Прости, Германия...

Иду по слабо освещенному коридору. Шаги и стук каблуков на сапогах эхом отражаются от серых заплесневелых стен. Я иду к тебе. Дойцу-кун. Не понимаю, как ты мог так со мной поступить. Тогда, когда мне действительно была нужна твоя помощь. Нет, ты помог. Но опозорил, оскорбил меня перед Англией. Тогда, в сороковых годах, когда выручил меня. За спиной называл меня трусом, слабаком. А мне ведь больно, очень больно. Я же всегда считал тебя, Дойцу-кун, своим другом, терпел твои попытки отделаться от меня. Я хотел быть кому-то нужным. Хотя, кто же захочет быть товарищем маленького трусливого Италии?! Я хотел общаться с тобой на равных, разговаривать с тобой, смеяться. Как настоящие друзья. Так же они делают? Но тебе этого не надо, я же просто лишний! Я все боялся, что ты меня оставишь, бросишь. И что я вижу?! Ты разговариваешь с Японией, говоришь ему, что я ненужный, бесполезный! Как ты мог, друг? Я уже стою около железной двери. С труб, проведенных над потолком, стекает мутная вода. Кап. Кап. Так же медленно будет капать твоя кровь с моего орудия. Медленно и прерывисто выдыхаю, стараясь не заплакать. Как же я не хочу убивать тебя, Дойцу-кун. Но простить предательство я не могу. Прости, Германия. Не знаю, что ты делаешь в подобном месте, но я иду к тебе, знаю, что ты здесь. Каждый шаг дается с непосильным трудом. Я бы мог сорваться с места и побежать назад. Дойцу-кун, если бы ты знал, как тяжело сейчас мне, то, наверное, постарался бы утешить и помочь смирится с переменами. Это могло быть когда-то, но не сейчас. Ты считаешь что я бесполезен, чтобы заслужить эти слова от тебя. От этой мысли мне становится ещё хуже, мое горло будто сжимают невидимые руки. Дойцу-кун, ну зачем ты так поступил? Снова я вижу тебя и едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Что такое? Ты спрашиваешь, почему я такой грустный сегодня? Мне бы так хотелось рассказать тебе об этом, ты бы выслушал, обнял и постарался понять. Но это фантазии. Этого не будет. Стараясь выглядеть естественно, я промолчал. Моя рука тряслась, когда я доставал нож из кармана. Боль распирала меня изнутри, давила, казалось, я лопну от горечи. Но я терплю. Я не разревусь, как маленький. Мне так тяжело, ведь я скоро останусь совсем один. Наконец я достал нож . Мне пришлось спрятать его за спиной. Да, Дойцу-кун, я тоже не понимаю, зачем он мне. Я же ребёнок, который любит пиццу и пасту. Я не рождён для убийств. Даже не верится, что я увижу твою смерть. Но ты поступил ещё хуже. Я хотел заполнить пустоту в сердце, ведь никто меня не уважал. Всем было наплевать на меня, Италию. Я даже мухи не обидел, а они так плохо со мной поступали. Но я никогда не думал, что ты станешь одним из них. Мы так быстро подружились и так быстро поссорились. Я не могу это забыть, ведь даже если ты будешь вести себя как раньше, это будет маска, а под ней тот Дойцу-кун, которому я давно не нужен. Истинный ты считаешь меня бесполезным. Наконец собравшись с силами, я собрался убить тебя. Передо мной на стуле сидел ты, притворяясь, будто не замечаешь меня, и как я замахнулся для удара. Я стиснул зубы, закрыл глаза и, наконец, наугад нанёс удар. Слева направо. И еще один, в обратную сторону. Нет! Нет! Нет! Это был не я. Я бы не смог это сделать. Я бы не смог выколоть тебе глаза. Так удачно… Какая-то обратная сторона меня говорит:"Так ему и надо!" - но где-то, в самой глубине души ты всегда останешься моим другом, и этого у меня уже не отнять. Я вижу, что тебе больно, Дойцу-кун. Мне бы тоже было плохо, будь я на твоем месте, но зато теперь ты не увидишь свою смерть. Её запомню только я. Это будет воспоминание, которое будет тревожить меня по ночам и царапать изнутри. Что ты сделал? Неужели ты собрался меня ударить? Дойцу-кун, скажи, что это неправда. Что сейчас всё это снится. Но… такая боль в душе не приснится никогда. Мне придётся помучить тебя, обезвредить, чтобы ты не смог мне помешать. Но почему в моих глазах не отражается былое сочувствие? Ярость берёт надо мной контроль. Скоро мне будет тебя уже не жалко. Да, самому трудно смириться. Но всё хорошее однажды кончается. Ты был слеп поэтому, с трудом, но мне удалось завести тебя в старый подвал. Там было так темно и сыро, а на потолках висела паутина. Дверь скрипела. Мне удалось найти старый огарок от свечи и, чиркнув спичкой, я зажёг свет. Мне страшно, Дойцу-кун, но по-другому нельзя. В старой куче ржавого металла мне удалось найти тесак. Страх перед жутким местом заставил меня поторопиться. Мне пришлось наступить каблуком тебе на руку, чтобы ты не дёргался, и можно было обезвредить тебя. Несколько минут я молча стоял. Я не могу убить бывшего друга так жестоко. Но сомнения постепенно исчезали. Собравшись с силами я, начал резать тебе правую руку. Пару раз я промахивался и оставлял глубокие порезы на венах, но, несмотря на это, пытался отрубить тебе конечность. Ты пытался бить меня другой рукой по спине. Я морщился от боли, но продолжал наносить удары. Через несколько минут ты громко закричал, давая знать об адской боли. Мне удалось обезоружить правую руку, лишив тебя её, но левая мне все еще мешала. Тогда я, облизнув нож, сделал глубокий порез от локтя до запястья. Темные струйки стекали по твоей бледной коже, размазываясь неаккуратными пятнами, но мне уже было не больно на них смотреть. От количества потерянной тобой крови, ты должен скоро умереть, думал я. Но… слишком быстро. Я не успел выразить всю свою ненависть. Недолго думая, я начал бить тебя ножом, наобум, не глядя. Вот уже рана образовалась чуть ниже шеи, тут чуть ниже плеча, тут в груди. Не обращая внимания на твои стоны и крики, я продолжал свою работу. Тут я сильно размахнулся и вспорол тебе горло. Меня что-то толкнуло в грудь и я подался назад, на максимум раскрыв глаза. Что я сделал?! Я что, правда убил тебя? Уголки губ медленно ползут вниз, глаз начинает нервно дергаться. Как же я сейчас жалок! Стискиваю зубы, чтобы не разреветься. Мышцы шеи уже болят от напряжения. Картинка перед глазами плывет, из глаз текут непривычно горячие слёзы. Не могу стоять спокойно. Пинком отправляю свечку, стоящую на полу к куче ржавого металла и захожусь в жутком вое. Вое отчаяния, полном боли. Мечусь из угла в угол, царапая и скребя руками по стенам. Они такие сырые, как от крови. От этой мысли я начинаю кричать еще громче, изо всех сил, захлебываясь слезами. В горле начинает жечь и першить. Кажется, я сорвал голос. Забиваюсь в угол и сжимаюсь, приживая колени к груди. Дрожащими руками крепко вцепляюсь в свои брюки, пытаясь успокоиться. Но то, что я вижу, не позволяет нервному тику прекратиться. Свеча еще горит, хоть света совсем мало, но и этого хватает, чтобы мое воображение разыгралось не на шутку. Кровавые пятна кажутся совсем черными, чернее, чем темнота вокруг. Смотрю издалека на твое лицо. В остекленевший глазах пляшет неровный тусклый свет. Как будто смотришь на меня. А знаешь, это же очень угнетает. Подползаю к тебе на четвереньках. Не знаю, почему, но я боюсь встать на ноги. Кладу ладонь на твое плечо и начинаю легонько трясти, иногда утирая слезы. - Дойцу-кун…