Двенадцать часов

      Этот мерзкий звук. Равномерный писк, который в безграничной тишине срывается на ультразвуковую частоту. Он словно эхо грандиозного провала на фоне пустоты. Он раздражает, угнетает, бьет по вискам отбойным молотком и взрывает череп острой болью. Один судорожный вдох – и грудную клетку обдает раскаленным металлом.       Открой глаза.       Этот голос. Его голос, такой мягкий, будто всегда наполненный улыбкой, но сейчас несколько встревоженный и требовательный.       Сознание медленно возвращалось, прорываясь сквозь пелену забвения, похожую на тонну темной воды, которая то и дело норовила раздавить своим весом все, что имело смелость сопротивляться. Неприятный звук становился громче: сначала размеренный, постепенно он учащался. Адская машина, издающая непрекращающийся писк, будто взбесилась, готовая взорваться от обрушившегося напряжения. Писк вторил чечетке, которую отбивал пульс.       Найн!       Он резко распахнул глаза. Белая комната, окутанная приглушенным светом, плясала расплывчатым пятном. Взгляд попытался сфокусироваться на темном силуэте в кресле у окна, но ничего не удалось. Найн хотел позвать человека, который являлся его единственной слабостью, но вместо этого из груди вырвалось хриплое дыхание, тут же наткнувшееся на преграду. Теплый воздух тонким слоем пара осел на прозрачном пластике и практически сразу исчез. Кислородная маска создавала совершенно противоположный эффект – воздуха не хватало, ощущение скованности не исчезало. Найн хотел поднять руку и стащить с лица мешающуюся маску, но в запястье впилось что-то твердое и холодное. Сталь наручников негромко звякнула, стукнувшись о бортик больничной койки, к которой были прикованы руки преступника.       Он жив. Лежит в чистой палате на белых простынях, вдыхает жизненно необходимый воздух, подаваемый через трубку. Но его место не здесь. Он уже должен был стать урной с прахом, закопанной в землю под деревянной табличкой с номером 9, написанной на ней. Табличкой, которая должна стоять рядом с такой же, но только под номером 12. Осознание произошедшего обрушилось на него снежной лавиной.       В своих ночных кошмарах он видел многое: темные лестницы, пустые коридоры, грязные подвалы, перепуганные взгляды, голодные глаза, раскрытые пасти бешеных животных, лаборатории, лекарства, иглы, безумные ученые… Список можно продолжать бесконечно, ведь ужасов, которое подкидывало ему подсознание, с лихвой хватило бы на каждого человека, живущего в этой проклятой стране. Но алое пятно, жутким цветком расползшееся на одежде, и удивленный взгляд, застывший в глазах Твелва – ничего страшнее этого Найн не видел. Он представлял себе все совсем не так: если ему и было суждено увидеть смерть Твелва, то он был уверен, что его дорогой друг умрет с той самой теплой улыбкой на устах. Но никакой улыбки не было. Только немой вопрос, застывший на лице: «Почему сейчас?»       Найн покрутил кистями, вновь безуспешно попытался поднять руки. Дернул наручники. Еще и еще. С каждым разом все сильнее. Несколько секунд он бился в тихой истерике, но прекратил так же внезапно, как начал. Несмотря на то, что он стеклянным взглядом смотрел в потолок, ему невольно удалось заметить движение тени. В глазах стояли слезы, но он не позволял себе плакать. Тень как-то отрывисто переместилась от окна к койке и нависла над ним. Его взгляд переместился с потолка на тень и встретился с напряженным взглядом детектива Сибадзаки.       – Найн?       Странное дело, но в этот момент в голове Найна промелькнул до смешного нелепый вопрос. Откуда детектив знает его номер? Если бы он назвал его «Сфинксом номер один», он бы совсем не удивился. Наверное, это все Лиза, только ей были известны номера. А что же детектив? У него отпала необходимость называть преступника «Сфинксом номер один» в тот самый момент, когда был убит Твелв.       – Почему?..       Голос Найна сухой, похожий на шелест листьев, звучит едва слышно.       – Что?       Детектив наклонился ближе, подставляя ухо.       – Почему вы не убили меня там, детектив Сибадзаки?       Детектив выпрямился. На него смотрела пара холодных безжизненных глаз, от которых по вискам тянулись тонкие мокрые дорожки. Удивительное сочетание: отсутствие каких-либо эмоций во взгляде и слезы, кричащие о боли, что разрывала мальчишку изнутри.       – Я должен узнать, что дальше, – сказал Сибадзаки, едва сдержавшись от того, чтобы потянуться в карман за сигаретами.       – Никакого будущего. Я уже мертв, – произнес Найн, и его тон заставлял верить сказанному. – Мы все, дети «Афины», не имели ни единого шанса на жизнь. Все, кроме Твелва. Он был особенным. Он…       Голос Найна дрогнул. Сперва Сибадзаки решил, что это от переизбытка чувств, но спустя секунду обнаружил, что рука Найна крепко сжимает край его пиджака, и тут же сбившееся дыхание заполнило тишину палаты. Сибадзаки бросил беспокойный взгляд на кардиомонитор: зеленая линия бешено прыгала вверх-вниз.       – Врача! – крикнул Сибадзаки, намереваясь кинуться к двери, но Найн все еще продолжал держать его за пиджак и явно не собирался отпускать.       – Детектив, – прохрипел он. Сибадзаки с ужасом заметил красные пятна на внутренней стороне кислородной маски. – Помните нас. Не забывайте…       Приступ кашля на несколько секунд прервал Найна. Сибадзаки поспешил стащить с него маску, а затем наспех отстегнул наручники. Кровь выходила вместе с кашлем не только из легких, но и густыми полосками ползла из обеих ноздрей. Найн едва ли мог держать глаза открытыми – верный признак жуткой головной боли. Казалось, что тот кошмарный назойливый шум, звучащий в голове парня, сумел просочиться и в голову Сибадзаки. Он не сочувствовал террористу. Он сочувствовал несчастному ребенку, которому не оставили ничего, кроме боли и страданий, прорвавшихся сквозь завесу хладнокровности.       – Выполните то, что обещали тогда, – сбивчиво продолжил Найн. – Твелв, он... Он заслужил того, чтобы…       Сибадзаки взял Найна за руку и, заметив некоторое замешательство парня, чуть сжал ее. Детектив отметил про себя, что Найн – не тот, кто привык подпускать к себе кого-либо и даже сейчас ему не хотелось чужих прикосновений.       – Я знаю, – произнес Сибадзаки своим низковатым голосом. – Я знаю, парень. Вас не забудут. Костьми лягу, но сделаю так, чтобы Япония всегда помнила.       Сибадзаки почувствовал как Найн на секунду сжал его руку в ответ, а затем хватка ослабла. Быстрая судорога пробежалась по телу, и хриплое дыхание мальчишки начало затихать, а его рука безвольно повисла, удерживаемая ладонями детектива.       Несмотря на попытки медиков продлить ему жизнь, Найн прожил всего лишь двенадцать часов после смерти Твелва. Врачи так и не сумели понять, что стало причиной гибели столь молодого организма. И Сибадзаки не стал зарываться в это с головой, объяснив для себя его скоропостижную кончину чересчур сильной эмоциональной привязанностью к убитому Твелву, хоть и понимал, что это – полнейшая чушь. Похоже, Найн все равно бы умер в ближайшее время и, вероятно, даже лучше, что это случилось раньше. Мир слишком жесток, даже для таких расчетливых и умных людей как этот юный гений.       Детектив сидел прямо на земле, не заботясь о том, что костюм запачкается. Ему просто хотелось побыть рядом с этими детьми, послушать пронизывающую эту местность тишину и безмолвно поговорить с деревянными табличками. Он достал пачку сигарет, зажег одну и глубоко затянулся, чтобы потом выпустить густой дым в голубое небо. Наблюдая за тем, как дым рассеивается и сливается с плывущими на фоне облаками, Сибадзаки вдруг подумал, что это идеальное место для последнего земного путешествия.       – Снова жара. Ненавижу жаркое лето. – Детектив перевел взгляд с неба на табличку с номером 9 и улыбнулся. – Но хорошо, что от тебя всегда веет холодом.