Through your body I’ll discover the drug That will mortify my existence Through the suffocation I implore That blasphemy named liberty
Прошло ровно три года с тех пор, как Уилл оказался заточён в Хижине Чудес, когда ему разрешили ненадолго покинуть пределы дома. — Даю время до рассвета, — Диппер равнодушно пожал плечами и, по-прежнему не глядя на демона, перелистнул страницу. — Можешь прогуляться по окрестностям. Ну, или в кино сходи. Развлечений в этом захолустье, в общем-то, немного, так что делай что хочешь, мне всё равно. Мои условия, надеюсь, ясны. Не заговаривай с незнакомцами — это во-первых. Если привяжутся фанаты и начнут расспрашивать о нас с сестрой, разворачивайся и уходи. Это во-вторых. В-третьих… Он вдруг осёкся и перевёл взгляд на Уилла. Тот тихо стоял в шаге от его кресла. Демон пребывал в абсолютном спокойствии — вытянувшись в струнку и привычно глядя в пол, он не выражал ровным счётом никаких эмоций. Это было странно. Как минимум — неожиданно. Диппер полагал, что новость об увольнительной застигнет Уилла врасплох и, по меньшей мере, вызовет счастливую улыбку. Пайнсы редко бывали столь покладистыми, и, если бы Мейбл не была вынуждена уехать на неделю в родную Калифорнию, Диппер и вовсе не стал бы делать Сайферу одолжение. Это было не в его характере, и выпадать из образа не стоило. Кроме того, он не видел причин лишний раз демонстрировать сестре свою необычную увлечённость. Мейбл была умна, а портить игрушки брата ей с самого детства нравилось куда больше, чем ломать собственные. Вспомнить хотя бы Пасифику — смешную девчонку с блестящими стикерами и уймой вязаных свитеров. Когда им было двенадцать, Глифул подарила ему один — голубой, под цвет глаз, с белоснежным рисунком в виде ковша Большой Медведицы. Тогда Диппер подумал, что они с Пасификой, возможно, могли бы стать друзьями. Ему никогда не делали подарков, и этот простой, забавный в своей наивности жест странным образом заставил его сердце совершить кульбит. Будучи сбитым с толку непривычными эмоциями, Диппер проходил в новом свитере до самого вечера, не обращая внимания на то, какой неестественной казалась кривая улыбка Мейбл. На следующий день Пасифики Глифул не стало. Искали с полицией, с собаками, с добровольцами — не нашли даже тела, и свитер голубого цвета с прочим ненужным хламом отправился на чердак. Больше Диппер таких ошибок не совершал. Тем не менее, как бы мастерски он ни закрывался от внимательного взгляда сестры, его заинтересованность Уиллом уже давно стала чем-то, что Пайнс, привыкший держать всё вокруг под контролем, так и не смог контролировать в полной мере. Со временем его сухой научный интерес перерастал в привязанность. Привязанность — в злость. Он злился на Уилла, на Мейбл, на самого себя и вообще на всё на свете. Не желая признавать поражение, продолжал отрицать очевидное, и отрицание злило его даже сильнее глупого промаха. Уилл Сайфер — на первый взгляд тряпка и бесхребетное существо, больше похожий на верного пса, чем на могущественного древнего демона, — несмотря ни на что, был ему интересен. Слишком. Так, как не должен был, и Диппер не думал, что когда-нибудь сможет примириться с этой напрочь изматывающей слабостью. Поначалу всё было просто: Пайнс предпочитал воспринимать Уилла, как простой объект для наблюдения. В то время как Мейбл доставляло удовольствие применять физическое насилие и наблюдать за тем, как ускоренная регенерация Сайфера помогает тому выживать после многочасовых пыток, Диппера увлекали совсем другие аспекты. Он считал, что ломать таких, как Уилл, следовало изнутри. Снаружи — слишком скучно. Крови, слёз и сломанных костей он и без того успел навидаться достаточно, спасибо дражайшей сестре с её неподражаемыми садистскими склонностями. В конечном итоге, ему понадобилось три недели, чтобы Уилл перестал смотреть на него взглядом загнанного зверя. Слепое бешенство, прорывавшееся даже сквозь свойственное Сайферу добродушие, сменилось не менее слепым обожанием. Диппер знал: им восхищаются, как никем другим. Его боготворят. Ему верят и его любят, и, чёрт, всего этого оказалось для него слишком много. В какой-то момент он осознал, что почти жалеет о том, что завёл свой маленький эксперимент так далеко. Диппер Пайнс умел многое, но человечность и открытость никогда не относились к числу его талантов. Поклонники их с Мейбл шоу обожали Диппера за созданный сценический образ. Фальшивые улыбки, идеальные костюмы, выверенные до безупречности жесты окупали себя с лихвой, и быть всеобщим кумиром оказалось, конечно же, более чем занятно, но Диппер знал: восторженные взгляды фанатов по сути своей являлись пустышкой. Уилл Сайфер смотрел иначе. Видел ложь за маской лжи и одним только взглядом снимал эти слои, как ненужную шелуху. Иногда Дипперу казалось, что демон, даже лишённый магии, мог разглядеть в нём что-то светлое и живое — нечто, что он сам разучился видеть в себе вот уже очень давно. Диппер знал, что Уилл тратил последние крупицы сил, чтобы оберегать его от ночных кошмаров. Диппер знал, что Уилл не улыбался никому, кроме него; что зачастую сидел у двери его спальни, пытаясь плести паутину хороших снов, и, когда магии не хватало, злился, в кровь сдирал пальцы о выбеленные стены и всё равно оставался рядом. Уилл не мог любить его — да и какая, к чёрту, любовь, когда из человеческого в нём только никчёмная оболочка, — но продолжал делать это, и однажды Диппер подумал: Сайфер похож на слепца, влюблённого в картину, которую может видеть лишь кончиками пальцев. Если ударить собаку, тянущуюся за лаской, ей будет куда больнее той, что с самого начала не ждала от тебя ничего, кроме жестоких побоев. Диппер знал это и продолжал причинять Уиллу боль просто потому, что так было безопаснее. Привычнее. Проще для них обоих. И теперь, когда ему по странной прихоти захотелось увидеть улыбку Уилла — Сайфер дьявольски редко позволял себе улыбаться, и, подумать только, Диппер в самом деле успел соскучиться по этому зрелищу, — демон застыл у его кресла безжизненной статуей. — В-третьих, — негромко сказал он, решив, очевидно, что затянувшаяся пауза была своеобразной проверкой, — я не должен пытаться сбежать, использовать магию вне дозволенных рамок и заключать любого рода сделки. Диппер нахмурился. Он всё пытался уловить во взгляде демона что-то помимо иссушенной вежливости, но потерпел неудачу. Уилл прятал зрячий глаз за опущенными ресницами, и единственным проявлением эмоций с его стороны оказалась неестественная бледность лица. Пайнс вдруг с удивлением понял: Уилл совсем худой. Хрупкий даже в сравнении с ним, и это было по-настоящему странно. Сайфер не нуждался в человеческой пище для поддержания сил, а значит, его болезненная худоба вела к проблемам куда более серьёзным. Само собой, Дипперу не следовало волноваться по этому поводу. Он понятия не имел, почему внутри вдруг поднялась и схлынула тревожная ледяная волна. — Всё знаешь? Умница, — хмуро буркнул он и уставился в дневник невидящим взглядом. — Где выход, ты, надо полагать, тоже в курсе. Перед тем, как обойти кресло Диппера и, чеканя шаг, скрыться за дверью, Уилл отвесил хозяину церемонный поклон. В этом жесте было что-то странное, непривычное для Сайфера, и Диппер запоздало обернулся ему вслед. Подумал было: стоило спросить, рад ли он, понял ли, или, может, забыл о том, что сегодня за день, — но вовремя оборвал себя, так и не поднявшись с места. Это было бы странно и глупо. Не менее глупо, подумал Диппер меньше чем через час после ухода Уилла, чем факт того, что он уже уйму времени не может выбросить этого чёртова демона из головы. Он продержался ещё полчаса с небольшим, прежде чем терпение подошло к концу. Дом, и так потерявший многое при отъезде Мейбл, без Уилла опустел окончательно. Здесь стало скучно, безлико — совсем никак. К этому времени желание послать всё к чёрту и открыть магический канал связи, чтобы беспрепятственно наблюдать за Уиллом, стало почти непреодолимым. Диппер сказал себе: нет, — и попытался отвлечься от нежелательных мыслей. Его внимание сейчас было слишком рассеянным, чтобы продолжать читать; он уже жалел, что разрешил Сайферу уйти, и изнывал от скуки. Дабы убить время до темноты, он заставил себя обойти Хижину, подмечая, каким комнатам требуется ремонт, а какие до сих пор остались в целости. Это было бессмысленно, потому как весь дом содержался в идеальном порядке, и вскоре стало очевидно: он провёл бы время с куда большей пользой, если бы просто заставил себя уснуть. В конце концов, Диппер даже решился заглянуть в спальню, где Уилл отдыхал в ночи помимо тех, что был заперт в подвале. Он заверил себя, что его визит ничего не значит, а потом едва не поперхнулся, представив, что сказала бы Мейбл, узнай она, как её брат проводит пятничный вечер. В этой тесной, но удивительно уютной комнатушке не было ничего примечательного — так показалось на первый взгляд. Диппер опустился на край постели и растерянно, не понимая, какого чёрта он здесь забыл, коснулся рукой подушки. В следующую секунду его внимание привлёк белый уголок, почти слившийся по цвету с простынёй. Пайнс не стал сдерживать любопытства и достал из-под подушки чистый бумажный лист. А вот это было уже куда интереснее. Не удержавшись, он ухмыльнулся. Подобными фокусами его было не обмануть. Хватило короткого щелчка пальцами, чтобы белоснежный лист охватила вспышка синего пламени. Вслед за последними потухшими искрами на бумаге начал проявляться рисунок. Диппер вгляделся в него. Всего на пару секунд. А потом, не выдержав, скомкал в кулаке и принялся безжалостно рвать на части.***
I’m your kind, idiot lover And the cruel blind selfish tyrant You dominate me with your luxury You bow my revenge with your annoying love
Отыскать Уилла было нетрудно — как Диппер и полагал, демон покинул черту города и расположился совсем недалеко от Хижины Чудес. Лёгкость, с которой Пайнсу удалось переместить себя к Сайферу, в очередной раз отозвалась ноющей тяжестью в сердце. Между ними существовала связь. Слишком явная, чтобы отрицать её, и слишком неправильная, нелогичная, ненужная, чтобы мириться с её существованием. Он остановился чуть поодаль, наблюдая за тем, какой одинокой и тонкой кажется фигура демона, стоящего у кромки густого тёмного леса. Тяжёлые мохнатые ветви склонялись до самой земли и одуряюще пахли хвоей. На этом поле, лишённом всяческих следов человеческого пребывания, травы, ещё влажные после дождя, доставали Дипперу до пояса. Он уже вскинул руку, чтобы прожечь в них дорогу, когда Уилл, почуяв его присутствие, обернулся. Лазурные искры, вспыхнувшие было на кончиках пальцев, погасли сами собой. Диппер стоял, глядя на Сайфера — растерянный, в неуместно строгом костюме, по пояс в траве — и подумал, что он, кажется, только что выставил себя редкостным идиотом. Вечер был прохладным и ветреным. Диппер прикусил губу и вдруг странным, немного неловким жестом обнял себя за плечи. Уилл понял его абсолютно верно. Он улыбнулся — самым краешком рта — и быстро шагнул вперёд. В следующую секунду Диппер обнаружил, что судорожно кутается в длинные полы синего сюртука, а Уилл, обеспокоенно разглядывая его, стоит совсем рядом. Демон заметил его взгляд и, поняв, что оказался неподобающе близко, попытался отстраниться. У него получилось бы, если бы Пайнс в последнюю секунду не удержал его, сжав пальцы на остром плече. Диппер одумался почти сразу — смутившись, убрал руку, но сделанного было уже не вернуть. Уилл нахмурился, склонив голову набок. — Хотели видеть меня, господин Пайнс? О Боже, да, едва не сказал Диппер. Хотел. Твой идиотский взгляд с этим идиотским обожанием. Твою улыбку, твой дурацкий прикид — всего тебя, потому что, чёрт подери, неправильно, когда тебя нет рядом, потому что ты, ублюдок, переиграл меня, заставил прикипеть к себе, привязаться, пустил в меня корни, и будь я проклят, если не ненавижу тебя за это, и эти три года, пока ты был здесь, не стали лучшими в моей жизни. Вместо того, чтобы сказать это, Диппер криво ухмыльнулся. — Хотел? С чего бы? — он пожал плечами, делая вид, что не замечает, как померкло от этих слов лицо Сайфера. — Мне было любопытно, чем ты занимаешься в моё отсутствие, вот и всё. А чем ты, собственно?.. Он замолчал, когда Уилл вскинул взгляд вверх. Небо ещё не залило чернильной темнотой, и оно, серое с золотыми и багряными разводами акварели, казалось плоским листом бумаги по сравнению со своей обычной ночной глубиной. Подумав об этом, Диппер невольно вспомнил портрет, найденный у Сайфера под подушкой. При одной только мысли о том рисунке ему захотелось уйти. Немедленно, не оглядываясь. Захотелось так, что потемнело перед глазами, а ладони судорожно сжались в кулаки. Ногти при этом впились в тонкую кожу — боль слегка отрезвила, и Диппер потупил взгляд, подумав, что человек на том рисунке был совсем не похож на того, кем он являлся на самом деле. Тот парень улыбался — открыто и солнечно. Его глаза казались более яркими, смотрели мягче, и Диппер был абсолютно уверен, что в его взгляде никогда не читалось столько неприкрытого тепла. Если Уилл все эти годы видел его таким, у настоящего Диппера Пайнса не было ни единого шанса. Диппер, не глядя, на ощупь отыскал руку Уилла и сжал его пальцы в своих, закусив губу. В груди защемило, потянуло болезненной, острой нежностью, когда Уилл, повернувшись к нему, ответил улыбкой. Тонкой и ласковой. Самую малость — грустной. — В доме слишком пусто, — признался Диппер, просто потому что понял, что хотя бы сегодня, в один день за три года он должен позволить себе быть открытым. — Пусто и скучно. В общем, тебе следует знать: я пришёл, потому что хотел увидеть тебя. Просто так, без причины. Вообще-то, это твой заслуженный выходной, потому что, ну, знаешь, три года, и сегодня вроде как важная дата, и я могу уйти, если хочешь, но я... Он снова осёкся — вот уже третий раз за день. Да какого чёрта? — Попробуешь как-то это прокомментировать, — насупился он, — лично язык вырву, ясно? Уилл молча покачал головой и улыбнулся чуть шире, и Дипперу стало ясно, что если что-то не произойдёт — что-то существенное, прямо сейчас, пожалуйста, — он не выдержит и поцелует этого ублюдка. Этого немыслимого, невероятного, восхитительного... Он попросил: — Покажи мне, Сайфер, — и понял, что собственный голос, непривычно хриплый, выдаёт его с головой. — То, что видишь ты сам. Покажи. Выпалив это, он отвернулся и больше не смотрел на Уилла, потому что знал: во взгляде демона не будет ничего, кроме бесконечного понимания и столь же бесконечной тоски. На юном лице отражение тысяч и миллионов столетий терялось в цвете закатного солнца. Древность, истлевшая, меркла в остром и свежем запахе полевых трав. Диппер не смотрел на него, потому что не хотел видеть. Не хотел получать очередное подтверждение тому, что Сайфер, с виду слишком податливый, слишком мягкий и слабый, с самого начала был куда сильнее него. Диппер не отстранился и ничего не сказал, когда Уилл обошёл его со спины. Обвил руки вокруг его талии, притянул ближе, ткнувшись лицом в открытую шею. Сайфер сказал: — Смотрите, — и поле, залитое золотом солнца, и густой хвойный лес, и небо — всё растворилось в глубине непроглядного космоса. Вокруг были брызги звёзд — алмазная пыль — и Диппер, раскрыв глаза, наблюдал, как она рассыпается в темноте, меняет структуру, порождает собой целые галактики и, потускнев, рассыпается блёклым крошевом. Среди мириады звёзд вспыхнули несколько особенно ярких. Уилл назвал их по именам, и они откликнулись, загоревшись лазурной вспышкой. Затаив дыхание, Диппер узнал в них рисунок, в точности повторяющий линии родимого пятна у него на лбу. Уилл спросил его, мимолётно коснувшись губами виска: — Вам знакома легенда о Большой Медведице, господин Пайнс? Диппер закрыл глаза, и космос, и сияние звёзд, и тепло рук Сайфера никуда не делись. Остались жаром на коже, искрами под дрожащими веками. Это понимание встало горечью в горле: он развернулся в объятиях Уилла и осторожно взял его лицо в ладони. Диппер сказал себе: это всего один вечер. Он ничего не изменит. Он ничего не значит. — Нимфа Каллисто, — тихо начал он, — была возлюбленной Зевса...I owe you something — my entire life My wounded wet body, my useless charity Among the illusions I’ll be the eternal one Among the destroyers I’ll be the time.