Кафе Мадам Паддифут

      В холодное осеннее ненастье, на одной из британских дорог, залитой дождями и изрезанной многими черными колеями, к высокому дому, который являлся одним из самых престижных отелей Англии, где можно было отдохнуть и переночевать, пообедать или просить кружку ароматного кофе, подкатил закиданный грязью Мерседес.       За рулем автомобиля сидел крепкий мужчина, одетый в строгий, серый костюм, а на заднем сидении расположился мужчина лет сорока, с белыми, как пепел волосами, он был подтянут и строен, держал ровную осанку, которая бывает лишь у знатных аристократов. Его кожа была неестественно бела, а пальцы на руках слишком длинны. Строгий взгляд его серых глаз пренебрежительно упал на вход в здание.       Когда Мерседес остановился, он выкинул из автомобиля ногу в кожаной туфле и, придерживая руками в замшевых перчатках полы пальто и зонт, взбежал на крыльцо высотного отеля.       -Налево, сер, — грубо крикнул из машины водитель, и он, выпрямившись перед дверью, которую уже открыл дворецкий, вошел в холл.       В отеле было тепло, сухо и опрятно: новая золотая люстра возвышалась над залом, под ней стояла не большая мраморная статуя, за статуей — чисто вымытые столики и мягкие кресла. У дальней стены стоял камин; большие картины расположились на алых стенах; дальше стоял стол регистрации. Пахло здесь новой мебелью и кофе; в зале то и дело раздавался домашний звук треснувшего полена в камине.       Приезжий бросил на кресло пальто и оказался еще стройнее в одном костюме. Аккуратно поставил зонт, прислонив к столику, потом снял перчатки и с усталым видом провел бледной худой рукой по голове — седые волосы его с начесами на висках к углам глаз слегка курчавились, красивое удлинённое лицо с серыми глазами хранило кое-где мелке шрамы. В зале, видимо из-за столь позднего часа никого не было, и он неприязненно крикнул:       -Эй, кто там!       Тот час вслед за тем, к столу регистрации подошла темноволосая, тоже темнобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина. Волосы ее странно вились и топорщились в разные стороны, одета она была в строгий фиолетовый костюм. Женщина не была похожа на работника, приезжий ухмыльнулся, подумав о том, что перед ним хозяин отеля.       - Добро пожаловать, сер, — сказала она. — Поселиться желаете или на чашечку ароматного кофе пожаловали? Приезжий мельком глянул на ее округлые плечи и на легкие ноги в черных классических туфлях и отрывисто, невнимательно ответил:       -Эспрессо. Это Ваш отель, миссис?       -Мисс, сер. Да, отелем владею я. Сейчас уже поздно и я отпустила почти весь персонал.       -Мисс?! Подождите, как же так? Извините за столь личный вопрос, но не вдова ли вы?       -Не ваше дело, сер. Да и не вдова я, а прекрасная и умная бизнес леди.       -Так, так. Это хорошо. Отель у Вас, мисс, чистый, так приятно здесь. Женщина все время пытливо смотрела на него, слегка щурясь.       -Чистоту люблю, — ответила она. — Ведь при маглах выросла, как не уметь себя прилично держать, в отличие от некоторых, сер Малфой.       Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел.       -Гермиона! Ты? — сказал он торопливо.       -Я, Драко Малфой, — ответила она.       -О Мерлин, о Мерлин! — сказал он, садясь на кресло и в упор глядя на нее. — Кто бы мог подумать! Сколько мы не видались? Лет тридцать пять?       -Тридцать, Малфой. Мне сейчас сорок пять, да и тебе наверно столько же?       -Вроде этого… Боже мой, как странно!       -Да, мы в мире маглов, но это уже стало нормальным. Особенно после того, когда один молодой человек продал волшебный мир. Весело, Малфой? Так вот, теперь волшебники, в открытую среди людей — обыденность.       -Но, все, все… Как ты не понимаешь!       Усталость его исчезла, он встал и решительно заходил по холлу, гладя в пол. Потом остановился и, краснея сквозь седину, стал говорить:       -Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда попала? Почему ты не осталась в министерстве?       -Мне в министерстве вскоре после Вашего увольнения прекрасно дали понять, что лучше мне уйти.       -А где жила потом?       -Долго рассказывать, Малфой.       -Замужем, говоришь, не была? А как же Рон Уизли?       -Никак, сер Малфой, Вас это не касается.       -Почему нет? При всей красоте, которую ты имела?       -Не могла я этого сделать.       -Отчего не могла? Что ты хочешь сказать?       -Что ж тут объяснять. Наверное, помнишь, как я тебя любила?       Он покраснел до слез и, нахмурившись, опять зашагал.       -Все проходит, Грейнджер, — забормотал он. — Любовь, молодость – все, все. История обыкновенная. С годами все проходит. Как в Ваших книгах написано? „Как о воде протекшей будешь вспоминать“.       -Ты помнишь… Ох, Мерлин! Молодость у всякого проходит, а любовь — другое дело. И опять ты со своими кровными колкостями, пора изменить приоритеты, с таким-то положением вещей.       Он поднял голову и, остановившись, болезненно усмехнулся.       -Ведь не могла же ты любить меня весь век!       -Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила. Министерство меня возненавидело, за ярую поддержку маглов. Меня прогнали. Я стала пробиваться в мире людей. Я добилась не малых успехов, без тебя, Малфой. Ты бросил меня бессердечно — я хотела руки на себя наложить от обиды от одной, уж не говоря обо всем прочем. Ведь тогда, Малфой, когда я Вас Драко звала, а Вы меня — помните как? И все водили меня пить какао в наше кафе, — прибавила она с недоброй улыбкой.       -Да, как хороша ты была! — сказал он, аристократично и оценивающе качая головой. — Как горяча была! Какое тело, какие глаза! Помнишь, как на тебя заглядывались?       -Помню, Малфой. Был и ты хорош. И ведь тебе я отдала свою невинность, ведь тебя я полюбила. Ведь тебе я отдала всю жизнь. Как же такое можно забыть?       -Все проходит. Все забывается.       -Не правда, Малфой!       -Уходи, — сказал он, отворачиваясь и подходя к камину. Перед его глазами пронеслись их совместные годы. Их общая гостиная, их общий камин. — Уходи, пожалуйста.       И, вынув платок со своими инициалами, прижав его к губам, прибавил:       -Как же ты меня простила?             Она подошла к столу и приостановилась:       -Нет, Малфой, не простила. Раз разговор коснулся наших чувств, скажу прямо: простить я Вас никогда не могла. И не прощу.       -Да, да, не к чему, прикажи подавать мой автомобиль, — ответил он, отходя от камина уже со строгим лицом. — Одно тебе скажу: никогда я не был счастлив в жизни, не думай, пожалуйста. Извини, что, может быть, задеваю твоё самолюбие, но скажу откровенно, — жену я без памяти любил. А изменила, бросила меня ещё оскорбительней, чем я тебя. Сына, который продолжил бы мой род, обожал, — пока рос, каких я только надежд на него не возлагал! А вышел гадким извращенцем, без сердца, без чести. Впрочем, все это тоже самая обыкновенная история. Удачи тебе, милая Гермиона. Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни.       Она подошла и дотронулась тыльной стороной ладони до его скул, Малфой наклонился и поцеловал её руку:       -Прикажи подавать…       Когда поехали дальше, он хмуро думал: „Да, как прекрасна была! Волшебная…“ Ухмыльнулся, но потом со стыдом вспомнил свои последние слова и то, что поцеловал у неё руку. А больше всего, он стыдился своего стыда. „Разве неправда, что она дала мне лучшие минуты в жизни?“       К закату проглянуло бледное солнце. Водитель ехал не быстро, медленно ведя автомобиль по более короткому пути и тоже что-то думал. На конец сказал с серьезной грубостью:       -Сер, а она все стояла на улице, смотрела, как мы уезжаем. Значит, давно её знаете?       -Давно, Клим.       -Женщина невероятного ума. И всё, говорят, богатеет, наверное, не в здесь училась.       -Это ничего не значит. И да, Клим, она училась не здесь.       Наступила тишина.       -И это ничего не значит, — грубо повторил Малфой.       -Как не значит! Кому сейчас не хочется лучше жить? Все обманывают кругом. А она баба умная, в чужой карман не полезет. Все честно и чётко. Так что зря вы…       -А что я зря? Давай лучше быстрей! У меня самолёт через два часа, придурок.       Низкое солнце желто светило на высокие дома серого Лондона. Автомобиль ровно и быстро рассекал сырой после дождя воздух. Он смотрел на мелькающие силуэты за окном, сдвинув брови, и думал:       «Да, зря. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а волшебные!       „Кругом улыбки старых лиц, а мы ожили в этом кафе, ты здесь со мной, и пьёшь какао. Да это сон, о Мерлин, дай проснуться!“ Но, Мерлин, что же было дальше? Что, если бы я не бросил её? Какой вздор! Мой отец бы никогда не дал нам пожениться. Эта Гермиона, не содержит престижный отель в Лондоне, а тихим голосом поёт колыбельную для моих детей?!»       И, закрывая глаза, качал головой.