, то разумнее сбавить цену. – В конце концов, я тоже могу продать свою развалюху. Миллион, конечно, не получим, но хоть что-то. – И тебя не пугает отсутствие возможности куда-то сбежать от меня? – Падалеки спросил и сам себя отругал за этот глупый вопрос, который заставил, наверно, заискрить все нервные окончания в теле. Но вот он ощутил мягкую тихую улыбку у себя на макушке, и сердце успокоилось. – Я всю жизнь хотел быть рядом, и теперь, Падалеки, у тебя нет никаких шансов от меня отделаться. Даже если очень захочешь. – Не захочу. Доверившись ночи, надеясь отдохнуть от каждодневного хаоса на работе, они раскинулись на кровати. И если Эклз безмятежно спал, скомкав подушку в удушливые объятья, то Джаред метался по матрасу, обливаясь холодным потом, не в силах заставить себя проснуться, пока не досмотрит свой кошмар до конца. Глухой стон сменился скрежетом зубов, а ладони сжались в кулаки, и все тело спасительно вздрогнуло, пробуждая мозг от болезненного сна. – Эй, ты в порядке? – тревожный голос слышался будто издалека, хотя Эклз навис у него перед самым лицом пытаясь всмотреться в глаза. И поразительно было то, что несколько секунд назад Падалеки орал в голос, а проснувшись сейчас, он силился издать хоть звук, но связки будто сорвало, а язык прилип к сухому небу. – Опять кошмар? Эклз и так знал, что кошмар, просто нужно было сказать что-то вслух, чтобы не казаться перепуганным мальчишкой, когда свет от настольной лампы осветил это мокрое от липкого пота лицо и полные страха глаза. – Сейчас… Он быстро вскочил с постели, прошлепав босиком куда-то вглубь дома, и вернулся минуту спустя с полотенцем в одной руке и крепко зажатой бутылкой и стаканами в другой. – Вот, держи. Эклз впихнул ему махровое белое полотенце в ладони, но тот, скомкав, швырнул его в сторону. Стянув с себя мокрую, пропахшую страхом футболку, Джаред потянул подушку вверх и уже с облегчением откинулся на нее. Пока Дженсен разливал по стаканам золотистый коньяк, он не сводил с него взгляда, рассматривая напряженную линию губ, глубокую складку между бровей, чуть кривой нос и понимал, что сдохнет в ту же минуту, если однажды откроет глаза, и не увидит этого лица. – Давай пей. Приятная традиция напиваться вместе крепла день ото дня, а теперь и переходила в ночь. Хватанув приличный глоток, Эклз отставил стакан на прикроватную тумбочку и, усевшись сверху, уставился на Джареда. – Хочешь рассказать? Короткий отрицательный кивок. Как всегда. Да, Дженсен и так знал, о чем сны его Падалеки, докопавшись до него однажды, он выяснил, что сам является причиной ночных кошмаров. – Джа. Посмотри на меня? И он смотрел больными опухшими глазами с влажной поволокой. – Ну что мне сделать, чтобы все это прекратить? Ну скажи мне? – он обхватил его лицо ладонями, наклонился и коротко поцеловал, а потом снова и снова, отрываясь только чтобы заглянуть в глаза. – Не знаю… Просто будь рядом, каждую чертову секунду, чтобы я мог тебя видеть, – Джаред обнял его в ответ, сжимая, наверно, до хруста в костях, утыкаясь лицом в грудь. – Потерпи еще чуть-чуть. Мы свалим к океану. Я стану продавать мороженое на пляже, а ты – загорать на белом песке неподалеку. М-м? Как тебе? Что может быть безопаснее, чем стать мороженщиком? – Дженсен улыбнулся ему в губы и снова увлек в поцелуй, стараясь переключить мысли Падалеки в другое русло. Он вылизал мягкую кожу на шее, перекатывая горько-соленый вкус его кошмара на языке, и все, чего ему хотелось – чтобы Джаред перестал бояться потерять его еще раз. Совсем недвусмысленно потеревшись о низ его живота, он с радостью ощутил, как расслабились плечи и спина его любимого мужчины, а руки в ответной ласке пробрались под одежду. Эклз подмял любовника под себя, торжествуя над сновидением, а Джаред пошел на поводу его улыбки и настойчивости, позволяя желанию неторопливо заполнить все тело и сознание. **** Бледные лучи солнца упорно пробирались между полосками жалюзи, расчерчивая спину и лицо Дженсена зеброй тени и света. – Доброе утро, – проговорил он, не поднимая век, чувствуя на себе взгляд. – Доброе утро. Ты так сладко спишь, что не хотел будить. – Черт, жутко не хочу на работу, но сегодня нужно подготовить бумаги для обыска в доме Чарлтона. Эрик сказал – послезавтра. Может, поговорить с Бивером? – О чем? – Ну, это теперь наше общее дело, может, он пришлет кого на подмогу. Да хоть твоих этих новеньких. Лишняя пара рук не помешает. – Ладно. Поговорю с ним вечером. Хотел заняться поиском квартиры сейчас. Можешь задержаться ненадолго? – Да, сейчас душ приму, и посмотрим варианты. – Я пока завтрак приготовлю. А потом Эклз ехал слегка опьяневший от счастья, губы сами разъезжались в улыбке, и сердце запиналось от каждого всплывавшего мгновения в голове: как Джаред, сдвинув брови, описывал их место, а потом вдруг улыбался, показывая ямочки на щеках, когда его фантазии совпадали с мечтами Дженсена, как он мерил руками что-то в воздухе, силясь объяснить. И почему-то ясно виделись они в новой квартире, заваленной банками с краской, рулонами обоев, кучей инструментов, они посреди всего этого упорядоченного хаоса перемазанные в белилах. Он мог поклясться, что в тот момент в носу защипало от запаха лака, почувствовался привкус цементной пыли на губах, и поцелуй на щеке застыл вполне себе реально. **** – Мистер Эклз, что происходит? Почему опять все эти люди здесь? Девушка испуганно таращилась на толпу полицейских в ее дверях, впереди которой стоял Дженсен. – Холли, открылись новые обстоятельства по делу твоего отца. У меня есть ордер на обыск всего дома и прилегающей территории. – Д-да, да, разумеется. Проходите, – она отступила в сторону, пропуская людей в дом, которые тут же рассосались по всем углам в комнатах. – Какие же обстоятельства открылись? – Присядь, сейчас мы обо всем поговорим. Эклз достал из кармана диктофон и положил его между ними на невысокий столик, пока Холли наблюдала, как по ее дому расхаживают посторонние люди. – Скажи, твой отец встречался с кем-нибудь подозрительным, может, вел себя как-то необычно или получал странные звонки, перед тем как с ним случилось несчастье? – Нет, не было ничего такого. Он очень часто пропадал на работе, уезжал в командировки, по выходным и праздникам в церкви был. От этого заявления Эклза скривило, будто лимонной кислоты хватанул. – К вам в дом приходил кто-нибудь? – Нет. Ну, может, не при мне. Пока я в школе или в церкви была. – Твой отец принимал какие-нибудь лекарства? Можешь показать мне его комнату и где он их хранил? – Кажется, он что-то пил от язвы. Пойдемте наверх, я провожу. Они медленно поднялись по лестнице, и прошли по темному короткому коридору. – Вот его комната, – блондинка остановилась шагах в трех от двери, не смея ступить ближе. – Вы можете зайти и все там осмотреть. – Спасибо. Их прервал офицер, поднявшийся на второй этаж в поисках хозяйки. – Простите, мисс. Нам нужны ключи от сарая во дворе, и еще гараж нужно осмотреть. – Да, конечно, – Холли заторопилась проводить полицейского, а Дженсен чуть толкнул дверь в комнату Дерека. Он обвел ее изучающим взглядом справа налево. Обычная комната не выделялась особо на фоне сотни других, которые за долгие годы приходилось осматривать. В какой-то момент она даже показалась ему уютной, с золотистым рисунком на обоях, тяжелыми темными шторами на окнах, и гардеробной, отделяющей ее от общего пространства. Именно ее он и решил осмотреть первой. Порядок, который царил там, мог поспорить только с порядком в операционной Чарлтона. От аккуратно разложенных белых накрахмаленных рубашек становилось как-то не по себе, учитывая тот факт, что человек, носивший их, умер почти полгода назад, но Дженсен удержался от желания смять их идеальную поверхность. Вместо этого он стал по очереди осматривать ящики, где было так же тошнотворно ровно разложены вещи, словно их раскладывали по линейке, тщательно вымеряя края. Не найдя ничего подозрительного в огромного размера шкафу, он снова вышел в спальню. Приложив достаточно усилий, он поднял матрац с кровати, и поначалу ничто не останавливало взгляд, когда, уже решив положить его на место, Дженсен заметил вокруг круглой резной ножки царапины, которые обводили дорогое красное дерево уродливым кольцом. Осмотрев другие ножки на предмет таких же повреждений, ничего не обнаружил. Потратив еще несколько минут, он закончил обыск, так ничего и не найдя, но все же сфотографировал на телефон ножку кровати. А затем вернулся в коридор, где наткнулся на Осрика, приехавшего помогать с обыском. – Здорово! – Привет! Отлично, что выбрался. Тут еще две комнаты для гостей, справишься? – Обижаешь, – Осрик хлопнул друга по плечу. – Поболтаем после, ок? Бивер на час отпустил. – Ладно. Он махнул Чау рукой и, развернувшись, уперся лицом в еще одну дверь. Недолго думая, он повернул руку и вошел в залитую густым белым светом спальню. Дженсен сразу догадался, что это комната Холли, и не только по распятию черным крестом зияющем на блеклых обоях, но и по какой-то кротости, с которой было обставлено помещение. Все стояло на своем месте, и нарушать покой вещей совершенно не хотелось, но он был обязан все проверить. Осмотрев неспешно комод и антресоли, постель, он раскрыл шкаф и раздвинул вешалки с мягким трикотажем. – Я могу вам чем-нибудь помочь, Мистер Эклз? От неожиданности следователь развернулся очень резко, чем смутил хозяйку комнаты до розовых пятен на щеках и шее. – Простите, что напугала. Она сцепила пальцы в каком-то нервном движении и потупила взгляд. – Все в порядке. Я уже почти закончил. – Что-нибудь нашли в комнате отца? – Нет, Холли... – Эклз, пойди сюда, тебя Эрик к телефону. – Иду. Прошу, извини, мне нужно отойти. Следователь наклонил голову в знак извинения и прошел следом за парнем из его группы. Девушка же подняла голову, провожая его напряженным взглядом в спину, а потом она улыбнулась чему-то с теплотой, вздернув обычно грустные уголки губ вверх. Подойдя к шкафу с вещами, она бесшумно закрыла дверцы и вернулась в гостиную, где всюду сновали нежданные гости. **** «Живите настоящим днем, потому что прошлого и будущего не существует. Все это знают, но почти никто не может уловить этот момент настоящего, чтобы прожить и запомнить его. Большинство гонится за будущим, хотя смутно представляет его. По мне, так я как никогда четко ощущаю этот момент настоящего каждый раз, когда слышу запах собственного гниющего тела. А будущее представляется последней страницей старой детской книги, и ты закроешь книгу, как когда-то это сделал Дженсен. И что потом? Посмотри на меня. Слышишь? Посмотри». Миша не слышал, но голова сама собой поднялась, и глаза прилипли взглядом к состарившемуся лицу бывшего коллеги, друга. – Прости, что я ничего не сделал тогда. Не смог помочь ему. «Ты всегда можешь сделать что-то сейчас. И ты знаешь, что именно надо сделать. Только боишься. Правильно или нет – тебя страшит больше всего на свете. Открою тебе секрет, не существует ни того, ни другого. Что бы ты ни выбрал, я тебя пойму. Только прошу, дочитай книгу уже завтра», – Джаред почувствовал, как его пальцев коснулась дрожь чужой ладони, словно обещая исполнить это единственное желание. И он сжал ее мысленно в ответ. **** Двое стояли у могильной плиты на залитой полуденным солнцем поляне. Джаред наклонился и коснулся острых иголочек только что появившейся ярко-зеленой травы, выбившейся из-под тяжелого гранитного пласта. Дженсен его не торопил. Он тоже пришел попрощаться, их долгожданный отъезд был совсем близко. Они не собирались забывать того, что было, просто решили жить дальше. – Пойдем, – чуть слышно сказал Падалеки и двинулся вперед, по ровной тропинке, ведущей с кладбища. – Подвезти тебя до работы? – Да. Сегодня постараюсь вернуться раньше. Закончу с этой бумажной волокитой в отделе, и домой. Нужно посуду сложить в коробки. – Я уже почти все упаковал. Осталось пара чашек. – Когда ты только все успеваешь? – Ну, оказывается, если не работать сутками напролет, то появляется много времени на всякие там мелочи. – Не верю, что осталось два дня до конца. – А ты поверь, Джен, поверь, – они одновременно сели в машину. **** Джаред всегда себе удивлялся: когда можно было поспать в выходной хоть до обеда – он неизменно просыпался в семь утра, повинуясь внутренним часам. Вот и в эту субботу он раскрыл глаза совсем рано, понаблюдав за спящим Эклзом, он встал у шкафа, в котором осталось только самое необходимое. Он вдруг заметил свои кроссовки и тяжело вздохнул – бег по утрам он забросил уже давно. Хотя что мешало возобновить пробежки? Уже через полчаса он бежал по направлению к центральному парку, дыша ровно в такт ударяющим об асфальт подошвам. Это было достойным прощанием с городом, который был еще не разбужен субботней шумихой. Одна аллея сменяла другую, пересекаясь и распадаясь на более мелкие тропинки, они вели его вглубь парка, где он неожиданно заприметил силуэт, тонкий и грациозный. – Привет, рыжая! – крикнул он бодро, и на знакомый голос ответила широкая улыбка. – Джаред! Классно, что встретились! А я тоже сюда приехала на пробежку. Люблю это место. Дэй, чмокнула его в щеку, и они устремились вверх по дороге в одном ритме. **** Эклз подскочил на кровати с глазами, готовыми выскочить из орбит. – Не может этого быть! Чтоб меня! Ему не показалось, нет, он точно видел его, и теперь мозг впихнул эту четкую и яркую картинку ему в утренний сон. Кровь шумела в ушах, виски пульсировали, а воздуха в груди не хватало. Надевая на ходу джинсы, он быстро воткнул ступни в ботинки, и накинул ветровку, выбегая к машине. Сначала он должен был сам проверить, убедиться, что это был не просто сон, а нечто упущенное им в реальности. По пустым дорогам он вскоре подъехал к дому Холли Чарлтон. Постучав в дверь, он обошел его, так и не получив доказательств, что внутри кто-то есть. Наудачу дернув ручку веранды, он с радостью увидел, что путь открыт, и устремился внутрь дома. Перескакивая ступеньки широкой лестницы, он в два счета поднялся наверх и уже стоял напротив спальни девушки. Он постучал, но ответа не последовало, и тогда он толкнул дверь, заходя в комнату, где был несколько дней назад. С тех пор на первый взгляд ничего не изменилось, даже как будто не сдвинулось ни на миллиметр, но эта мысль погасла где-то на задворках подсознания, как только он развернулся и уперся взглядом в шкаф. Тот самый с белыми хлипкими створками, который он распахнул сегодня во сне. То же самое он сделал сейчас, и стоило лишь чуть показаться внутренностям этого доисторического деревянного урода, как взгляд выхватил среди одежды черный кожаный кейс. Почти точная копия того, что он видел в квартире Бузолича. Руки сами собой жадно вцепились в него, а затем щелкнули замком и откинули крышку. – Твою ж мать… – едва слышно просвистел он. – Она тут совершенно ни при чем, – раздалось за его спиной, и он вздрогнул от направленного на него пистолета. – Холли, опусти оружие. Это не игрушка. – Не дергайся, тогда все будет в порядке. А может и нет… Она сняла с предохранителя и даже не изменилась в лице, смотря на Дженсена каким-то прозрачно-хрустальным взглядом. – У тебя при себе ордер на обыск? – Нет, – судорожно дернулся кадык в горле, и мужчина отступил назад. – Тогда я смело могу сказать, что приняла тебя за вора. В ее голосе был холодный металл, острее которого кололо туда, где сейчас гулко бухало сердце. – Да и ведешь ты себя соответствующе, – блондинка, хрупкая и легкая, совершенно не вязалась с большим пистолетом, который она перехватила в другую руку. – Что собираешься с ним делать? Она указала взглядом на раскрытый кейс. Дженсен опустил глаза на широкий длинный нож с черной рукояткой, на лезвии которого до сих пор была кровь. – Отнесу его в участок. – Плохая идея. – Холли, я не верю, что ты убила отца. – Ну что ты, это не Холли. Эта тихоня никогда бы не смогла. Вечно за нее всю грязную работу делаю с самого детства. Поверь, эта скотина – ее отец – заслуживала смерти. Убийство не всегда зло, иногда оно избавление. – Ты знала, что он торговал наркотиками? Следователь смотрел, не отрываясь, в точеное красивое лицо шестнадцатилетней девочки, которую он когда-то утешал после смерти отца, за которую ныла душа, и ему не верилось, что перед ним тот же человек. У нее был иной взгляд, брови надменно вскинуты, а голос, голос был совершенно чужой, уверенный и твердый, скорее принадлежащий юноше, но никак не юной особе. Ее глаза смотрели на него прямо и с интересом, чего Холли никогда не делала, ее глаза всегда были покорно опущены в пол. – Конечно, знала. Ты что, думаешь, я в церкви коленки протирала? Это было участью замухрышки. Она ни на что не годилась, только ныть и могла. За что и получала от него, а иногда и я. Последнее время было чревато позволять ей часто бодрствовать. – А где Холли? – Эклз сам не узнал свой голос от напряжения, но он точно видел перед собой не Холли Чарлтон. Ее сестру близнеца? – Спит. – Где? – недоумевающее спросил следователь. И девушка снисходительно посмотрела в его, как ей показалось, испуганное лицо, а затем молча постучала себе по виску маленьким тонким пальцем. Мужчина почувствовал, как в горле у него набухает комок паники. «У девчонки съехала крыша – и это проблема». Нужно было что-то срочно предпринять, а не ждать, когда она его пристрелит. – Можно я положу это на пол? – он чувствовал, как подушечки пальцев вибрировали от внутреннего давления и напряжения. – Можно, только без глупостей. А то папочкин пистолет заряжен и у него очень чувствительный курок. – Я понял. Медленно он опустил ящик с ножом на пол, и Холли с удовольствием для себя отметила, что у детектива посеребрились потом виски. – Чей это нож? – Да ты и сам догадался, раз пришел. – Бузолича. – Бинго! Дал мне для самообороны. Только, наверно, не рассчитывал, что я так скоро пущу его в ход. И ведь догадывается, что это я грохнула этих сук. И молчит. Знаешь, влюбился. Он мне рассказывал, что ты его допрашивал, – она немного нервно засмеялась и оглянулась назад, а затем спиной отошла к постели и села. Девушка выглядела совершенно нелепо в сорочке почти до пят и с пистолетом, чернеющим в хрупкой руке. – Да спрашивай, я же вижу, что у тебя уже дым из ушей валит от любопытства. Хотя что с вас, полицейских, взять, только так бравада пропадает. Где вы были, когда действительно были нужны, а? Эклз сделал движение рукой по направлению к ней и чуть переступил ногами вперед. – Холли, давай ты уберешь пистолет, и мы поговорим, ты мне все расскажешь. И я придумаю, как быть. – Стой где стоял, иначе я сделаю в тебе дырку. Шаг назад. И следователь послушно отступил назад. **** – Так, значит, ты уезжаешь. Хорошо, что встретились перед отъездом, – Фелиция провела костяшками пальцев по идеально гладкой щеке друга, и тот улыбнулся своим воспоминаниям, как вчера утром Дженсен брил его бороду в душе, смеясь, старательно намыливая жесткие волоски. – Приезжайте к нам, как только мы устроимся. Я пришлю тебе адрес на почту. – Большое спасибо за приглашение. Ты же знаешь, что я не откажусь. Ди и Алайна с удовольствием позагорают с детьми на песочке. Ох… Нет, ты правильно поступаешь. Удивляюсь, как только тебя с работы такого отпустили. Замену так сразу и не найти. – Да брось. Незаменимых не бывает. По правде сказать, я с легким сердцем оттуда ушел. Мне нужно все это оставить. Я чувствую, что больше не могу там работать. Не потому, что мне осточертело, а потому, что я холодею от страха, когда рабочий день подошел к концу уже два часа назад, а его все еще нет дома. Это невыносимо. Раньше, когда он постоянно был рядом в отделе, я всегда знал, что обернусь и увижу его, позову, и он откликнется. Сейчас же просто чувствую себя параноиком. И, черт, я им стану, если мы не уедем. – Нам с Алайной переезд пошел на пользу. Так что поезжайте. Только я буду скучать по нашим с тобой общим вскрытиям, – лучезарно улыбнулась подруга, и Джаред, очарованный, сверкнул ровным рядом зубов в ответ. – Кстати, ты не в курсе, ту красотку еще не нашли? – Какую красотку? – Джаред потянул бровь вверх, делая глоток кофе. – Ну, ту, что убила старушку Маргарет. С тридцатью ножевыми. – С чего ты решила, что это женщина ее убила? – Я ездила к одному профи, он умеет определять пол по отпечаткам пальцев. Так вот он дал 99%, что убийца – женщина. – Ты меня озадачила, правда. Но ребята мне ничего не говорили. Да я и на работе нечасто появлялся после того, как Жени умерла. А сейчас с новичками работаю последние дни. Можешь рассказать поподробнее? – Ну конечно. Он работает в ФБР. Отличный специалист. Я знаю его с института, – Фелиция склонилась к другу чуть ближе, складывая руки перед собой, погружаясь в свой рассказ с головой. Двое никуда не спешили, и было приятно провести начало дня за увлекательным повествованием, тем более что следующую встречу друзей было сложно предсказать. **** – Мы же друзья, Холли. Давай просто сядем и поговорим. – Мы не друзья. То, что ты вытирал сопли с этого симпатичного личика, не делает тебя моим другом. Твои друзья пару дней назад разворотили мне полдома, так ничего и не найдя. Нужно быть наивными идиотами, чтобы думать, что такая хитрая сволочь как мой отец хранила товар в этом доме. Дженсен посмотрел в сторону открытой двери, до которой было не так уж далеко, но бежать было чревато. – Хочешь сбежать? Нужно было думать раньше, прежде чем сюда совать свой нос. – За что ты его убила? Теперь я в курсе, что он был еще тот тип, но все же,– девушка вытянула губы в трубочку и потерла бровь, чуть подкинув ствол пистолета вверх, так что дуло уставилось в грудь мужчины, а потом перевела его выше, в лоб, вытягивая руку вперед. Что там говорят? Мужчины не боятся? Не плачут? Они должны быть сильными и выносливыми, не показывать своих чувств, быть хладнокровными и решительными. Тем более если ты полицейский. Эти качества должны быть в крови. Но что если перед тобой стоит ребенок с зажатым в ладони пистолетом? Что если ты не можешь быть героем в этот момент, когда черное отверстие пистолета смотрит в глаза и пошевелиться нет сил? Эклз не хотел быть героем, единственное, чего он хотел, – это уйти из этого дома живым, вернуться в свой дом, где его ждут. Только одна эта мысль заняла все его сознание, пока голос снова не зазвучал, а слова не покатились к его ногам, отскакивая от стен старого дома, двери которого скрывали слишком многое. – Ты даже не представляешь, как было приятно слышать скрип лезвия, вскрывающего его горло. Какое это было облегчение. Он задергался и пополз от меня, подтирая своей жирной тушей собственную кровь. Эта чудная картина у меня перед глазами так и стоит каждую ночь. Холли, конечно, было жалко. Пришлось вылезти из окна, пройтись по улице и только потом ее направить домой. Она рыдала в ужасе и так и не решилась вызвать скорую, что лично меня не могло не радовать. После того, что он с нами делал на протяжении стольких лет. Ты даже себе представить не можешь... Ты представить себе не можешь, каково это – лежать дни напролет прикованной к кровати в его комнате! Она рявкнула так, что крик, должно быть, было слышно на улице, и это давало надежду заложнику. А потом она вдруг умолкла, взгляд остановился, уставившись в никуда или в те дни бесконечного кошмара, Эклзу было не определить причину этого ступора, но он дал ей несколько секунд на раздумье. Потом с ее глаз будто сошел туман, она снова заговорила, будто ее кто-то включил, нажав на кнопку проигрывателя. – Первый раз он изнасиловал Холли, когда ей было восемь. Тогда я и пришла, чтобы забрать ее боль. Хотелось защитить ее, чтобы она перестала плакать. Это ведь нормально – желать убить того, кто мучает дорогих тебе людей? – она посмотрела в темно-зеленые глаза и опустила голову. В этот момент Эклз воспользовался моментом и сунул руку в карман куртки. Теперь он вознес хвалебный клич своей забывчивости, когда обнаружил там свой мобильный, забыв вынуть его вчера по возвращению домой. Он нащупал пальцами кнопки разблокировки и без особой надежды нажал на центральную кнопку. «5» было быстрым набором для Коллинза. В следующий момент он выдернул руку и заговорил хрипло, словно голос собирался вот-вот пропасть. Оставалось только надеяться, что бывший сослуживец возьмет трубку, прислушается к разговору и хоть что-то поймет. – Почему вы никому не рассказали?– он сам не понял почему, но начал воспринимать девушку, стоящую перед ним, и Холли как абсолютно двух разных людей. Холли мгновенно одарила его белозубой шальной улыбкой. – Почему же не рассказала. Наверняка помните Маргарет Шел. Зарезать ее было не меньшим удовольствием. Я прибежала к ней однажды вся в крови после побоев, и всё, что она потом сделала, – это позвонила Дереку и договорилась о сумме, за которую согласна молчать. А потом, потом она помогла избавиться ему от моего ребенка! Которым я забеременела, когда мне было четырнадцать. Пока я ждала малыша, он держал меня в подвале взаперти. Там же и принял роды. И она, она чертова старая сука, забрала его! Гримаса отчаянья перекосила ее нежное красивое личико, и у Эклза все похолодело внутри от осознания того, сколько пришлось пережить этой несчастной девочке. И ведь он сразу почувствовал что-то неладное, когда увидел ее, – слишком сильно она хотела казаться нормальной, обычной девушкой. Но такую боль трудно утаить даже за такими красивыми хрустально-голубыми глазами. – Я умоляла вернуть мне ребенка, но они вдвоем пообещали упечь меня в психушку, если я начну что-то требовать или попытаюсь заявить в полицию. Мне оставалось только ждать подходящего момента. И это ничего что столько времени прошло. Как ни крути, месть – это блюдо холодное. До недавнего времени нужно было просто оставаться невидимкой, делать то, что он скажет. Встречаться в церкви и передавать то, что он положит в сумку. По правде сказать, я никогда не интересовалась, что он продает, лишь догадывалась. – Холли, я помогу тебе решить все эти проблемы. Мы обо всем расскажем. Найдем ребенка. Ты только убери пистолет, – Эклз поверить не мог, что в свой предпоследний рабочий день он переговорщик и он же заложник. Это казалось несправедливой злой шуткой. – Ты ничего не сможешь сделать. В любом случае, если меня не посадят за его убийство, то уж точно запрут в психушку. Да и единственное, чего ты хочешь, – это не помочь мне, а уйти отсюда живым. – Ты права, я хочу уйти живым. Но и помочь я хочу не меньше. Она сверкнула на него глазами, в которых собрались озерца непролитых слез, и ему показалось, что она его услышала, поверила, поняла, и надежда, что все утрясется, кольнула где-то глубоко. – Холли, ты подумай, что ведь еще вся жизнь впереди. Я не могу себе представить, каково это – жить каждый день с таким чудовищем, как твой отец. Но ты нашла в себе силы избавиться от него, теперь надо жить дальше. – Ты прям как проповедник в церкви. Девушка встала с кровати и, не сводя пистолета с Эклза, обогнула кровать, чтобы посмотреть в окно. Она была уверена, что слышала какой-то шум во дворе. – Хотя один из них сделал для меня больше, чем кто-либо за все время. Этот чокнутый, что Бернард подобрал в госпитале. Наткнулся как-то на Холли после побоев, она все ему и рассказала. Он был вторым человеком, который узнал всю правду об отце. И он заступился за нас… Может, это потому, что он влюбился в нее? Со мной он мало общался, – она потерла нос и подошла ближе к мужчине, но, все еще оставаясь на безопасном расстоянии и сделав шаг из комнаты, посмотрела в коридор. – Нэйт решил как-то поговорить с Маргарет насчет моего ребенка. Решил пойти тем путем, каким любила миссис Шел, – предложил ей деньги. Но та стала отнекиваться, заявила, что ничего не знает ни обо мне и уж тем более о ребенке. Если бы не Бузолич, я бы прибила ее еще тем вечером. Но пришлось отложить ненадолго, – девушка хмыкнула, чему-то улыбаясь, а затем снова встрепенулась и начала прислушиваться, будто ей померещилось что-то, и она силилась понять что. – Так Нэйт знает, что ты убила их? – поинтересовался следователь, чтобы отвлечь девушку. Он отступил еще на шаг назад, когда она резко вздернула рукой с пистолетом, и ударился спиной о створку шкафа. – Тише, тише… Я без оружия и не собираюсь кончать самоубийством, набрасываясь на твое. – Ты один? – Да, да… Один, – он инстинктивно выставил раскрытые ладони вперед и сухо сглотнул, нездоровый блеск в глазах девушки вселял в него леденящий страх. Он не сводил с нее настороженного взгляда, даже когда она снова отступила к постели немного успокоившись. – Нэйт не знает. Догадывается. Но и он, по-моему, желал смерти Дереку и Маргарет не меньше чем я. Отца он прибил бы еще раньше, да я помешала. Бузолич пришел с деньгами из церкви и застал Холли и отца за скандалом. Он ударил ее по лицу, и она стояла, зажавшись, когда Натаниэль позвонил в дверь. Открыл, конечно, отец, но, видимо, Нэйт заметил Холли и вошел в дом, попросив воды. А потом он стал трясти отца как ватную куклу. Я даже отправила Холли спать, чтобы самой взглянуть на это. Тут-то Чарлтон и сдрейфил, когда Натаниэль сказал ему, что все знает и что упечет его и Маргарет за решетку. Следователь обратил внимание, как щеки у девочки вспыхнули, а глаза заискрились от нахлынувших воспоминаний. Взгляд уцепился за пальцы на пистолете, за то, как кисть подрагивает под тяжестью оружия. – Холли, отдай мне его, прошу. Он медленно, глубоко вдохнул, но грудь будто сдавило железными обручами страха. Его слова остались неуслышанными, она продолжала упоенно говорить, окончательно погрузившись в свои воспоминания. – Он бился в его хватке, напоминая розовую свинью, которую ведут на бойню. Кажется, он был в ужасе оттого, что кто-то действительно прознал, что он творит за закрытыми дверями своего дома. Я бросилась разнимать их, боясь, что Натаниэль потеряет голову, и он отпустил ублюдка. Вот только я недооценила всей ярости Дерека, в которую он пришел, как только Бузолич покинул наш дом. Он помчался за мной по лестнице, споткнулся и упал, но успел уцепиться своими потными руками за мою ногу, и я сосчитала ступени лицом. Ты не поверишь, но в тот момент я вдруг почувствовала в себе силы десятерых и пообещала себе, что больше он меня никогда не тронет. Я вырвалась, отпихнув его, и заперлась в комнате. Потом достала нож Бузолича, что он отдал, и поняла, что другого выхода у меня нет. Как только он перестал выламывать дверь, я спустилась вниз. Он был в кабинете, но, услышав меня, пошел на кухню. Он бы убил меня… Зубы больно закусили раскрасневшиеся губы, и Холли закрыла глаза, и вот тут Дженсен увидел потоки слез. – Холли, его больше нет, и никто тебя не тронет, – девушка стала обессиленно опускаться на кровать, уже больше не целясь в него, и он сделал шаг вперед. – Все будет хорошо, слышишь? – А ну стой на месте!–она выставила черное дуло вперед. – Не ври мне! Ты пришел меня арестовать. – Нет. Я без оружия, у меня ничего нет при себе. Если хочешь, я просто заберу нож, и мы обо всем забудем? Хочешь? Нервная дрожь теперь била ее плечи, к лицу прилипли растрепанные пряди светлых волос, и она была не в силах что-либо сказать, только отчаянно качала головой. Дженсену на мгновение показалась, что она вот-вот потеряет сознание, потому как забегали глаза, и он стоял как прикованный, не решаясь двинуться навстречу, но потом Холли снова взглянула на него уже совсем по-другому. Он за доли секунды узнал этот невинный смиренный взгляд Холи. Глаза были распахнуты от недоумения, словно она впервые видела Эклза, и оружие в своих руках, наставленное на него. – Не двигаться! – прозвучало где-то с боку. Дженсен взглянул в коридор, и увидел полицейского, радуясь сообразительности Коллинза. Негромкая, но неожиданная фраза офицера заставила судорожно сжать пальцы на курке, а потом вздрогнуть от глухого хлопка, тут же затихшего в комнате. **** Все было так, как и ждал Джаред. Миша сидел перед его постелью и дочитывал последние страницы. Он растягивал слова, переводил дыхание, облизывая пересохшие губы, и пальцы перелистывали лист желтоватой бумаги. Забыв о бесконечной боли во всем теле, Падалеки прислушивался к фразам, и в груди тоскливо ныло – совсем недавно другой голос произносил их вслух. И если бы он мог говорить, то, наверное, поторопил бы, а сейчас просто плыл в волнах тихого сухого голоса. Сам же Коллинз машинально читал, не задумываясь над значением слов, им прочитанных. Его голова была занята другими мыслями, не оставляющими ни на минуту вот уже много, много дней. Он проклинал себя за то, что ответил тогда на звонок и вслушался в тихий неразборчивый разговор Эклза; за то, что взял с собой двух молоденьких курсантов в тот день; за то, что не смог проконтролировать их действия. Он был уверен, что у Дженсена получилось бы уговорить несчастную спятившую девчонку, даже если бы он так и не ответил на его вызов. Но все случилось так, как случилось, и казалось, хуже быть уже не могло. Перед веками становилось все темнее, и было ясно, что сумерки проникли в палату. Аппарат снова отрывисто пискнул, шикнул, втолкнув в разлагающиеся легкие воздух, и Коллинз схлопнул книгу. – Вот и все. «Кажется, вечность прошла». Миша встал, отошел к окну и посмотрел на рассыпанные огни окон в темноте. А потом снова обернулся к Джареду и быстро прошагал к нему, нависнув громадой над его телом. Он уставился в закрытые глаза и прохрипел, давясь словами: – Да ты хоть понимаешь, что не мог я по-другому?! И его крик пробежал по нервным окончаниям, тут же погаснув где-то в умирающем мозгу. – Ты лежал там в луже собственной крови! У Коллинза снова перед глазами всплыла та давняя, но все еще до ужаса яркая, пугающая своей реальностью картина. Он не мог себе объяснить, почему он поехал той ночью после похорон Эклза в его дом. Это было что-то большее, чем просто предчувствие. Он гнал по пустой дороге на красный свет, он стучал в закрытую дверь, бил стекла и влезал в дом словно преступник, спотыкался в темноте, звал Падалеки по имени, а потом просто увидел его в багровой луже остывшей крови, на которой он поскользнулся и упал. Она была повсюду: на нем, мелкими каплями упав на лицо; на одежде, пропитав ткань; на руках, делая их скользкими. Он помнил, как вцепился коченеющими от ужаса пальцами в шею друга, надеясь почувствовать нить пульса, а потом закрывать вскрытые запястья полотенцами, перетягивая их туго-натуго. Он, не раздумывая тогда, вызвал парамедиков, потому что не мог по-другому. – Да ты хоть понимаешь, что я… Он оборвал собственную фразу, которая душила его месяцы, пока он смотрел в это лицо, на котором застыла маска смерти. И только сейчас он осознал, как эгоистично звучат его слова, потому что он сам не имел понятия, каково это – жить, когда весь мир сузился до размеров пули в груди любимого человека. Он сам ему позвонил и сказал о случившемся. На его глазах Джаред вбежал в комнату и бросился к мертвому Дженсену, обнимая, втаскивая к себе на колени, пряча в теплых руках его плечи, зажимая ладонью алую рану в груди, шаря по белым щекам пальцами, умоляя открыть глаза. Коллинз не представлял, каково это – касаться холодного родного лица, оставляя на нем горячие потоки слез, каково это – утыкаться носом в собственную футболку, которую Эклз схватил совсем не случайно, выходя из душа еще вчера вечером. Он не знал, как бывает больно, когда перестает биться сердце, в котором жила твоя душа. Это не в его голове продолжали завывать волынки*, и не перед его закрытыми веками все еще стоял звездно-полосатый гроб. Это не он вернулся в пустой дом с голыми стенами, от которых эхом раскатывался собственный неудержимый вой неутолимого нескончаемого горя. – Прости меня. Выцветшим голосом проговорил Миша, мечтая о несбыточном, – чтобы Джаред посмотрел на него. «Ты не виноват. Это я потерял всех, кого любил. Никого не смог уберечь. В номинации "Самый грандиозный неудачник всех времен" я бы, наверно, победил.Это изначально был смертный приговор для меня – знать, что я больше не услышу его голоса, не обниму, не встречусь взглядом, открывая утром глаза. Ты сам это прекрасно знал, только боялся подумать». Взгляд жадно делил лицо на четкие яркие картинки: глаза, когда-то светившиеся солнечным светом, теперь плотно закрыты, чуть курносый нос, гордо вздернутый, болезненно заострившись, смотрел в серый потолок, губы, которые растягивались в доброй, ласковой улыбке, были разомкнуты от пластикового шланга во рту. Коллинз отер ладонью свой лоб, жмуря глаза от набежавшей влаги, и шмыгнул носом. – Джа… Передавай ему привет от меня. Он, не глядя, потянулся к выключателю, и тихий щелчок черной клавиши остановил аппарат искусственной вентиляции легких. Зеленая тонкая линия на экране скакнула вверх, а затем оборвалась вниз, маленький прыжок вверх и снова вниз, угасая все быстрее, превращаясь в долгую ровную линию. Зарывшись лицом в умолкшую грудь, Миша не заметил, как в благодарность из уголка глаза друга сбежала прозрачная влажная дорожка слезы. * – В середине 1840-х годов в Америку прибывало огромное количество ирландских беженцев. Их принимали только на самую опасную и тяжелую работу в полицию и пожарные части. Смерти там были не редкостью, и хоронили их по кельтской традиции с волынками. Эта традиция дошла до наших дней, теперь ирландские волынки провожают в последний путь не только ирландцев, но и всех храбрецов.