reconciliation

      Зима вначале выдается сама не своя, как обычно. Она то теряет свою хладнокровность, утопая в воде, покачивая потускневшими листьями, что сорваться не успели в порыве ветра холодного; то вьюгой воет, землю покрывая пушистым слоем снега, заставляя детей, спозаранку проснувшихся, визжать от восторга.       Намджун шапку еще в подъезде с головы стаскивает, потому что на улице сегодня слишком тепло и можно было не надевать ее даже, теоретически. Раздражающе. Вся проблема в том, что он живет с подобием матери, и под тяжелым взглядом Юнги, что настойчиво эту шапку в руки сует каждодневно, и ворчит недовольно, сложно не прогнуться. Дверь ключом открывается в два оборота, и слышен лишь шум телевизора за спиной. Юнги снова сидит там, в гостиной, в попытке улечься спать без своего личного обогревателя, коим являлся Ким Намджун. Сам младший лишь пытается бесшумно, и быстро прикрыть за собой дверь, хотя хлопок все равно слышится и от стен эхом отдается. Ненавистная шапка отбрасывается в сторону верхней полки, а объемный рюкзак, что парень за собой обычно таскает, стягивается с плеч аккуратно, будто бы у него еще есть несколько попыток прокрасться бесшумно. Он мысленно молится, чтобы ценный груз, лежащий в нем, не пострадал, и даже руки в подобающем жесте на секунду складывает. Молния на куртке издает вжикающий звук, выдавая с потрохами в энное количество раз, но Намджун упертый. Намджун пытается быть шпионом до конца. Тихо куртку повесить на крючок, рюкзак под лямку подхватить пальцами, и ботинки тяжелые отставить правой ногой в сторону — чтобы не споткнуться. Примирительный подарок. Именно так он может назвать то, что завернуто в несколько пакетов по глупости, как в подарочную обертку. Блондин расстегивает рюкзак, выуживая пакет из пакетов, и в конце, когда нервы уже были на пределе — пакет бумажный, как трофей, появляется внезапно. Будь проклят Хосок и его дурацкие идеи. Материал пакета помятый слегка, с цветастыми узорами по краям, но менее шуршащий, и Намджун позволяет себе облегченный выдох, считая, что с первой миссией он справился. Осталось справиться со второй: дышащий пламенем синим дракон, сидящий на диване просторном.       Он пробирается к дверному проему и останавливается — его сравнение было идеальным. Юнги уже давно заметил его, скорее всего, минут восемь назад (Намджун честно, пытаясь успокоить свои дрожащие руки, высчитывал). Он с ногами вальяжно расселся на диване, как царь, с пультом в руках и бездумным взглядом в палитру красок на экране плазмы. Или это только со стороны так? На самом деле, подойдя чуть ближе, можно заметить взгляд, что искоса упирается точно в пакет в руках виновника. Намджун замечает, что грудная клетка вдруг вздымается чуть больше, чем обычно. Это глубокий вдох, или попытка сдерживать гнев? Словно хитрая лиса, Юнги выслеживает свою жертву, пока та пробирается через дебри комнаты ближе, со своеобразной жертвой, чтобы его не сожрали. От этого смешно, и старший позволяет себе ухмылку самодовольную. Мон опускается на один уровень с Мином, и пакет протягивает, натягивая улыбку угловатую. Его рука опускается на чужое колено осторожно, спугнуть боясь, когда Мин все-таки изымает подарок и позволяет себя коснуться. Намджун чувствует себя неловко, но судя по реакции, правильно действует. — Знаешь, какой сегодня праздник? — Он дожидается полноценного взгляда, которым Юнги его удостаивает спустя пол минуты, и тянет довольно, когда понимает, что заинтересовал. — Шоколадная Пасха. — Я думал, сегодня день белоснежных птиц. — Слышится в ответ незамедлительно, и Намджун вроде как даже обижается немного, потому что содержимое проигнорировано и отложено для лучших времен — на диван. Все крутится вокруг этого чертова дивана. Тем временем, Юнги рукой, что локтем упирался в подлокотник, щеку подпирает собственную, и с каплей иронии на младшего поглядывает. — Ты из-за этого задержался? — Ну да, — Намджун усмехается, желая добавить, что шоколадные курицы на дороге не валяются, но без боя под насмешливым взглядом сдается и на ноги поднимается, явно обзор на телевизор закрывая порядочно. Он руки волнительно в карманы джинс пихает, на старшего сверху вниз смотря, и продолжает, интонацию голоса меняя под стать взгляду миновскому. — А ты, я смотрю, испереживался весь, пока меня ждал, да?       Он оборачивается, как будто разговор повседневный, и воздух не накаляется, как при ссорах будущих. На экране бред, разгневанные людишки и куча пальм. Это остров? Взгляд из заинтересованного в непонятливый превращается моментально, абсурдность происходящего в передаче не осознается до конца. Он из рук чужих пульт выхватывает, пользуясь моментом замешательства, и на музыкальный канал переключает привычно. Хоть он и не всегда в восторге от музыки современной, но она лучше бесспорно, чем-то, что до этого включено было. Удовлетворенный кивок, и парень на диван присаживается, пакет в сторону отодвигая. Для начала разговора важно поза, так? Намджун локтем в колено упирается, и аналогично щеку подпирает, усмешку натягивая. — Просто скажи, что скучал. — Просто скажи, что кроме как подарки дарить, ты по-другому прощения просить не умеешь. — Юнги фыркает тихо и незначительно, откидываясь на спинку диванную и руки скрещивая на груди, потому что повтор его позиции со стороны комично смотрится, а он в этом участвовать не желает. А Намджун желает. А еще желает, чтобы Мин наконец-таки открыл его презент и успокоился, поэтому не двусмысленно, и как будто случайно подталкивает пакет. Он сверлит сначала экран, а потом все-таки переводит взгляд на старшего, сверля его не случайно, закатывать глаза заставляя и на месте ерзать. Юнги всегда такой: повыебывается, повыебывается, а потом сам инициативу проявит. Или сделает вид, что его заставили её проявить.       На самом деле, он действительно прощения просить не любит, и именно поэтому, наверное, не очень умеет это делать правильно и вовремя, а еще дико раздражается, когда с него требуют этих извинений за то, в чем он не виноват, по сути. Он мысленно абстрагируется от этой колкости, что так и лезет желчью из старшего, и не желает больше нарываться и создавать ситуаций конфликтных. Хотя за пышущим раздражением Юнги так здорово наблюдать. — Что в пакете-то?       Иногда Намджун хочет посетить битву экстрасенсов, потому что был прав. Или он просто знает старшего, как облупленного, и время выебонов незамедлительно подкатило к концу, и от этой предсказуемости смеяться хочется. Его парень вообще жутко предсказуемый человек. Сам старший не поворачивает головы, и вообще взгляд в сторону тошнотворных штор переводит, как видно, заинтересовываясь изгибами рисунков, но никак не содержимым пакета. Его слова как обычно противоречат действиям. Все как обычно. Намджун пакет цепляет за ручки-веревочки, и на колени Юнги его укладывает ненавязчиво, одну ногу вперед вытягивая и с легким налетом любопытства на Мина поглядывая. — Ты мог сразу посмотреть, если бы тебе было интересно. — Ты мог сразу посмотреть, если бы тебе было интересно. — Передразнивает Юнги совершенно по-детски, лицо корча в жуткой гримасе, и младший даже пугается изначально, но замечает быстрое переменчивость в настроении, и впервые решает помолчать. Юнги заканчивает с усмешкой. — Нужно же было мне выждать эту минуту напряжения.       Пакет не разворачивается, а раздвигается, хотя можно было этого и не делать из-за твердости материала. Нельзя точно определить, понравился ли Юнги тот сладкий сюрприз, что Мон приготовил ему, или нет. Кажется, ожидание реакции длится вечность, но старший вдруг руку запускает внутрь объемного пакета, и по одному яйцу шоколадному доставать начинает, выкладывая на диван возле себя. Может, Намджун тоже предсказуемый человек, раз слышит вместо благодарности: — Почему пять?       А ведь действительно, почему? Если бы Намджун знал, он бы заранее подготовил ответ на все вопросы, что старший ему задаст из любопытства, или чисто поднасрать и момент испортить. Но он не знал, поэтому лишь ногу вторую вытягивает, и голову на спинку дивана откидывает. Придирчивая сволочь. Он просто хотел порадовать его чем-то вкусным, неужели не понятно? В этих бездумных мыслях утопая, парень и не замечает, как Мин раскрывает одно из яиц, упаковку легко сминаемую в кулаке сжимая, и пополам ломает, протягивая одну половинку ему. Даже нет, он не протягивает, он тычет шоколадом в губы чужие, пачкая их и отвлекая. Ему ничего не остается, кроме как принять его же подарок из пальцев чужих, и откусить немного, вновь задумываясь, но свои мысли вслух высказывая: — Что есть яйцо? — начинает он, глядя в потолок, но обращаясь явно к Юнги. — Это будущий цыпленок, а фактически будущая жизнь, верно? — Он голову в сторону старшего поворачивает и усмехается. — Курица высиживает яйца практически круглосуточно на одном месте оставаясь. Это все символизм, Юнги, — Джун еще кусочек шоколада в рот кладет, хотя не хочет, но тот пачкает теплые пальцы. Да, он равнодушен к сладкому, но разве пойдешь против Юнги? — Ты дома часто торчишь, а яйца… Проведем параллели? Хочу от тебя пятерых детей.       Намджун знает, что сморозил чушь, смеется низко и, голову от спинки отрывая, закидывает в рот остатки от половинки, в то время как лицо Мина изображает то ли шок, то ли отвращение. Все это объяснение логическое, что Намджун из себя кусачками тянул, вызвал фурор в чужой голове, видимо, поэтому юноша взгляд переводит растерянный с яиц на Намджуна, и на недоеденную половинку в пальцах, и хмурится, одно яйцо во вторую руку беря и в младшего кидая, в плечо попадая косо. В этот момент «пострадавшего» уже едва пополам не сгибает от хохота беззвучного. — Совсем ебанулся?       Странно было бы ожидать от Юнги другой реакции, но Намджун и не ожидал. Даже наоборот — считал секунды мысленно после произнесенного последнего своего слова, пока лицо старшего вытягивалось от анализа только что услышанного. Зло пыхтя, Юнги встает с дивана, на кухню направляясь яростно, по пути даже косяк рукой задевая, но это случайность, а не показуха — Мин ударяется в это время, шипя болезненно. Блондин также мысленно возрадовался, что может генерировать такие смысловые-ебанутые цепочки достаточно быстро, но действовать в данный момент надо было так же стремительно, как и в начале. Вторая миссия еще не провалена. Из кухни слышатся различного рода маты, а так же хлопок дверцы шкафчика, видимо, старший в панике выкидывает ни в чем неповинную половинку яйца в ведро мусорное, что под раковиной находится. Поток воды, включенный яростно и на полную мощь слышится еще отчетливее, и Юнги руки моет тщательно так, как будто действительно только что чуть не съел шоколадного цыпленка. Видимо, Намджун действительно погорячился, завуалированно сравнив его с курицей.       Когда Намджун появляется на пороге на кухню, останавливаясь и не двигаясь с места, чтобы ни в коем случае не упустить старшего, он выжидает. Видимо, на осознание собственной тупости приходится намного меньше времени, чем на создание способа, что выведет Юнги из себя и усугубит ситуацию после ссоры. Намджун, как отчаянный, ждет что ему сейчас в голову прилетит полотенце, а может что-нибудь потяжелее — тарелка, чашка, все, что под рукой у старшего найдется. А может Юнги вообще сейчас наигранно остынет, а ночью затолкнет ему в глотку все оставшиеся четыре яйца. Серьезное лицо получается с третьего раза, — ему все еще было смешно немного, —, но взгляд становится слегка виноватым, стоит мыслям подкинуть сцену ушиба две минуты назад. Плечо у Мина ноет наверняка, Намджун почти физически это чувствует. — Тебе просто нужно было сказать тогда, что скучал, а не тему менять. — Неужели я должен говорить то, что ты прекрасно знаешь?       Наверное, Юнги мысленно уже тысячу раз взорвался, и на месте его, как казалось, нескончаемого терпения, теперь руины. Он поворачивается к стоящему в дверном проеме младшему, руками комкает полотенце бедное, ни к чему не причастное, и улыбку натягивает сквозь злость, кивая на слова его и типо соглашаясь, от чего мурашки по спине Намджуна табуном бегут к загривку. Медленным, размеренным шагом юноша подходит к младшему практически вплотную, и снизу вверх смотрит взглядом сощуренным, прожигающим, кажется, даже бетон. Он выжидает чего-то, наверное, извинений? Хотя сам Мон действительно чувствует вину, и больше, скорее всего, за ушибленное плечо старшего. Ведь не неси он эту рандомную, придуманную за пару минут херню, Юнги бы не завелся с пол-оборота, не потерял координацию и вообще.. Намджун ладонь на место, пострадавшее от движений резких укладывает, мягко поглаживая, второй рукой щеку Мина накрывая и губами лба его касаясь, как бы извиняясь. — Но мне приятно это слышать, хен, даже если я знаю это.       Он видит, как вдруг смягчается выражение лица напротив. Наблюдает удивление, непонятливость в глазах и смятение. Буря чувств, что захлестывает, когда не понимаешь, как отреагировать и постараться сдержать маску. Маску все еще обиженного, чем-то недовольного. Постоянную маску Юнги. Его привычно поджатые губы вдруг раскрываются, намереваясь сказать что-то, но слова, скорее всего, потеряны. Потеряны вместе с колкостью, с тем бушующим гневом на подкорках сознания. Старший напротив так непривычно беспомощен и уязвим. Он приподнимается на мысках, уверенный в своей правоте действий, и тычется губами в щеку пухлую, ловя появившуюся ямочку при улыбке, и сухими губами оставляет еле заметный след, который нельзя увидеть, и почувствовать может только Намджун. — Иногда твои поступки перекрывают твою придурковатость, знаешь?       И Намджун знает. Знает, когда вновь чувствует губы чужие на своих. Когда нетерпеливо сминает своими собственными нижнюю губу старшего, слегка оттягивая, прикусывая к концу и зализывая собственную оплошность. Когда чувствует его руки, что обнимают за шею крепко, отпускать не желая, и когда тот льнет все ближе и ближе, наслаждаясь долгожданными объятиями. Знает, потому что все-таки добился своего, ощущая привкус шоколада на чужих губах.