Кроваво-алая роза

      Вечер. Для него был самый последний вечер. Этот вечер, музыкант вечно улыбался, настолько по доброму, что все не могли не улыбнуться в ответ. Его глаза. Его яркие и очень счастливые глаза даже сейчас не переставали гореть. Как всегда он был бодр и весел, однако очень скоро ушел с мероприятия в свою спальню. Ох, если бы Констанция его остановила и осталась рядом, наверное он бы продолжил свою жизнь музыканта. Его мысли стремились к прекрасному, а вдохновение на последнее произведение оставалось при нем. Глубоко, глубоко в нитях души, Вольфган знал, что это последнее благое дело, совершенное ради музыки и любимой, столь горячо любимой, Констанцией. Он сел за стол, при зажженной свече, которая освещала листы бумаг с нотами. Это было его последнее произведение. Реквием.       Моцарт долго думал, чему посвятить его прощальные ноты. Вскоре он вспомнил всю свою жизнь: Строгое детство при отце, резкая и сломавшая его, смерть матери, предательство той, которой хотел отдать сердце, смерть отца и ненависть со стороны короля и музыканта, которого он мог назвать другом, но Сальери считал его вечным врагом. Все пронеслось перед глазами. На лице, столь задумчивом до этого, появилась спокойная улыбка и он дописал название, сделав это легким движением руки: Реквием о мечте. Моцарт всегда мечтал. Был маленьким — мечтал о музыке, в юности — мечтал о Париже, и чем старше становился, тем сильнее и обильнее становились его грезы. Его мечты и желания остаться замеченным. Писал он долго. Минут десять, склонившись над бумагой и аккуратно выводя каждую ноту он писал, писал на столько душевно, что не заметил, как в комнату вошел его друг. Сальери, которого съедала, как голодная собака, совесть. Его пьяный и прискорбный вид говорил о том, что ему жутко стыдно. За все. За его усмешки, упреки и жуткие предательства. Его глаза были залиты печалью, а в руках мерзла роза. Кроваво-красная роза. Того же цвета, были его заговоры против Моцарта.       Но Моцарт прощал. Он простил Аллозию, простил предательство отца и простил его, музыканта, который добился успеха, того, кто сейчас стоял возле окна с кроваво-красной розой в руках. В окне пробивались лучи мертвой луны, которая пыталась спрятать все что было в тени, оставив лишь только их одних. Одних для прощания. — Моцарт…- тихо сказал Сальери и шагнул вперед. Его бледное лицо озарила луна, а роза, что он крепко держал в руках, светилась от мертвых лучей.- … я был съеден славой и не заметил, как жестоко обошелся с тобой. Твоя музыка, твоя «Волшебная флейта» была достойна, но…- Сальери прервали. Прервал сам Моцарт. Музыкант, чьи мысли были погружены в работу, вдруг прервались. Он встал. Тихо, стараясь не спугнуть музу, отодвинул стул и встал. — Друг мой, я не злюсь на вас. Мое сердце уже разбито на лепестки, что окутают мой крест на могиле.-его голос, был прекрасен и сейчас. Лаконичен, тих и прекрасен. Он сводил с ума Сальери. Он резал тишину и заставлял кровоточить рану, нанесенную самим Антонио на свою же гнилую и мрачную душу.       Их взгляд пересекся. Свеча потухла, оставив музыкантов в мрачной паутине лжи, которую сплели вокруг Моцарта его враги. Вот и Моцарт стоял у окна. Правда его лицо осталось в тени, но лицо Сальери было погружено в лучи мертвой луны, которая ненавидела предателя за его зло. Их мрак, мрак и мертвый свет убивала роза. Роза была погружена в эти лучи луны и подыгрывала ей. Заставляла резать глаза Сальери и причинять шипами жуткую боль, но он терпел. Терпел все это ради него. Ради того, кто прожил годы в предательстве. Который почувствовал горький вкус всей боли, которая только представиться. Они просто стояли. Смотря на друг друга, как будто видятся последний раз. Пробила полночь и улыбка с лица Моцарта спала. Его глаза, что раньше горели от радости, померкли, как будто их свет затух, а свеча в сердце догорела.Моцарт только успел вплотную подойти к другу и прошептать, стараясь улыбнуться посмертной улыбкой. — Еще увидимся! — и наступила тишина. Музыкант пал от предательства. Пал низко и остался не замеченным. Роза рассыпалась в руках предателя и ее алые лепестки упали на мертвое тело мечтателя. Антонио сидел рядом и не плакал. Не плакал, но глаза были мокрыми и грустными, ведь его прощание и простительные слова не прозвучали для радостного последние минуты Вольфгана. Взяв аккуратно, предательски дрожащими руками, ледяные руки мечтателя, тихо, на этот раз его голос резал мертвую тишину, в которую погрузилась комната, музыкант прошептал, смотря прямо на бездыханное лицо врага. — Еще увидимся…- и замолк. Теперь их окружила тишина, луна скрылась за облаками, а роза, роза осталась сверкать на теле Моцарта, как кровавый отметок в его судьбе. Судьба мечтателя оборвалась в мечтаниях. Этого и желал он, остаться для кого-то звездой в небе. И этим кем-то оказался его друг. Теперь для Сальери в небе будет сверкать яркая звезда, которая будет мучить его сознание до последнего вздоха. Звезда, которую он тихо будет называть: мой враг, обманутый Моцарт.